Модели времени в психоанализе

© Анна Зайцева, 2021

ISBN 978-5-0051-6039-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОГЛАВЛЕНИЕ

Раздел 1. Исследование категории времени в психоанализе

Глава 1. Исторический обзор: эволюция представлений о времени в психоанализе З. Фрейда

Глава 2. Характеристика психического времени: альтернативные точки зрения и современные воззрения

Глава 3. Научный контекст дискуссий о психическом времени: от биологии и психологии до философии

Глава 4. Интерпретация категории времени в рамках психоаналитической техники

Раздел 2. Другие темпоральные модели: категория времени в художественной литературе и литературоведении

Глава 1. Обзор основных концепций времени в литературоведении

Глава 2. Время во взаимосвязи с другими художественными категориями, такими как жанр, пространство, событие, нарратор…

Глава 3. Литературоведение и литературная критика: эволюция взглядов на художественное время

Глава 4. Сравнительный анализ категории времени в психоанализе и литературе

Выводы

Список литературы

Приложения

ВВЕДЕНИЕ

Тема времени в психоанализе редко оказывается главным фокусом исследования; среди работ, целиком посвященных этой теме, можно назвать всего 4—5, большинство из них иностранные и не все переведены на русский язык. При этом данная тема является одной из ключевых, вокруг нее строится психоаналитическая работа, конкретный подход к лечению пациентов. Цель данной книги – сделать исторический обзор того, как развивался подход ко времени в психоанализе, и шире – в психологии. Рассмотреть современные взгляды на этот вопрос, и отдельно сделать акцент на практическом применении этих взглядов.

Время – ключевой фактор, вокруг которого сконструировано человеческое сознание, восприятие и коммуникация. Особенности психического времени постоянно проявляются в психоаналитическом взаимодействии, но можно заметить их влияние и на другие сферы человеческой деятельности. Психологи не один раз пытались создавать ясные и эффективные модели представлений о времени, и мы рассмотрим эти попытки.

Раздел 1. Исследование категории времени в психоанализе

Исторический обзор: эволюция представлений о времени в психоанализе З. Фрейда

Основные представления и о психическом времени, и о времени как части психоаналитического сеттинга берут свое начало в работах З. Фрейда. Фактически все более поздние работы на эту тему являются диалогом с Фрейдом: либо глубоким погружением в затронутые им темы, либо критической позицией и отходом от фрейдистской модели.

С другой стороны, как замечает Андре Грин в книге, целиком посвященной проблеме времени в психоанализе, «Le Temps éclaté», психоаналитическая мысль всегда концентрировалась на теме пространства, изучая ее досконально и с разных аспектов; время же незаслуженно оставалось в стороне, оказываясь как бы побочным предметом обсуждения. Именно это оказалось причиной того, что в последующем психоаналитики зачастую отходили от глубины и сложности фрейдовских представлений о психическом времени, предлагая гораздо более ясные, но упрощенные модели.

Итак, впервые тема времени с психоаналитических позиций (или, точнее, допсихоаналитических, предваряющих психоанализ) звучит в «Исследованиях истерии» (Йозеф Брейер, Зигмунд Фрейд, 1895 г.). Рассуждая о механизме психической травмы, аффектах и истерических припадках Фрейд рисует перед нами образ застывшего момента времени. Этот временной феномен имеет следующие особенности:

– для психики он как «чужеродное тело», обособленное от других воспоминаний и ассоциативных связей

– в обычном состоянии сознания такой эпизод или не поддается припоминанию вообще, или крайне затруднителен для целостного воспоминания

– он проявляется и косвенно, и напрямую, патологически воздействуя на состояние субъекта

– больные «не располагают властью» над подобными воспоминаниями: эти воспоминания как будто живут своей собственной жизнью, хранятся в отдельной «капсуле», сохраняя необычайную живость и яркость; они не тускнеют со временем и каждый раз пробуждают необычайно интенсивные, заряженные аффекты

– этот временной отрезок не принадлежит полностью ни прошлому, ни настоящему: он повторяется снова и снова в припадках больного, как «галлюцинаторное изображение» определенного события

Таким образом, уже в этой ранней работе отмечены все основные характеристики «травматического времени»: его обособленность и неподконтрольность, болезненная яркость и живость воспоминаний, не теряющая актуальности со временем; бесконечный цикл повторения в разных формах. Этот цикл прекращается путем разблокирования «застывшего» аффекта и его отреагирования (пусть даже путем простого проговаривания, рассказа) и прокладыванием «путей к обычному сознанию» (что Фрейд в этот период предлагал делать путем легкого гипноза).

