Тетради 2017 года
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Тетради 2017 года
Тетради 2017 года
Александр Петрушкин
© Александр Петрушкин, 2018
ISBN 978-5-4490-5471-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
январь
«Кем бы ты стал…»
Кем бы ты сталесли бы не был пожаром? —падал бы снег, обрубалтвоё жёлтое жалоили по клавишам чёрнымугля перелистывал выдохбелого-белогои утерявшего имя.Всякое – имя не круг,но его начертаньетонким железным прутомна человеческом камнечто в веществе из любви,как в пустотах и в теле,по-человечьи висит и горитфонарём свиристели.(01/01/2017)«Скоро за ними пойдём там, где камешки катит…»
Скоро за ними пойдём там, где камешки катитэта волна, что похожа на катетсвета, который порежет её в апельсины и долькипродолговатой воды – и из сколькихвыбраны мы побережью? – но всё преломляющий отченаш и собачий [за снегом изменчивый] почеркв силе переписать с лево на правостороннийтам, где его пустая рука небо тронет,то есть – покатится снег колесом через мрак, где, пролившись, чернилагнутся как нитки дождя, из которого свиларыба дыханием воду свою и камней треугольник,где расширяется берег, как лёгкие, тоноктам, где мы – камни, которыми катятся камнипродолговатой воды, похожей на вечности ломтик.(01/2017)Блаженны тишина и слепота,
в которых свет скрипит, как темнота:
косноязычно, замкнуто, в кукушке,
как будто достаёт из бега сушки
его отсутствия, которым так тверда.
А всё – молчание и даже наши песни,
в которые обёрнуто оно,
когда хоть растворись, а хоть исчезни,
как зимнее и мокрое окно
посередине языковой бездны,
в которой так светло, что мне темно.
Блаженны онемевшие сейчас —
как стрелки у часов незаведённых,
они взрываются за словом в снегирях,
и падают на свет несотворённый.
(2/01/2017)«Щель человеческая, стоящая на горе …»
Щель человеческая, стоящая на горе —будто сорока или огнь в головеили вода, притворившаяся кипятком,или вестник, которому вход незнаком,или шарик воздушный у девочки на руке,который вот-вот оперится, как тоннель,и поплывёт, шевеля то жабрами, то ангелом на плече,на опознание речи и потому – ничейсветильник стоит на горе, как выдох, пёс, конураи составляет список на нём жараили – точнее – жар, шар, которым он встал поутрубудто сорока, что растрескается во рту —словно красная глина, которая будет им —когда он пробудится здесь, чтобы в гости идти к своим,в щель, которая их сшивает, как свет, кроястрекот свой чёрно-белый на мясо для соловья.(3/01/2017)«Птица – это её исчезновение…»
Птица – это её исчезновение(4/01/2017/«Поле света. Вещество…»
Поле света. Вещество,обретавшее дыханье:слово, тело, Рождество,прорастающее каменьи клубок из нас и нас,что завязан в снега узел,в путь, в тропу и теплый наств ослепительные лузы,где поддерживают наспересохшими рукамитело, слово и звездав поле смерти под холмами.в эти лунки, что из насвырастают как синицытам, где слово вещества —человек, которым снитсяэтот свет, любой предмет,и бессмертье, как подарок,или суд, как разговор,что – как чудо древа – краток.(6/01/2016)«Печать деревянная в воздухе глаза…»
Печать деревянная в воздухе глазаоставит мерцание, как стрекозаостаток [на небо похожего] лаза,куда ты не вздумай ходить никогда.где слышно, как ходят вокруг лесорубы,чей выдох под перьями медью звенити хлеб их неточен, и люк их не труден —когда успевает нам воздух слепитьиз мрака, мороза слепого, из праха,который собакой кружится вокруггде даже собака – совсем не собака,а смысл для звезды, круглый воздуха стук.(7/01/2016)«Непроизвольно, как дыханье…»
