Конфиденциальный разговор. Рассказы и повести
– Кажется, ничего страшного, но поспешить не помешает, – и он налёг на вёсла.
Теперь в лодке сидел со мной совсем не тот Виктор. Прежняя веселость сменилась суровостью, компанейская раскованность – собранностью. И я сразу вспомнил, что мы ведь не на прогулке, не ради удовольствия сплавляемся по красивой реке, а несём дозорную службу по охране рыбных богатств.
– Попробуйте мне только сигануть, – грозно крикнул Виктор вслед заметавшимся у лесной опушки трем мушкетёрам-сорванцам в больших болотных сапогах.
Едва мы пристали к берегу, как Виктор выпрыгнул из лодки и, словно ураган, пустился за беглецами. Он мигом догнал ребят и велел им вернуться к опушке леса, где они побросали своё рыбацкое снаряжение. Перед нами стояли совершенно растерявшиеся подростки, по существу ещё дети, и огромный, весьма недовольный нашим появлением, рыжий пёс.
– Так, так, – многозначительно заговорил Виктор, вернее, теперь уже строгий инспектор рыбоохраны. – Убрать собаку!
Пёс, поняв приказ по интонации, тут же исчез, словно его ветром сдуло.
– Так, так. Значит, рыбки захотелось?
– Да не, мы же не стали бы ловить, – тонким голоском пропел один из мальчишек.
– А сеть для чего? Или это у вас такой накомарник?
Ребята хотели, было рассмеяться, но смекнули, что не время.
– Мы её нашли… здесь. И решили спрятать в лесу, чтоб браконьерам не досталась.
– Ах вы, стрелки такие! С какого хутора?
Тут уж ребята, почувствовав, что ли, затаённую весёлость инспектора, зашмурыгали носами, нерешительно заулыбались.
– Какой такой хутор? Мы из Гадли, – уточнил всё тот же подросток, самый рослый, видимо, их заводило.
– Далеко вас занесло, однако. Ну, так что, сами донесёте сеть или нам доверите!
– Вам-то, на лодке, легче.
– В общем, давайте познакомимся, а завтра прошу ко мне на сборы, – предложил Виктор. – Хотите записаться в наш оперативный отряд? Браконьеров ловить будем!
– Конечно, хотим! – хором выпалили ребята, обалдевшие от такого поворота.
– Вот и отлично. А курцы вы, между нами, мужчинами, неважнецкие: горящие бычки бросаете куда попало. Инспекторы у нас все больше некурящие – чутье лучше развивается, когда не куришь: за километр учуешь браконьеров. Сечёте ситуацию!
Признаться, меня эта встреча немного смутила. И когда мы поплыли дальше, я поделился с Виктором своими сомнениями.
– Разве это браконьеры? – усмехнулся он.
– Ты полагаешь, что они в самом деле нашли эту сеть?
– Я уверен, что их сеть, и мог бы это доказать. Но всё-таки сегодня они лишь условные нарушители, а завтра придут ловить настоящих браконьеров. Надеюсь, что придут. Им риск нужен, а не рыба.
Чем теснее обступала нас вечерняя мгла, тем чаще и пристальней всматривался Виктор в её плотную глубину.
– Это разве браконьеры, – тихим голосом продолжил он прежнюю мысль. – Настоящие браконьеры – они жадные, как хищники. Они хитрые, осторожные. Прежде чем выйти «на дело», тончайшим образом изучат всю нашу систему обходов и облавы. Будто в нашей работе может быть система. Лучшая система – это появиться там, где тебя не ждут. Чтобы не было у браконьеров никакого «окна», приходится путать им карты до тех пор, пока они вообще не откажутся от своей грязной затеи. Опять же, браконьеры тоже разные. Жизнь нынче так закрутила людей в бедности и проблемах, что иному хоть сам помоги поймать пару рыбин. Но чаще всего встречаются такие, которые используют короткие дни путины для наживы. Такие страшнее зверя, могут тоннами выловить лососёвую рыбу, чтобы выпотрошить из неё икру, а тушки попросту оставить на берегу. Алчность у таких дельцов беспредельна, а в критический момент готовы на любое зверство.
