Копыта коней и колёса кареты загрохотали по тяжёлым деревянным сходням, соединявшими берег с паромом. Огромный деревянный плот покачнулся, и возникшая волна плеснула на берег, едва не промочив туфли подошедшей к кромке воды Нирмалы. Запах воды и тины на мгновение достиг её носика, она поморщилась и сделала шаг назад.
– Эй, поднимайся, хватит там ноги мочить, – окликнул её Фахтар с борта парома.
Нирмала бросила на господина мрачный взгляд и поспешила выполнить его приказ. Она не Нафаджи, с ней он церемониться не станет, отлает распоследними словами и перед советниками, и перед строем солдат.
– Нашла время лягушек рассматривать, – бурчал наместник. – Ещё успеешь, пока солдаты переправляются.
Наложница проигнорировала его слова, а тот махнул рукой. Расторопные слуги уже успели соорудить на плоту небольшой столик с закусками, и успевший проголодаться Фахтар поспешил присесть рядом. Подцепив золочёной вилкой тонко нарезанное варёное мясо, он отправил его в рот, смакуя, прожевал кусок, запив его вином из кубка.
– Есть то будешь? – удосужился он спросить Нирмалу, но та, встав около борта, лишь покачала головой.
Рабочие убрали сходни, взялись за шесты, которыми оттолкнули плот от берега. Тот час заскрипел ворот, перебиравший толстенный, соединяющий два берега канат. Паром дрогнул и медленно поплыл через реку. Под днищем захлюпала, заплескалась вода. Вновь почувствовался запах тины, но на этот раз гораздо слабее, чем около берега.
Нирмала облокотилась о поручни и, наклонив голову, смотрела на воду, да так пристально, словно хотела что-то высмотреть в глубине. Мутная от ила река подсвечивалась лучами восходящего солнца. Лучи наискось прорезали воду, изредка отражаясь серебристыми бликами на чешуе проплывающей рыбёшки.
Отсюда была видна верхушка громады дворца. Огромное здание, облепленное террасами и увенчанное шпилями, показалось настолько далёким, что защемило сердце. Гунэр остался в золотой клетке. Что ждёт их? Нирмала на мгновение скосила взгляд на Фахтара. Убить этого борова не составит труда. Гораздо сложнее будет самой остаться после этого в живых. Она вздохнула. Хорошо хоть времени более чем достаточно. Наместник хотел обернуться за три месяца – этого вполне хватит.
С оставленного берега донёсся грохот копыт и колёс по доскам, крики людей, чьи-то команды – Нафаджи начал загружать оставшиеся три парома. Ещё мгновение, и битком забитые плоты отчалили от берега и двинулись следом за первым.
Паром ткнулся в берег, и Нирмале пришлось крепко ухватиться за поручни, чтоб удержаться на ногах. Загремели спускаемые на берег сходни.
– Давай в карету, – окликнул Фахтар.
Щёлкнул кнут, и карета, немилосердно раскачиваясь, съехала на берег и начала взбираться на холм.
– Сейчас остановимся там, где несколько лет назад стояла армия, штурмовавшая Аррикеш, – любезно сообщил Фахтар. – Жаль, меня тогда не было здесь. Госпожа оставила меня в своей столице – в Изарафахе…
– А бывшие здесь темежины покрыли себя неувядаемой славой, – продолжила Нирмала, вложив в свои слова как можно больше яда.
– Ну, покрыли, – легко согласился наместник, ни сколько не обидевшись. – Моя задача была не менее важна, так что я не считаю себя обделённым. И, кстати, ни на меня ли оставила госпожа Арриго до своего возвращения?
– Но она не вернётся. Значит ли это, что ты будешь править до своей смерти?
– У, ты! Сплюнь, не поминай, – Фахтар поморщился. – Сколько смогу, столько и буду править. Мне приказали, а я выполняю приказ.
– Ну, а кто будет править после тебя?
– Мои наследники, – наместник и глазом не моргнул. – К чему ты эти разговоры завела?
