У нас темно. Долгая ночь в Электрическом городе

Глава 3. Трехмесячный почетный работник

Вторая ночь, лишенная тягот усталости, прошла ужасно. Я лежал на кровати и прислушивался к каждому шороху в стенах мотеля. Ночная жизнь здания напоминала метроном со множеством интервалов и стрелок, каждая из которых вступает в свою очередь. Сначала в кране начинала капать вода, потом с крыши раздавались звуки, похожие на скрежет когтей, и в последнюю очередь подключались обертона шарканья мистера Баффина, который, судя по громкости, расхаживал прямо у меня под дверью. В напряжении я прислушивался к каждому щелчку и мышиному писку, и уставая от бдения, засыпал под утро. От недостатка сна в голове у меня все снова стало перемешиваться. Ситуация, в которую я попал, казалось, должна была разозлить или озадачить меня, и я даже постарался направить гнев на дядю с тетей за эту несправедливую ссылку, но понял, что мне все равно. День сейчас или ночь, темно на улице или светло, жив я или мертв, какая в сущности разница.

Индия сказала, что я привыкну жить в бесконечных сумерках, хотя мое зрение начнет портиться, а кожа станет пепельно-бледной. Вскоре у нас с Мэлоди на эту тему появилась несмешная шутка, выставляя вперед руку вместо приветствия, она серьезным тоном спрашивала:

– Яичная скорлупа или слоновая кость?

– Кость, ты в ширину вылитый слон.

Доминике не повезло совсем, ее от природы приятный кофейный оттенок кожи в сумерках выглядел серым, словно кожа мумии. Только Индия находила такие сложности исключительно с положительной стороны:

– «Ах, кто бы не желал проводить время в такой романтической фазе дня, как сумерки» – блаженно рассуждала она, пытаясь убедить меня в очаровании ночного плена.

Может быть это и звучало убедительно, не длись фаза сумерек всего пару часов и, если бы на смену ей не приходила тьма, навевающая депрессию и бессознательную тягу к убийствам. Спустя неделю я приноровился посещать ванную комнату с фонариком и щеткой в зубах, не отпрыгивая от каждой тени, выраставшей на стене. Спустя месяц хозяин мотеля перешел с энциклопедии про бабочек на справочник начинающего грибника, весь стол его был заставлен архипелагом слипшихся свечей, похожих на кривые зубы. Свет от лампочки над лестницей постепенно тускнел, пока не погас вовсе. Менять лампочку никто не стал.

Обжившись, я узнал, что каждый прибывший житель, если он селился в Центре, получал рабочее место и зарплату специальными фишками, которые котировались только в пределах Центра. Так Главная Башня ограничивала перемещения своих жителей, неофициально закрыв квартал от жителей прочих кварталов. По двойному тарифу, но фишки в Центре можно было купить, так что местным все равно приходилось косо наблюдать, как свалочники шныряют по их подворотням. Из других кварталов люди тоже обменивали фишки, покупали или даже крали, ведь только на фишки можно было купить «кофейные абонементы» и беззаботно сидеть при электрическом свете, представляя, вместо него ослепительную яркость и тепло солнца. В элитных районах даже были кафе, стилизованные под пляжи, но их быстро закрыли, потому что люди сидели там часами напролет, влазя в кредитные долги, а при попытках выдворить их из заведения, цеплялись за стулья и стволы пальм, восклицая на одном лишь им доступном языке бреда, что их несправедливо их пытаются выселить с райского острова. Грабежи бывали и среди своих, со стороны тех, кто всячески игнорировал любые попытки Центра дать им работу.