Да, путать браконьерам карты Виктор умеет. Только это не всегда легко даётся. А иногда даже дорого стоит. Пока мы плыли без особых происшествий, он рассказал мне об одном недавнем случае.
В то утро Виктор дежурил на морском побережье. Туман был настолько плотным, что за десять шагов нельзя было отличить человека от ствола дерева. Зато была и тишина, которая для опытного следопыта компенсировала невидимость. Инспектор заглушил моторку, прислушался: на берегу копошились люди. Бесшумно подплыл он к берегу, где слабо вырисовывалась палатка. Стоило ему только выйти из лодки и приблизиться к привалу, как там, на берегу, взревел мотор «Вихрь», и тут же шум его стал быстро удаляться в море.
Виктор побежал обратно к своей лодке, но, услышав за собой шелест гальки, резко обернулся: на него летела с открытой пастью свирепая овчарка… Потеряв от удара равновесие, Виктор немного отшатнулся назад, но всё же успел отбросить от себя здорового пса.
– Фу! Нельзя! Нельзя! – твердо скомандовал он, поняв, что собака обученная.
Овчарка на мгновение замерла, поджав хвост, затем снова, уже с большей яростью кинулась на инспектора.
– Так, так, – заговорил Виктор, сжимая пораненную левую руку. – Предали тебя, значит, дружище. – Я тебя понимаю: расплачиваться за чужие грехи, когда тебя предали, дело несладкое, да уж, видать, судьба твоя такая…
Острая боль отдавалась в руке ниже локтя: приём броска с одновременным ударом ногой получился нечистым. Собака ведь не человек и ставит на кон сразу всю жизнь… А шум моторки беглецов всё удалялся, и тогда инспектор решился, и прежде чем озверевшая овчарка приготовилась к очередному прыжку, выстрелил из пистолета… и всё-таки в воздух.
– И зло брало, и жалко было такого красавца, – вспоминает Виктор.
– Ну, а те, что на моторке? Удрали?
– С ними было посложнее. Догнал я их, конечно. Поговорили малость в открытом море. Потом вернулись к их шалашу…
Это «малость поговорили» выглядело так:
– Будем возвращаться к берегу, – предлагает инспектор рыбоохраны.
– Нам там делать нечего, – отвечают четверо на другой лодке.
– Думаю, кое-что там у вас ещё осталось.
– Ну, зачем же так? Можно и разъехаться каждый по своей дорожке. Тем более, когда это в интересах обеих сторон, – пошли напрямую умудренные опытом браконьеры.
– Прошу к берегу, – решительно приказал инспектор.
– К берегу спешишь… Ох, не нравишься ты нам, парень.
– Не нравиться дурным – для человека похвала.
– Философ, значит.
– Не я, Сенека пришёл к такому выводу.
– Смотри, парень, ты ещё молод, а до берега далеко.
– Ничего, он и для вас не ближе. А мы уж как-нибудь доберёмся. Поехали, а то собака нас заждалась, ей ведь надоест долго караулить…
– Как? Разве ты её не убил? Мы слышали выстрел, – опешили от неожиданности смельчаки. – Что ж, доберёмся, коль так настаиваете, товарищ начальник.
– Когда им спуску не даёшь, они начинают думать головой, – подытожил Виктор.
– Неужели не страшно было? – спрашиваю его.
– Да как сказать? Может, не так страшно, как чертовски обидно. Я ведь знал, что имею дело с отъявленными людьми, которых давно выслеживал, но всякий раз не хватало улик. Я понимал также, что на этот раз, когда кругом ни души, мне так легко не отделаться. Но и отступать нельзя, улики были там, на берегу. В конце концов, как сказал железный Феликс, товарищ Дзержинский, жизнь длинна, а смерть коротка, так что нечего её бояться.
