Советник на зиму. Роман

Глава первая.

Театр

В условленный час Маранта не спустилась к служебному входу.

Двое дожидались ее под лестницей. Путь наверх преграждал обшарпанный стол, за которым сидела на страже женщина неопределенного возраста в очках, с жидкими крашенными в медный цвет волосами, не скрывавшими голубоватой проплешины на макушке.

Какое-то время она была занята. Торопливо вбегали и пропадали за лестничным поворотом припозднившиеся актеры. Медноволосая укоризненно посверкивала на них толстыми линзами. Прибыла шумная ватага музыкантов с громоздкими инструментами в чехлах, попрепиралась о чем-то с вахтершей, нарочно сердя ее и посмеиваясь, и в конце концов тоже исчезла наверху. Но вот входная дверь стала стучать реже, а там и совсем затихла, и привратница смогла целиком отдаться изучению двух незнакомых ей посетителей.

Молодой человек лет тридцати, ростом повыше среднего, одетый бедно и не по погоде, с нервными, раскрасневшимися и слегка припухшими от мороза руками, недвижно стоял возле двери. Пришедшая с ним девочка-подросток в коротком клетчатом пальтишке с латунными бубенчиками поначалу застенчиво жалась в углу, но затем освоилась, начала сновать туда-сюда в тесном закутке прихожей, оглядывая разрисованные и исписанные местными острословами стены.

Пройдя очередной круг под самым носом у привратницы, девочка потянула молодого человека за рукав и взмолилась:

– Дядя Вадик!..

– Нельзя ли как-то известить Маранту, что ее здесь ждут? – обратился молодой человек к вахтерше. – Меня зовут Вадим Несговоров. Она знает.

– Маранта!.. – пробормотала вахтерша себе под нос. – Таких имен-то не бывает. Проходимцы.

– Вам следовало бы знать ведущую актрису театра, если уж вы здесь работаете! – наставительно заметил Несговоров, больше обидевшись за Маранту, чем за себя.

– Хрюкалы вонючие! Показывают пачку денег, а там резаная бумага. Спрашиваю: где деньги? А они в это время дубинкой по голове. Электрошоком. Хорьки! Хоть лопни, а подавай им бесплатные котлеты. Это из-за вас золотые рудники стали нерентабельными. Будь моя воля, пешком бы тебя на эти рудники, в кандалах!..

Несговоров догадался, что она сумасшедшая. Девочка оробела, обняла дядю за руку и уткнулась носом в жесткий ворс рукава.

– Кто вас приглашал? – раздался звонкий голос сверху.

На ступенях стоял худой юноша в ермолке, с густыми сальными кудрями до плеч. Он был до того тонок, что казался в нескольких местах надломленным.

– Поднимайтесь, – сказал юноша, пряча странную усмешку.

– А по тебе, клоун, давно колодки плачут! – рявкнула вахтерша, показав ему кулак.

На секунду юноша задумался, мусоля во рту курчавую прядку. Затем сбежал вниз.

– Придется в обход.

– Вас прислала Маранта? – оживился Несговоров. – Здравствуйте!..

Юноша с некоторым недоумением молча подал ему узкую влажную ладонь и вновь чему-то усмехнулся.

За дверями было уже темно, на обледенелую землю падал редкий снег. Несговоров с девочкой поспешили за юношей через двор, лавируя между мусорными контейнерами и кучами шлака.

– Извините, мы с Дашей не предвидели такие сложности… Вероятно, следовало просто купить в кассе билеты… – Несговоров машинально нащупал в кармане смятые рубли и подумал, что давно не бывал в театре и не представляет, сколько это может теперь стоить. – Мы бы так и сделали, но Маранта наказала ждать!..

Юноша нырнул в подвал. Понеслись по слабо освещенному коридору с отпотевшими ржавыми трубами вдоль стены. Проводник то и дело пропадал из вида за поворотами. Вдруг ударил в глаза яркий свет. Они оказались в низком помещении с кафельными стенами. Посередине пылала большая плита, возле нее крутились несколько женщин в замызганных белых халатах. Бородатый мужик в клеенчатом фартуке топором разрубал на кряже свиную тушу.

– А где волосатик? – растерянно спросила Даша, оглядываясь по сторонам.