В центре занятости мне нашли работу в местном Парке Развлечений «Джеллилэнд». Каждые выходные сюда, словно огромная желейная масса, стекался город: люди чавкали и жаловались, промахивались мимо урн и издавали крики на частотах, которые принимают только совы. Иногда среди них сновали одинокие, мрачные дети, жующие липкую сладкую вату или сосущие красный леденец в форме сердца, они угрюмо смотрели на меня и растворялись в толпе прежде, чем ко мне приходило желание дать им подзатыльник. Длинными зигзагами горожане образовывали очереди к каруселям, лоткам с хот-догами, игровым автоматам, фургонам с мороженым, туалетам, пунктам обмена денег и абонементов, словом, ко всему, к чему можно было образовать очередь, и особенно ко мне. Уже как месяц я развлекался тем, что нажимал по несколько часов красную кнопку запуска и представлял, что взрываю себе мозги. Со стороны, конечно, это выглядело, будто я добросовестно привожу в действие огромную высотку, которая резко поднимает и опускает вниз орущих от страха людей. Этот аттракцион пользовался огромным спросом, он грохотал, как сумасшедший и как минимум раз за вечер, кого-то на нем тошнило, а бывало он вообще зависал в процессе, и мне приходилось механическим путем возвращать несчастных на землю. В один из таких дней мы с Индией стояли, наблюдая, как оранжевый цвет сменяет красный в радужном спектре, бегущем по рельсам американских горок:

– Думаешь, его видно из космоса? – угрюмо спросил я, обводя парк взглядом.

Флуоресцентный шатер над нами бурлил кислотными вспышкам, извергал из пастей американских горок веселье перемешанное со страхом. И что их заставляет приходить сюда? Со всех сторон люди визжали, стонали, смеялись, орали, словно принимали участие в соревновании на самый громкий звук. Может они приходят сюда за ощущением жизни? Хотят получить острый эмоциональный всплеск, перепугаться за собственную безопастность, ощутить хрупкость бытия, перед тем, как они спустятся с карусели, и как ни в чем не бывало, зажевав пучок сладкой ваты, пойдут пастись дальше среди сородичей.

«Вот это была бы терапия – размышлял я – прокатился с особенно зубодробительной горки и вот уже ты живчик, каких не видывал психотерапевтический кружок, выпускающий пациентов с отличием».

Но люди приходили сюда из банальной праздности, из желания получать от жизни только удовольствие. От недостатка в городе прочих развлечений и невыносимого чувства скуки, посетители «Джеллиленда» проводили все свои выходные за цепочкой к атракциону «Полет на Марс» или за игрой в «Дави – отшибло». Да и что собственно может решить один сеанс на карусели, когда психоаналитик подбирает ключи к твоему кошельку годами? Уж я-то их знаю.

– Кого-точно не видно из космоса, так это нас – ответила Индия, остервенело перекатывая в зубах жвачку.

Мы враждебно стояли перпендикулярно толпе и, словно космические рейнджеры, отбивали суррогатные атаки людского веселья. В этой мизантропии мне было комфортно опереться на плечо Индии и не испытывать стыда за столь неприятные чувства к коллегам по жилплощади. Да-да, в окуляре моего воображаемого бинокля планета Земля была чуть больше, чем под завязку укомплектованным муравейником, но чуть меньше, чем коммунальная квартира, где идет ожесточенная борьба за старшего по подъезду, полностью игнорируются правила общего распорядка, а на кухне все время что-то подгорает. Правда средней шкалы в этом бинокле тоже не было и все мои проблемы казались катастрофами космического масштаба, хотя с ними вполне мог справится муравей. Я стоял и смотрел на парочки, на семьи, на компании друзей и мне ужасно претило их показное счастье, их невыносимое отсутствие одиночества. Что за притворство, будто они не одиноки! Ведь как только они разойдутся, пелена торжественности спадет и ночь поглотит их. Ночь пожрет их мечты и доводы к счастью, они вспомнят о крышке гроба, посмотрят на скособоченную фигуру своей второй половины и, если они достаточно умны, то закономерно зададутся вопросом, как затащится куском целого в одноместный гроб? Нет, чтобы обеспечить деревянный запас своему генеалогическому древу со всеми его правнуками, внуками, детьми, родителями, хомяками, парочкой корги, паразитами в печени и жучками в меблировке, придется каждому члену этого цыганского табора посадить по дереву, а то и два, на случай рождения близнецов. Но гроб остается одноместным, ибо мы рождаемся одинокими и уходим такими же, и в обоих случаях вовсе не предстаем в мир во всей своей красе. К тому времени мы уже частично теряем себя, потому что ночь много лет питается нами.