На берегу разговор пошёл по несколько иному руслу. Особенно после того, как инспектор выволок из тайника палатки свыше 200 огромных рыбин и икру.
– Всё равно, кроме грамоты, не получишь ни шиша. Премию за нас не дадут. А мы – дадим.
– А мне и не надо премии.
– Чего ж тебе надо, молодой человек, если не секрет? Не ради потехи же так стараешься?
– Рыбу не трогайте, коль она не ваша. Варварством занимаетесь.
– А чья же она, твоя? Или тебе мало? На наш век, поди, на всех хватит.
– Не хватит. Вам дай волю, так весь белый свет превратите в пустыню.
– Ну, вот что. Сумма нашего улова получается, по вашим ценам, приличная, мы в этом разбираемся. Так вот. Бери деньги, и шабаш!
Потом стали обступать его со всех сторон… Четверо на одного, если не считать собаку, которая непрочь была свести старые счеты. Пришлось пустить в ход оружие. Потом был суд, и нарушители получили по заслугам.
А утром, в то самое утро, когда он вернулся домой, с виду спокойный, какой-то даже радостный, ласковый, его встретила заплаканная жена. Она ведь ничего ещё не знала, но почему-то смотрела на него с отчаянием исстрадавшегося человека.
– Скажи, это ты ночью стоял у окна? – спросила, уставившись на него в упор.
– Конечно, я. А кто же ещё? – не сразу ответил Виктор, машинально, по профессиональной привычке привязывая её вопрос к происшедшему. – Да, то я стоял у окна. Думал, не заметишь.
Но Ольга поняла, что у окна ночью стоял всё-таки не он. По глазам поняла.
Первое время, когда они только поженились, Ольга никак не могла привыкнуть к ожиданиям. Ночами не спала, считая каждую минуту, рисуя в воображении самые ужасные картины. Пробовала даже поставить вопрос ребром: или семья – или работа. Но тут же, встретив его ласковый и неумолимый взгляд, понимала – не надо об этом.
Нет, не смог бы Виктор расстаться с этой работой только лишь потому, что она такая хлопотная и опасная. С детства подружился он с природой, и с тех пор не расстаётся с ней. Для этого и учился он делу, которое главным образом приложимо к природе – лесу, тайге, воде, животному миру.
Мы плывём по шумной реке Оле. Позади беспокойная, бессонная ночь. Утро свежее, прохладное, но всё равно хочется спать.
– Слушай, давай поспим немного, а? – предложил я Виктору.
Ему-то спать не хочется, точнее – нельзя, но он с готовностью согласился:
– Давай поспим, – и первый повалился на дно лодки.
Но как только я упал и тут же провалился в долгожданный сон, он встал и пошёл осматривать берег.
На следующий день мы вышли в открытое море на мощной моторной лодке. Ясным, теплым утром, когда восходит солнце и золотистая галечная коса пахнет свежим прибоем и тонкими примесями ранней осени – в этот час море дышит вечным покоем. Берег – тонкая коса – уже не виден. Но за бортом нас всё равно видят: то тут, то там высовываются из воды гладкоголовые нерпы. Подними руку – они тут же играючи нырнут в зеленую глубину, и… жди их с другой стороны.
Дребезжащими шлейфами проносятся над головой гуси. Сердцу настоящего охотника, не видевшего такого богатства, стало бы плохо. А Виктор смотрит на мои удивлённые глаза и понимающе улыбается.
Гаги, бакланы, мартыны, топорки появляются всё чаще, и Виктор достаёт бинокль и всматривается в то место, где кружат птицы.
– Кит! – кричит он, приподнимаясь с сиденья. – А вон ещё… бери, смотри, – протягивает он мне бинокль.
