Да вот хотя бы такую, – подумал Костик, когда в людской поток прямо перед ним влилась невысокая – это было для него очень важно, – хрупкая в плечах девица примерно его лет. Она была в обтягивающих джинсах и майке; на плече, на узком ремешке, висела придерживаемая тонкой рукой белая – в тон майке – сумочка. Девушка свернула налево, к одному из выходов из подземного перехода, и Костик, которому вообще-то нужно было пройти дальше и выбраться наверх на противоположной стороне, как-то механически свернул за ней. Очень уж жаль было ему расставаться с ее туго обтянутым джинсами низом – его конфигурация совпадала с представлением Костика о прекрасном абсолютно, на все сто. Это касалось прежде всего плавной кривизны ее ног по всей их длине, а не только в части голени, и – главное – в откровенном просвете в районе интимного места. Наличие такого просвета, как утверждали его более удачливые в отношениях с женским полом бывшие сокурсники, позволяет сделать вывод, что девчонка очень часто и охотно вступает в интимные отношения. Эта формулировка Костику очень нравилась. «Часто и охотно» – это же, черт побери, просто здорово! Ну, конечно, если в эти отношения она вступает с ним, с Костиком, а не с кем попало, будучи его девушкой…
Мысли Костика поплыли в привычном направлении. А при чем здесь просвет между бедер? – впервые задал он себе вопрос. Он что же, появляется от этих самых отношений? Или, наоборот, это просвет провоцирует у женщин такой образ поведения? Что в данном случае первично, а что вторично?
Но додумать эту неожиданную и очень интересную мысль он не успел.
– Гражданин…
Очнувшийся Костик притормозил и, с неохотой отведя взгляд от обтянутого джинсовой материей зада, столь же неохотно повернулся на голос.
– Это вы мне?
Зачем спросил, он и сам не знал. Было совершенно очевидно, что этот откормленный сержант с наглой физиономией откровенного прохиндея обращается именно к нему.
Проигнорировав вопрос, сержант кивнул на сумку.
– Предъявите.
– В смысле, что в сумке лежит? – вежливо уточнил Костик. У него было прекрасное настроение, которое не мог испортить, наверное, никто, включая какие-нибудь злобные потусторонние силы, не то что этот всего лишь сержант. Кстати, мой ровесник, – подумал Костик с превосходством. – Только я лейтенант, а этот…
– Так будем предъявлять или как? – лениво повторил сержант, не сводя с него прозрачных, навыкате, глаз. – И выйдите, гражданин, из потока. Не видите, народу мешаете.
Остановившегося Костика действительно обходили спешащие по неведомым делам люди. Всего за десяток секунд его вынужденной остановки даже успело прозвучать несколько нелестных комментариев по поводу его умственных способностей.
– А на каком, собственно, основании вы…
– Пройдемте сюда… – Сержант перестал многозначительно постукивать дубинкой о ладонь и мотнул головой в сторону пространства между двумя коммерческими киосками за своей спиной. При этом он по-прежнему сверлил Костика водянистыми глазами.
– Волоха, что тут у тебя?
Из-за спины Костика вынырнул еще один – младший – сержант. Меньших габаритов и роста, чем напарник, он говорил с набитым ртом, а в руке держал промасленный бумажный пакет, от которого исходил такой аппетитный запах, что у Костика приятно свело желудок. Шаурма, – с каким-то теплом подумал он. – Та самая, которой можно отравиться, которую не рекомендуют есть выступающие по телевизору врачи. Черт, как он мог забыть о шаурме. Это все та девчонка… Ничего, как только он разберется с этими служивыми, он немедленно купит себе такой же промасленный сверток, и…
– Да ничего, обычная проверка.
– Че, отказывается идти? – азартно что-то пережевывая, невнятно спросил младший сержант. – Так давай его сюда… – И мотнул головой в сторону пространства между двумя киосками.
– Умный, что ли? – проворчал сержант. – Без тебя я б не догадался, конечно… – И добавил уже другим тоном: – Гр-ражданин, пройдемте… Если вы не подчинитесь, я буду вынужден принять меры.
Костик принципиально решил не говорить, что он их коллега, сотрудник органов внутренних дел. Он обычный гражданин, и точка. Интересно, как у них тут с соблюдением законности. Не все же в Москве сплошь оборотни в погонах.
– Ну, пройдемте, пройдемте… – вздохнул он, делая первый шаг к киоскам. Нищий с какой-то табличкой на груди, сидящий за несколько метров от них, прислонившись спиной к кафельной стене, внезапно ему подмигнул, и Костик недовольно отвел взгляд.
– Значит, отказываетесь предъявлять? – уточнил вставший напротив сержант, указав дубинкой на сумку между ними, которую Костик поставил на землю, выбрав место почище. Хотя рядом стоял мусорник, кругом валялись окурки, бумажки и даже несколько использованных презервативов.
– Хотелось бы знать основания, на основании которых… – Костик не договорил, почувствовав, что запутался.
– Умничает! – радостно констатировал младший сержант. Он занял место рядом с Костиком. Откусив из пакета что-то с золотистым поджаристым боком, он продолжил жевать, с интересом глядя на Костика.
– Умничаешь? – спросил сержант. Он словно только и дожидался этой подсказки напарника.