После таких рабочих дней я всегда был в скверном расположении духа и приходил в себя, только после бутылки чего-нибудь крепкого. Ребята недоумевали почему.

«Ведь работа не такая сложная» – говорила Мэлоди, пока я залпом выпивал бутылку пива на спортивной площадке.

Работа не такая сложная, но я не знал, как объяснить им, что мне противно это сборище зевак. Меня раздражала беспечность толпы, они со смехом раскачивались вверх и вниз в пиратской лодке, а мой кулак начинал непроизвольно сжиматься. Как им удается вырвать из себя этот правдоподобный смех без антидепрессантов, на которых сижу я? Как они продолжают радоваться жизни, когда вокруг умирают их близкие. Я хотел так же и я завидовал, но это было не объяснимо компании малознакомых со мной людей. Они бы просто не поняли, так что я отшучивался небылицами о назойливом детском плаче и пролитых на меня коктейлях с содовой. Что, кстати, не было неправдой, а виноградную шипучку не так просто оттереть с белой футболки.

По будням я иногда помогал Геллерту на Стройке, вдвоем пилить и шлифовать было веселее. Потом по обычному маршруту мы сначала отправлялись на стадион, где до темноты соревновались в баскетбол, а потом шли в бар, коротать время до комендантского часа за дешевым алкоголем. Почти вся моя жизнь теперь проходила в затянутых дымом кафе и барах, и поначалу я был рад этому.

На выпивку в баре у ребят зачастую не хватало денег. Они и на этот раз заказали пол-литровые бокалы воды с клубничным сиропом.

– Я думал мы пришли сюда выпить – недовольно сказал я, вжимаясь в угол дивана.

– А мы и пришли – подмигнул Геллерт – жди фокус-покус.

Когда стаканы с бледно-розовой водой появились на столе, Геллерт сдвинулся ко мне, закрывая собой обзор с барной стойки, а Индия в это время достала из сумки шесть пузырьков с лекарствами. Они с Мэлоди проворно влили содержимое в воду.

– Спирт с мескалином – довольно прошептал мне на ухо Геллерт – перемешать, но не взбалтывать. Это рецепт нашего друга, Йохана.

– Кажется, вы его уже упоминали.

– Скользкий тип – покачала головой Доминика, проверяя, ровное ли количество спирта добавилось в воду.

– Он не так плох, временами – снисходительно сказала Мэлоди – надо бы тебя с ним познакомить.

Все подняли бокалы, я неопределенно посмотрел в свой.

– А где вы взяли спирт?

– В городе успешно процветает алкогольная и наркотическая промышленность – сказал Геллерт – оно и не удивительно. Поживи еще немного в темноте и сам поймешь почему.

– Нужно только знать, где взять – подмигнула Доминика – я работаю в Розовом квартале на поставках. Что спирт! Мы разносим по всему городу таблетки, а ведь посмотрев на меня, так и не скажешь, что наркотой торгую. Наши боссы поэтому девушек и используют.

Я осмотрел ее с ног до головы. Доминика была права, так и не скажешь, я бы приписал ей еще парочку незаконных профессий. Стоит только взглянуть в эти невинно-вымогающие глаза, сразу хочется потуже схватиться за кошелек.

– Так тебе вроде нельзя в Центре находиться.

– Мало ли что нельзя – пренебрежительно фыркнула она – взгляни на это – Доминика потрясла передо мной браслетом на руке – я в бронзовом статусе, перед этим браслетом открываются многие двери.

– Но не все – как будто в назидание ей ответил Геллерт.

– Не все – не стала спорить Доминика – но многие.

– Например, двери супермаркета – рассмеялась Индия – или лифта.

Мэлоди рассмеялась, подталкивая Индию.

– Ха-ха передразнила их Доминика посмотрим, как вы запоете, когда захотите попасть на какую-нибудь вечеринку.