Киты уходят вправо, пересекая наш путь, степенно, как ни в чём не бывало, пуская серебристые фонтаны. Теперь их видно уже простым глазом…
Кажется, и я уже начинаю привыкать к тому, что всё время на нас кто-то смотрит, и после трёхчасового плавания лишь бездвижно слежу за тем, что делается впереди. Да и к нам, наверное, тоже привыкают. Те, что за бортом. Вот одна нерпочка неуклюже выкарабкалась на небольшую льдину и растянулась на солнышке. Увидев нас, решила нырнуть в воду, но потом раздумала и с любопытством провожала нас взглядом.
Тюлени более солидные, степенные. Не мельтешат, а группами выбираются на льдины и, судача что-то по-своему, ревут по-львиному. Рёв раздаётся со всех сторон. Мой рулевой слушает этот рёв спокойно, со сдержанностью бывалого шкипера, хотя душой он охотник. Его больше занимает то, как я реагирую на всё это.
Теперь, в открытом море, нас всюду сопровождают белые льды, как белые лебеди-великаны. И не только лебеди. Вот на нас угрожающе ползёт зелёная гигантская черепаха, то и гляди – подомнёт под себя нашу лодку. А вот белая жирафа… ледяной верблюд… Невероятно, но мы видим белоснежный профиль прекрасной Нефертити!
…Когда солнце опустилось над морским горизонтом, так что багряным чудом заалели бегущие на нас гребни волн, я вдруг увидел, как медленно разводился мост на Неве. Это не льды, а какая-то живая фантазия. По такому случаю, коль славный город на Неве разводит мосты, я перестал бороться со сном и повалился на дно лодки. Тут же на мою спину навалилась огромная шуба из нежного меха молодого оленёнка. Изумительное тепло объяло меня и мигом унесло на всю ночь в безмятежное небытие.
Утром, едва забрезжил рассвет, Виктор разбудил меня:
– Вставай, будем чай пить, – объявил он, протягивая мне большую горячую кружку с крепким чаем.
Тишина. Где-то на дне лодки пыхтит на примусе чайник. Дома чай никогда не бывает таким вкусным. Какой чудодейственной силой разливается горячая влага по всему телу – бодрит, веселит, молодит! Какая благодать – пить чай вприкуску с запахом моря, да на заре восходящего солнца.
Встреча на лесной тропе
Дороги в соседнюю деревню в зимнюю пору по существу не было, её снова и снова заносило снегом, и пешему человеку приходилось заново прокладывать себе путь в белом пространстве.
Ориентируясь наугад, чтобы не заблудиться среди лесных сибирских просторов, низкорослая, измождённая молодая женщина с трудом переставляла ноги в глубоком снегу.
Четыре километра туда и почти столько же обратно бороздила она снежную целину, истратив, казалось, последние силы, уже не надеясь добраться до своей деревни – до дому, где ждут её голодные детишки. Собственный голод она не ощущала, хотя уже второй день ни крошки во рту не держала. И всё же теплилась у неё на душе несказанная радость от мысли о том, что ей повезло – удалось обменять пуховой платок на три килограмма пшеничной муки. Вот только плохо, что неожиданно закружила метель. Не сбиться бы с пути, замешкаешься – мигом закидает.
Чтобы сократить расстояние, женщина решила пойти напрямик лесом по хорошо знакомой ей тропе. И тут средь бела дня встретилась лицом к лицу с волком. Решительно мотнув тяжёлым хвостом, зверь забежал немного вперёд и сел на её пути в ожидании. Огромный, уверенный в себе, бескомпромиссный.
Женщина остановилась, постояла немного, подумала: делать-то нечего, и выбора нет, свернёшь в сторону – набросится сзади. Он этого и ждёт.
– Не надейся, – едва слышно выдохнула она, подбадривая себя. – Некуда мне, родимый, отступать… Если у тебя нет сердца, то делай своё дело открыто – лицом к лицу. Но только знай, дома останутся мои детки сиротами. Отца и так уже война скосила, только я могу их спасти… У меня их пятеро… Пять душ погубишь!