Проводника нигде не было. У Несговорова упало сердце. Спрашивать о Маранте на кухне смысла не имело.

– Выходит, на артистов нельзя рассчитывать. Безответственная публика, – тихо пробормотал он.

– Не ты первый, – откликнулся издали мясник, с хрустом рассекая свиные ребра. – Не ты последний. – Похоже, он обладал феноменальным слухом.

– Гони их в шею! – крикнула мяснику одна из женщин, пробуя стащить с плиты кипящий котел.

Мясник степенно отпустил топор, поплевал на ладони и растер короткопалые волосатые руки.

– Кайтесь! – крикнул он.

– Что? – переспросил Несговоров.

– Кайся, грешная душа! Ибо хотя и велико терпение Господа Бога, Отца нашего небесного, но и его терпению приходит когда-то конец!

Глаза его полезли из орбит, как у бесноватого. Несговоров похолодел. Этого еще не хватало – вместо обещанного спектакля!

– Павлыч, да погоди ты! – повелительно крикнула от плиты самая толстая баба. – Лучше помоги Зине котел снять!

– Сейчас, сейчас! – Бородатый, разом придя в норму, суетливо затрусил к котлу, подвязывая на ходу фартук.

– Павлыч, что это ты там про свой конец говорил? – задорно спросила третья кухарка. – К кому это он приходит? Я вот жду-жду, а ко мне что-то не заявляется!

Раздался дружный хохот. Несговоров схватил Дашу за руку и нырнул с ней в какую-то дверь.

Они вышли на узкую лестницу. В полной темноте мигом одолели пять или шесть пролетов. Шум из кухни сюда не доносился. Погони не было. Выбрались на тесную площадку, сверху придавленную пологим откосом кровли. Несговоров ощупал во тьме стенку и наудачу толкнул что-то похожее на косую фанерную дверь, которая неожиданно легко подалась и отошла. Прямо перед ними засверкала, переливаясь мириадами радужных огней, огромная хрустальная люстра.

На цыпочках, стараясь не задеть раскинутые повсюду лампы и провода, Несговоров с Дашей прошли вперед к ограждению. Отсюда были видны глубоко внизу партер и передняя часть сцены. По ней порхали под сладкую музыку женские фигурки в разноцветных воздушных нарядах, похожие на пестрых бабочек. Несговоров попытался угадать среди них Маранту, – но тут везде погас свет, и сцена погрузилась во тьму. Какое-то время лишь слышались возня рабочих, переставляющих декорации, да скрип механизмов. Затем ударили барабаны с литаврами. И вместо грациозных созданий в ярких шелках прожектор выхватил совсем иную картину.

Чумазые, одетые в серые лохмотья, они буйной толпой лезли куда-то вверх по канатной сетке, отпихивая друг друга локтями и ногами. Кто-то срывался и падал. Кто-то оставался лежать. Таких отбрасывали прочь с дороги либо затаптывали, снова и снова устремляясь ввысь…

Несговоров больше не искал Маранту, он знал, что в этой толпе ее быть не может.

И опять все погрузилось во мрак, а буйство ударных сменила заунывная мелодия флейты. Нарастающий алый свет открыл взору жуткое зрелище: гору поверженных недвижных тел.

Внизу в партере застучали сиденья. Часть публики начала подниматься и уходить.

Даша свесилась и вертела головой, пытаясь разглядеть на женщинах в зале платья и украшения. Приглушенные разговоры в ложах, вечерние наряды, долетавшие наверх ароматы духов – все это действовало на нее возбуждающе.

– Дядя Вадик, мы уже не увидим Маранту? – Она заглядывала блестящими глазами ему в лицо. – На кого она похожа? Расскажи, какая она!

– Она самая талантливая и самая красивая, – сказал Несговоров, грустный оттого, что ему остается лишь вспоминать. – Худенькая, почти как ты, но высокая, с пышными черными волосами, и вся… Не знаю, как описать. Ее можно узнать в каждой черточке, любом движении. Пожалуй, даже по складке платья. Во всем открываются ее грациозная природа и душа. Ее душа – в танце. Она танцует всегда, даже когда просто садится в трамвай. Именно там мы с ней познакомились. Танцуют руки, волосы, губы, глаза…

Занимавшаяся на сцене заря тем временем обратилась в день. Гора трупов исчезла. И артисты, оказывается, вышли на сцену под звуки победного марша еще не для прощания с публикой.