В работе «Исследования истерии» также впервые звучит идея сверхдетерминации, то есть множественной причинности/обусловленности какого-либо симптома. Это важная идея, касающаяся психического времени, которая будет развита в дальнейших работах.

В том же году Фрейд впервые употребляет созданный им термин «последействие» (немецкое Nachträglichkeit; французское après-coup). Этот неологизм возникает в так называемом «Черновике G», который представляет собой письмо Вильгельму Флиссу и посвящен меланхолии. Фрейд строит такую модель травмы, которую называют двухфазовой; в этой модели нет прямой связи между актуальным симптомом и вытесненным (забытым, подавленным) событием. По-настоящему травмирует не первичное событие само по себе, а события последующие, которые активируют память о первичной травме. Или, как это формулирует Айтен Юран, «Акценты в прошлом расставит будущее; только будущее определит степень значимости прошлого. Патогенное ядро, представляющее собой первичное ядро вытесненного, становится таковым лишь в последействии» [52].

Более того: можно сказать так, что в травме «виновно» воспоминание, которое вызывает к жизни первичный аффект, хранившийся глубоко в бессознательном. (Здесь мы опускаем все остальные факторы, влияющие на способность психики справиться с травматическим событием, концентрируясь только на проблеме психического времени; очевидно, что далеко не всегда первичное событие + последействие приводят к патологическим проявлениям, симптомам истерии или другим реакциям).

Позже Фрейд глобально переработал теорию травмы, обосновав в ней ключевую роль фантазий: чаще всего травмирует не исходная ситуация, а фантазии вокруг нее. И более того, многие пациенты осуществляют тот процесс, который позже был назван ретроспективным фантазированием: приписывают своему детству ложные события, которых никогда не происходило.

Следующий важный этап – 1899—1900, «Толкование сновидений». Здесь уже поднимается вопрос «сновидческого времени», «времени во сне» и его взаимосвязи с временем бодрствующего субъекта. Идея «в бессознательном нет времени» еще не озвучена во всей полноте и конкретике, но витает в воздухе. Фундаментальные положения Фрейда относительно сновидений таковы:

– сновидение содержит в себе явную и скрытую, латентную части

– на сновидение влияют как дневные впечатления повседневной жизни, так и бессознательные желания

– ослабевание цензуры позволяет вытесненному проявиться в сновидении; однако работа цензуры воздействует косвенным образом, искажая и зашифровывая послания бессознательного

– сновидение работает на 2 цели: охранять сон, поддерживая спящее состояние; показать человеку исполнение его бессознательного желания в образной, галлюцинаторной форме

– из-за этой комплексной цели содержание сновидения отличается сложной обусловленностью разных факторов

– в сновидении присутствует регрессия: «Раздражение протекает обратным путем. Вместо моторного конца аппарата оно устремляется к чувствующему и достигает наконец системы восприятия» [47, с.53], или иными словами «представление превращается обратно в чувственный образ, из которого оно когда-то составилось» [там же].

Исходя из вышесказанного, какие выводы можно сделать о времени внутри сновидения? Сон развивается как некая история, имеющая начало, развитие и завершение; цензура сновидения работает на то, чтобы в этом сне было хотя бы подобие сюжета – сюжета внешнего, более-менее логичного и прикрывающего собой латентное содержание.

Сон, с другой стороны, представляет собой «путешествие в прошлое» – к более архаичным (младенческим) способам восприятия действительности. Это не «временная», а «топическая» регрессия, то есть возвращение к потерявшим актуальность формам выражения, обратное путешествие из взрослого вербального мира в мир изображений.

С третьей, сновидение совершенно игнорирует линейную, хронологическую модель времени, свободно смешивает между собой какие угодно временные пласты, а точнее события, воспоминания из разных моментов времени. Во сне важна не реальная хронология, а ассоциации; поэтому два события из разных времен могут оказаться рядом и образовать логическую связь: «При психоанализе научаешься связь по времени заменять связью по существу» [47, с. 26] и «Логическую связь оно [сновидение] передает в форме одновременности» [47, с. 38]. Иначе отображается во сне и причинность: причина «изображается в виде предварительного сновидения» [47, с. 38], а следствие – в виде главной части; иногда они могут меняться местами, но суть остается прежней: главная часть сна описывает последствия чего-либо.

Фрейд называет один из процессов сновидения «переворачиванием» времени: сначала изображается конец события или некий вывод, а потом уже причина события или предпосылка для этого вывода. По мнению Фрейда, невозможно толковать сновидения, не учитывая этого механизма, служащего, по всей видимости, для затуманивания реального смысла.

