Танец Смерти. Воля свыше. Часть третья

Сегодня можно – заверил сам себя ан-Химеш и, подцепив кончиком ножа немного зелья, высыпал его в кубок и тщательно перемешал. Вино почти не изменило вкуса, но после нескольких глотков прошла боль, глаза начали закрываться, а всегда чёткие мысли путаться. Ещё мгновение, и целитель, не раздеваясь, упал на кровать и сочно захрапел.

Жёлтое солнце выглянуло из-за подёрнутого пыльной дымкой горизонта, прогоняя властвующие на улицах Азулахара утренние сумерки. Ночная прохлада отступала перед жаркими лучами. Пройдёт немного времени, и солнечный жар раскалит черепицу крыш и камень улиц. В последние дни, однако, дневное пекло стало не таким невыносимым, как обычно. Пришедшая с севера прохлада, наконец, добралась и до Асула, принеся толику облегчения его обитателям.

В этот день на улицах Азулахара было не в пример многолюдно. Порядочная толпа собралась у дома ан-Химеша, чтобы проводить в долгий и опасный путь Нишерле, Бэудишу и два десятка отчаянных и смелых мужчин, вызвавшихся сопровождать внука и внучку целителя. Снарядить небольшой караван не составило особого труда – в качестве товара собрали мало-мальски ценную утварь в пустующих домах и ковры. Лошади появились благодаря разбойникам, а верблюдов для перевозки поклажи одолжили в Фрашаке. Среди тюков и мешков спрятали небольшие мешочки из промасленной кожи с лекарством.

Час прощания настал. Ан-Химеш и Нишерле с Бэудишей вышли из дома. Целитель, заметно осунувшийся, бледный, что-то шептал на ухо внуку, видимо давал последние наставления. Бэудиша молча стояла рядом, пряча покрасневшие от пролитых слёз глаза. Люди вокруг молчали, ожидая, что скажет целитель. Но тот лишь по очереди обнял детей и подвёл их к лошадям.

– Пора в путь, Нишерле, – негромко сказал он, и его кадык судорожно дёрнулся – ан-Химеш едва сдержал слёзы.

– Скоро мы вернёмся за тобой, – Нишерле крепко сжал протянутую ему руку.

– Не стоит. Не обещай ничего. Не думай обо мне, иди своим путём.

– Думаешь, я оставлю тебя здесь?

Ан-Химеш печально улыбнулся, в его глазах блеснули огоньки гордости за внука. Он подманил его к себе и шепнул что-то на ухо. Юноша отпрянул, испуганно посмотрел на деда – тот приложил палец к губам и покачал головой.

– Постойте, – какая-то женщина вышла из толпы со свёртком в руках. – Я сделала для вас…

– Что же? – удивлённо спросил Нишерле.

Она смущённо протянула свёрток юноше и, покраснев, отступила на несколько шагов назад. Тот развернул его – это оказалось небольшое, три на два локтя, знамя. На зелёном шёлковом полотнище искусные руки женщины вышили контуры протягивающей сжатый кулак руки, на предплечье которой алел красный треугольник.

– Если вам не нравится, господин… – пролепетала она, но юноша, взяв копьё, просунул его в предназначенный для древка карман и закрепил шнуровкой.

– Спасибо, добрая женщина, – Нишерле поклонился. – Это знамя объединит всех, у кого на руке окажется такой шрам. Это знамя связанных одной целью. Это знамя нового Азулахара и его друзей.

Он поднял древко, и лёгкий ветерок подхватил полотнище, развернул его, и оно заполоскалось, слово язык зелёного пламени. Негромкий гул одобрения пронёсся по толпе, а Нишерле, передав знамя одному из телохранителей, тронул поводья и сказал:

– В дорогу!

Азулахарцы расступились, Нишерле первым проехал сквозь толпу. Со всех сторон на него смотрели полные надежды глаза. Эти люди отчаянно верили, что юноша отведёт от их умирающего города беду, поможет им покинуть поглощаемый безжалостным Фаджулом оазис и приведёт к спокойной, сытой жизни.