Непроизвольно, как дыханьесобачье, и неслышно, ипохожее на опечатку —в нас чьё-то зрение горит:непроизвольное, как темень,что колокол внутри себя,оно в нас смотрит, нами зреети мёрзнет в круге голубятспасительном, как речь чужая,что хлещет мясо через крайбутылки, в горло птицерая,когда бы был такой нам край.(8/01/2017)«Где невозможно и огромно…»
Где невозможно и огромнопространство Бога за спиной,что оглянуться невозможнона шар, что катится за мнойпо масляному глинозёму,с холодным зёрнышком во рту,где хворост захрустит позёмкой,оставив небо на свету —сшиваю трубы с его гласом,который меньше тишиныприсутствия его – тоннели,как сердца шарик, ощутив.(9/01/2017)«Человек в осколке света…»
Человек в осколке света,то есть вечности, стоитпосреди просторной смерти —что-то свету говорит:то гулит, как будтовремя, окольцованое им,покидает голубятню,расстоянием цветным,ну, а то – раскинув рукиочарованно молчитнаблюдая, как на смертидверь бессмертия горит.(10/01/2017)«Ворона лестницей кружилась …»
Ворона лестницей кружилась —пока взлетала голова,похожая на головешку —как речь прохожая, черна.Похожая на головешкуона в себе веретенакрутила белую отвёртку —метелью от неё темна.Крутилось небо и кружился —вороны пропуском – гончари вынимал всю тьму из глинызатем – печаль.Гончар крутил предмет и форму —желтели пальцы от ворон,гудели в дудки, как воронки,поленья темноты. Свисткомлежал упавший и воскресший —поскольку смерти вовсе нет —на тень свою себя воздевший —незавершённый пеплом свет,что птичий свиток в форме ада,похожего на рай и снег,где слеплен человек из садаворон похожих на ковчег.(1—10/01/2017)«И молока последнюю награду…»
И молока последнюю наградупьёт зверь прозрачный,видимый не сразу,припавший к сосцам неба,к винограду —пока щенок весёлый и незрячийгоняет тьму в себе,как бабочку, психею —и ждёт во мне, когда я онемею.И пение собачие, как льдина,меня сопровождает в берегах,в которых спит язык неотвратимый,как молоко или последний страх.Что ж, мой щенок,сопровождай нас в вечность,которая иголка февраляво времени красивой колыбели,чтоб вычерпать из смерти, как водав себя теперь исчерпывает небо,зверей прозрачных и щенков своихи за руку ведёт, и молоко психеи,как бабочка, в губах у них дрожит.(11/01/2017)«Бог простой, как мир и дрожжи…»
Бог простой, как мир и дрожжи,хлеб сей пресный, облака,белый снег, рука на птицеи иссохшая река,удалённая под земли,чтобы быть опять со мнойв задыхании последнем,где троится мрак двойной.Бог простой, как это зренье,назывная слепотаи дыра внутри горенья,что есть сгусток веществаи звенящий, словно лошадьбубенцовым языком,собирающий прах в кости,чтобы мясо дать потом,дать доспехи снятой кожи,треугольный речи плодсберегая на попозжесловно смертность, в смысле – плотв своей вечности пружине,понимаю, что не в злемир лежит посередине:в тёплом Боге – на золе.(12/01/2017)«Размешает птица клювом…»
Размешает птица клювомразрывное молоко,расшевелит голубиный,как бумага, кровоток,побежит в крови по рёбрамв разлинованной листветела, в этой старой коже.Обо мне и о тебетень её звенит снаружизаводным ключом весь день —так внезапно обнаружив,что пилот покинул теньи теперь в аэроплане,где пузырится душа,видит: птица дождь мешаетв своей коже из дождя(13/01/2017)Люмьер. Душа, как Иона