В некотором смысле можно сказать, что в сновидении вообще нет будущего времени, как нет и прошедшего: есть только настоящее: будущее изображается «в форме настоящей ситуации с опущением «быть может», «вероятно». Впрочем, сновидение располагает своими способами обозначить, что оно отсылает спящего в период его детства, и делается это пространственным способом: «Лица и ландшафты представляются видимыми издалека, точно в конце длинной дороги или словно рассматриваемые в перевернутый бинокль» [47, с. 42]. Отдаленность по времени никак не может быть выражена во сне напрямую, но выражается символически, пространственной отдаленностью.

В этой же работе еще раз подчеркивается сверхдетерминация истерического симптома: он «детерминируется по крайней мере двояко, двумя желаниями, по одному из состоявших в конфликте систем» [47, с. 54] (то есть желанием бессознательным и желанием предсознательным).

В том же 1899 году выходит работа «О покрывающих воспоминаниях»; таким образом вводится новый термин, обозначающий совершенно незначительные (на первый взгляд) воспоминания, которые однако хранятся в памяти очень отчетливо и дают прекрасный результат при их проработке на анализе. Такое воспоминание «покрывает» нечто более важное и вытесненное, являясь как бы его представителем на более сознательном уровне; кроме такой отсылки к более важному содержанию, покрывающее воспоминание также обычно характеризуется механизмом сгущения.

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905 год) Фрейд впервые подробно обращается к линейному времени, отражающему биологическое (психосексуальное) развитие субъекта. Это наиболее простая и интуитивно понятная модель времени, отображающая жизненный путь как упорядоченный и предсказуемый процесс, разделенный на фазы. Эта тема будет еще яснее отображена в работе «Введение в психоанализ» (1917 год). Помимо самой по себе временной линии развития субъекта, в «Трех очерках» встречаются следующие ключевые темы, связанные с проблемой времени:

– забвение, «инфантильная амнезия», которая покрывает наиболее ранние сексуальные впечатления ребенка. По мнению Фрейда, в инфантильной амнезии кроется ключ к разгадке амнезии истерической: потому что там и там действуют одни и те же силы, стоящие за вытеснением

– перверсии как следствие сначала «фиксации инфантильных наклонностей», а потом регрессии к этим наклонностям из-за недоступности других путей сексуального влечения

– закономерности и роль случая в развитии индивида

Если самые ранние сексуальные впечатления в жизни ребенка оказываются покрыты забвением, это наилучшим образом объясняет концепцию последействия. Эти первые события не могут иметь значения сами по себе: нет той почвы, на которую они могли бы упасть и быть осмыслены и интегрированы. В таком раннем возрасте у младенца нет еще ни сексуальности как таковой, ни способности к вербализации, а значит, к запоминанию. Его психика представляет собой, по выражению Андре Грина, первичную матрицу. Однако события более позднего возраста – когда ребенок уже более осмысленно воспринимает мир и готов к сексуальным впечатлениям – попадают не в пустоту, а на эту подготовленную почву, оживляя следы, отзвуки тех самых первичных событий. С точки зрения времени это выглядит так, словно первичное событие не существует, пока не будет актуализировано более поздними; имеет значение не оно само по себе, но та форма, которую ему придадут более поздние впечатления. Таким образом, это событие парадоксальным образом осуществляется не в хронологический момент своего возникновения, а в некий будущий, непредсказуемый момент времени. Только там оно обретает смысл и значение.

Фрейд рассуждает также о «влиянии конституциональных и случайных факторов и их взаимоотношении» [48]; это очень интересная тема, имеющая непосредственное отношение к наиболее глубоким и философским вопросам психоанализа: обусловлена ли судьба индивида скорее врожденными, наследственными качествами, или больше «роком», злыми или счастливыми случайностями. Внимание ученых к факторам первого типа понятен из-за естественного стремления иметь твердую научную почву под ногами и находить закономерности развития. Фрейд, тем не менее, советует не переоценивать их значение; по его мнению, терапевтическая практика доказывает значимость именно случайных факторов. Особенно же важно отношение между первыми и вторыми: «между обоими имеется отношение кооперации, а не исключение. Конституциональный момент должен ждать переживания, которое способствует его проявлению. Случайный момент нуждается в поддержке конституции, чтобы оказать действие» [48].

Этот постулат имеет непосредственное значение для аналитической техники, так как в психоанализе всегда актуален вопрос: что именно мы ищем, к какому материалу двигаемся. Невозможно придавать всему материалу сеанса равное значение; следовательно, аналитик будет невольно выбирать из всей массы сведений некоторые, руководствуясь своей теоретической концепцией. Фрейд, таким образом, предлагает наиболее сложный путь: не упуская из вида врожденный фактор, искать те случайные, ключевые моменты биографии, которые сыграли роль «спускового крючка».