– Ничего подобного, – твердо сказал Костик. – Чего в сумку-то сразу лезть. Может, стоило бы в первую очередь документы проверить? Да и самим бы для начала представиться не помешало. Короче, сначала вы должны четко мне объяснить, на каком основании хотите произвести…
Дубинка ткнулась ему в живот, и он болезненно скрючился, схватившись руками за пострадавшее место. При этом он широко раскрывал рот, но никак не мог вдохнуть так сейчас нужный организму кислород. Потребовалось всего несколько секунд такого состояния, чтобы Костик проявил малодушие, изменив решение сохранять инкогнито. Но едва он набрался сил заявить о своей принадлежности к органам, как прямо в его лицо ткнулось огромное колено в форменной черной брючине. В носу что-то хрустнуло, его пронзила острая боль, в глазах коротко полыхнула яркая вспышка, и Костик под неожиданно громко ворвавшийся в уши смех нищего с табличкой, потерял сознание…
– Очухался?
Голос был сочувственным, запах – неприятным, а темень вокруг стала постепенно рассеиваться.
– Вы кто? – спросил Костик, пытаясь сфокусировать взгляд. Человек виделся ему расплывчатым темным пятном, четко воспринимался только исходящий от него застарелый запах мочи. Такой обычно бывает, когда человек в течение длительного времени мочится в собственные штаны.
– За что взяли? – спросил человек, постепенно приобретающий все более четкие черты. Одновременно с этим усиливался запах.
– Где я? – спросил Костик, и вдруг все вспомнил. Окружающее пространство наконец обрело недостающую резкость, и сомнений не осталось. Он находился в самом обычном «обезьяннике» в обществе самого обычного бомжа. – Эй! – закричал он, не вставая со скамейки, потому что чувствовал, что из-за слабости все равно не сможет этого сделать. Его окружали три стены, сквозь решетку со входом виднелась четвертая, но он каким-то нюхом учуял, где находится милицейский «ресепшн». – Эй, кто-нибудь! – Одновременно он шарил в задних карманах джинсов, нащупывая удостоверение. Удостоверения, равно как и бумажника с деньгами, не оказалось. – Э-э-эй, кто-нибудь!..
– Ну пойми, лейтенант, – примирительно повторил уставшего вида капитан, стол которого был завален грудой казенных папок, – это же Москва, здесь и не такое случается. – Он приподнял голову, выпустил дым в потолок и загасил сигарету. Вообще-то в кабинете с небольшой открытой форточкой уже можно было не курить – экономить сигареты, просто вдыхая повисший здесь дым.
– Ну и какое, например? – не без иронии, давшейся ему не без труда, поинтересовался Костик. Он осторожно пощупал пальцами распухший нос и едва не вскрикнул – от боли и отчаяния. Его нос превратился в самую настоящую картофелину, а если вспомнить хруст, который оказался последним звуком, зафиксированным его сознанием в подземном переходе… Наверняка сломана кость. Ну, или хрящ, или что там еще ломается в носу… Но он вдруг вспомнил Пашку Рылеева, чемпиона училища по боксу, его мужественное, изломанное множественными ударами лицо с посеченными теми же множественными ударами бровями, и отчаяние отступило. Костик внезапно подумал, что, возможно, сломанный нос не такое уж плохое дело. А учитывая тот поистине ошеломляющий успех, который имел Пашка у девиц из общежития при местном камвольном комбинате… Интересно, – подумалось мгновенно воспрянувшему духом Костику, – нравятся ли москвичкам мужественные парни со сломанными носами… «Человеку во всем можно и нужно искать хорошее», – не уставал повторять курсантам Сансаныч, отставник, читавший в училище лекции по не входящей в основную учебную программу философии. «А особенно, если этот человек – милиционер. Ибо для выбравших нашу героическую профессию – это наипервейшее правило. Иначе можно попросту сойти с ума от обрушивающегося на нашего брата негатива»… При этих словах он обычно ловко нырял куда-то под кафедру, затем разгибался, резко выдыхал и пил воду прямо из горлышка графина. «Запомните, если вы твердо собрались посвятить себя служению обществу, то должны понимать, что»…
– Ты меня слышишь, лейтенант?
– Я… – Костик очнулся. – Я слушаю, да.
– Я говорю, лучше бы это дело замять, – отведя глаза, повторил капитан и снова закурил. Капитану было около сорока – возраст, в котором Костику, согласно его планам карьерного роста, будучи полковником на генеральской должности, останется только ожидать присвоения очередного воинского звания, чтобы выйти в отставку полновесным, с дубовыми петлицами, генералом. В отличие от него, капитан был явным неудачником, и это не могло не вызвать у Костика некоторого сочувствия.
– И что вы предлагаете? – прогундосил он, опять осторожно пощупав нос.
Вместо ответа капитан снял трубку стоявшего на столе добитого телефонного аппарата, набрал пару цифр и коротко приказал кому-то:
– Ко мне. Оба. Живо.
Не прошло и минуты, как за спиной Костика скрипнула дверь и чей-то виноватый голос неуверенно произнес:
– Разрешите, товарищ капитан…
Кто-то прошел в кабинет и остановился за спиной Костика.
– Проходите, чего застыли! – рявкнул капитан. – Встаньте так, чтобы лейтенант вас видел!
Справа от Костика скользнули две робкие тени. Он повернул голову.
Сержант и младший сержант ничуть не походили на себя прежних, тех, что недавно остановили его для проверки сумки. Они вышли чуть вперед, повернулись к Костику и застыли с опущенными головами, стараясь не встретиться с ним взглядом. Младший сержант опять держал пакет. Даже два. Один – бумажный, промасленный, другой – из полупрозрачного целлофана с рекламной надписью. Внутри было что-то твердое, а по тому, как держал его младший сержант – сжимая за узкий верх, – было ясно, что в пакете находится бутылка.
– Ну что, молчать будем? – опять рявкнул капитан.
– А что мы… ну, это… Чего нам ему говорить…
Спрашивал нагломордый сержант, угостивший Костика дубинкой в живот. Кто добавил ему коленом, он не знал.
– Ну, к примеру, объясните человеку, на каком основании вы его избили.