– Ни к чему, – буркнула Нирмала и поспешила выйти из остановившейся кареты.
Фахтар, улыбаясь, проводил её взглядом. Потом взял из корзины яблоко, отрезал кинжалом небольшой кусок и отправил его себе в рот. Старый лис чувствовал – что-то с девчонкой происходит. Уж не решилась ли она отправить его на тот свет, коль заводит такие разговоры.
Интересно, как она собирается сделать это, если конечно собирается? Взгляд его упал на сундучки и дорожные мешки, принадлежавшие наложнице. Стоит проверить. Пузырёк с ядом или отравленное оружие – самое вероятное из того, что можно найти, задумай Нирмала злодейство. И если что-то такое окажется в её вещах – глупой девке несдобровать. Придётся вернуть её Гунэру много раньше. По частям.
Женщина спустилась по склону холма к берегу реки и очутилась на окружённой кустами небольшой прибрежной полянке. Пара солдат из гвардии Фахтара увязались следом. Непонятно для чего – следить или охранять. Нирмале было всё равно. Пусть делают, что хотят, только не мешают. Она бросила взгляд на паромы. Первый уже спешил к противоположному берегу, три других, начавшие движение немногим позже, заканчивали высаживать солдат.
– Вот, здесь это было, – раздался голос одного из гвардейцев.
– Лазутчиков убили то? – переспросил другой. – Как уж их там, которых Магадхи послал?
Нирмала услышала эти слова, напряглась – она никогда точно не знала, как погиб её брат. Но вот сейчас всё должно проясниться, если только речь идёт не о других людях Магадхи.
– Да вроде Тесава, Ниасар и Диура, – подумав, сказал первый. – Личности то известные.
Они! Брат и его товарищи! Женщину так и подмывало броситься к гвардейцу и вытрясти из него всё, что он знает о брате. Но она замерла, смотря немигающими глазами на реку, слушая рассказ.
– Я тогда был в телохранителях госпожи, а нами Гунэр командовал. И вечером, когда мы пришли к реке, она вместе с чиасирой на берег сбежала без нас. Эх, тогда те, кто зеванул, нескольких зубов не досчитались. У Первого тяжёлая рука. Побежали искать. А здесь, на берегу уже три трупа – двое убийц и служанка. И госпожа стоит, а перед ней Тесава, готовы оба с саблями друг на друга броситься. Не дали мы им силой помериться. Гунэр сразу приказал из луков бить. Эх и нашпиговали мы убийцу, стал на дикобраза похож. Гунэр потом собственноручно трупам головы отрубил и Магадхи отправил…
Нирмала почувствовала ком в горле. Он душил, вызывал боль. Хотелось плакать, но она не могла. Слёзы умерли внутри неё. Не смотря на сопровождавших солдат, она бросилась со всех ног назад, к карете. Не может быть! Это какое-то нелепое совпадение. Гунэр и Тесава – мужчины, каждого из которых она по-своему любила, оказались смертельными врагами. И один убил другого. Пусть не своей рукой, но именно он отдал такой приказ.
Нирмала не заметила, как добежала до кареты, не заметила расставленный навес и стоявшие под ним кресла. Она упала на землю, прижавшись спиной к колесу, и закрыла глаза.
– Иди сюда, чего там расселась, – недовольно позвал её Фахтар.
Но наложница не услышала его голоса. В голове вновь и вновь звучал тот короткий рассказ гвардейца, сразу изменивший в ней всё. Что же теперь? Что теперь будет, Гунэр? Моя любовь и моя ненависть к тебе выжгут мой разум. Но я сдержу слово – Фахтар умрёт. А потом я буду твоя, а ты мой… до самой смерти.
Зелёные поля и фруктовые рощи сменила бескрайняя, ровная, словно стол, степь. В этот год благодатная прохлада не дала безжалостному солнцу выжечь её травы и цветы, и вот уже который день армия Фахтара шла через благоухающее мёдом разнотравье. И люди, и лошади с наслаждением вдыхали этот сладкий, бодрящий аромат, не дававший усталости овладеть телами.