– 1-И ты в числе безымянномживёшь, как в люмьеровской будке,где слова орех, в камень вросший,размотан на стены и суткиприпавшего, будто ребёнок,совсем безымянного света,в чьей мгле сотворенья лежишь ты,а речью ещё не одета.Не прах и не прочерк – светильникв механике глаза беспечной —ты видишь, как слово и имятебя начинают с предплечий,и свет поднимается вышеприроды своей непонятной,над угольной крошкой и глыбой,где спят слепота и котята.Но ты ли разлом мой, Иона,что тело моё из деталейкак мир, соберёт и не дрогнет,как будка в сеанса начале?– 2-В ките из кожи, снега и любви —лежит прозрачный камень-лабиринтчтоб говорить то свистом, то по Брайлю,немую речь используя, как бинт.Кит – это лунка, испытанье эхаот камня, что проглочен будто тьма —так расширяется до голоса монетка,когда достигнет своей жизни днатак свет продет был сквозь его дыханье,как человек чрез голоса свои,и выдохнул вокруг себя пространство,чтобы внутри его теперь поплыть.Он нам отсюда камень вдруг напомнит,и осветит круги, как лабиринтвнутри его иссиня-белой кожи,что, как вода, намотана на винт.– 3-[Иона в утробе]Изображения размытое пятно,что созревает там, где колос пастистановится то облаком, а торазрывом на воде и неба счастьем.Кто плавает над облаком? кто тамстучит – как в жабры – в чаек барабаны?Чей ты, челнок, вспугнувший воды, кактот человек, что стал своим экраном.Чьё жало раскрывается тобойи вырастает в жалости к утробеокаменевшей рыбы, где прибойтьме говорит: пожалуйста, не трогайкинопроектор, зверя, пустотув которую размотаны, как сети,все эти смыслы, что держал во рту,как смерть свою, которой не заметил.– 4-Так вылетают голуби из рыбы,как будто совершилась чешуяв предназначении своём, и дивноеё обличие, в котором скоро яперелечу немую киноплёнкукоторая дождём меня троитна зрителя и трещины на стенке,и руку, что – бобину раскрутив —всё это обозначит, но не скоро,но точно – так же берег далекорасчерчивает бездну своим светоми рыбине становится легко.О, небо, что свершается над нами,о, рыба, та, что бабочка и ройиз бабочек размноженных ногамиидущего из кожи высоко.(14—16/01/2017)«Эта лестница состоит из дыр…»
Эта лестница состоит из дыр,из коленок странников, что на нейподнимали пыль, словно хлеб и сырили кровь, текущую, как портвейн,из отсутствия плотности – веществаей речёного, как на обратной – снегперемотки, когда «ты зачем сюда?»вопрошает один из её камней.А строитель смотрит в неё – она,как щенок свернулась, прощенья ждёт,где любое пятнышко у вискамолоко и снег в новый свет солжёт.Говорит молчание и гориткак отверстья, пазы, стропила, мох —в пораженье твоём открывает дверь,как упавший на плечи свои снежок.(17/01/2017)Лицо
скопление ворон,галдящее чтоб як воронке их припал,ожечь свои краяорехом обрастикак воздухом, ночнымхолодным всплеском волну господа в горстигде этот тёплый паркпохожий на меняв бинарный код степион из любви собралгде капище воронс моим почти лицомрастёт и смотрит внизтуда где я рождёншестого сентябряв своё гляжу лицои рядом их глоткискрипят как колесо(2017)«У ангела дело такое…»
У ангела дело такое:веткой коснуться окна,быть малою роя пчелою,которая тоньше виднане нам – фотокамере старой,что словно гнездовье стоит,и третьей жучиною лапкойпо глине размокшей стучит.Что там в животе спит у глины?какая жужжит высота? —как будто прошёл по ней ангели ключиком крутит у рта,и спит у жука в диафрагме,свернувшись в слепое пятнофрагмент свой трёхсотый вставляя,где падает небо в зерно.(17/01/2017)Круги