– Вот она, вот! – Несговоров судорожно стиснул маленькую руку Даши. – За негром в сомбреро, одетая в лиловый бархат, видишь? Это она!

Девушка в лиловом встала рядом с другими на колени в тесный полукруг. В центре появился хромой старик в облачении повстанца. Он тоже штурмовал небо и чудом остался жив. И теперь, умудренный опытом, он снова зовет на бой. Старый израненный воин ищет поддержки у народа. Высоко подняв над головой большое ружье, он предлагает его склонившимся перед ним людям, поочередно обращаясь к каждому. Но все один за другим отворачиваются, стыдливо пряча лицо… И вдруг – распрямилась одна худенькая спина, гордо взметнулась пышная копна волос, раскрылись, подобно цветку, тонкие белые ладони, принимая оружие. Это была она, Маранта!..

Неистово отбивая себе ладоши вместе со всем поднявшимся залом, Несговоров не мог сдержать слезы. Артисты много раз выбегали и скрывались за занавесом, но Маранты среди них почему-то не было. Несговоров хлопал и хлопал, все еще надеясь ее увидеть, и старательно отворачивался от Даши, обращая лицо к люстре с подвесками, блиставшими в дрожащих лучах.

– Ты ее любишь? – зачем-то спросила Даша. И сама решила: – Любишь.

Чтобы не возвращаться старым путем, Даша придумала перелезть через барьер в пустую соседнюю ложу, откуда был нормальный выход, и скоро они влились в ручеек последних покидающих верхние ярусы зрителей. Встретиться и поговорить с Марантой Несговоров уже не надеялся. Наверное, она сразу уехала из театра: что-нибудь неотложное. Но его переполняло уже то, что он увидел ее наконец на сцене, во всем запредельном блеске ее таланта. У него не проходил озноб восторга от финальной сцены с ослепительным всплеском ее рук.

Когда в фойе Даша ткнула его в бок остреньким кулачком и сделала круглые глаза, он расценил это как приглашение одеться. И покорно принялся вертеться в тесноте, никак не попадая в рукав и невольно открывая всем на обозрение дырявую подкладку. Досадовал на Дашу: не дотерпела, пока вышли бы на улицу и там оделись на свободе, все-то ей надо как другие, вместе с толпой, особенно если это толпа чванливая, пышущая нахальством и немыслимо дорогими парфюмами, от которых болит голова; прямо комильфо какое-то растет… Так он злился, колотясь в собственной дерюжке как в тенетах, – и вдруг обомлел.

В двух шагах спиной к нему стояла Маранта с большим букетом роз. Она успела переодеться, была теперь в черном свитере и широкой длинной клетчатой юбке. Ее обступали поклонники, которых она, по-видимому, хорошо знала. Прежде других бросалась в глаза низкорослая матрона в распахнутой норковой шубе, с крючковатым носом, глазами навыкате и багровыми налитыми щечками. Она вела себя самоуверенно, всех перебивала и оживленно жестикулировала. По правую руку от нее стояла моложавая дама средних лет (вначале Несговорову показалось – совсем молодая) с изумительно ухоженным сияющим лицом. Та поминутно прикасалась к Маранте, снимала с нее воображаемые пылинки, оглаживала, как будто это она ее вылепила и вот теперь наводит последний лоск. По левую руку – с благосклонной улыбкой прислушивался к разговору пожилой щеголь с чуть раскосыми жесткими глазами и широкими скулами, в смокинге, припудренный и напомаженный. За ним выделялся еще прифрантившийся бледный юнец с нелепо выпирающей на худосочной груди крахмальной манишкой… Впрочем, невозможно перечислить всех тех, кто беседовал с Марантой или просто стоял рядом, глядя восторженно или искательно. В образовавшуюся воронку втягивались все новые и новые лица, потому что многие в фойе ее узнавали и желали выразить свое восхищение.

Оказывается, дурманивший Несговорова аромат был ее ароматом. Оказывается, это ее друзья бросали неосторожные взгляды на его рваное пальто!