Весёлое настроение ни на минуту не покидало солдат. Тот тут, то там заводились походные песни, перемежавшиеся пристойными и непристойными шуточками. Даже Фахтар поддался всеобщему веселью. Теперь днём он обычно возвышался на коне среди офицеров, сам травил шутку за шуткой, слушал других. Порой, со стороны могло показаться, что наместник просто вышел на прогулку, а не отправился в карательный поход.
Немного оттаял и почувствовавший свежий, степной воздух Нафаджи. Он уже не ехал в стороне от всех, склонивши голову и преисполнившись мрачными думами. Теперь его видели то оживлённо беседовавшим с Аргатру, то с солдатами, горланящего песню. Пару раз он до хрипоты в голосе о чём-то спорил с Фахтаром и после этого не уходил в себя, совсем наоборот, в его глазах загорались задорные искорки.
Нирмала с утра до вечера смотрела на жизнь их отряда из окна кареты, подмечая разные мелочи. Она старалась не думать ни о Гунэре, ни о Тесаве. О них она вспомнит потом, тогда, когда нить жизни Фахтара прервётся, и она освободится от данного возлюбленному обещания. И тогда священный Тэхо подскажет, как быть. Помнить о прошлом и разрушить будущее, либо забыть о том, что было, и жить дальше.
Пятнадцать дней отряд неторопливо шёл к границам Фаджула. Наконец, яркие краски степи поблёкли. Исчезли цветы, трава пожухла. В воздухе чувствовалась неприятная сухость. Порой, с порывами ветра, летели занесённые из пустыни песчинки, покалывающие незащищённые одеждой части тела. Веселье в отряде приутихло. Близилась цель их похода. Ещё день-два пути, и их будет разделять лишь Фаджул.
В полдень вернулись ускакавшие далеко вперёд разведчики. Покрытые с головы до ног серо-жёлтой пылью, на взмыленных конях, они устало спрыгнули с сёдел. Старший пошатнулся, поспешил сделать несколько глотков из фляги, чтоб немного восстановить растраченные в рысканье по степи силы.
Армия продолжала путь вперёд. Солдаты оборачивались на них, смотрели жадными, вопрошающими взглядами, но не смели нарушать строя. Ничего, Нафаджи всё узнает и расскажет, ничего не скроет. Огромная карета наместника тоже проследовала мимо – и Нирмала проводила разведчиков скучающим взглядом. Лишь Нафаджи и Фахтар остановились рядом с уставшими людьми, спрыгнули на землю. Все семеро уселись в кружок на пыльной траве, и наместник, заметив на лицах степных всадников радость, пустил по кругу свою флягу с вином.
– По глазам вижу, хорошие вести принесли, – проговорил он, подмигнув старшему.
– Да, господин. Хвала Тэхо, что в этот год он не дал солнцу высушить эту землю. Озеро полно воды, река, вытекающая из него, тоже полноводная. Нам всем хватит и напиться, и наполнить фляги, и взять с собой в бочках.
– Далеко до него?
– К вечеру дойдём.
– Купцы или ещё кто?
– Никого, господин.
– Молодцы, теперь можете отдыхать.
Разведчики поднялись на ноги, поклонились Фахтару и, вскочив на коней, направились к одной из походных кухонь, в надежде, что кашевар сжалится над ними и даст что-нибудь пожевать в обмен на добрую весть.
– Вот видишь, Нафаджи, – Фахтар встал, потянулся. – Я оказался прав – источник не высох. Теперь мы можем не беспокоиться за воду.
– Обычно летом он высыхает, – задумчиво проговорил бывший темежин. – Нам повезло.
– Повезло. Повезло, что лето в этом году не на много теплее зимы. Повезло, что часто идут дожди. Я всё это учёл, Нафаджи. И не ошибся. И, благодаря мне, мы можем собрать золотой урожай много раньше того срока, что планировал умник Гунэр.
