У нас темно. Долгая ночь в Электрическом городе

«Значит в нем что-то разладилось! – торжествующе подумал я – Какая досада».

Ни с кем не советуясь, наперекор возмущенной толпе я прикрыл свою развлекательную палатку и направился в сторону водяных горок.

– Перерыв десять минут по техническим причинам – бросил я посетителям – вы же не хотите случайно улететь на этой штуковине в космос – крикнул я самым возмущенным.

Быстро продвигаясь между зеваками, сокращая путь через служебные выходы, я добрался до комплекса горок «Осьминожица» – нелепого строения из восьми больших, средних и маленьких горок в цветах шевелюрных оттенков бабушек за семьдесят.

– Что тут у вас творится? – претворяясь администратором, без церемоний спросил я.

Стоявший рядом паренек из персонала затравленно посмотрел на меня и отвернулся обратно в сторону горок, как будто даже не услышав. Я проследил за его взглядом и тут же пожалел, что пришел. Первой я увидел белую простынь, накинутую на носилки. В память тут же врезался похожий фрагмент воспоминаний прошлого, словно зажеванная фотопленка, мозг подсовывал мне двойную экспозицию из разных временных отрезков: вот я смотрю, как бригада рабочих тащит носилки, с которых свисает бледная рука, и тут же я вижу два белых покрывала, лежащих бок о бок в морге, справедливости ради, меня тогда тоже никто не приглашал. Без разрешения я проскочил в морг вслед за дядей, пришедшим опознавать тела. Тетю скрутил сильный припадок и оставить меня было не с кем, а следить за мной и одновременно за своими нервами дядя не мог. Так что прямо из коридора, проскочив мимо дежурных, я забежал следом, надеясь увидеть родителей, я не верил, что они «куда-то уехали». То, что я увидел навсегда отпечаталось на документах моего будущего – опека и переезд к ближайшим родственникам. Диджей моего несчастного сознания постепенно стал подключать к реальности звук: я услышал детский истерический плач и приметил группку школьниц в полотенцах и купальниках, которым администраторша судорожно подносила нашатырь, на заднем плане уже знакомые мне два парня оцепляли желтой лентой закрытую и закрученную ракушкой розовую горку.

«И откуда только у нас взялась эта лента?» – невпопад подумал я, бодрым шагом возвращаясь на свое место. Никто меня тут не видел и меня никогда здесь не было.

Вернувшись после смены в номер, я методично умылся, почистил зубы, высыпал остатки таблеток в ладонь, запил водой и выбросил пустую склянку в мусорное ведро.

– Вчера у вас в парке нашли труп – вместо приветствия выдала Индия, держа перед собой газету.

«Проза жизни» прочел я название на обороте.

– У вас тут и газеты печатают – удивленно ответил я, пытаясь скрыться от ответа.

– Ты ничего не слышал? – повторила она.

– Нет, а что? – я виновато обмакнул в кофе пончик.

Этого я и опасался – ежедневный опрос свежих сплетен: кто и когда умер, сколько дней разлагался, какая предположительно была причина смерти. Брр. Вместо описаний я с удовольствием посоветовал бы им взглянуть на реальные трупы, но к сожалению, и врагу такого не пожелаю, а они к тому же тут мои единственные, так называемые друзья.

– Это Бетани Оукли – сказала Доминика, появляясь в дверях кафе, в руке она держала индентичную Индиной газету – та что с плаката, трупу около двух дней.

– Приятного мне аппетита – пробормотал я себе под нос.

– Что с ней случилось? – жалостливым тоном, но не без доли любопытства спросила Мэлоди.

– Похоже застряла в трубе, Бэтти Рид первой вчера скатилась с этой горки и… обнаружила её.

– То есть девочка въехала в разлагающееся тело? – зачем-то уточнила Индия.

– Прощай пирожное – вздохнул я, с омерзением отставляя тарелку – должно быть ты было очень вкусным.

– Бэтти оказали помощь и накачали успокоительными.

– А, хорошо – шмыгнула носом Индия – дети в этом возрасте быстро все забывают.

– Ну да, ну да – уверенный, что меня никто не слышет, поддакнул я.

Доминика со скепсисом посмотрела на Индию.

– Что? – уставилась та на нас.

– Ничего – бесстрастно ответил я, заслоняясь от нее добавкой кофе.

– Дети не забывают.

Индия пожала плечами и продолжила:

– Как она могла застрять в трубе? Горки закрывали на ремонт?

Рыжая голова снова обернулась в мою сторону.