Анализ случая маленького Ганса (опубликован в 1909 году) вводит тему инфантильных сексуальных теорий, которые субъективны и являются сочетанием биологически детерминированных телесных данных с родительскими дискурсами. Вместе с другими наиболее ранними переживаниями эти инфантильные теории тоже покрываются амнезией, уходя в бессознательное. Это «семейная история секса», состоящая из 2 частей: первая повествует о сексуальности самого ребенка, а вторая о воображаемой сексуальной истории его родителей. Первая является фантасмагорическим повествованием об импульсах своего тела, вторая – плодом проекции (своих сексуальных ощущений на сексуальную жизнь родителей). Конечно, совсем отдельный вопрос – развитие этого «мифа»; как такой «семейный фольклор» влияет в дальнейшем на взросление индивида и образование симптома.

Логичным переходом следует далее переход к коллективным мифам – в книге «Тотем и табу», 1913 год. Как маленький мальчик фантазирует, строя гипотезы о своем происхождении, – так же фантазировали примитивные народы, на самом деле, проецируя состояние своей психики на окружающий объективный мир. С этой книги начинается та линия, которая уже не перестанет проявляться в работах Фрейда: коллективное и универсальное в противопоставлении индивидуальному и случайному, «скорее социально-историческое чем психобиологическое, скорее унаследованное чем приобретенное» [1, с. 33] (примечание: здесь и далее перевод цитат из А. Грина мой, А. С. Зайцева).

В 1911 году выходит ёмкая, но очень глубокая статья «Положения о двух принципах психического события»; здесь ставится вопрос о различиях между принципом удовольствия и принципом реальности, и одно из таких различий оказывается чисто временным. Если принцип удовольствия требует удовлетворения влечения прямо сейчас, немедленно, любыми средствами – в том числе галлюцинаторными, отказом от реальности и фантазированием, – принцип реальности также ставит своей целью удовлетворение субъекта, но более надежное и отсроченное. Здесь же есть интересное замечание об обращенности психического аппарата и в прошлое, и в будущее одновременно: задача внимания – исследовать внешний мир с тем, чтобы заранее знать возможные пути удовлетворения потребности к тому времени, как она появится. «Эта деятельность идет навстречу чувственным впечатлениям, вместо того чтобы ожидать их появления» [45, с. 17], то есть, можно сказать, это функция предугадывания, забегания вперед во времени. И напротив, психический аппарат ведет систему «зарубок», отметок, которая бы хранила информацию о такой деятельности, и это одна из функций памяти. В этой схеме, на наш взгляд, имплицитно подразумевается связь не только с будущим и прошедшим, но и с настоящим: внимание не может быть обращено ни к чему другому, как к непосредственному восприятию действительности, к «здесь и сейчас».

Фрейд оставляет открытым вопрос о развитии и пересечении во времени двух тенденций или двух психических сил – Я, стремящегося к удовольствию, и Я, стремящегося к реальности. Ответ на этот вопрос прояснил бы, почему невроз приобретает окончательную форму в определенный момент времени (учитывая, конечно, что предпосылки для его развития появляются гораздо раньше).

В 1914 году, в работе «Воспоминание, повторение, проработка» Фрейд подробно освещает важнейшую для психической реальности тему повторения. Это краткая работа, но предваряющая фундаментальный труд «По ту сторону принципа удовольствия» и содержащая в себе ключевые идеи:

– цель анализа – устранение изъянов в воспоминаниях

– забывание имеет разные формы; это как тотальная амнезия (прежде всего, детская), так и «разобщение связей, непонимание последствий и изолирование воспоминаний» [43]; то есть воспоминания теряют свой смысл, будучи вырванными из контекста

– навязчивое воспроизведение препятствует лечению, так как заменяет собой вспоминание забытого; с другой стороны, оно и есть особый «способ вспоминать»

– навязчивое воспроизведение проявляется и в отношении к аналитику (является частью трансфера)

– стремление пациента «действовать, вместо того чтобы вспоминать» может быть опасным в процессе лечения, приводя к опасности для здоровья или для жизни

– допущение трансфера, анализ сопротивления и его проработка помогают избавиться от навязчивого повторения, «отреагировав» тот аффект, который лежал в основе вытесненного материала.

В статье «Бессознательное» 1915 года наиболее ярко и отчетливо звучит мысль о том, что в бессознательном (или, иными словами, в системе Ubw) нет времени: процессы, происходящие там, никак не меняются с течением времени и вообще не имеют никакой связи с временной последовательностью. Система же Vbw (предсознательное) занята, помимо других задач, тем, что располагает представления во временном порядке.