Нафаджи пожал плечами, вовсе не желая спорить. Наверняка и Гунэр, как и он сам, догадывался, что озеро будет полно воды. Но совсем другое заставляло откладывать сроки этого похода. Зимой Фахтар должен был отправиться в северные кишаи, и тогда бы они без лишней крови сделали то, что сделает сейчас Фахтар, вырезав оставшихся азулахарцев. Собственно говоря, если бы наместник не превратил боевой поход в прогулку, им бы не пришлось делать пусть и небольшой, но крюк, чтобы пополнить запасы воды.
Нафаджи посмотрел в спину ускакавшего вперёд Фахтара, презрительно сплюнул и вскочил на коня сам. Руки так и чесались выхватить из притороченного к седлу саадака лук и вогнать стрелу в затылок этому зарвавшемуся индюку. Но что потом? Нет, Фахтар должен умереть тихо, во сне. Не зря же он достал пузырёк с нарисованными на нём черепом и костями. Его содержимое незаметно отправит правителя в вечный, безмятежный сон.
Солдаты, почувствовав приближающийся отдых, прибавили шаг. Вновь понеслись над головами непристойные шутки, весёлые, разухабистые песни. Всё, что предстояло в Асуле, опять казалось нестрашным, каким-то далёким.
Нафаджи догнал карету. Её массивные, обитые железной полосой деревянные колёса гремели по кочкам, корпус раскачивался, порой казалось, что всё это сейчас развалится. Бедняга кучер, восседавший на козлах, трясся в такт неровностям дороги. Неизвестно, спасало ли его зад мягкое сиденье, но вид у него уже был измученный – недаром ещё два его сменщика предпочитали отдыхать от этой пытки, шагая вместе с пехотой.
Нирмала по-прежнему сидела у окошка, положив голову на сложенные перед собой руки. Она быстро привыкла к этой качке и редко садилась на коня верхом.
– Думаешь о Гунэре, прекрасная Нирмала? – тихо спросил Нафаджи. – Я уверен, очень скоро вы сможете быть вместе, и никто не будет мешать вашему счастью.
– Откуда такая уверенность, темежин? – она печально улыбнулась.
– Бывший темежин. С тех пор, как моя госпожа оставила нас, мне не за кого водить в бой солдат, – он ответил такой же печальной улыбкой.
– А что же сейчас? Не ты ли ведёшь эти двести сотен?
– Нет, я лишь иду вместе с ними. Иду не по своей воле. Мог бы – остался в Аррикеше. Но наимудрейший Фахтар сказал, что я ему очень нужен.
– Солдаты тебя уважают.
– И что с того? Они же без зазрения совести отрубят мою уважаемую голову, если Фахтар даст такой приказ. Возможно, правда, извинятся.
Нирмала засмеялась, а улыбка Нафаджи на этот раз стала гораздо шире и задорнее.
– Говорят, ты раньше сочинял стихи? – она подмигнула собеседнику.
– Сочинял. Теперь нет. Я всё забыл, всё оставил в прошлом.
– Она ушла, а ты потерял то, что помогало тебе? Неужели нихайа Сеитэ была именно такая? Я помню лишь горе и смуту, которые она принесла на нашу землю со своим появлением. Извини, но мне не за что её любить.
– Она была именно такая. Одни её обожали до безумия, другие люто ненавидели. Середины не было, лишь эти две крайности, расколовшие Арриго на два враждующих стана. Я, Гунэр, Машад, Чарред – все мы боготворили её… Особенно Чарред. Я был лишь тенью… Писал ей стихи на бумаге, и тут же сжигал. А там, куда мы сейчас идём, её ненавидели. Причём все, от мала до велика…
– А кто был для неё Гунэр? Я слышала, он много раз спасал ей жизнь, даже как-то спас из рук головорезов Магадхи. Расскажи, прошу! Дорога длинная, а мне так скучно.