– Я работаю в отделе наземных аттракционов – лениво ответил я – а не подводных.

При этом я вернул обратно на тарелку пирожное и принялся отколупывать от него безвкусный на вид ромашковый цветочек.

«Если вдуматься – размышлял я – парк развлечений почти идеальное место для убийства. Черт знает кто может прятаться за мехом того огромного желтого зайца, который зазывает тебя покататься в зачарованном лесу, и не кричит ли кто-то от ужаса, пока толпа вопит от страха на американских горках? А сколько неправдоподобных фотороботов могут составить все желающие, жующие горячие хот-доги, волонтеры. Да, парк развлечений мог бы быть отличным местом для убийства, в конце концов однажды здесь померла вся моя радость к жизни, а это уже прецедент».

– Наверное, закрыли на чистку – решила Мэлоди.

– И не заметили? – не согласилась Доминика.

– Может кто-то толкнул ее, нельзя же так неудачно съехать.

– К тому же с наступлением сильной темноты горки закрывают.

– Разумнее было бы не открывать их вовсе, в темноте легко убиться.

– Эти аттракционы пользуются большой популярностью, все жалобы на несчастные случаи администрация города отклоняет – сказала Индия – этот спишут туда же.

– Ужасная смерть – сказала Мэлоди хриплым голосом, несколько минут назад она подавилась крошками от вафель.

– Халатность – фыркнула Доминика, откусывая яблоко.

– Нет, демократия – вздохнула Индия – каждый сам принимает ответственность за пользование аттракционами при недостаточном освещении, Башня издала этот указ сразу после первого несчастного случая.

– А когда Геллерт придет? – перебил их я.

– Не придет, мы договорились встретиться вечером на вечеринке.

Я горестно вздохнул, тема разговора меня нисколько не вдохновляла.

– Трое пропавших и два трупа за месяц – подсчитала Мэлоди, увидев непонимание на лицах она пояснила – Девон Роуз нашли полусоженной за мусоркой у «Гвидо», Сэм и Сьюзи Крокетт не нашли до сих пор, и Розмари как будто бы тоже пропала… – конец фразы Мэлоди невнятно сжевала, погрузившись в размышления о долгом отсутствии подруги.

– Дело двойняшек закроют – уверенно заявила Индия – их вещи не нашли, очередная ничем не увенчавшаяся попытка покинуть город.

– А если у нас завелся маньяк? – с сомнением спросила Доминика – люди стали дохнуть на удивление быстрее, а нумизматы ни при чем, и это настораживает.

– Не похоже на маньяка – тоже решил я поделиться наблюдениями – слишком разные случаи.

– Но все тела были искалеченны, лицо Девон как будто сожгли кислотой, такое мог сотворить исключительно псих.

– Ха, значит под подозрением весь город.

– Думаете стоит объявить Розмари в розыск?

– Держись подальше от полиции – бескомпромисным тоном ответила Доминика – тебя же первую объявят виноватой, не посмотрят на твой вид девочки-одуванчика.

– Это точно – ответила Индия – полиция не станет разбираться, чем больше подозрительных лиц они поймают, тем будет лучше для отчетности.

– Что тогда делать?

– Ждать, может Розмари еще появится.

Такой ответ не слишком успокоил Мэлоди, она в нерешительности кусала губы.

– Даже не думай – увещевала ее Доминика – мы не будем выкупать тебя из- за решетки.

Эта ободряющая фраза все-таки заставила Мэлоди вступить на путь ожидания. И правильно, ведь, по-моему, ожидать стоило худшего, по крайней мере этот город пока не давал мне причин убедиться в обратном. Я закончил с кофе и стал бездумно размешивать ложкой муть в стакане. «Загадочные исчезновения и убийства, и никаких путей покинуть город – прекрасное начало для нового старта».

К вечеру мы встретились с Геллертом и пошли на заявленную вечеринку.

– Особо не обольщайся – предупредил он – за Центром все гораздо темнее, в прямом смысле.

Свернув с площади, мы направились по дороге, ведущей от скейтпарка к темным очертаниям трех высоких зданий. Доминика предупредила, что опоздает, так что мы двинули без нее. Я плелся в меланхоличном настроении, а вот ребята наоборот предвкушали веселый вечер. Они даже принарядились в какие-то самодельные костюмы, которыми их снабжала Мэлоди. На Индии было плохо скроенное кожаное кимоно с воротником под мех кролика, Геллерт красовался в изъеденном дыроколом жилете с цветочной подкладкой, так что узор проглядывал через дырки, а сама кутюрье оделась во что-то вроде перевернутых на манер рубашки джинс.

