Советник на зиму. Роман

Глава вторая.

Важная птица

Утром перед уроками Несговоров зашел в подвал к Щупатому.

В свое время они были однокашниками в академии. Но для Щупатого живопись находилась где-то далеко на периферии интересов; настоящим же его призванием было водить знакомства со знаменитостями, с людьми преуспевающими, в какой бы области те ни подвизались. В отличие от замкнутого, почти всегда поглощенного работой Несговорова он был, что называется, душой компании. На публике расцветал и мог балагурить безостановочно. Высокого роста, массивный, с заостренным кверху бритым черепом, покрытым прыщами и шишками, – Щупатый, однако, был на удивление слабохарактерен и отличался бабьей трусостью. Несговоров знал эту его слабость со студенческих лет: бывало, подтрунивал над ним, а то и негодовал, но чаще прощал, даже выгораживал перед другими, щадя самолюбие сокурсника. Когда Щупатого грубо толкали на улице, он поглубже втягивал голову в плечи. Когда при нем издевались над слабым или оскорбляли женщину, он багровел затылком и широкой шеей и, если рядом был свидетель, отделывался неуместной шуткой.

Щупатый полюбил Несговорова за его прямодушие и терпимость: на нем подолгу можно было безнаказанно упражнять язык, потешаясь над его житейской невинностью и чувствуя во многих случаях полное свое превосходство. А Несговоров часто хотел порвать связи с несносным болтуном, но, не имея в городе других приятелей, через время снова шел к нему. Как-никак было у них и общее: образование, профессиональные интересы, свежие еще воспоминания о студенческих годах. К тому же имелась у Щупатого одна трогательная черта: он был мнителен, тяжело переживал настоящие и надуманные обиды и в одиночестве, когда некому было поплакаться, частенько вешал свой и без того отвислый нос, точно его глодала тайная забота или тоска.

В подвале колледжа, между котельной и прачечной, Щупатый открыл лавку. Торговал иконами, подсвечниками, матрешками, бросовым антиквариатом. Предприимчивые студенты иногда несли ему на продажу свои поделки. Аренда покрытого банной плесенью помещения обходилась дешево, потому что Щупатому удалось убедить директора, что лавка отвечает профилю учебного заведения и обеспечивает ему добавочную рекламу. В разговорах Щупатый любил строить прожекты расширения своей лавки, создания при ней художественных мастерских, приглашал уже и Несговорова подрабатывать в будущих цехах, – однако покупателей от этого не прибавлялось. Строго говоря, их совсем не было. На что Щупатый содержал лавку и жил, оставалось его секретом.

Промаявшись ночь без сна, Несговоров надумал обратиться к Щупатому: не поможет ли напасть на след Маранты, раздобыть ее телефон? В богатой коллекции приятеля имелись, конечно, связи и в театральном мире…

– Все, завязываю! Начну продавать мужские трусы! – провозгласил Щупатый, обрадовавшись появлению живой души.

– Прогоришь, – предположил Несговоров. – Я уже лет пять не покупаю новых трусов, не на что. А наши студенты их совсем не носят. Лучше завези дамские вещицы: колготки, там, бюстгалтеры с силиконом…

Щупатый глянул подозрительно, словно ища подвоха, отвел глаза:

– В женском белье я не шибко разбираюсь. Ладно, это все пар…

Фразочку про пар Щупатый употреблял со студенческой скамьи. Молодые живописцы увлекались разным вздором, искали «новые формы». Немало экстравагантных открытий и заявлений исходило от Несговорова. К нему прислушивались – среди однокашников он числился самым зрячим и мастеровитым. Однажды Несговоров имел неосторожность в узком кругу приятелей с присущей ему сдержанной убежденностью сказать, что краски – выдумка, на самом деле красок в природе не существует. Есть отражения, блики, окутывающий предметы пар, так или иначе преломляющий свет. Вам нравится пестрая прибрежная галька? Возьмите горсть и бросьте на солнцепек подальше от воды: через пять минут вы уже не сможете отличить один камешек от другого. Вам нравится яркий блеск молодой зелени? Попробуйте лишить деревце воды, и через пару недель увидите, из чего состоял этот блеск…

Над ним, конечно, подтрунивали. А Щупатый взял в привычку к месту и не к месту повторять: «Это все пар».