Последние слова она произнесла с таким жаром, что Нафаджи удивлённо посмотрел на неё.
– Не думаю, что есть повод ревновать, Нирмала. Гунэр был другом и защитником. И если остальные чаще видели в ней красивую женщину, тот больше обращал внимания на её таланты. Он спасал её, причём, как правило, не от врагов, а от самой себя. А что касаемо людей Магадхи – я видел, ты как раз прогуливалась у реки по тому месту, где это случилось – заслуги Гунэра в этом нет. Наверно, то бы единственный раз, когда он не справился. Тогда её спас случайный патруль…
– Говорили, Гунэр отрубил убитым головы и послал Магадхи, – перебила рассказ Нирмала.
– Нет, это сделал Машад. Только у него хватало ума на подобные глупости.
Нирмала вдруг взвизгнула от радости, словно маленькая девочка, высунулась из окошка кареты и, обняв опешившего Нафаджи, крепко поцеловала его колючую щёку.
– Ты странно себя ведёшь, красавица, – он пристально посмотрел на неё. – Если у тебя есть какие-то сомнения в Гунэре, лучше спроси меня. Я расскажу всё, как есть. И скажу сразу – человека честнее и благороднее я пока не встречал в Арриго. А то, что он любит тебя – вне всяких сомнений.
Нафаджи так пристально смотрел в её глаза, что Нирмала смутилась. На мгновение показалось, что этот взгляд проникает в самую суть, читает сокровенные мысли, и сейчас бывший темежин воскликнет: «Да ты же сестра Тесавы!». Но нет, взгляд Нафаджи неожиданно потеплел, он ласково улыбнулся, и женщина покраснела, словно девчонка, познавшая чувство первой любви.
– У меня нет повода сомневаться в Гунэре, – смущённо пролепетала она. – Просто я хотела больше узнать о нём от его друга. Он мало рассказывает о себе, впрочем, у нас никогда не было много времени, чтобы узнать о прошлом друг друга.
– Он редко вспоминал о нём. Я лишь знаю, что одно время он был жрецом Тэхо, но сбежал из храма. Сама понимаешь – эти лысые старикашки в тогах лишь кажутся набожными и святыми. На самом же деле, они обычные люди с самыми обычными слабостями и пороками. Гунэр как-то сказал – зайди кто-нибудь посторонний в жилища святых жрецов, и он увидит такое, что увидишь только в трактирах и публичных домах мирсинского порта. Вино, дурман, чревоугодие, гулящие девки – всё это есть в храме Тэхо. Вот потому Гунэр и сбежал – не этого он ждал от святого места.
– А как он попал туда? – Нирмала оказалась немало удивлена таким известием. Гунэр-жрец?!
– Этого он никогда не говорил. Но тебе он точно расскажет. Спроси его, когда вернёмся.
– Не знаю, Нафаджи. Если честно – боюсь. Вдруг это разбередит какие-то старые раны. То, о чём он наверняка хочет забыть, вновь окажется рядом.
– Может случиться и так, – согласился Нафаджи.
Сзади раздался дробный топот копыт, и в следующее мгновение их догнал подозрительно довольный Фахтар. На его раскрасневшемся, под стать закатному солнцу, лице сияла широкая улыбка. Он обдал Нафаджи запахом вина и, хихикнув, сказал:
– Она уже занята, Нафаджи. Тебе надо у Гунэра разрешения спрашивать. Я вот спросил – он мне дал поиграться на время похода.
– Ты пьян, как портовый грузчик, Фахтар, – не выдержав, заявила Нирмала и, задернув плотную занавесь на окошке, скрылась в карете.
– Эээ! Суровая какая! – наместник пихнул локтем в бок насупившегося Нафаджи, потом приблизился к нему и шепнул на ухо. – Сегодня ночью отправит на улицу спать – точно тебе говорю. А ты – смелый парень. Ну воспользуйся случаем, будь мужиком.