Мечта каждого из них – спать спокойно в своих домах, не боясь, что жадные до наживы разбойники ворвутся к ним ночью, а ещё – плодородные, жирные земли, где не надо творить чудеса, как здесь, чтобы вырастить себе хоть что-то на пропитание.

Нишерле знал эти мечты, он и сам не раз мечтал об этом, и сейчас как никогда понимал мольбу в глазах своих земляков. Он не подведёт их, он сделает всё, что в его силах, и даже больше.

Караван неспешно двигался к проёму в стене, где когда-то были несокрушимые городские ворота. Провожавшие остались позади, и лишь пара мальчишек продолжали шагать рядом, восхищённо смотря на развевающееся знамя. Они шли до городских стен, и когда караван покинул город, остановились около кучи каменных обломков, бывших когда-то башней, махая руками вслед уходившим.

Нишерле обернулся, взмахнул рукой в ответ. Сердце на мгновение сжалось от тоски при виде оставшихся за спиной стен родного города. Он подавил мимолётную слабость – теперь всё это в прошлом, сейчас надо забыть Азулахар и идти вперёд.

Они обогнули умирающий лес по дороге, едва заметной, засыпанной песком, и повернули на северо-запад. Когда-то здесь росла сочная зелёная трава, но теперь Фаджул безраздельно властвовал на этом клочке земли. Позади остались страшные, чёрные скелеты деревьев, протянувших в стороны свои ветви, словно руки в беззвучной мольбе.

Нишерле в последний раз обернулся и, горько вздохнув, покачал головой. В душе вновь и вновь закипал гнев, сердце щемило при виде того, что стало с Асулом. И он снова соглашался с дедом, с его словами о том, что пора забыть несчастный Азулахар. Когда глаза видят это, невольно и сам начинаешь осознавать, что смерть оазиса неизбежна, это лишь вопрос времени.

Впереди показались граничные скалы. Ещё совсем недавно лишь длинный узкий проход соединял Асул с остальным миром. А теперь…

– Закройте лица, – проговорил Нишерле, заметив, как сквозь широченный проём из Фаджула несётся им навстречу облако песчаной пыли.

Все повязали платки, закрывавшие рот и нос. Песчаная туча была небольшая, совершенно неопасная, но дышать колющим горло песком удовольствие не из приятных. Надо поскорее достичь скал и свернуть вдоль них на запад. Как говорили, там ещё сохранилась годная в корм лошадям трава, были колодцы, которыми когда-то пользовались охотники и пастухи.

Песок налетел на путников, закружил вокруг, словно рой рассерженных ос. Нишерле почувствовал, как песчинки колют его руки, лоб, лезут в прищуренные глаза. Это не было песчаной бурей, так что животные не предались панике и лишь недовольно фыркали и храпели, продолжая упрямо двигаться к скалам.

– Что сказал тебе дедушка? – услышал он вдруг рядом с ухом приглушённый тканью голос сестры. В следующий миг её рука схватила его за кисть. – Он совсем плох. Боюсь, мы его больше не увидим.

– Сказал, что скоро умрёт, – на мгновение задумавшись, ответил Нишерле. К чему скрывать эту страшную новость. Бэудиша имеет право знать ровно столько, сколько знает он.

Она не заплакала, не закричала, призывая проклятия на головы убийц. Лишь молча прижалась лбом к плечу брата, а потом отъехала в сторону.

Первую ночёвку караван провёл уже рядом с защищавшими от дыхания Фаджула скалами. Вездесущий песок ещё не успел добраться сюда – ветер нёс его к городу и озеру. Здесь, под ногами ещё росла зелёная трава, а в вырытом у огромного валуна глубоком колодце была вода. Её с избытком хватило, чтобы хорошенько напоить изнывавших от жажды животных.

Пока лошади и верблюды, наслаждающиеся снизошедшим отдыхом, пили из выдолбленного в камне большого поильника, люди насобирали в траве аргала и разожгли костерок, над которым повесили большой котёл. Ужин – несколько горстей просяной крупы и мелко резаного вяленого мяса – должен свариться ещё не скоро, и люди улеглись вокруг огня, положив под головы сёдла. Первый день пути позади, и тело, пока не привыкшее к долгому сидению в седле, ныло и стонало.

– Сколько нам добираться до долины? – спросила Бэудиша.