И женщина, поправив на спине котомку с мукой, пошла навстречу зверю. Когда расстояние между ними сократилось до трёх шагов, волк привстал, потупил свой горящий взгляд, и уступил женщине дорогу.
Вернулась мать пятерых детишек домой, не жива, не мертва. Отдышалась, и поспешила испечь для голодной оравы лепёшек.
После двухдневного голода лепёшки эти были слаще всякого шоколада. Уж поверьте мне, как живому свидетелю.
Песня тайги
Гуля шла ночью по тайге, прислушиваясь к серебристо звенящему шуму ручейка, скрытого под опавшими листьями. И вот до неё донеслась песня – неторопливая, спокойная. Казалось, ветер подхватывал голос и бережно нёс Гуле живую мелодию.
И так светло стало на душе у девушки, что ей тоже захотелось петь. Радовало её, что она снова приехала на практику в свою любимую бригаду, что напарником сегодня оказался очень старательный и дружелюбный паренёк Коля, что олени сами скучились на ночь и ведут себя спокойно. Проказница Ласка всё время подкрадывалась к ней и хватала за сапог. Эта нехитрая собачья ласка тоже согревала.
Гуля представила себе, как в стойбище, у костра, пьют чай пастухи. Обильный пот струится по их обветренным лицам. А столетняя орочка поёт свою песню. Девушка не разбирает слов, но голос, мелодия говорят о счастье.
Как наяву видит Гуля старуху: сидит неподалёку от костра, скрестив сухие ноги, всматривается в полыхающую полоску заката. Лицо её как иссечённая трещинами древняя скала. Глаза глубоко запали. Много повидали эти глаза на своём веку. Красивой была когда-то эта женщина – не сравниться с нею ни одной её внучке и правнучке.
Но вот голос заглушили испуганный храп и топот копыт заметавшихся оленей. Животные мигом сбились в кучу и тут же рассыпались в разные стороны. Потом широким клином понеслись к подножию сопок, туда, где в большой долине белеет наледь. Задрожала земля. Гуле стало страшно.
– Коля! Где ты, Коля? – позвала она.
Разве увидишь его в темноте? Слышен лишь гортанный крик и резкий свист молодого пастуха. Ему удалось изменить направление несущегося клина. И Гуля уже подумала, что всё обойдётся. Но в это время к её ногам подкатилась Ласка. Почувствовав хозяйку, она тут же принялась лаять на большую корягу. Вдруг «коряга» ожила и оглушила всю округу ужасным рёвом. Девушка отпрянула в сторону и стала как вкопанная. А собака с отчаянным лаем пошла на ревущего медведя.
«Надо бежать в бригаду за помощью… Нет, надо предупредить Колю – он несётся сюда со стадом… Нет, надо отвести оленей!»
– Ласка, не отпускай его ни на шаг!
Гуля побежала навстречу оленям, которые мчались прямо на неё. Снесут, затопчут, как травинку. Но Гуля не остановилась. Схватив первую попавшуюся под руку палку, она, размахивая ею, с криком пошла на оленей. Ведущая часть стада свернула к распадку – там-то оленей и можно удержать! Но замыкающая часть – несколько сот животных – откололась и устремилась обратно, к большой долине, откуда вернуть их будет трудно.
Коля между тем успел дважды разрядить в воздух карабин. А когда послышались ещё и ответные выстрелы со стороны стойбища, медведь живо убрался восвояси.
– Ты оставайся здесь, а я пойду за отколом, – распорядилась Гуля.
– Ты что? Я пойду за отколом, – протестовал Коля.
– Коля, не спорь. Ты больше нужен здесь.
– Нет, девушке нельзя одной в тайгу.
– Можно, Коля. У меня вон, какой ножище, да и Ласка со мной. Пока до сопок дойду, совсем посветлеет, и можно будет искать по следам.