– Не позорь себя, – процедил сквозь зубы Нафаджи, едва сдержавшись, чтоб не рубануть пьяницу саблей. Отпихнув Фахтара, он пришпорил коня и поскакал в голову колонны.
Солнце клонилось к закату, когда впереди показалось долгожданное озеро. Оно лежало в низине, похожее на огромный диск из бирюзы под бескрайним синим небом. На склонах к зеркалу воды сбегала густая поросль сочной зелёной травы, сохранившейся в такой близости от Фаджула из-за обилия живительной влаги.
Местами, берега заросли тростником, откуда, потревоженные людьми, вылетали птицы. Небольшое стадо антилоп на противоположном берегу перестало пить, насторожилось, но убегать не спешило – берега разделяло расстояние сотен в пять шагов. Из озера, в окружении густых зарослей, вытекала речка. Как говорили знающие люди, текла она в никуда. Немного пропетляв между холмов, она впитывалась жадной до влаги землёй и пропадала, словно её и не было. Питавшие озеро, невесть откуда взявшиеся здесь, родники летом, в зной, обычно засыпали. Озеро мелело и часто исчезало совсем, чтоб появиться ближе к зиме, когда начинавшиеся дожди пробуждали источники.
В этот год, несмотря на летнюю пору, озеро было полно чистой, прохладной воды. Солнце оказало милость, не иссушив родники.
Едва солдаты увидели озеро, строй походной колонны сразу рассыпался. Люди наперегонки бежали к воде, забыв обо всём на свете. Лишь небольшой костяк ветеранов сохранил порядок. Но и те, не выдержав, то и дело озирались на Фахтара. Тот махнул рукой.
Мало кто отважился залезать в воду – она оказалась поразительно холодной, почти как река, берущая начало в горах среди ледников. Но зато все старались поскорее умыться, чтобы смыть с лица и рук въедливую дорожную пыль, напиться и сменить тёплую, затхлую воду во флягах.
– Как дети, как дети, – распинался Фахтар. – Дадим им пару-тройку дней отдыха, а, Нафаджи?
– Дадим, – согласился тот, а сам ещё раз недовольно подумал, что наместник превратил боевой поход в праздную прогулку.
Он оставил правителя и карету, и спустился к воде. Глубоко вдохнул свежий, влажный воздух.
– Джаурсины! По сотням, по порядку, вдоль берега в четыре линии, – скомандовал он, и его сильный голос разнёсся над озером, заставив солдат замереть.
Сотники разом прекратили неорганизованный водопой. Прозвучали команды строиться, сопровождаемые пинками и зуботычинами для особо бестолковых. Таких, правда, оказалось совсем мало. Большинство, с кровью и потом впитавшие солдатскую дисциплину, в одно мгновение построились ровными квадратами.
– Строг ты, друг Нафаджи, – рядом вновь оказался Фахтар. – Ну погуляли бы парни толпой – что с того, зачем орать про всякое «стройся».
– У нас не толпа, а воинский отряд, – отрезал бывший темежин. – Гулять будут, когда лагерем встанут.
– Бе-бе-бе. Ты ещё скажи, за брёвнами до ближайшего леса сбегать, стену возвести.
Нафаджи не обратил внимания на болтовню до сих пор не успевшего протрезветь наместника. Скрестив на груди руки, он смотрел то влево, то вправо, внимательно наблюдая за исполнением приказа.
– Да ну тебя, Нафаджи. Выпил бы лучше, чем такое чудо из себя строить, – обиженно проворчал Фахтар за его спиной. – Э, слушай, а кто это там такие?
– Где?
Нафаджи обернулся – Фахтар вытянул руку в сторону большого холма на противоположном берегу. Заходящее, красное солнце уже коснулось его верхушки, отчего контуры засияли ярким, золотисто-красным огнём. Из этого сияния, словно призраки, выходили один за другим люди, кони, верблюды, несущие большие тюки.