– Дней пять, – устало выдохнул Нишерле.

– Пять дней мучений… А потом ещё неизвестно сколько!

– Через день ты перестанешь обращать внимание на отбитый зад и ноющие ноги – привыкнешь.

– Надеюсь, ты прав, – Бэудиша приподнялась и шумно втянула носом воздух. – Как пахнет. Я безумно голодна и готова съесть что угодно.

– Потерпите, госпожа, – отозвался помешивающий варево деревянной лопаткой один из джуммэштакшетинов – так себя называли спутники Нишерле и Бэудиши. – Крупа ещё жёсткая.

Она повернулась на бок, лицом к брату, улыбнулась. Тот ответил бледной, натянутой улыбкой и устало закрыл глаза.

– Тебе страшно? – спросила Бэудиша.

– Немного… Если честно, очень страшно. Я боюсь, что может ничего не получиться. Дед рассказал, как заразить воду, но если джуммэ спит, все труды окажутся напрасны.

– Всё будет хорошо, Нишерле. Верь в это.

– Я стараюсь, сестрёнка. Но страх маленькой мышкой скребётся где-то в углу, не даёт покоя.

– Попробуй уснуть, а я разбужу тебя к ужину.

– Попробую.

Сон пришёл легко и незаметно. Ещё мгновение назад он слышал тихий голос Бэудиши, напевающей старинную балладу, и вдруг перед его глазами развернулась картина бескрайней зелёной степи. Трава тихо шелестела на ветру, едва колыхались красивые жёлтые и лиловые цветы, распространяющие вокруг пьянящий медовый аромат. Между ними сновали неугомонные пчёлы, спешащие принести домой побольше сладкого нектара. Чёрный конь нёс его вперёд, к недосягаемому горизонту, вслед за заходящим солнцем. А высоко в синем небе кружил, следя за каждым его движением, золотистый ястреб с голубыми человеческими глазами.

– Вставай, – ласковый голос Бэудиши мгновенно прогнал сон.

Нишерле открыл глаза, сел, всё ещё не понимая после сна, где находится. Рядом едва теплился костерок. Голубоватые языки пламени лениво вырывались из превратившегося в раскалённый, багровый ком аргала. Над головой висело тёмно-синее, почти чёрное небо с яркими искрами первых звёзд. На закате алела вечерняя заря. Ещё немного, и солнце спрячется за горизонтом, и тогда чёрная ночь окутает Асул звёздным покрывалом.

– Поешь, – сестра протянула деревянную плошку с тёплым варевом.

Нишерле машинально схватил посудину и принялся за еду. Вкуса пищи он совсем не чувствовал – все его мысли почему-то никак не могли отпустить того ястреба из сна. Что это значит? Кто-то всемогущий следит за ним? Но зачем? Чтобы помочь или помешать?

– Добавки? Есть немного. Или мне съесть?

Он взглянул на чашку. Вот так да – даже не заметил, как съел всё.

– Не надо, поешь сама, – чувство сытости уже налило тяжестью его желудок.

Бэудиша всё-таки честно разделила с ним оставшуюся кашу. Не спеша, отправляя в рот ложку за ложкой, она украдкой поглядывала на брата. Тот, по-прежнему задумчивый и отстранённый, смотрел куда-то в сторону.

– Что-то приснилось?

Нишерле кивнул.

– Плохой сон?

– Не знаю, Бэудиша. Не плохой, не хороший. Странный. Предупредил, что кто-то следит за мной. Ястреб летает над нами. Всё видит, от его взгляда не укрыться ни где.

– Ястреб хорошая птица, благородная. Раньше кишары воспитывали их для охоты.

– Забудь, – юноша вздохнул. – Это всего лишь сон. А мы – всего лишь песчинки, возжелавшие изменить мир.

Медленно догорал костёр. Расположившиеся вокруг люди спали крепким сном. Рядом, порой беспокойно, всхрапывали лошади и верблюды. Только пара штакшетинов прохаживалась поодаль, всматриваясь в ночную тьму.

