Хождение Джоэниса

Отис пожурил меня за неблагодарность.

– Ты же слышал, что говорили охранники. Если бы о нашей счастливой судьбе узнали по всей стране, сюда ринулись бы сломя голову все остальные. Надо радоваться, что мы находимся здесь и что об этом чудесном местечке известно лишь избранным.

– Увы, сейчас ситуация меняется, – заметил заключённый-мексиканец. – Несмотря на то что правительство скрывает истину и представляет тюремное заключение как нечто такое, чего следует страшиться и избегать, люди потихоньку начинают узнавать правду.

– Это ставит правительство в затруднительное положение, – вставил другой мексиканец. – До сих пор тюрьмам никакой замены не нашли, хотя некоторое время собирались карать любое преступление смертной казнью. От этой идеи отказались, потому что сие пагубно отразилось бы на военном и промышленном потенциале государства. И поэтому до сих пор приходится посылать людей в тюрьму – в то единственное место, куда они и хотят попасть!

Все заключённые тут засмеялись, потому что, будучи преступниками, обожали парадоксы правосудия. А это казалось мне величайшим извращением – совершить преступление против общественного блага и получить в результате счастливое и обеспеченное существование.

Я чувствовал себя словно во сне, словно во власти ужасного кошмара, ведь мне нечего было возразить этим людям. Наконец в отчаянии я воскликнул:

– Возможно, вы свободны и живёте в наилучшем уголке земли, но у вас нет женщин!

Заключённые нервно захихикали, как будто я затронул щекотливую тему, а Отис спокойно сказал:

– Твои слова верны, у нас нет женщин. Однако это совершенно несущественно.

– Несущественно? – поразился я.

– Абсолютно, – подтвердил Отис. – Может быть, некоторые и ощущают поначалу определённое неудобство, но люди всегда приспосабливаются к окружающей обстановке. В конце концов, одни только женщины считают, что без них нельзя обойтись. Мы, мужчины, знаем, что это не так.

Все находящиеся в камере дружно и горячо выразили своё согласие.

– Настоящие мужчины, – продолжал Отис, – нуждаются лишь в обществе таких же мужчин. Если бы здесь был Буч, он объяснил бы это гораздо лучше; к великому сожалению его многочисленных друзей и поклонников, Буч лежит в лазарете с двойной грыжей. Он, безусловно, растолковал бы тебе, что жизнь в обществе невозможна без компромиссов. Когда компромиссы чересчур велики, мы называем это тиранией. Когда они незначительны и не требуют от нас особых усилий, как вот этот малосущественный вопрос о женщинах, мы называем это свободой. Помни, Дельгадо, совершенства нет ни в чём.

Больше я спорить не стал, но выразил желание покинуть тюрьму как можно скорее.

– Я устрою тебе побег сегодня вечером, – сказал Отис. – Пожалуй, это хорошо, что ты уходишь. Тюремная жизнь не для того, кто её не ценит.

Вечером, когда притушили свет, Лифт поднял одну из гранитных плит на полу камеры. Под ней был туннель. Поражённый, сбитый с толку, я оказался на улице города.