Небольшой караван спустился к озеру под пристальным взглядом солдат. Люди потянулись к воде – шутка ли, идти по степи, высушенной находившимся под боком Фаджулом. Было видно, как они так же умывались, пили, наполняли фляги и мехи, поили животных. Кто-то из них, Нафаджи издали не разобрал, смотрел в их сторону, приложив руку к голове козырьком. Потом махнул рукой и, вроде что-то сказал своим. Караван тот час снялся с места и направился в сторону армейского лагеря.
– Это купцы, – уверенно сказал Нафаджи. – И они, кажется, хотят составить нам компанию.
– Торгашей ещё не хватало, – недовольно процедил сквозь зубы Фахтар. – Гнать их в три шеи.
– Это не по законам степного гостеприимства, – покачал головой бывший темежин.
– Не по законам, не по законам… Вот и встречай их сам, и развлекай сам. А мне пора ужинать и спать.
12
«А вот теперь пора», – прошептал ан-Химеш, сидя на ступеньке занесённой песком лестницы парадного входа. Он поднял взгляд к усыпанному сияющими звёздами чёрному ночному небу. «А что скажете вы, боги?». Серебристым росчерком сверкнула падающая звезда. Старик вздохнул. Быть может это и есть хороший знак? Ему не спалось. То ли от холодной боли в желудке, то ли от самого обычного волнения.
Утром, с восходом солнца, Нишерле, Бэудиша и два десятка наиболее преданных азулахарцев начнут свой путь. Сначала в долину, где прячется джуммэ, а потом… Скупая слеза скатилась по его щеке. Он знал, что никогда их больше не увидит. Жить ему оставалось совсем немного – рана внутри не только не зажила, но и превратилась в нечто страшное, проникающее своими щупальцами во все уголки тела. Некоторые умудрялись жить с таким недугом годами, но ан-Химеш чувствовал, что слабеет с каждым днём.
Он старался не показывать при внуках, что ему плохо, держался, как только мог. В этом ему помогали занятия с ученицами, которых он учил находить нужные для вытяжки грибы, в изобилии облюбовавшие подвалы домов, и делать из них лекарство.
Ещё он объяснил им, как приготовить вытяжку из крови переболевшего джуммэ человека. Теперь он был уверен, что у Нишерле и Бэудиши будет в достатке не только оружие, но и защита. Все эти заботы днём позволяли отвлечься от боли. Но ночью она сжимала его желудок холодными пальцами. Сколько ему оставалось? Месяц? Может полгода? Путь Нишерле и Бэудиши будет несравнимо дольше.
Ещё одна звезда скатилась по небосводу. Целитель встал на ноги, отряхнул с одежды песок. Надо попытаться уснуть, чтоб не быть утром уставшим и разбитым. Он вошёл в дом, поднялся на второй этаж. Заглянул в спальни внуков – и Нишерле, и Бэудиша спокойно спали в своих постелях. Счастливые. Они ещё могут вот так, запросто, уснуть, зная, что утром предстоит прощание с родным домом. Не на день, не на месяц. Скорее всего, на годы, а быть может и навсегда.
Холодные пальцы боли вдруг сжали желудок сильнее обычного, и ан-Химеш почувствовал, как закружилась голова, перед глазами замелькали белые искры. Он схватился рукой за стену, пошатнулся, но не упал. Остановился, прижался спиной к гладкому, прохладному камню. Потихоньку отпускало, но скоро эти приступы станут сильнее, а потом не выдержит сердце. И тогда конец.
Шаг за шагом, придерживаясь рукой за стену, он прошёл в свои покои, сел на постель. На мгновение задумался, а потом достал из тайника в полу флягу и шкатулку. Налил в стоящий на прикроватном столике кубок вина, открыл коробочку. В ней, на дне, лежало с десяток щепоток желтоватого, едко пахнущего порошка, добытого ан-Химешем из млечного сока цветка мака. Несколько кристалликов этого зелья, растворённого в вине, позволяли забыть о боли и уснуть глубоким, спокойным сном. Но плохо было то, что после каждой порции этого лекарства уснуть без него становилось тяжелее.