– Маранту знаешь? – напрямик спросил его Несговоров.

Щупатый наморщил лоб:

– Что это? Цветок?..

– Не что, а кто. Она танцует в театре. Ведущие партии.

Щупатый почесал бритый затылок.

– Земляк, в театре такой актрисы нет и никогда не было. Даю голову на отсечение.

– Ты, видать, потерял квалификацию. Стареешь.

Несговоров отшутился, но ему стало жутковато. Почти как вчера, когда он был уже готов поверить, что Маранта – мистификация, никакой Маранты и в помине нет. Вчера у него еще не было доказательств. Познакомился в трамвае с девушкой, она представилась актрисой, пригласила на спектакль… Мало ли обаятельных авантюристок! Но сегодня все по-другому.

– Вчера я видел ее на сцене собственными глазами и разговаривал с ней после спектакля в фойе. Может, это псевдоним?

– Да нету там таких, ни имен, ни псевдонимов, говорю тебе, не-ту! – обиженно возразил Щупатый. – И вообще, – он понизил голос, – новый директор театра – русский человек. Ну совсем русский! У него теперь все Маши, Вари, Анфисы. Понимаешь? Была певица Эмма фон Шницель, теперь она Маша Коноплева. Была вахтерша Сарра Ицковна Шмыг (кстати, злющая как собака!), теперь ее величают Софья Ивановна. Только со скрипачами пока сложно: народ ну никак не может поверить, что какой-нибудь Архип Матвеич умеет так же ловко водить смычком, как Арнольд Моисеевич!

Когда Щупатый хохмил, разобраться, где доля правды, а где чистая выдумка, было непросто.

– Твоя-то Маранта – русская? – уточнил Щупатый с сомнением.

Несговоров изумился простоте вопроса, который самому ему даже не приходил в голову, а язык его уже непроизвольно бормотал в ответ:

– Конечно. То есть… Нет. Едва ли.

– Еврейка? Татарка? Кто?

– Кто?.. Могу точно сказать, что не японка. И не из экваториальной Африки. Хотя, впрочем…

– С тобой все ясно. Ладно, я поспрашиваю. У меня новость. По-моему, хорошая, а ты суди сам. Знаешь Асмолевского? С нами учился.

– Белобрысый, пухлощекий такой? – вспомнил Несговоров. – Который не смог одолеть первого курса?

– Тихо ты! «Пухлощекий», «не смог одолеть»… Ты еще попку его опиши. Правильно, он в шоу-бизнес подался, выставки там устраивать и все такое… Знаешь, где он теперь? – Щупатый выпучил глаза и перешел на многозначительный шепот с придыханием: – Его назначили секретарем! Самого губернатора!

– Вон что. На звонки отвечает?

– Сам ты…

Щупатый отвернулся, давая понять, что разговаривать ему с таким не о чем. Но долго не выдержал:

– Губернатор – старик, ты понял? В любой день может сыграть в ящик. Этим пользуется совет. Уже сейчас они без него решают половину дел. А в совете сам знаешь, кто заседает… Сейчас губернатору как никогда нужны толковые люди! Иначе все рухнет. С чем были, с тем и останемся. Свой, можно сказать, брат-художник во власть прошел, а он – «звонки»!

– Я в этом ничего не смыслю, – признался Несговоров.

– А в своей жизни смыслишь? Может, хочешь, чтобы Кудряшов взял верх? В совете у него теперь большинство. Если они скинут губернатора, всем хана, я тебе точно говорю! Первым делом свободную торговлю прикроют.

В городе существовало два больших политических стана. Один поддерживал губернатора с его администрацией, другой стоял за совет, возглавляемый городским головой Кудряшовым. Представителей второго стана оппоненты презрительно окрестили «кудряшовцами». Несговоров не видел большой разницы между теми и другими. Даже две газеты, выходившие в городе, имели похожие названия: администрация издавала «Губернскую новь», совет – «Новый город». Обе систематически нападали на противников, обвиняя их в коррупции, лжи, злоупотреблении властью, подготовке переворота и т.п., взваливая на них вину за все беды горожан. Когда «Новый город» сообщал, что престарелому губернатору не повинуются даже собственные ноги и его каждое утро вносят в кабинет два дюжих прапорщика из охраны, «Губернская новь» немедленно откликалась подробным описанием роскошной квартиры городского головы и перечнем его зарубежных вояжей. Когда газета Кудряшова вскрывала махинации губернатора с недвижимостью (по одной из версий, губернатор владел напрямую и через подставных лиц десятками лучших зданий, включая башню), «Губернская новь» печатала размытую фотокопию договора, якобы заключенного городским головой с известным сектантом-террористом, пустившим в расход по всей земле кучу народа, о предоставлении секте для проповедей (как предполагалось, за солидную взятку) местного эфира. Самое же занятное, что никаких последствий газетные разоблачения не имели. Обменявшись очередной серией ударов, непримиримые враги на время затихали, а вместе с ними успокаивался и весь город.