Обо всем этом я узнал потом, когда познакомился с Гулей. А пока мы сидим у костра и пьём горячий пахучий чай после утомительной дороги. Нас много: пастухи, трое ученых-биологов, дети и жены оленеводов. Бригадир Афанасий Андреевич рассказывает о работе, лестно отзывается о студентах-практикантах из Магаданского сельскохозяйственного техникума. Особенно часто упоминает имя Гули, которая вот уже вторые сутки в тайге.
– Хорошая девушка, – говорит, он. – Олешка заболеет – чуть не плачет. Жалеет. В тайгу ходит оленей искать. Никого не боится. Смелая. Стадо пасёт. Не может без работы.
И тут сидящая рядом с бригадиром девушка не выдерживает. Кажется, она вот-вот заплачет. Это Лена, подруга и однокурсница Гули.
– Вернётся Гуля, – успокаивает ее бригадир. – Мы сейчас ещё троих пошлём искать.
– Знаю, что вернётся, – по-детски шмыгает носом Лена. – Я просто сильно соскучилась по ней.
И обращается ко мне, ведь я один не знаю Гулю:
– Она у нас самая храбрая. Хотя если на неё посмотришь, так, обыкновенная девчонка. Но с ней не страшно. В тёмные ночи мы боимся выйти из палатки и всегда зовём с собой Гулю. Она как надёжная охрана.
– Да, этот человек не подведёт ни в работе, ни в дружбе, – замечает зоотехник Николай.
И хотя все почти уверены, что с Гулей ничего не случится, искать её отправились не трое, а пятеро. Присоединились двое ученых. А в стойбище наступила настороженная тишина, даже малыши не прыгали, как обычно, вокруг яранг, не играли в прятки с лохматыми щенками. Не видно было и женщин. Лишь столетняя старуха уселась у входа в ярангу и устремила свой немигающий взгляд в сторону большой ложбины.
Ночью не спалось. Не мог уснуть и зоотехник, который лежал рядом со мной. Он несколько раз выходил из палатки, прислушивался и тихо возвращался.
– Беспокоюсь я за неё все-таки, – признался Николай. – Целые сутки лил дождь, стало быть, оленей нельзя было остановить. Дождь кончился – теперь ей надо сутки, чтобы вернуть животных обратно. Так что к завтрашнему вечеру она должна быть здесь. С отбившимися оленями.
Зоотехник снова вышел из палатки. И снова молча вернулся.
– Расскажите еще что-нибудь о Гуле.
– Вот я и говорю, – отозвался он, – что чувство ответственности у неё сильно развито. Видно, с малых лет воспитано. До девяти лет Гуля жила в детском доме. Вспоминает с благодарностью: там было лучше, чем потом дома, где она не чувствовала ни ласки, ни настоящей заботы. Не повезло ей с родителями.
Знала Гуля, что есть у нее где-то родной отец, да гордость не позволила разыскивать его, коль сам ею не интересуется. И приучилась она держаться ближе к школьным товарищам, учителям, почувствовала себя нужной людям.
В техникуме привязалась Гуля к своей классной руководительнице Инне Георгиевне. Сумел опытный педагог поддержать девушку в трудную минуту, расположить к себе, укрепить добрые чувства. И одним хорошим человеком стало на свете больше.
Весь день и всю ночь преследовала Гуля отколовшихся от стада оленей. Теперь она уже знала, что их около четырёхсот, хотя не видела пока ни одного. Отбившееся стадо передвигалось быстро, хаотично. Олени неслись вперед, и уже не пугали их дождь и переполох, а увлекал вперёд и вперёд запах свежих маслят и сыроежек. Он опьянял их настолько, что они потеряли, как выразилась Гуля, самую элементарную совесть.
Идти у нее уже не было сил. Бесполезно было надеяться, что олени прилягут отдохнуть. Поэтому лучше последовать их примеру – подкрепиться дарами тайги.