Когда колодцем станешь тыи будешь так легковнутри себя на всё смотреть —на то, что далекопо-птичьи с небом говоритили горит внутри —покажется, что это тыв дыханья чудо вшит,как ампулка в густой рекеи лодка на волнеземли, свернувшейся в руке,как миновавший гнев —гемоглобин твоей любви,что развернулся в кровьи – словно голубь – в ней летитпо кругу – вновь и вновь,и плещется его вода —жива пока мертва,и строит города своииз всплеска и песка.Возьмёшь себя в свою ладонь,как жажду, где спит дождь,и – будто от весла круги —ты по себе пойдёшь.(18/01/2017)«И воздух встанет, как ребёнок…»
И воздух встанет, как ребёнок,и тело хрупко обоймёт,светясь внутри своих потёмок,которые за тем поймёт,чтоб рыбу вытащить наружу,чтоб задыхалась она здесьот счастья, что её снаружи —как стужа – сберегает речь.(19/01/17)«Как запутан путь земной …»
Как запутан путь земной —из музыки глянешь ниже:ножик режет чёрный хлеб —лабиринта тёмный узел,обращается зимой —стук становится всё ближерасширяется до светаили крови на столеИз пореза света птахабелый сад пошьёт из страха —греет тельце – словно шуба —снег, протянутый как Бог.Режем, режем, режем узел —хлеб сужается, как узелв узелок прямой дорогииз музыки нелукавойи – как тёмный хлев – простой.(17—20/01/2017)«Красноглазый фонарь мой висит в пустоте…»
Красноглазый фонарь мой висит в пустоте,наблюдает воробушком сны:как идут его люди – туда или те.Мы с тобою одни здесь, лишь мыостаёмся, как свет в их прекрасных местахсконструированных, как уход:не бывает любви у того, кто свой страхсловно камень из лёгких извлёк.Камень лёгок, летит, оперившись гнездом —краснобрюхий птенец пустоты —и щебечёт фонарь непохожий на свет,и ему про себя говоритвсё красивый полёт, завершаясь в кольценемоты, коридора, огня,где воробушек мой, как фонарик, свистит,нарезая на свист свой меня.(10—12/01/2017)Математика
Старость – стыд, который плачетсловно зверь и сфера, и иначеназывает имена предметовпринимая расставанье это,как возможность изнутри их телавидеть: кровь течёт немного слева,ангелы сидят, возможно – справа,и бормочут стих его исправно,правят все срамные опечатки,пальцев приливные отпечатки,календарный шрифт, мозоли кожидряблой, как мешок в кармане, позже —ангелы встают, как шарики воздушны,и уносят клювиками душу —это зёрнышко направо мы положим,это – слева, это – мы умножимгорлышком своим, как звук и эхов доме, что без мебели, где сферакатится без пафоса и болии фальшивит в тридесятой долевремени, которое округлословно пи число или подруга.(20/01/2017)«Во мне по утрам живёт орфеева голова…»
Во мне по утрам живёт орфеева голова,выходит со мной в новый Иерусалим —засовы её крепки, хотя и скрипят,глаза открыты и мир, как вдова, горит.Ходики изнутри у неё стучат —говор смутен, словно аккадский, иливыжженная на лбу у осла печатьвремени, что с морем во мне забыли.Медленно ключ творит в скважине оборот,ощупывает в темноте лобную, затылочную или темень,Аид, который каждый из нас – пока он плод,голоса стебель, сжатый светом тяжёлым в семя.Слышу, как тик, этот ключ, кодировку, ход —так отверзаются ямой часы за стеноюи, как колодец из человека похож на код,так и пустоты во мне равны со мною.Их заполняет небо, парковый шелест, звездылицо удлинённое до ночи кромешной и слепца, что предметыделает речью своей, движением пустотыи, словно лёд в гортани, выжигающим светом.И расширяется орфеева голова, словно тропапо которой всплывут со мноюэти ошмётки неба тире пескадерева или адского перегною,и каменеет волна, как слепой прозрев,и выжигает, как лев, всё нутро обузы,и ты – словно выстрел – вдаль от себя летишьтам, где шумит, как раковина расширяясь, голова медузы.(20/01/2017)«Нищий, гулкий и тяжёлый…»