Пять дней пути пролетели незаметно. Под ногами простирался ковёр сочной, зелёной травы. По правую руку тянулись, защищавшие от ветров Фаджула, скалы. Над головой сияли синевой бесконечные небеса. Даже жаркое, пылающее солнце смилостивилось над ними и пекло не так сильно, как обычно в это время года. Найти воду не составляло особого труда – в этих местах, где раньше паслись табуны лошадей и скот, всегда хватало источников. Даже не верилось, что пройдёт несколько лет, и здесь будет властвовать Фаджул с его колючим, жёлто-серым песком.

Отряд поднимался с восходом солнца, когда степь едва озаряли солнечные лучи. Утренние сумерки ещё не успели отступить перед дневным светилом, а люди, вскочив на коней, уже скакали следом за бегущими по земле длинными тенями. В полдень, когда поднявшееся над головой солнце безжалостно высасывало силы, отряд останавливался на отдых. А вечером люди продолжали свой путь до тех пор, пока алое закатное солнце не коснётся горизонта.

Вечером пятого дня путь им преградила похожая на крепостной вал скала из тёмного, твёрдого камня, разительно отличавшегося от камня граничных скал. Словно отвергнутое инородное тело, этот каменный барьер устремлялся на юг, а потом, забирая немного западнее, снова врезался в тело отделявших Асул от Фаджула гор. Источенный ветрами, он казался гладким, словно фарфор, и лишь пологие склоны позволяли преодолеть его, хотя издали складывалось ощущение, что любой, кто встанет на этот камень, упадёт и заскользит обратно. Точно так же, как по штуке, которая есть за Северными горами, как по льду.

– Пришли, – тихо прошептал Хашиз – штакшетин, считавшийся первым, среди своих товарищей. – За этими скалами, как говорили деды, лежит запретная земля. Проклятье ждёт того, кто дерзнёт нарушить её покой.

– Имя ему – джуммэ, – отозвался Нишерле. – Наши деды были мудры. Они поняли, что джуммэ появляется не силой злых духов. Это лишь несущая смерть жизнь, и здесь её дом. И когда мы переступим эту границу, то выпустим её на свободу.

– Надеюсь, ан-Химеш не ошибся, – штакшетин коснулся плеча, где ещё был заметен небольшой шрам от прививки, и поёжился.

– Заночуем здесь, – предложила Бэудиша, посмотрев на брата.

Тот внимательно осмотрел преграду, спрыгнул с коня.

– Заночуем здесь, – согласился он.

Одинокое, высохшее деревце пошло в пищу огню. Костерок весело затрещал, то и дело гулко ухали всполохи голубого пламени, и вокруг распространялся аромат благовоний. Как и в предыдущие дни, в котле бурлило варево из крупы и сушёного мяса. Охота в этой части оазиса оказалась весьма сложной – пуганые животные сразу бросались бежать, завидя людей. Так что приходилось довольствоваться тем, что лежало в мешках. Да и с водой возникли сложности. Колодцев рядом не оказалось, поэтому лошадей и верблюдов напоили из припасённых бурдюков.

Нишерле присел рядом с тем местом, где начинался каменный вал, отделявший от Асула проклятую землю. Его пальцы робко коснулись горячего камня, и тот час отдёрнулись назад.

– Это всего лишь камень, брат, – тихо сказала Бэудиша, присев рядом.

– Может быть, – так же тихо ответил он. – Но он выглядит чужим, непохожим на остальные скалы. Такое чувство, что кто-то высший возвёл здесь этот барьер, чтобы защитить Арриго от джуммэ. А если так – станем ему врагами, нарушив границу. Я теперь во сне постоянно вижу того ястреба, сестрёнка. Он следит за мной, за каждым шагом, за каждым вздохом. И я чувствую – от его взгляда не скрыться.

– И ты думаешь отступить?

– Никогда. Клянусь тебе, кто бы ни был тот ястреб, я ощиплю его, как курицу, если он решит помешать нам.

– Осторожнее с клятвами, братишка, – Бэудиша улыбнулась и, легонько щёлкнув его по носу, пошла к костру.