Как большинство горожан, Несговоров успел к этому привыкнуть и перестал читать газеты. Он не доверял ни тем, ни другим. По его убеждению, политики преследовали свои цели, их личные победы и поражения не имели никакого отношения к тому, что принято называть народным благосостоянием. Заурядные, жалкие люди, они путем разнообразных ухищрений и обмана пытались расположить к себе или подмять толпу, которая их кормила, но при этом обречены были жить как на вулкане или, лучше сказать, как на пароходе с перегретым котлом: когда повсюду стоит рев и треск, приходится бросать свои делишки и кидаться открывать предохранительные клапаны. Трудно было серьезно относиться к амбициям и потасовкам политических игроков, но сама их суета давала надежду, что они в какой-то мере еще зависят от опоры под ногами, в какой-то мере признают неустойчивость своего положения, а значит, все может измениться…

– Чего лыбишься, думаешь, если я ничего не наторговал, так мне и терять нечего? – ворчал Щупатый. – Погоди, тебя тоже достанут! Свободный художник для них первый враг. Все за колючкой сидеть будем. – От расстройства он шмыгнул большим носом.

Последние дни весь город жил ожиданием неприятностей. Люди делались все настороженнее и угрюмее, ловили и передавали друг другу мрачные слухи. Несговорова это удивляло: да может ли быть хуже, чем есть? – но, с другой стороны, ему тоже хотелось узнать, что же готовится за стенами башни и резиденции губернатора.

Щупатый как будто угадал его желание.

– Сегодня Асмолевский собирает у себя дома узкий круг. Все свои, ля-ля – ля-ля. Будет делиться первыми впечатлениями: какая там, вообще, обстановка, какие возможности… Это не шуточки, положение очень серьезное. Я приглашен. Могу и тебя, как собрата по оружию, прихватить. Купи гусара!

Гусар был деревянный, в расписном ментике и с непропорционально большим органом между ног на шарнире. Нажмешь рычажок за спиной – орган подпрыгивает…

– Когда ты успел так близко с ним сойтись? – спросил Несговоров, машинально играя рычажком.

И снова Щупатый бросил на него и на щелкающую в его руках игрушку подозрительный взгляд, но ничего кроме простодушного любопытства не заметив, рубанул сурово:

– Ты ведь с нами, к кудряшовцам не переметнулся еще?

После занятий со студентами Несговоров отправился в центр города, чтобы навести справки насчет Дашиной учебы. По пути завернул к театру. На афише возле парадного крыльца вчерашним днем значилось:

«ВСТАВАЙТЕ, ВСТАВАЙТЕ!..»

Гала-представление с участием звезд балетной сцены

и призеров Международного конкурса танцевальных коллективов народов Крайнего Севера в Гвадалахаре.

Постановщик —

Академик Ханты-Мансийской Академии Народных Танцев,

Вице-Президент Всемирного Конгресса Народов Крыма

МАРАТ КОЗЛОВ

Зачем одаренные танцоры народов Крайнего Севера съезжались в далекую знойную Гвадалахару? Если Щупатый прав и Маранта не штатная актриса театра, получается, что она – из них?..