Даша, конечно, смотрела на Маранту во все глаза и с нетерпением ждала, что последует дальше. Что до Несговорова, ему больше всего хотелось незаметно исчезнуть. Хватило бы на сегодня впечатлений. Но он знал, что никогда не простит себе этого малодушия. И Даша ему не простит.

В порыве веселого отчаяния он растолкал толпу, наседавшую на Маранту сзади, и прикоснулся к ее локтю.

– Значит, вы все-таки попали на спектакль!

Маранта глядела на Несговорова с неподдельной радостью. Возможно, ее утомили дежурные комплименты всей этой лощеной команды. Так по крайней мере хотелось думать Несговорову. Матрона в шубе посторонилась на полступни и устремила на него снизу выразительно-недоуменный взгляд.

– Вам передали записку? – озабоченно пытала Маранта.

– Разумеется! – соврал счастливый Несговоров. – Мы угнездились на самом верху, под куполом. Оттуда прекрасно видно. При входе, правда, возникла небольшая заминка… – Он подумал, что Маранта все равно что-то узнает от юноши в ермолке.

– Это вахтерша! – с нажимом произнесла Маранта, омрачившись. – Ее надо объезжать на козе.

– Мы так и сделали! – крикнула Даша.

– Да, мы примерно так и сделали, – подтвердил Несговоров и сам от смущения рассмеялся громче всех.

– Вы так и сделали, малышка, – повторила Маранта и легонько потрепала Дашу по щеке.

– Не такая уж она и малышка, – сказал Несговоров, просто чтобы что-то сказать. – Ей четырнадцатый пошел.

Повисла пауза. Несговоров заторопился:

– Нам пора домой. Простите. Маранта, мне очень нужно повидаться и поговорить с вами. Очень. Скажите, где и когда мы могли бы встретиться?

Он опять рискнул, протянул руку и молитвенно пожал ее локоть. Так легко, будто она улетала, а он невольно устремлялся ей вослед… Едва ли и дотронулся.

Но Маранта не услышала вопроса, отвернулась к прежним собеседникам. Из них только моложавая дама задержала на Несговорове взгляд и вдруг как-то особенно, ободряюще подморгнула ему, прижмурилась, как кошечка, с восхитительной улыбкой…

– Вот это жизнь! – выдохнула Даша на улице. – Каждый бы день так.

Через полчаса громыхающий трамвай привез их к зданию Колледжа изящных и прикладных искусств, где Несговоров давал уроки рисования и где ему на чердаке студенческого общежития была предоставлена казенная жилплощадь.

Одолев последнюю за вечер лестницу, Даша с облегчением плюхнулась на кровать.

– Уф! – громко выдохнула она, стащив с себя верхние колготки и принимаясь за вторые, штопанные-перештопанные. – Как капуста. Сто одежек, и все без застежек.

– Согреть воды? – предложил Несговоров.

Кран был этажом ниже, в туалете, один на целый коридор общежития. Несговоров спускался туда с чистым ведром и после грел воду в комнате на плитке. Над другим ведром, помойным, Даша мылась и делала туда все, что ей было нужно. Несговоров с первого дня, как только она приехала к нему жить, запретил ей показываться внизу. Там всегда можно было застать примерно одну и ту же картину. Некто без штанов и в одном ботинке, но в пиджаке, лежал головой на унитазе, что-то мыча. Другой сидел под раковиной, прикрыв лицо окровавленной рукой. Этого Несговоров помнил: у него был чудной глаз, который чуть не в каждой пьяной драке вышибали, и молодец подолгу переживал свое горе, держа глаз в заскорузлой грязной горсти как яйцо, а затем как-то ухитрялся вправить его обратно. Унитаз был доверху забит бутылками и мусором. На полу разливалось содержимое отравленных желудков. Несговорова затошнило, он зажал нос пальцами и пошире открыл кран над ведром. Вмешиваться в эту жизнь, пытаться что-то изменить в ней было бессмысленно и небезопасно.