Кто же ты, ястреб? Нишерле поднял глаза к темнеющему небу. Враг или друг? Или просто бесстрастный наблюдатель? Дело, задуманное ими, изменит жизни многих сотен тысяч, едва ли высшие силы останутся безучастными. Говорят, Несущую смерть направляла сама Чёрная богиня, силу которой не в состоянии превозмочь никто из сонма богов. А он будет ли один в своей борьбе? Что ж, скоро узнает. Пройдёт ночь, а когда придёт утро, предел будет преодолён, и мир расколется на тех, кто с ним, а кто против него.

Нишерле с заметным усилием поднялся по гладкому камню, остановился и, обернувшись, посмотрел на наблюдавших за ним товарищей. Нет, небеса не разверзлись, не ударили молнии, земля не содрогнулась в этот миг. Ровным счётом ничего не произошло. Всё так же ласково светило утреннее солнце, маленькая ящерка вылезла из какой-то щели и залезла на ещё прохладный камень в ожидании хорошей порции тепла. Верблюды и лошади что-то жевали, сохраняя абсолютное спокойствие. Им было всё равно, что делают люди, лишь бы никому из них в голову не пришло опять резать им кожу и втирать в ранки всякую гадость.

– Осторожнее, не поскользнитесь, – предупредил Нишерле и протянул руку Бэудише.

Девушка легко, словно фея, взбежала по камню и, очутившись рядом с братом, взяла его за руку не для того, чтобы удержаться на склоне, а просто по велению сердца. Ещё четверо – Хашиз, Зафрамши, Чуюр и Фтах – подхватили заплечные мешки с запасом еды и воды и начали восхождение к вершине вала, осторожно ступая по гладкому камню.

Оставшиеся в лагере шестнадцать человек проводили своих спутников задумчивыми взглядами. Вероятно, каждый из них сейчас задавал себе один и тот же вопрос – что ждёт их, с чем вернутся назад эти шестеро и вернутся ли. Если ан-Химеш ошибся, их шансы выжить ничтожно малы.

Но отступать уже поздно. Если их ждёт смерть, значит такова судьба. Маленький отряд поднялся на вершину вала. Фигурки людей на таком расстоянии казались маленькими букашками. Кто-то из них, видимо Бэудиша, обернулся, помахал на прощанье рукой, и они исчезли по ту сторону скалы.

Нишерле сделал несколько шагов вниз по склону и остановился. Тяжёлый подъём сбил дыхание, и он дышал, словно вынырнувший из пучины ныряльщик. Да и спутники его, тем более Бэудиша, выглядели не лучше.

– Как красиво, – хрипло прошептала она.

Юноша присел на камень, неотрывно смотря на раскинувшуюся перед ним долину. Бескрайнее зелёное море с холмами-волнами, острова белых и алых цветов. Где-то вдалеке едва виднелись сквозь синеватую туманную дымку граничные скалы. Серебряной лентой посредине бежала неширокая речушка, впадавшая в озеро формой идеального круга. Вдоль берега, вздымая тучи пыли, бежало огромное стадо антилоп. Тут же, на отмели, в воде стояла, похожая издали на розовое облако, стая фламинго.

– Я не верю, – прошептал Хашиз. – Это место не может быть проклятым. Это чертоги небесного блаженства, а никак не дом джуммэ.

– Несущая смерть тоже была прекрасна как утренняя звезда, – ответил Нишерле. – Внешность, порой, обманчива.

Он поднялся и, ловко скользя на подошвах сапог, начал спуск. Лишь у границы, где камень уходил вглубь красноватого жирного грунта, юноша остановился, словно боялся ступить на названную проклятой землю. Так же в нерешительности, рядом с ним остановились и остальные его спутники. Отчего-то казалось, что первого, кто поставит туда ногу, ждёт незавидная участь ощутить на себе всю силу проклятия. Они переглянулись, и Хашиз, скрепя сердце, уже собрался сделать первый шаг, но Бэудиша опередила его. Сердце Нишерле ёкнуло, когда он увидел, как обутые в запылившиеся сапожки ноги сестры коснулись земли, примяв траву.

– Идёмте же, – девушка задорно улыбнулась и показала брату язык.

– Идём, – словно эхо отозвался брат и сделал шаг вперёд.