Я не стал вдаваться в подробности их нелегальной жизни. Индия была права, лучше не соваться мне на неизвестные территории, пусть в Центре скучно, зато спокойно, безопасно и благополучно. И с меня хватит неприятностей, поживу вдоволь непримечательной жизнью будней рабочего в человеческом зоопарке. Я снова заглянул в стакан, по правде говоря, не лучшая идея смешивать мои таблетки с алкоголем, к тому же я никогда не пробовал мескалин, но сегодня мы вроде как отмечаем мой первый месяц в Электрическом городе, не хочется портить людям праздник.

– Добро пожаловать, полноправный член города – салютовала Индия.

– Добро пожаловать! – повторили остальные.

Я поморщился и выпил половину стакана.

– Разве вам никогда не хотелось убраться отсюда? – спустя некоторое время спросил я, коктейль уже начал действовать, я пребывал в сонливой и отвратной неге.

– Может и хотелось – просто ответил Геллерт – но ведь это невозможно.

– Да-да – раздраженно перебил я – поезд приходит в одну сторону, бла-бла-бла, но разве нельзя дойти пешком, скажем, по путям, найти ближайший населенный пункт, обойти лес.

– Кругом один лес – сказала Индия – и все, кто пытался пересечь его, не вернулись. Никто еще не покинул город.

Воцарилось молчание. Я бессильно вкинул руки и закрыл ими глаза. Не верилось, что до скончания дней мне придется провести жизнь в кромешном аду.

Наутро я ощутил страшную головную боль, и чтобы заглушить ее, влил в рот один из пузырьков, которыми меня снабдила меня. К кислому вкусу во рту прибавился горький, мне немного полегчало. Эта процедура уже стала привычной, сначала она приходилась на каждые выходные, потом перешла на будни. Я попытался вспомнить, какой сегодня день, но не смог, с тех пор, как я поселился в Электрическом городе, счет дням перестал иметь значение. Каждое утро было похоже на предыдущее, и пока в «Джеллилэнде» мне торжественно не вручили значок почетного трёхмесячного работника, я даже не знал, сколько провел здесь времени. Да и от самого утра осталось лишь одно название. Бледно-серая мгла, превращающаяся в сумерки, и вот уже не успел ты оглянуться, повсюду зажигаются неоновые огни – предвестники праздной жизни. Привычный день превратился в вечер, а вечер морфогенезировался в ночь. В свою очередь, ночь стала чем-то совершенно чужеродным и зловещим, она стала инопланетной слепотой, сквозь которую, сколько бы ты не моргал, не мог продраться. Всякий раз, ворочаясь без сна, я закрывал глаза и сосредотачивался на белых импульсах и оранжевых микроточках, которые двигались под ресницами – мирах, существующих лишь в пространстве век, и всякий раз, когда после я открывал глаза, мне казалось, что я ослеп.

Через эти три месяца мне наконец удалось прочувствовать на себе всю прелесть такой опции, как номер с окном. Занавеска вернулась на прежнее место, ей предстояло долгие месяцы взамен старой поглощать и копить новую пыль. Вид ночного города больше не завораживал меня, он пугал и вызывал панику.

Глава 4. Жизнедефицитный титул и наркотическая иерархия

Вся серость небесных туч, подобно ультрафиолету, постепенно всосалась в мое настроение, и вот уже, казавшиеся ранее веселыми, посиделки в баре превратились в надоевшую рутину, а сами заведения из загадочных злачных мест стали образом места, куда мне нужно пойти, потому что идти больше некуда. Поэтому, наплевав однажды на ежеутренние сборы в кафе, я решил поспать подольше, да и остался так на неделю, практически не вставая с кровати и подпитывая себя привезенными из дома таблетками успокоительного. Несколько раз мистер Баффин приходил поинтересоваться, не вызвать ли мне к двери катафалк, но заслышав из-за двери слабое отрицание, ворча уходил и больше меня не беспокоил. К несчастью, мои новые знакомые оказались куда настырнее и в воскресенье утром с критическим видом появились на пороге.