Пока грелась вода, подвесили на рейке простыню, выгородив для Даши интимный уголок. Эта же ширмочка защищала изголовье Дашиной постели от нервного мерцания неисправной лампы под потолком, при свете которой Несговоров работал по ночам. Самодельный мольберт стоял возле слухового оконца. Если дело шло бойко, Несговоров не считал часы и приходил в себя лишь тогда, когда в посеревшем стекле проступал угол соседней крыши с антенной. Тогда он укладывался счастливый и засыпал мгновенно…

Теперь его кровать занимала Даша, а себе Несговоров соорудил постель из деревянных ящиков, подобранных внизу возле магазина, накрыв их старым ватным одеялом. С приездом Даши работа пошла хуже, отвлекали заботы и посторонние мысли, но он тщательно это от нее скрывал.

– Прости, дядя Вадик, – тихо сказала Даша, когда Несговоров вернулся из туалета с другим, опорожненным ведром. От смущения она натянула одеяло под самый нос.

– Чего это ты вдруг? – Несговоров присел у нее в ногах. – Это я должен просить у тебя прощения, что все здесь так неудобно устроено. Ты ведь уже девушка. Знаешь ли ты, что такое девушка? Вообще-то она живой человек и делает то же, что и все. Моется, одевается и раздевается, писает… Прости. Ну, что тут такого? Конечно же писает! А еще чешется, если у нее где-то зачесалось. Но она всегда особенная. Часто девушка сама не сразу догадывается, что все, что она делает, – прекрасно. Даже то, что ей кажется стыдным. Каждая девушка живет в награду остальному миру, который смотрит на нее и радуется. Понимаешь ли ты это?..

Даша долго не отвечала, затем задумчиво спросила:

– Ты думаешь о ней?

– Я думаю о тебе, – сказал Несговоров. – Ну, о ней тоже. Обо всех.

– Скажи, Маранта живет в башне?

– Едва ли… Почему обязательно в башне? Откуда ты это взяла?

– Не знаю. Наверное, там живут самые красивые и счастливые. Почему мы такие бедные?

– Тебе хочется жить в башне?

– Хочется. И в театр хочется ходить по настоящим билетам, и колбасу каждый день есть… И чтобы у мамы была такая же шуба, как у той расфуфыренной старухи. Видела бы ты, как она на тебя смотрела! Как будто ты ей на ногу наступил и стоишь там…

– Где стою?

– На ноге! На ногу наступил и стоишь там. Это у нас мальчишки в классе так шутили.

– Тебе жалко, что вашу школу закрыли?

– Не-а. Маму немножко жалко, и грустно без нее бывает, а так… Когда я в школу пойду? Мама считает, что в городе учиться лучше. Полезнее для карьеры, как она говорит. – Даша закончила фразу тихим смешком.

– Вот видишь! Здесь ты выучишься на артистку. Сошьешь себе лиловое платье, маме купишь шубу. Тебя станут узнавать на улицах…

– Ну ведь врешь, все врешь! Для этого надо талант иметь.

– Что ты знаешь про свои таланты! Вот запишем тебя в школу, попрошу Маранту, чтобы позанималась с тобой танцами, а там начнешь ходить в студию… Ведь при театре должна быть студия?..

Когда Даша заснула, Несговоров какое-то время еще сидел, глядел на ее лицо. Кожа серая, рыхлая. Толстоватый вздернутый нос с черными крапинами угрей. На крупных губах запеклась темная корка… Все эти безжалостные подробности бросились в глаза, потому что сердце жило Марантой. Ее лица, впрочем, он совсем не представлял, не мог бы набросать его даже приблизительно: какие у нее глаза, уши, нос… Куда проще было вспомнить бархатистые щеки и перламутровый ротик подмигнувшей ему кошечки. С той хоть сейчас пиши какую-нибудь «маркизу ангелов» – умную продувную бестию, умеющую ладить с простолюдинами и королями. Лицо Маранты, скорее всего, не было правильным и красивым в общепринятом смысле. Оно как будто вообще не имело очертаний. Оно все время куда-то исчезало, мерцало и таяло подобно утренней звезде. Несговоров изводил себя: как же он, профессионал, мог не отложить в памяти ни одной черточки, не подобрать, пускай машинально, никакого ключика к этому лицу, словно всякий раз, когда он видит Маранту, кто-то лишает его зрения?..