Солнце медленно перевалило за полдень, но сидевшие под навесом люди и не думали подниматься. Куда приятнее сидеть на берегу весело журчащего ручейка, чем брести по земле, дырявой, словно сыр, изрытой норами сусликов и другой мелочи. Эти грызуны были здесь повсюду. Сотни и сотни стояли вокруг столбиками у своих нор, высматривая, что же делают незваные гости в их долине. Но стоило сделать шаг в их сторону, и животные тот час исчезали в своих укрытиях.

– Остановимся здесь, – сказал Нишерле.

– И чем тебе здесь нравится, – спросила Бэудиша.

– Неплохое место, сестра. Да и идти дальше нет ни малейшего смысла – наши поиски можно начать отсюда.

– Так что же мы ищем?

– Ничего особенного – просто погибших животных. Или ты думала о чём-то ином?

– Не знаю, – Бэудиша смущённо улыбнулась. – Пока мы шли сюда, я представляла себе тёмную, затхлую пещеру, в глубине которой бурлит зловонный источник, полный зелёной жижи. Или не источник, а шкатулка, в которой лежит череп, наделённый свойством хранить в себе силу джуммэ. Ни уж никак себе представить не могла, что нам нужны дохлые суслики.

– А нам нужны именно они, – брат засмеялся. – Но это завтра, а сегодня мы заслужили немного отдыха. Эй, Хашиз, достань-ка ту самую флягу – сейчас можно.

Штакшетин осклабился, на его тёмно-коричневом лице белым мрамором сверкнули зубы, и он одним движением выудил из заплечного мешка Нишерле обтянутую кожей деревянную флягу. Вытащив пробку, он, поклонившись, протянул её юноше. Тонкий аромат степного мёда и винограда разом вскружили голову.

Выдержанный «Асульский мёд», чудом сохранившийся в одном из подвалов, Нишерле специально взял несколько фляг как раз для таких моментов, когда есть немного времени для отдыха перед очень важным делом. Губы коснулись горлышка, и божественный нектар обволок язык вкусом сладкого винограда. Юноша сделал глоток и, закрыв от удовольствия глаза, передал флягу Бэудише.

На долину опускалась ночь. Темнота поглотила в своё ненасытное чрево и каменный вал, и скалы, и озеро с речушкой. Смолк треск кузнечиков, замолчали птицы. И лишь шорох в снующих траве в поисках наживы полёвок нарушал тишину.

Хашиз предусмотрительно положил вокруг лагеря верёвку из конского волоса, пропитанную какой-то гадостью, отпугивающей грызунов. Ещё не хватало, проснувшись утром, обнаружить, что припасы из заплечных мешков перекочевали в мышиные кладовые.

Лёгкий ветерок тихо шептал в стебельках и травинках, не давая воздуху застояться, и успокаивал, убаюкивал. Все шестеро спали спокойным, безмятежным сном. Они не видели и не слышали, как рядом, в паре десятков шагов от их лагеря, на берегу ручья появились две тени. Высокий, мощный мужчина, облачённый в тогу, с гривой отливающих рыжиной даже на лунном свете волос и окладистой бородой. И изящная, хрупкая, словно фарфоровая статуэтка, темноволосая женщина в перетянутом широким поясом простеньком длинном платье. Неспешно пройдя несколько шагов, они присели на торчавший из земли камень.

– Это слишком затянулось, брат, – тихо проговорила женщина. – Ослушники на свободе, вершитель начал свою собственную игру. Мир, которому нет места, всё ещё существует. Ты излишне милосерден.

– Вершитель поплатился за своеволие, – возразил мужчина. – А что касаемо судьбы этого мира, не ты ли собралась сделать очередную попытку уничтожить в нём жизнь? Или, скажешь, эти слабые умы сами додумались выпустить на свободу зверя?

– Не важно, брат. Вот только знаешь ли ты, что вершитель на свободе? И дали ему эту свободу для того, чтобы помешать мне.

– Ты думаешь, ослушники просто так позволят уничтожить их творение? А вершитель – тот ещё хитрец. Сколько времени, пока остальные были заточены в Чёрных скалах, водил нас за нос. А потом решил обмануть всех. Освободил их, дабы отвлечь меня, а сам… Ха-ха!

– Ты способен прекратить всё в один миг лишь мановением руки. Ты же понимаешь, что не должно существовать двух одинаковых миров. Это… это…