«Печаль и меланхолия», 1916 год: Фрейд рассуждает об утраченном объекте, об объекте, который умер в реальном мире, или же «умер» для психики конкретного индивида, то есть утрачен в качестве объекта любви. Здесь можно говорить о том, что для бессознательного метафорическая смерть мало чем отличается от смерти реальной; в обоих случаях объект утерян, и психика будет предпринимать различные уловки, чтобы пережить эту потерю. С другой стороны, если в бессознательном нет представления о времени, там не может быть и представления о смерти, потере; значит, речь идет о какой-то еще инстанции, связанной с сознанием. А с другой стороны, «умерший» в реальности объект может прекрасно остаться существовать в бессознательном, и время может никак не влиять на его существование в таком качестве.

Самое удивительное в случае меланхолии в том, что непонятно, что именно утрачено; этого не помнит сам пациент, и это не может точно установить аналитик. Соответственно здесь всегда играет некую роль амнезия: либо на сам потерянный объект, либо на причину его особой ценности.

В связи с этой работой Фрейда важно подчеркнуть и другое: впервые на первый план выходит не бессознательное, не влечения, не какие-либо еще субъективные феномены, а объект, или шире – Другой. Андре Грин постулирует в этой связи вопрос: в какой степени связаны объект и время? В случае с меланхолией это достаточно понятно: потеря объекта побуждает меланхолика вернуться к «орально-канибалистической» (по выражению Абрахама) фиксации: поглощению, инкорпорированию воображаемого объекта внутри психики; это глубокая регрессия. В целом же вопрос соотношения объекта и времени субъекта, времени субъекта и времени Другого – отдельная тема, которая будет еще многократно поднята разными психоаналитиками и с разных ракурсов.

1920, «По ту сторону принципа удовольствия»: в этой работе Фрейд отходит от более ранней модели влечений, предполагавшей, что в человеке идет борьба между сексуальными влечениями и влечением к самосохранению. Навязчивое повторение, детскую игру с бесконечно повторяющимися сюжетами, явления переноса сложно объяснить исходя из той первой модели. Что заставляет психику постоянно обращаться к таким переживаниям, которые не имеют очевидного отношения ни к удовольствию, ни к самосохранению? Для объяснения этого механизма нужно предположить некую психическую силу, противоположную и удовольствию, и самосохранению: это влечение к смерти. Конечно, влечение к смерти не нужно понимать узко, как стремление к небытию или разрушению; скорее, это стремление к покою, комфорту, неизменности – в противоположность беспокойству и развитию: это «выражение инертности, свойственной органической жизни» [46, с. 261]. Травматическое переживание, не будучи переработанным, усвоенным, не превратившись в воспоминание, постоянно будоражит психику, порождая поток несвязанной психической энергии; такой поток, в свою очередь, выливается в действия – повторяющиеся и с виду бессмысленные, так как они приносят субъекту страдания.

Итак, в том, что касается концепции времени, в этой работе Фрейда есть 2 фундаментальные темы: дальнейшее исследование травмы и навязчивого повторения, которое в целом находится в русле более ранних работ; и принципиально новая тема, более глобальная и отчасти даже философская: человеческий путь как дуализм жизни и смерти, причем они являются неразрывными и зачастую участвуют вместе в одних и тех же процессах.

Наконец, еще одна значимая работа, в которой есть рассуждения о психическом времени, – это «Я и Оно» (1923 год). Здесь вновь идет речь об объектных отношениях, о том, что Я «содержит историю… объектных выборов» [49, с. 318]; причем наиболее значимы те идентификации с объектами, которые происходили в самые ранние годы, а самая значимая из них – идентификация с «отцом в личное доисторическое время» [49, с. 320]. Именно из этой первой идентификации формируются Идеал Я и позже Сверх-Я; в которых, по мнению Фрейда, оказывается отражено не только родительское влияние, но и универсальные черты, свойственные человеку как виду.

Концепция психического времени по Фрейду представляется наиболее полной и достоверной из всех моделей; тем более что многие психоаналитики не уделяли этому вопросу подробного внимания и оставляли в наследие лишь некоторые ремарки или дополнения, а не целостные временные модели. Поэтому в данной работе не будет подробного анализа альтернативных точек зрения; будет дан краткий обзор основных персоналий, оппозиционных Фрейду или добавивших важные нюансы в психоаналитический взгляд на психическое время.

Характеристика психического времени: альтернативные точки зрения и современные воззрения