«Слава Богу, это никогда не войдет в моду» – подумал я.

Казалось, первый выход за пределы Центра должен был меня впечатлить, но окружающий пейзаж больше угнетал, в полной мере оправдывая убогость периферии. По дороге тянулись неприветливые участки, огороженные металлическим сетчатым забором, за ними скрывались заброшенные автомастерские. Во дворах валялись ни на что негодные запчасти и изрезанные шины, а возле проржавевших трейлеров хаотично лежало всякое барахло: старые бачки от унитазов, поломанные куклы барби, жестянки из-под супа, сигаретные пачки и телефонные трубки без проводов. Из одного такого трейлера невидимой тенью выплыл дряхлый мужик со склоченной седой бородой, сверкнув в темноте безумными глазами, при виде нас, он убежал в кусты. Пустующие участки были превращены в свалки мусора, от них на весь квартал разило ужасным запахом разложения. Редко где на пути нам встретился рабочий фонарь, почти все были разбиты и исписаны, хотя выглядели еще новыми, одним словом, тягостное впечатление производило это место, как будто из него высосали всю жизнь и, если бы не доносившийся издалека грохот хэви-металла, можно было бы принять его за пустыню мертвых.

Обойдя несколько пыльных пустых магазинов с разбитыми стеклами, мы свернули в неосвещенный двор и достали фонари. Отодвинув доски из кучи хлама, Геллерт постучал в спрятанную за ними металлическую дверь. Открыв прорезь на уровне глаз, щеколда отодвинулась, туда продемонстрировал свое лицо Геллерт. Щеколда тут же закрылась, заскрипел замок, тяжелая дверь с невыносимым протяжным скрипом отворилась внутрь черной дыры, оттуда поянуло сыростью и чем-то химическим.

«Прямо как в кино» – замечтался я, в предвкушении шагая в темноту.

По узким катакомбам, высвечивая путь фонариками, мы осторожно спустились вниз. Стены были исписаны выцветшими граффити, поверх рисунков тянулись ржавые трубы с вентилями, из которых шипела и клокотала вода. Кроме плеска капель и стука наших шагов, из темноты иногда доносило хаотичный визгливый крик, от этого мне казалось, что мы спускаемся в нацистскую пыточную для допроса. К концу пути каменные ступени развалились, пришлось опереться о шершавую и склизкую стену, чтобы не упасть. Геллерт, шедший впереди всех, нес в руках большую флуоресцентную лампу, на которую слетались бестелесные мотыльки – единственные прекрасные здесь замеченные создания ночи. Наконец, по стенам, словно рев троллей, стал прорываться звук демонического техно. Индия, заслышав его, посмотрела на меня и азартно улыбнулась. Мы вступили в самое пекло вечеринки, но из-за плотно висящего в воздухе дыма ничего не могли разглядеть, один свет стробоскопа вырывал из дыма конечности, которые то замирали, то ускорялись, схваченные световой судорогой.

Мэлоди, ухватив меня за руку, повела нас в глубину зала, дым плотной стеной замкнулся за спинами. Какой-то парень протянул нам по больничной плошке синей жидкости, на дне которой плавало несколько таблеток. Мэлоди ловким движением закинула их в рот и улыбнулась мне, приглашая сделать то же самое. Я колебался, гадая, какой эффект может оказать это снадобье, но вспомнив свисающую из-под простыни руку и пустую склянку на дне мусорной корзины, решил избавиться от обоих воспоминаний – пстой стаканчик вернулся на поднос.

Гости вечеринки опирались о стены, лежали на полу, сидели в позе лотоса, стояли пошатываясь, и все явно ловили приход. Некоторые вдыхали голубой дым из прозрачных полых трубок, этот дым и висел в воздухе, отделяя зазеркалье от реальности. Доминика объяснила мне, что это один из самых дорогих наркотиков в городе – нумизмат, стоит одну монету мелкого наименования. Монеты потом сбывали азиатской мафии, которой было запрещено появляться на территории Центра, а именно в Центре и по заброшенным территориям к северу от него было богатое месторождение: форинты, центы, франки, кроны, медяки, не представляющие больше денежной ценности. От их стоимости остался лишь металл, его мафия собирала, сортировала и переплавляла для собственных нужд. Естественно, с годами запасы обнищавшей экономики начали истощаться, монеты находились с трудом, добычу начали перепродавать на черном рынке в три раза дороже. Охотники за металлами, наркоманы и просто безработные рыскали по городу с металлоискателями собственной сборки в надежде найти одинокий дублон и жить на него целый месяц. Это было сродни второму пришествию Золотой Лихорадки, существовали целые группировки Сталкеров, которые не искали монеты сами, а выслеживали охотников и жестоко отбирали у тех добычу. Ради безопасности охотникам тоже пришлось объединиться в группы, и когда банды сталкивались, конфликт никогда не заканчивался миром – дележ переходил в поножовщину. Сама по себе бедность не порок, но ее редко посещает добродетель, и в большинстве случаев, дармовая выручка обходится беднякам за чужой счет.