В конторе с мудреным названием Несговорову удалось узнать, что Дашу не примут в школу, пока у нее не будет городской прописки, то есть, выражаясь по-научному, регистрации по новому месту жительства. А как оформить регистрацию? Оказалось, для этого нужны: справка о закрытии школы по месту прежнего жительства Даши; заявление от матери, что она не возражает против проживания малолетней дочери с дядей, с заверенной нотариусом подписью; справка о том, что Несговоров является ближайшим из Дашиных родственников, проживающим в местности, где функционируют школы; справки из наркологического, туберкулезного, психо-неврологического и кожно-венерологического диспансеров о том, что Несговоров не состоит там на учете; характеристика с места работы Несговорова; справка о проверке жилищных условий, с учетом недавно принятых городским советом санитарных норм; выписка из домовой книги; справка о том, что указанное жилье не предназначено к сносу, выданная Департаментом неплановой застройки; свидетельство, подтверждающее родственные отношения Несговорова и Даши; наконец, заявление самого Несговорова с приложенной к нему квитанцией об уплате пошлины за регистрацию. Размера пошлины никто в конторе не знал, а домыслы были самые фантастические. Кроме того, ему не гарантировали, что этим список необходимых бумаг исчерпывается, и для уточнения посоветовали обратиться в паспортный стол. Несговоров, у которого голова пошла кругом, решил начать с самого простого и по дороге заскочил в нотариальную контору: узнать, как засвидетельствовать степень родства. За десятку ему сообщили, что нотариус подобные свидетельства не выдает; тот факт, что Несговоров действительно является родным дядей Даши, может быть зафиксирован только в определении суда, куда и следует обращаться с иском об установлении родства; процедура эта не быстрая и займет не один год, потому что суды завалены делами. Последовавшая пауза и кислое лицо информатора вынудили Несговорова расстаться еще с одной купюрой. В результате он узнал, что, поскольку в данном случае родственной связи Несговорова с Дашей никто не оспаривает, вполне достаточным может оказаться письменного заявления самого Несговорова с приложенными к нему заверенными копиями: а) собственного свидетельства о рождении; б) свидетельства о рождении Даши; в) свидетельства о рождении ее матери, из которого будет видно, что она является родной сестрой Несговорова, поскольку у них общие родители. Указанные копии – конечно, при наличии подлинников – он, нотариус, готов заверить своей подписью и печатью тотчас после оплаты по установленному тарифу. А сколько стоит заверить одну копию?.. Услышав ответ, Несговоров повернулся и вышел, стараясь не обнаружить своих чувств.

Дома ждала голодная Даша, и он решил отложить посещение паспортного стола на потом. Похоже, спешить было некуда, требовалось обдумать ситуацию на свежую голову и поискать нешаблонные ходы.

За обедом Несговоров обмолвился Даше о вечернем визите к большому чиновнику. А чтобы она не просилась с ним и не капризничала, добавил строго, что ее зачисление в школу – дело непростое, и сегодня он как раз попробует об этом похлопотать.

Щупатый привел Несговорова к солидному дому в одном из тихих переулков центральной части города, в двух-трех кварталах от театральной площади: с полуколоннами, тяжелой лепниной на фасаде и каменными трубачами по углам крыши. Зашли в парадную дверь, по широкой лестнице с чугунными перилами поднялись на второй этаж, где была квартира Асмолевского.

– Почему не живете в башне? – осмелился спросить Несговоров, когда Щупатый представил его хозяину и пробормотал что-то о былом студенческом братстве.

– А там холодно! – быстро нашелся Асмолевский, уже интонацией давая понять, насколько равнодушен он к этому овеянному легендами и завистливыми слухами месту. – Плохо топят, все казенное, неуютно как-то… Да и компания, честно говоря, мне не по душе.

Со студенческой поры он мало изменился: тот же вздернутый лоснящийся носик на круглом лице, та же светленькая пушистая шевелюра… Разве что пополнел и раздался, стал осанистее.

– Если вы меня спросите, как можно сегодня всех накормить, одеть и обуть, я вам честно отвечу: не знаю, – тихо, но отчетливо и выразительно заговорил Асмолевский, когда гости угомонились и расселись полукругом на заранее приготовленных стульях. – Где поселить бездомных – не знаю. Как упрятать в тюрьму головорезов, откуда взять лекарства для больных, на какие средства учить детей читать и писать – не знаю, не знаю, не знаю. И никто не знает. Спросите губернатора, он вам ответит то же самое: не зна-ю!

Никто из присутствующих, вероятно, не мог ни о чем спросить губернатора, уже больше года на публике не показывавшегося, это было исключительной привилегией личного секретаря, поэтому слушали, раскрыв рты.