Сергею Ивкину
Нищий, гулкий и тяжёлыйнебом что болит в зубах,переходит тьмы дорогу,и целует тьму в устакрасно-белое дыханье —в тьме ангиною горитнеизвестный авиатор —меж двух выдохов стоит:то качнётся перед Богом,то наклонится к землеиспросить у ней вопросы.В заштрихованной золеподнимающийся ангел,человеческий штрих-кодс речью тесной, как бомжара,что из тела – поперёксмотрит, как идут узламиздесь прекрасные чертычеловеческие жажды —будто небо не легки.Дёрни ниточку из звукаотпусти его в полёт,в шарик неба или света,сердца покрасневший крот.(21—23/01/2017)«Если зерно – это ад, грунт, который покинешь…»
Если зерно – это ад, грунт, который покинешьты на ходулях из птиц, что стояли над нами,будто округлы окрестности или неслышны,или – воотще пока не имели названий,клёкот земли в них и перегноя пустотыв свете горели или точнее сгоралии расширялись внутри каждой смерти, как нотыв щели из выдоха, где – как гортань – продолжались.Так вот слепая гортань назовёт и увидит,как из столба снегопада, что в общем-то птица,падает наше зерно и становится чашей —той, из которой выходим, устав миру сниться.(23/01/17)«Глаз птицы, выбитый сквозь камень…»
Глаз птицы, выбитый сквозь камень,в окружности других глазковдверных, древесных и прозрачных,скрипящих будто свет в покров.Всё, что здесь было – только двери,как слайд, кипящий на стене,я перешёл твои все звенья,которые звенят во мне.И, заключив тебя в ладонейзамок, я камнем стал на днеу голоса, который тонет,зияя, будто он плотней.(01/2017)«Круглый, круглый, круглый свет…»
Круглый, круглый, круглый светкатится, меня стираяв рай, которого здесь нет,разрезает глаз по краю,вынимает из грязиластиком из снега жёлтым,отрывает лепесткии становится неплотным.Я теперь здесь космонавт:Лайка Белка или Стрелка —руки больше не дрожати собаки смотрят сверхуто, как тела мёртвый зондрассыпается до прахаБог мой, Бог, теперь я твой —круглый там, где свет – рубаха.(24/01/2017)Швея
Пепел бабочки, что скоро станет звуком,ниткою, сшивающею землюс некою о этой почве мыслью,с выдохом, которым прах развеян,с чёрным облаком, что встанет снегопадом,где метелью, пойманной в стоп-кадре,мы с тобой споём о них осанну,пропадая в дырку – не в нирвану.Бабочка моя, мы станем слухом,где не существует расстоянья,времени и чёрно-белой кожи —только звук, летящий перед нами.(01/2017)«Хор разгорится, как будто пчела свет ужалит, жалея …»
Хор разгорится, как будто пчела свет ужалит, жалея —прежде была слепота или яблок жужжащийзвук – тот, который на тьме, в белый свет индевея,преображался в предметы, как линза нестрашный.В нём молоко проливалось и хлеб был уловлен:хруст – это корка поспелой воды, и – за льдом скрытой – рыбы —что теперь скажешь, от звука отпавший обломок? —если предметы не вечны, а звук раздробился,словно его монолит стал замёрзшей рябиныягодой, множеством, эхом, невнятицей чисел,то есть падением, вектором света в Харибдычёрной воронке, которою ты защитилсятам где пчела, полосатая сота из звука,в центр лабиринта летит сквозь промокший свет яблонь —тронешь её, а точнее – остаток полёта,в хворосте хора горящий, и – в колыбель её ляжешь.(01/2017)«Пред ним здесь каждый одинок …»