Потолкавшись в толпе под бодрый трек, я отошел от безумствующих и присел в конце зала. В неоновом свете у людей в подвале были непропорционально длинные руки, они походили на гигантских пауков, лапы которых перекрывали пути к отступлению. Эта толпа вызывала у меня отторжение, но я все равно остался и попробовал все, что они могли мне предложить: редкий дым из полых трубок; взрывающийся порошок, от которого немеет язык; упаковку радужных капсул, из которых мне досталась оранжевая кроха со вкусом апельсина и параноидального бреда и, наконец, четверть кубической таблетки, эффект которой местные умельцы смогли увеличить до 112 часов. Где-то играла музыка, люди смеялись, а я не знал из-за чего, но смеялся вместе с ними. Я был зажат в слипшейся толпе, ее искусственное веселье и грохочащая мухзыка лились в меня, заполняя пустоту. Время замерло. Я оглянулся: Геллерт чувствовал себя в своей атмосфере, с каким-то типом они глупо смеялись и выпускали дым через ноздри. Поодаль, Индия и Доминика тоже смеялись и мне показалось, что их зубы постепенно множатся, становясь похожими на стаю акул. Стены начали оплавляться, сползая вниз точно плавленный воск. И тут внезапно все мое веселье сошло на нет. Музыка превратилась в гул, я как будто был заперт за толстым стеклом, всматривался в мутные силуэты по ту сторону, но в очертаниях не мог различить ни одного человека. Звук перешел на невыносимый скрип, как-будто где-то одновременно точили тысячу топоров и пил. Я в ужасе закрыл уши. Все заполонило дымом, а я был один. Остался один, выкинутый за борт общей стратосферы. Еще немного и они перережут мне кислородный шланг. У меня возникло странное ощущение, казалось, что в этот момент жизнь замкнулась на спирали. Все это спираль, а я разворачиваюсь вместе с миром, опоясываю круги вокруг вечности, которая тоже представляет собой спираль, туда и обратно. Тени преследовали меня, охотились за мной, горбясь, я пробивался сквозь толщу людей, боясь прикоснуться к ним. Я попытался прикоснуться к ним, но руки просочились через плоть. Эти люди больше не принадлежали моей реальности. Больше не существовало реальности. Только неразумная огромная пустота, бессознательная коллективная иллюзия из тел.

– Иди на огонек, иди на огонек – услышал я тихий голос.

Я помнил только обрывочные эпизоды, в голове все продолжало двигаться, во рту было сухо.

– Иди на огонек – повторял кто-то.

Я принял вертикальное положение и увидел крохотное пламя от спички, слабо виднеющаяся в этом свете, ко мне тянулась рука. От неожиданности я отпрянул, но увидел знакомую татуировку – ко мне тянулась рука спасения в лице Геллерта. На ощупь я пополз в его сторону. Геллерт тряс лампочку, пытаясь добыть немного света, затем, не произнося ни звука, он велел следовать за ним. Я осторожно крался по его следам, боясь на кого-нибудь наступить. Мы остановились, Геллерт наклонился над чьим-то телом и пальцами раскрыл лежащему один глаз, направив слабый свет лампы на зрачок. Так же быстро он разжал пальцы и проделал эту же процедуру с другим человеком, тот закрылся руками, прячась. Мы переходили от одного тела к другому. Паника, засевшая у меня где-то в желудке, поднималась к горлу – зрачки многих людей не реагировали на свет. Я затрясся от ужаса, осознавая, что нахожусь в комнате, состоящей на треть из трупов. Я заозирался по сторонам, в темноте ничего не было видно, но я почти в обморочном состоянии был готов уворачиваться от хладных, тянущих свои лапы, тел. Геллерт нашел того, кого искал, хоть Мэлоди и не подавала признаков жизни, ее зрачки сузились от света. Гел отдал мне лампу и взвалил девушку на руки, в беззвучном жесте я понял, что надо искать остальных. Рыжие волосы Индии я нашел в конце коридора, нечаянно на них наступив. Индия, свесившись, лежала поперек сидящей Доминики, а Доминика выронила ее голову и отчаяяно пыталась одной рукой прикурить.

