Рюбецаль

Я не разделила с Кириллом праздник обновления и поделиться праздником не сумела, я не могла сделать так, чтобы ему было хорошо, подарить ему сверканье самоцветов и самородков. То, что подарить я могла, утратило вид: в отличие от турматинов и смарагдов, этому серебряному кольцу, парному к тому, которое я носила, вредили и тьма тайника, и лежка. Несколько раз, считая детские влюбленности, я доставала его на свет, оно впитало отказы и многолетние периоды между, усвоило их, и они проступили на нем чернотой, в которую почти ушли буквы на ободе. Но мой неликвидный дар, прежде, чем стать им, прошел плавление, ковку и чеканку, за ним была мастерская с ее одиночеством и выдумкой. Дары Ланты прошли только творение, и за ними были живые недра.

Честная, карнавальная подделка ее льна и загара, эта шествующая впереди, напоказ, не стыдясь, ибо не лицемеря в своем обмане, краска лишь прилагалась к ее первозданности, не снимая ту. Разнобой ее пластмассовой яркости, напоминающий о контрафактной «Барби», для Москвы архаичный и тем свежий (так ли давно она в столице, как говорит), по-женски чистые, не по-женски кукольные цвета делали ее настоящей, как может быть только одушевленная кукла, неестественность которой досталась ей по естеству, и чем больше в ней было сделанного, тем крепче было природное. Кукла, которая всегда ближе к природе человека, чем любой человек. Льняные волосы и розовые рукава, ее панцирь из фольги, ее латы, явился бесполезный, не бодрящий каламбур, Брюнхильды, Жанны, Ланселотты, ее конь, чарами какой-нибудь волхвующей интриганки сведенный до беспомощного уродца, но не брошенный и сопутствующий иконографическим атрибутам, воплощенной верностью ему его госпожи. Она была архаична, как все новорожденное и вечно молодое. Как бы давно Ланта ни обреталась в Москве, она казалась только начавшейся.

Примечания