– Значит ли это, что надо оставить все как есть и сидеть сложа руки? – продолжил Асмолевский. – Не значит. И теперь я открою вам государственную тайну.

На губах у него заиграла многозначительная усмешка. Гости переглянулись и тоже заулыбались.

– Да, это большой секрет, но ваш покорный слуга его разгадал. У нас все плохо. У нас ничего нет. Но вот мы с вами сидим здесь, почему-то живые, и беседуем. А когда выйдем на улицу – убедимся, что по ней тоже ходят живые люди. Те самые, которых давно не лечат, не учат, которым не платят зарплату. Почти у каждого из них дома есть холодильник, а в нем продукты. Откуда? Вот она, государственная тайна, на которую все закрывают глаза. Почему бы не поучиться у наших горожан, не взять их частную экономику за основу при разработке, положим, городского бюджета? Вместо того чтобы критиковать все и вся, давайте спросим у них, у вас, у себя: как мы ухитряемся выживать?

Кто-то зааплодировал. Разрумянившийся Асмолевский торжествующе перебегал быстрыми глазками от слушателя к слушателю. Несговоров жадно прищурился: ему захотелось немедленно взяться за портрет самоупоенного мальчика в светлых кудряшках на фоне голубой стены, этакого перезрелого Мики Морозова… Но Асмолевского портила его усмешка: ядовитая, высокомерно-снисходительная, наводившая на мысль о болезненной жестокости ее обладателя.

– Чтобы этому учиться, все-таки нужны, наверное, какие-то кадровые перемены, обновление власти? – хрипловато подсказала рослая рыжая девушка с тяжелым подбородком, в которой Несговоров признал местную телеведущую.

– Ваш покорный слуга ходит в чиновниках вторую неделю. Вы полагаете, пора менять? – отпарировал Асмолевский.

Некоторые опять захлопали, засмеялись.

– А если серьезно – если серьезно! – то я не революционер. Я сторонник эволюционного развития. Сегодня очень легко завоевать популярность, собирая вокруг себя недовольных. Таких, с позволения сказать, политиков немало в совете. Я к их числу не принадлежу. Если вы присмотритесь внимательно к нашему народу, то заметите, что он по натуре очень консервативен. И это хорошо, в этом наше счастье. Народу нужен безусловный авторитет, которому он готов довериться целиком. На небесах это Бог. В семье – отец. Если мы начнем разрушать авторитет отца, каков бы он ни был, мы взамен не обретем другого. Это невозможно биологически. То же и с гражданской властью. Я за то, чтобы власть была для народа священна, лучше всего – чтобы передавалась по наследству. Мужику нужен царь-батюшка. Сегодня главная задача – защитить от нападок действующего губернатора, дать ему возможность достойно завершить свое правление. Если он стар, нездоров – заметьте, я этого не утверждаю – нужно помочь ему подобрать дельную команду, выбрать преемника… Но пора, кажется, переходить к закуске.

Под хлопки и одобрительный гул Асмолевский встал, скромно поклонился, давая понять, что деловая часть закончена, и широким жестом пригласил гостей к столу с бутербродами, накрытому в соседней комнате.

– Ты понял? – шепнул Несговорову Щупатый, жадно сметая со стола куски и высматривая глазами, чего он еще не попробовал. – Умница! Если ему дадут развернуться – мы спасены.

Компания подобралась разных возрастов, большей частью богемная, одетая с нарочитой небрежностью, но стильно. Несговоров потолкался в тесноте с надкушенным пирожком, желая присоединиться к беседующим, но разговоры, долетавшие до его ушей, были все какие-то странные. В одном месте спорили, как надо склонять: «бомжом» или «бомжем»? Рыжая телеведущая утверждала, что «бомжом» звучит энергичнее, а заодно отбивает противный запах, неизбежно ассоциирующийся с этим понятием. В другом вели речь о благородстве, и толстячок с брюзгливо отвислой губой доказывал, что настоящего аристократа можно распознать только на поле для гольфа. В третьем шла ученая дискуссия: рахитичный человечек с безволосой головой и бесцветными выпуклыми глазами обвинял народ в циничном безверии, ссылаясь на пословицу «На тебе, боже, что мне не гоже», а сутулый очкарик в мешковатом джемпере возражал, что пословица подразумевает отнюдь не Господа, но убогого человека, бедняка, которого в старину так и звали: небога…