Пред ним здесь каждый одинок —сиротский воротникподняв. По воздуху плывёт,как сон, его плавник,его дыхание, егодрожащий поплавок,и чайка что поднимет ввысьто небо, что легков своих разрывах, и в пальтопохожем на меня —стоящего, как соловейна животе огня,в котором, скоро замолчав,откину шкуру я —теперь совсем не одинок,как капелька дождя.(25/01/2017)«Тело подходит к воде – словно отец с поученьем…»
Тело подходит к воде – словно отец с поученьем,но отражения нет – впрочем, нет и мученья.Что там за телом горит? Что говорит, как сухара,с той и другой стороны этой воды, что есть жалоили холодный ответ для заходящего в водытела, которое снег, память, охапки дыханья,хвороста тронутый шум, дыма гляделки и прятки,гумос для ангельских труб, что вырастают вкруг лесом,гимнами, прялкой пустой, паром февральским, паромомчто стрекозою густой его провожает до дома.Освобождаясь, когда кончено всяко ученье,тело подходит к воде, себя ощущая, как жженье.(01/2017)Элегия
Замёрзший в цокоте копыт —красивый этот свет горити поднимается в дыханьеиз удивлённых лошадей,испить его сюда пришедшихиз водяных своих корней.И лошади шуршат за светом,где в незнакомых голосахрастёт тростник до низа сверхув потрескавшихся их губах,где птица в клетке или галькапо-человечески поют —посмотрят в свет, затем согреют,потом испьют.(25—26/01/2017)Следы
Возлюби Господа, как будто он – человек:утром встаёт с тобою – тебя из-под векрассматривает так, как будто воскрес он, и в первый разощупывает мир, как одного из нас,будто Господь твой – это юла. А ещё точней —остаток её спирали, пружинка в часах, кукушонок в окне,звук этот всегалдящий, молчание, темнота,остающаяся после тебя, как окно, пустота,место молитвы, стоящее на словах, циркуль из взгляда,очеркивающего тебя, повторяющее тебя почти наизусть,из тебя вырастающее в свой рай, как из почвы куст,из куста – огонь, из огня – вода, из воды —жажда второго, то есть воды следы.(26/01/2017)«Дух летит, не поспешая…»
Дух летит, не поспешая,между стрелок снегопадачасовых – как будто краяни ему, ни мне не надо.Вздрогнут краешки у нёба —всё опять начнётся снова:снег и небо, день чудесный,лошадь что идёт, как слово.Здравствуй, друг мой косолапый —ты достанешь лёгкой лапойрыбу, нитку дымовую, лёдпрозрачный, как январь.Подыши со мною рядом:надорви меня по раю:снег не прерван, обозначен —словно небом тишина.(01/2017)«Куда матросы нас несут…»
Куда матросы нас несутв холодном, словно смерть, лесу,который не Харон, но «о»оставленное от него?То снег падёт, то ангел выйдет,то мальчик, глядя в свет, зассыт.В просвет земли идя, как дети,из этой белой темнотымы смотрим, как несут матросыв невероятной речи чушь —и чушь, как небо, снизу светити освещает телу путь.(27/01/2017)Черновик игры
Выходишь из ворот, а там – зиматебя произносящая, как «ма»,прикинется то лялькою, то люлькой,качающейся справа от тебя —пока геометрически смешнаеё иссиня-тонкая фигурка.Играем в шахматы, две морды, ты и я,две лошади, что тенью в звук согнуты —где чудится фигура из огня,которая дымится, как искусство,за лыжником, который от меняоставит пар и светом ляжет густона чёрный воздух, трубку и трубуиз простоты, которая пока чтоещё не стала ящиком, куданас сложат, что – возможно – нам на счастье —пока течёт вокруг камней вода,похожая на лопасти и паститех, что ожили в ней – пока мертваона жила и прожигала илине вспоминала почему сюдаеё, окаменевшую, сложили,как на щеке вдруг ожила звезда,окаменев до крови или жилыВсё дышит – даже если этот звуквнутри, и оттого нам не заметен,не заметён как шахматы в свой стук,в улитку лёгких, что теперь стозевны,растут, как дерево сквозь зимы, как игру,где катятся в повозке земли звери.Они растут снежками, как следывзрываются комками воробьинойпрозрачной крови, речи, как любви,что рассекают небо львиной гривой,и оставляют шрам, голосовой порезсредь темноты, что вырезана в выдох.(27—28/01/2017)«Карта перевёрнутая ночи…»
