– Кроме как Божественным вмешательством, – пробормотал король. – А такое не предусмотреть…
Толпа беснуется в бурном ликовании, а на поле тем временем рыцарь в сверкающих доспехах взял меч в обе руки и поднял над распростертым противником.
– Все кончено, граф! – произнес он ясным чистым голосом. – Вы это поняли?
Кончик его меча опустился к незащищенному горлу графа.
– Будь ты проклят! – прошипел Тельрамунд. – Убей меня.
– Если не признаете, что оклеветали Эльзу, – сообщил рыцарь Лебедя, – я так и сделаю.
Тельрамунд помолчал, собираясь с мыслями, даже веки опустил, а когда снова открыл глаза, его взгляд не предвещал Лоенгрину ничего хорошего.
– Признаю, – ответил он.
– И что сделать с вами?
– Пощадите, – прошептал Тельрамунд.
Он надеялся, что никто не услышит, как несокрушимый Тельрамунд просит оставить ему жизнь, но тишина стояла такая литая, что услышали даже в дальних рядах.
– Признайтесь, – потребовал Лоенгрин тем же неумолимым голосом, – что оклеветали Эльзу Брабантскую!
Тельрамунд прошептал:
– Признаюсь…
– Громче, – потребовал Лоенгрин.
Тельрамунд скривился, Лоенгрин видел, что на лице снова отразилось мучительное колебание, да лучше умереть, чем вымолвить такое, но тяжелые раны, усталость и полное изнеможение заставили Тельрамунда сказать из последних сил:
– Признаюсь…
– В чем? – потребовал Лоенгрин.
– Я оклеветал Эльзу, – проговорил Тельрамунд, – и хотел занять трон герцога… И будь ты проклят… Убей меня!
Он захрипел, откинул голову и закрыл глаза.
– Это решит король, – ответил Лоенгрин. Он повернулся в сторону королевской ложи. – Ваше Величество, как вы слышали, и весь народ тоже, граф Тельрамунд признал свою вину и то, что он оклеветал Эльзу Брабантскую.
Генрих кивнул.
– Да, я вижу, – проговорил он суховатым голосом, – Божий суд… позволяет совершаться чудесам. А что хочешь ты сам, рыцарь Лебедя? Судьба графа в твоих руках. Теперь ты сам волен решать, жить ему или умереть.
Рядом граф Маргант пробормотал саркастически:
– Беспроигрышный ход! Особенно когда уже понятно, что ответит этот… светлый.
– Политика, – пробормотал король.
А рыцарь Лебедя, все еще не убирая острие меча с горла Тельрамунда, обратился к черному рыцарю:
– Я оставлю вам жизнь, Тельрамунд. Но с условием…
Тельрамунд с усилием поднял набрякшие красные веки.
– Каким? – прохрипел Тельрамунд.
– С этой минуты, – произнес Лоенгрин, – ваш меч и вся ваша жизнь да будут служить только доброму делу!
Толпа зашумела ликующе, в воздух взлетели головные уборы, пугая тех птиц, что еще не улетели в ужасе раньше.
Тельрамунд помолчал, озадаченный, затем все услышали его измененный голос:
– Да, конечно, а как же еще…
Рыцарь Лебедя убрал меч, оруженосцы набежали, пытались поднять тяжелого графа, но только сопели и пыхтели. Им на помощь пришли торопливо еще, но графа удалось поднять, только когда двенадцать человек соединили усилия.
Глава 9
Тельрамунда вынесли из огороженного поля, за это время подогнали телегу, и грузного графа уложили на охапки сена. Кто-то попытался снять хотя бы часть доспехов, но вызвал только болезненный стон: даже панцирь погнут и расколот во множестве мест, понадобится кузнец с его инструментами, чтобы снимать уже не доспехи, а побитые и негодные куски металла.
Графиня Ортруда, что во время боя то и дело порывалась вскочить, сейчас сидела неподвижно, бледная и с такой лютой ненавистью на лице и в глазах, что от нее отводили взоры даже мужчины.
Эльза дышала часто и взволнованно, щеки ее окрасил румянец, а взгляд не отрывался от блистающего красотой и благородством осанки рыцаря.
Граф Маргант толкнул Генриха локтем и указал взглядом на Эльзу, потом на победившего рыцаря.
Король скривился.
– За что ты их ненавидишь? – шепнул он.
– Ненавижу? – удивился граф. – Я их люблю и жалею! Но сейчас все ждут от тебя определенного жеста.
Генрих зло шепнул:
– Вот после этого и говори о своеволии королей!
Он выпрямился, воздел властно руку и сказал громко:
– Подойди к нам, доблестный рыцарь. Ты доказал своим воинским умением свое рыцарское происхождение, а своим благородным поведением… что ты из очень высокого рода.
Лоенгрин приблизился к помосту, все видели, с какой дивной грацией и достоинством он двигается, учтиво наклонил голову в поклоне, Генрих невольно подумал, что именно учтиво, а не покорно или подобострастно. А когда он поднял голову, Генрих вздрогнул от пронзительного взгляда, в котором читалось: да, я чист, а ты?
Граф Маргант толкнул застывшего короля.
– Ваше Величество, вы уже поздравили доблестного рыцаря?