– Это нарушение частной собственности! – завопил я, увидев их в пустом проеме – мистер Баффин, незваные гости сломали дверь!!

– Спокойно, Бильбо – услышал я из темноты голос Геллерта – мистер Баффин дал нам ключи.

– Как дать мне ключи от прачечной, так он ими один заведует, дурацкий ключехранитель – проворчал я, спотыкаясь вставая с кровати – чего приперлись? – присев, я ощутил, что тело мое за время лежания неприятно закостенело, а голова неохотно держится на шее, мечтая оторваться и укатить куда подальше.

– Ты пропустил 7 завтраков – невозмутимо сообщил Геллерт – это карается наказанием.

– Ну давайте! – взъерепенился я – посадите меня в карцер, а то номера с окном мало!

Со стороны порога воцарилась задумчивая тишина, потом раздался голос Мэлоди. Ее увещевания были ловко запрятаны в мягкие, успокаивающие интонации:

– Оливер, пойдем прогуляемся, нам нужно тебе кое-что показать.

Кажется, вместе с парламентером они решили сменить и тактику. Верный расчёт, потому что кричать на Мэлоди, вопреки внутреннему гневу, мне не хотелось.

«Тайное оружие, чудесно!» – продолжал негодовать я.

– Мы будем ждать тебя в холле, не торопись – тени отступили во мрак коридора.

Первым моим порывом было желание закрыть дверь и подпереть ее изнутри шкафчиком, но на смену ему пришла необходимость покинуть этот номер и как можно скорее. Неделя, проведенная в одиночестве, как-то нездорово сказывалась на моих нервах, так что я наспех влез в одежду, умылся над раковиной и вальяжно спустился вниз, показывая всем своим видом, что делаю им редкой частоты одолжение.

– Выглядишь не очень – бросила Индия.

Я нервно провел рукой по волосам, пытаясь их примять. Мое без повода раздутое самомнение споткнулось, упало и неловко растянулось под ногами ожидающих.

– Свежий воздух пойдет тебе на пользу – сказала Мэлоди, поддталкивая меня к выходу.

Чтобы развеять мой депрессивный настрой, ребята привели меня в самое интересное по здешним меркам место – обшарпанный скейтпарк за спортивным стадионом. Окольными путями сюда часто пробирался народ со Свалки, убивая время, они часами катались на досках, соревнуясь в виртуозности трюков. По вечерам, когда температура снижалась, скейтпарк заполняли торговцы наркотиками – кроты, прозванные так за образованный ими под землей дискотечный наркокартель. Кроты толкали таблетки, разводили костры в ржавых промышленных бочках и обменивались новостями, рассказывая друг другу кто из знакомых помер на прошлой неделе. Почти английский вечер за вистом в клубе дома престарелых.

Несмотря на неказистую обстановку, место произвело на меня впечатление. По грязному бетону парни всех возрастов с азартом катались на досках, переворачивались в воздухе и выделывали виражи, на первый взгляд несовместимые с законами физики.

– Хочешь попробовать? – загадочно спросил Геллерт.

Я наблюдал, как один из парней, подпрыгнув, перевернулся вместе со скейтом в воздухе, это вселяло воодущевление. Моя физическая подготовка не могла себе такого позволить, но я был слишком впечатлен, чтобы отказаться и не проверить собственные силы.

– Почему нет – непринужденно ответил я, принимая из рук Геллерта никогда не видавшую хорошей жизни доску.

Ощутив этот незнакомый объект в руках, я задумался над тем, кто же черт возьми будет соскребать меня с бетона. Осторожно, но сильно оттолкнувшись от бетонного покрытия, я покатил в направлении к неминуемой и позорной смерти. К удивлению, я проехал гораздо дольше, чем рассчитывал, поэтому продолжая испытывать судьбу, снова оттолкнулся, подъехал к маленькой горке и стараясь вцепиться ногами в поверхность скейта, скатился вниз.

