– Жаль, – сказал Новодворский. – В вас погибает агитатор, горлан и главарь. Хоть сейчас и не время для броневиков на Финском вокзале, но кто знает?
– А когда вы, – отпарировал Громов, – восклицаете насчет террористов, у которых нет национальности, у меня прям мороз по шкуре и в других разных местах от восторга! А когда про наступление на свободу слова в России, то вы прямо Цицерон, обличающий Клеопатру в распутстве! Вы прям Андрей Савельич Цимельман, защитник православия!
Новодворский спросил с укоризной:
– Как вы можете такое?
– Свинья он был, – сказал Громов раздраженно. – Редкостная свинья!
Новодворский чуть улыбнулся, показывая, что да, министр обороны хоть и груб, но прав, однако сказал нравоучительно:
– Ах, Лев Николаевич!.. Дэ мортуис аут бене аут нихиль, как говорили в древности, что значит: о мертвых либо хорошо, либо ничего. А ведь Цимельман умер…
– Все равно свинья, – сказал Громов упрямо. – Только дохлая.
По губам Новодворского скользнула улыбка, Шандырин опустил глаза, соглашаясь, Каганов и Убийло смотрели прямо перед собой, ни один глазом не повел, но я чувствовал, что каждый из них сказал про себя: да, свинья этот Цимельман, редкостная свинья. Громов прав, хоть и груб, как всякий солдафон, но Цимельман все-таки свинья.
Они посмотрели на меня, я кивнул:
– Да, вы правы, нехорошо так о мертвом…
Новодворский самодовольно улыбнулся, а я подумал с тоскливой злостью, что снова язык мой произносит не то, что думаю, снова этот разлад между словом и делом, мыслью и поступком. Это в конце концов разрушило и строительство египетской пирамиды коммунизма, и сейчас рушит наши души, вгоняет в депрессию. Почему лицемерим? Почему не перестать лицемерить? Ведь постоянно перемываем кости не только Чингисхану, Сталину или Гитлеру, но вслух говорим, что, дескать, о мертвых либо хорошо, либо ничего! Мы – посмешище для наших детей. Они эту фальшь видят и, если мы сами не успеем сделать выводы и попытаемся вести себя сообразно здравому смыслу, а не этому de mortuis aut bene aut nihil, придуманному в Древнем Риме для каких-то своих римских целей, то дети сами попробуют построить новый мир, в котором нам места уже не отыщется.
Хуже того, это видят и наши избиратели. И перестают доверять нам тоже. Говорят безнадежно: и эти тоже…
Глава 7
Часа четыре делили бюджетную прибавку, никто не ушел ни курить, ни обедать, перекраивали, находили новые дыры, спохватывались и отбирали частичку у тех, кому слишком много дали, а обиженные поднимали крик, в ход шли цифры и диаграммы.
Наконец Забайкалец сказал с облегчением:
– Ну, вроде бы все распределили… Землю распределили, заводы пристроили, пора и о людях подумать…
Наступило минутное замешательство, Окунев произнес задумчиво:
– А что, верно. Думаю, душ по семьсот на каждого хватит?
– И по замку с крепостной стеной и подъемным мостом, – добавил Убийло.
Все сидели расслабленные, уставшие, Каганов вытирал лоб огромным шотландским платком, размером с килт, Сигуранцев расстегнул рубашку, распустил и сдвинул на сторону галстук, а Босенко так и вовсе галстук снял и небрежно бросил на спинку стула.
Карашахин взглянул на часы, неслышно выскользнул. Забайкалец задумчиво спросил ему вдогонку:
– Почему на сигаретах пишут «легкие», а на водке не пишут «печень»?
– Чтобы меньше курить, – сказал Каганов наставительно, – нужно дольше спать. А скажите, когда вы курите после секса, наверняка делаете этого быстрее обычного?
Громов вздохнул:
– Бросай курить! Вставай на лыжи! И вместо рака будет грыжа. Нет уж, курить я буду, но пить не брошу! Я знаю, что курить вредно. А жить – противно…
Сигуранцев поинтересовался с иронией:
– Что это вы такой ну просто демократ? Курить, пить, еще скажите…
– Не скажу, – огрызнулся Громов. – Еще чего восхотели! Вот не скажу, и все! Я вот сейчас что думаю…
Новодворский сказал очень заботливо:
– Зачем это вам? Вы же военный человек!
– Разве война в Ираке, – продолжил Громов, не обращая внимания на ехидство премьера, – не показала, что демократия демократией, но когда нужно в самом деле что-то решать, то правители не считаются с так называемым простым народом? С простолюдинами, ибо их удел – чистить конюшни, а не править королевствами. Даже в Англии, единственной стране, что воевала в Ираке, помимо Штатов, и то абсолютное большинство населения было против начала военных действий… и что, посчитался премьер-министр с требованиями граждан? Как же, щас!..
Шандырин услышал, пересел ближе, галстук давно снял, рубашку расстегнул, еще чуть – и начнет закатывать рукава на могучих ручищах.
– В задницу их требования, – заявил он зычно. – Ишь, демократия!.. Никакие великие свершения не мыслимы при демократии! Вы можете себе представить, чтобы египетские пирамиды были выстроены при демократии?
Новодворский фыркнул:
– А фиг в них хорошего? Или нужного? В демократичных Штатах небоскребы повыше пирамид, в них живут и работают. Как-никак польза…
Шандырин покачал пальцем:
– Не сравнивайте гениталий с пальцем. Будь в Штатах фашызм или таталитаризьм, сейчас на Луне и Марсе целые города бы за экономию света боролись! Не знаю, руду бы там копали или че, но если какой метеорит опять на Земле динозавров побьет, то хоть на Марсе останемся. А так из-за прокладок с крылышками все хрюкаем в теплом болоте. Чуть какая комета побольше, всем крышка.
Громов кивнул, сказал рокочущим голосом:
– Вообще-то все страны свой суверенитет потеряют. Демократические они или нет, но США всех подомнут. Да-да, спорить не надо, потеряют, что вообще, как ни грустно, но так и должно быть. Сохранит свой полный суверенитет лишь США, как это образование полагает, но, скорее всего, таких образований будет двое: США и Китай. От нас же в данный момент зависит не только быть или не быть России, но и шанс войти в этот Клуб Больших третьим членом.
Новодворский сказал горячо:
– А зачем это нам?
Шандырин переспросил грозным и вместе с тем непонимающим тоном:
– Как это зачем?
– Нет, вы объясните, зачем? – повторил Новодворский. – Почему всему миру не стать одной богатой и просвещенной Америкой? Почему?
Сигуранцев вернулся в кабинет, чуть посвежевший, на висках блестит влага. Услышал Новодворского, пробормотал достаточно громко, чтобы услышали все:
– Как просто нам внушить, что люди с двойной моралью вдвое нравственнее нас… Человеку любой эпохи интересно: «А сколько Иуда получил на наши деньги?»
Новодворский оглянулся, поморщился.
– А, пришла Федеральная служба безопасности… Название громкое, а презервативы делать так и не научились. Вчера с похмелья весь день вспоминал ваше отчество…
– Ну и как? – поинтересовался Сигуранцев холодновато.