– Нужно уходить – сказал Геллерт, тряся Доминику за плечо – сама идти сможешь?

Она медленно кивнула, и я помог ей подняться, Индию тоже пришлось тащить на руках. Геллерт повел нас к выходу. Я еле поспевал за ним, попеременно смотря под ноги и отодвигая волосы Индии, закрывавшие мне обзор. От коридоров уходило множество коридорчиков, я боялся свернуть не туда и остаться в этом потустороннем лабиринте.

«Какое счастье, что Геллерт в сознании» – я периодически оборачивался и следил, идет ли за нами Доминика.

Пройдя несколько пролетов, я подумал, что неплохо было бы уже где-нибудь забрезжить свету, но с сожалением вспомнил, что никакого света тут нет. Вдалеке послышались возня и крики, инстинкты мои были в боевой готовности и только ждали момента, чтобы разродится нервной истерикой. Геллерт выругался и прокричал, не оборачиваясь:

– Облава уже началась! Слышишь сирены? Они вынесут трупы, а остальных повяжут! Нужно ускориться!

«Ускориться, легко ему говорить» – думал я, по два раза проверяя ногой землю, часть ее как будто бы растворялась под каждым моим шагом.

Крики стали громче, мне казалось, что из коридора к нам мчится стая адских гончих псов. Топот приближался, от стен отлетали команды «быстрее» и «хватайте», но мне слышался только прерывистый злобный лай. Я вжал голову в плечи, пытаясь спрятаться.

«Хорошо быть черепахой» – не очень кстати решил я, уставившись на руку и пытаясь превратить ее в черепашью лапу.

Геллерт в это время остановился перед ржавой лестницей, ведущей к люку в потолке. Он уложил отключенное тело Мэлоди на землю, вскарабкался вверх и откинул крышку. Я ждал, и я увидел, как из дыры в потолке заструилось чудесное золотое сияние, можно сказать круговой портал в Элизиум, который спасет нас от цепных псов Тартара. С потолка не заструилось ничего, ни звездочки, ни лучика, ни крохотного огонька от папиросы проходимца, мы все еще были в Тартаре, но видение было настолько сильным, что я мог учуять цветочный запах с полей самого Парижа. Геллерт подтолкнул меня в бок и видение рассыпалось. Плохо чувствуя руки, я подал ему Индию, затем помог втащить Мэлоди.

– Черепашки ниндзя жили в канализации – вяло проговорил я, зависнув на пол пути к лестнице – Гел-л-лерт, тебе не кажется, что это похоже на канализацию? Где же черепашки…

– Забирайся же, ну! – кричал Геллерт сверху, пытаясь дотянуться до меня рукой.

Уже с внешней стороны люка он протягивал руку Доминике, когда мы услышали приближающийся бег. Моему сердцу неожиданно стало тесно в грудной клетке, оно забилось как ненормальное, стремясь выбраться. Гел все еще втягивал Доминику, а я уже начал карабкаться вслед за ней. Прямо за спиной я слышал тяжелое дыхание и скрежетание челюстей. Забыв, как дышать, я резко подтянулся на руках к верхним ступеням, откуда за шиворот Геллерт втащил меня на улицу. Крышкой люка мы прижали тянущиеся из-под земли руки и поверх свалили груду камней, лежащих здесь на всякий случай. Снизу послышались ругательства, псы решили попробовать выломать крышку, груда камней затряслась, но пока не двигалась с места. Геллерт развернулся и пару раз несильно ударил меня по лицу.

– За что?! – как мне казалось заорал я, хотя фраза выходила изо рта не меньше пятнадцати секунд.

– Что у тебя за приход такой, ты очень невовремя ничерта не соображаешь – пробормотал он – на держи вот, они могут выломать люк, сматываемся отсюда.

– Так это все-таки канализация?! – воскликнул я, взваливая на плечи протянутую мне Индию, пощечина возымела некоторый эффект – ее тело больше не казалось мне таким невесомым, как раньше.

– Она самая – улыбнулся Геллерт и как могли, мы быстро направились в сторону доков.

Трудно было сказать, что радовало меня больше всего: яркий опыт галлюциногенов, копы, которые не оказались адскими псами и не утянули меня в тартар, или же факт того, что мы не остались лежать в канализации с печатью смерти на сетчатке глаза, вместо фейс-контроля.