Карта перевёрнутая ночикорчит человека у реки —спицы из шмелей скрывают плечивелосипедистов, что легки.Там и видишь, как в гало и мракеедут бесконечный марафондва гонца навстречу этой карте,что и мы с тобой перевернём,переврём, поскольку так и надо,если жалит шмель, как звуки спиц —слушай, слушай – смертоносно жалоу велосипедов и их птиц.(01/2017)«Улица желта или темна…»
Улица желта или темна,в ангеле не существует ангел —ты ведёшь меня через кольцаснег, что размыкается в котангенс.Функция забыта и проста —от того, похожая на время,больше не относится ко мнеи лежит окружностью, как семя,что открыто в свет снеговика,в этот шар из детворы и смеха,где звенит, как черная дыра,воздух, что дыхания прореха.(28/01/2017)Гутенберг
Спит на руке Гутенберга стрекоз отпечаток,свинцовая капля, как прорезь, с любого форзацамира сугроб, что повиснет над хлебом с виною:коли ты ловишь стрекоз, то тебя уже жалко.Вот ты сужаешься, ссуженый горлу кувшина:всяка монетка светла – всяка буква обратнасвету который отсюда летит на другую страницусвета, пчелы, чья зеркальна, как свет, опечатка.Воздух хрустит и ломает замёрзшую ветку,словно бы слепок воды, что замёрзла в древесной пружине —лев предо мною стоит с Гутенбергом, как с веткою в клювеждёт, что слепой воробей, его стороны сдвинет.(28/01/2017)«и медведи и собаки…»
и медведи и собакискладываясь в речи метрхоровода и печали:скоро скоро все отчалимиз отчаянья на речьскоро сядем и местамистанем общими когданебо твердью будет нашейкак верчения юла(01/2017)«Ибо каждый из нас здесь и жертвенник, и Авраам…»
Ибо каждый из нас здесь и жертвенник, и Авраам,каменный свет держащий в своих губах —словно тот – лестница, на которой Исаакиграет в салочки с бабочкой – и изгоняет мрак…Вот все стада твои, идущие на водопой —свет, что глядит в лицо воде, и лицо своёне узнаёт – так морщина вдвойне лицабольше, поскольку лицом надвое разделена —выпьешь себя и дальше в огне пойдёшь,словно ребёнка и Бога, бабочки дрожьнеся на руках у рисунка воды, вдоль себя —жертвенник, сын, Авраам, стая из голубят.(25—29/01/2017)«Я пойман на блесну…»
Я пойман на блеснуиз выдоха и светаприжатого ко днукувшина человека.Я слово промолчу,которое похожена зеркало лица,что наклонившись сможетувидеть, как водастановится черпалом,когда лицо до днаи света исчерпалосебя – гляди, гляди! —меж выдохом и вдохом —бог смотрит в нас сквозь речьлицом обратным вдоху.(29/01/2017)«Больно глазам…»
Больно глазам,словно небо троично леглов тропы их зреньячто их есть причина – легкоприподнимает ихтёмной ладонью, в языкбелый кладёт, чтоб остатьсялишь долей от них,чтобы лежать у себяна холодной рукеили, как свет,не имеющий веса в реке.(29/01/2017)«Представь, что остров – это воды…»
Представь, что остров – это воды,побег от выдоха её,стоящий в маятнике леса,где стоишь только одноговоспоминания и звона,сгущаемого в голубей,летящих, как водоворотысквозь лес, горящих в них людей.Никто из нас – непредставимый —стоит, как ключик от часов,что крутят голос, словно островкак небо или остриё.(01/2017)Авторизация