– А ты хорош – присвистнула подошедшая Доминика – природный баланс, а?

Я усмехнулся:

– Ага, балансирую между дценом и истерикой с семи лет.

– Йойо умрет от зависти, когда это увидит – восхищенно сказала Мэлоди.

– Я всего лишь проехал пару метров – смутившись, ответил я – к тому же, судя по вашим рассказам этот Йохан – крутой парень, а?

– О да – ответил Геллерт – и покоряет только крутые вершины, первый раз встав на доску, ЙоЙо решил спуститься с самой высокой горки прямо в жаркие объятия с землей, хорошо, что обошлось без сломанного позвоночника. Для первого раза весьма неплохо – похвалил меня он – и, кстати, не упоминай при Йохане этот случай, еще спустит тебя с горки.

– Не буду – рассмеялся я – ладно, ваш план сработал – претворно недовольно добавил я – мое настроение улучшилось.

– Идемте – махнула рукой Индия – отпразднуем это! Заодно познакомим тебя с Йоханом, ребята шепнули мне, что он в Центре, наверняка зависает в «Мэйфлауэре».

Мы только успели переступить порог бара, как от стойки раздался ершистый зов:

– Йбшир-Шропшир! Какая встреча!

Я выглянул из-за плеча Геллерта, навстречу нам широкой походкой шел во весь рот улыбающийся парень, волосы у него на висках были сбриты, а посередине головы торчал блондинистый чуб. Шея и руки у него были в татуировках, джинсовый жилет, надетый на голое тело украшали бесчисленные цыпочки, шипы и дыры.

«Точно Йохан» – решил я.

– Он так шутит, потому что тут серо и уныло как в Лондоне – прошептала мне на ухо Мэлоди – точнее, по словам Йо, еще хуже, чем в Лондоне, он из Англии.

Я подумал, что мне стоит поблагодарить Мэлли при случае, ведь она была единственным человеком, который вводил меня в курс дела, пока остальные как будто нарочно отмалчивались. На левой руке Йохана я сразу заприметил увесистый кастет, с которым вовсе не вязалась его открытая и дружелюбная улыбка. Хотя у каждого на счет безопасности были свои изобретения, так как ходить возле некоторых районов было небезопасно. Мэлоди, отправляясь вечером гулять, всегда надевала самодельные джинсы, на колени которых были пришиты разнокалиберные пуговицы вперемешку с кнопками и шипами. «Главное ударить в незащищенное место» – утверждала она.

Геллерт на обеих руках носил по перстню: на одном были выточены его инициалы, а другое имело заостренные бороздки, ими можно было порезать обидчика. Наличие загадочного «бронзового статуса» давало Доминике некий гарант безопасности, но на всякий случай она носила в сапоге допотопную бритву, и та пока ни разу не подвела хозяйку, оказав немало полезных услуг: от раскатывания порошковых дорожек до срезания уголков с упаковок растворимого кофе. Один я шастал безоружным, полагаясь на помощь остальных. Индия также заявляла, что не нуждается в смехотворных игрушках гангстеров, но ее и без этого побаивались окружающие. Вооруженные хоть чем-то, мы чувствовали себя защищенными, но самым действенным способом оставалось бегство. Лучше всех в этом был подкован Геллерт, он знал не только скрытые от глаз подворотни и заброшенные здания в Центральной части города, но мог к тому же провести всех через покинутые поселения и местность возле леса, поэтому Геллерт почти всегда выбирался из передряг невредимым, хотя по его подсчетам уже должен был лишиться глаз, половины ребер и даже селезенки. С этим была связана одна веселая история. Один из его знакомых, перебрав однажды, пытаясь открыть банку с супом, заявил, что неплохо было бы узнать, какова на вкус человеческая селезенка. Геллерт чуть ума не лишился от смеха, когда увидел, что вместо ножа по забавной случайности тот достал из-за пазухи скальпель. Дегустация в тот вечер не состоялась, но того парня, получившего кличку Бакалейщик, Геллерт обходил с тех пор стороной даже трезвого.