Гуля подошла к опушке редкого низкорослого леса, и место показалось ей знакомым. Она поняла, что олени ведут её по большому кругу. Это немного успокаивало – значит, они придут сюда через несколько часов. Правда, Гуля еще не представляла, как отсюда выбраться, в какую сторону идти. Но всё же можно сделать привал, разжечь костёр. Собака побежала за хозяйкой, когда она пошла в лес за дровами.
Никогда не испытывала Гуля такого удовольствия от еды, как в этот раз – горячие, только что снятые с огня, грибы таяли во рту. Прекрасный десерт получился из спелой, мясистой брусники.
Таким образом, Гуля пообедала, подсушила одежду, и сон навалился сладчайшей истомой. Засыпая, она думала об одном: только бы вышли вечером звёзды. Только бы звёзды…
– Идет! Идет Гуля! – громко и радостно закричала женщина, всё утро маячившая на берегу речки. Она приложила ещё раз к глазам бинокль и снова заголосила: – Гуля идет!
Все высыпали из яранг и помчались вниз по речке к большой долине. Тут началось такое, что не берусь описывать. Люди смеялись, кричали, целовали Гулю.
И вот эта смелая и сильная девушка подходит к костру. Следом – олени.
– Гуля! Хорошая Гуля. Давай чаю налью, – предлагает бригадир, не находя себе места от радости.
– Да я сама, – улыбается Гуля, садясь на бревно.
– Гуля, поешь мяса.
– Гуля, давай я сниму с тебя сапоги.
– Гуля, а мы уже плакали.
Оказывается, Гуля невысокого роста, просто, по-мальчишески одета, волосы подстрижены под горшок. Глянешь на неё – сразу прячет лицо, смущается. Вместо бойкости, что свойственно смелым людям, какая-то робость.
– Как же ты, бедная, выбралась сама? – спрашиваю у девушки.
– Очень просто. Просыпаюсь – над головой яркие звёзды. Вот и вывели они меня к стойбищу.
– Откуда ты знаешь, как ориентироваться по звёздам? – удивляемся мы.
– С детства, – смеется Гуля. – Я же мечтала об астрономии. У меня и сейчас есть карта небесного свода, путеводители всякие, книги. И до сих пор волнуюсь, когда читаю что-нибудь или слышу о других планетах.
– А как быть с ветеринарией?
– Она на меня тоже не в обиде. Своего добилась: я люблю эту работу.
Мы идем вслед за стадом. Оленей много. Вышагивают гордо, с высоко поднятыми головами. Я спрашиваю у девушки:
– А почему тебя зовут Гуля? Ведь ты Галина Гущина.
– Меня так зовут с самого детства. Еще в детдоме ребята дали мне это имя. Мне оно нравится.
Впереди, на склоне сопки, сверкает под солнечными лучами наледь.
– Ведь правда, наледь похожа на большой белый корабль? – замечает Гуля.
– Правда, – говорю я.
Тишина. Такая тишина, что можно услышать таёжную песню.
– Гуля, ты что-нибудь слышишь?
– Слышу! – обрадовалась Гуля. – Музыка какая-то… Она напоминает мне тихую летнюю ночь.
Я сам был пастухом и знаю, какие удивительные песни поёт тайга. Только это было давно, в детстве, и в таких краях, где цветов чуть ли не больше, чем травы. И вот здесь, на Колыме, я снова музыку таёжную услышал. И этим я обязан Гуле.
Свидание с Гизелой
(фэнтези)
Так всегда. Когда мне очень плохо, когда муторно на душе, когда опостылел родной город, в последнее время такой захламлённый, неумытый, раздрызганный, я спешу выбраться из него подальше в горы – в моё тайное давнее убежище, где я могу в полном одиночестве, в природной тиши отдышаться, успокоиться, хорошенько, без суеты подумать о том, как жить, а точнее – выжить в наше дикое, смутное время. Как снова собрать все свои душевные силы и всё же дописать свою неоконченную повесть?