Кормундум. Царица Тени
Я молча села в кресло и уставилась на натертое до блеска стекло, лежавшее на рабочей части письменного стола доктора. Поверх него лежала моя история болезни.
– Вам пришлось пережить потрясение четыре дня назад. Мне жаль, что так вышло, – он медленно положил руку на бумажную папку с моим делом, как бы привлекая внимание к своей персоне. – Кира.
Я подняла на него уставший взгляд. В ночь перед нашей встречей я глаз не сомкнула, писала в дневник свои переживания по поводу ухода Максима, а также воспоминания из собственной жизни – все, что приходило в голову.
– Я не успел прочесть ваши записи, – признался Павел Олегович, – ведь они попали ко мне лишь час назад. Однако их количество впечатляет. Вам явно есть чем поделиться. Прошу вас, Кира, поделитесь со мной…
– Там все написано, – большего я сказать не смогла.
– Невероятно важно выстраивать свой внутренний монолог, систематизировать его, выстраивать хронологию. Вы наконец-то начали это делать! И замечательно! Но теперь нужно закрепить достигнутый результат диалогом, – он вытащил из папки мою уже довольно потрепанную тетрадку и раскрыл её на первой попавшейся странице. – «…лишь помню, как незнакомые руки подняли меня и понесли прочь от едкого дыма, уже успевшего наполнить мои легкие…». Что ж, полагаю, это о моменте вашего спасения из пожара.
– Правильно полагаете, – без энтузиазма подтвердила я.
– Мы уже не раз затрагивали с вами эту тему, – задумчиво проговорил Павел Олегович. – Ваши чувства по поводу той ситуации за столь продолжительный период изменились? Может, какие-то новые воспоминания?
– Нет. Это по-прежнему один из самых паршивых дней моей жизни, – я отвернулась от него и уставилась в окно.
– А какой день в своей жизни вы бы назвали самым лучшим? – каким-то очень добрым голосом спросил доктор.
– Дни рождения моих детей, – не задумываясь, ответила я.
– Да, конечно, это бесспорно, – также не задумываясь, сказал он, явно не ожидая от меня другого ответа. – Но это целых три дня. А я говорю об одном, самом особенном…
Я молчала. Теперь, когда это было нужно, в голову вообще ничего не приходило. Через пару минут раздумий я ответила:
– Такого ещё не было…
Сейчас задумался Павел Олегович. Он оценивающе смотрел на меня, обдумывая свой ответ.
– Вы надеетесь, что когда-нибудь подобное произойдет – наступит самый лучший день в вашей жизни?
– В этом месте есть только надежда…
– Рад, что это так, – искренне ответил доктор. – Вы верите в то, что есть надежда. Это важно – не терять надежду.
– Самым лучшим днем в жизни станет мое возвращение домой, – не слыша его слов, ответила я.
– Вы так думаете? – Павел Олегович снова сверлил взглядом мое лицо. Мне было абсолютно непонятно его сомнение в этом факте.
– А что, может быть иначе? – возмутилась я.
– Не знаю, это ведь ваш лучший день…
Вновь воцарилось молчание. Доктор медленно перелистывал странички дневника, давая мне возможность поразмыслить.
– Все, что вы написали, несомненно, важно. Повествование довольно стройное, – он ещё немного почитал мои записи, а затем добавил: – Но я нигде не вижу ни слова про содержание ваших видений во время приступов. Никаких упоминаний…
– Вы же знаете, что они все время повторяются… Каждый раз одно и то же…
– Знаю, – кивнул Павел Олегович. – А ещё я знаю, что ты никогда не говоришь о них. Лишь пару раз за годы нашего знакомства я слышал от тебя описание ужасных образов чудовищ, нападающих на тебя. Но это все. Возможно, сейчас, когда ты узнала для себя новый способ откровения – дневник, ты сможешь подробнее рассказать о своих кошмарах.
Я молча пожала плечами. Ужасы моей настоящей жизни тревожили меня сейчас больше, чем припадки. Об этом я и сообщила доктору через мгновение раздумий.
– Верно, – согласился Павел Олегович. – Вы ведь и сами, наверно, обратили внимание, что за три дня переживаний неурядиц с мужем у вас не было ни одного приступа. Впервые за все пребывание здесь.
Я плохо помню последние три дня, мой разум витал где-то далеко. Но в тот момент, когда врач обратил мое внимание на это время, в памяти тут же вновь всплыло это противное чувство дежавю. Я невольно поежилась, что не осталось без внимания Павла Олеговича.
– Кирочка, вы хотите мне что-то рассказать? – поинтересовался он.
– Нет… Я плохо помню последние три дня… – призналась я.
– Развод – это тяжелое испытание для любого, – доктор говорил с осторожностью, стараясь тщательно подбирать слова, но в голосе его чувствовалось искреннее сочувствие. – Это испытание для всех членов семьи. Вы, Кирочка, отреагировали на эту новость невероятно сдержанно и приняли очень верное взвешенное решение, чего не могут порой сделать даже эмоционально сдержанные и душевно здоровые люди. То, что вы провели три дня в молчании, отрешенности от внешнего мира, это, конечно, плохо и очень тревожило меня, но… все же я горжусь вами, милая, – на этих словах моя ладонь оказалась в его теплых руках, Павел Олегович, оказывается, подошел ко мне, а я и не заметила, погруженная в собственные чувства, пробуждаемые его словами.
– Гордитесь? – думаю, что мой взгляд отражал всю мою растерянность. – Чем тут можно гордиться?
– Да, горжусь. Ведь вы не только не впали в истерику, не попытались наделать глупостей, и, несмотря на трехдневный «перерыв» в общении с миром, вы не замкнулись к себе, а вынесли свои переживания на бумагу. Поверьте, здесь есть чем гордиться.
– Вам видней, – пожала я плечами.
– Именно! – позитив, источаемый его голосом и неизменной улыбкой, по-прежнему раздражал. – Полагаю, если вы не отступитесь и продолжите в том же духе, то можно будет говорить об улучшении вашего состояния, – его слова и взгляд вселяли надежду. – Мой вам совет – не сдавайтесь.
– Вы говорите о том, что у меня все же есть шанс выйти отсюда? – преисполненная этой надеждой, спросила я.
– Все в ваших руках, Кирочка! – затем он добавил более смиряющим тоном: – Конечно же, не будем забывать о ваших приступах. Я безумно рад, что три дня они не беспокоили вас. Но результаты нужно закреплять…
Я снова поникла. Никому за прошедшие годы моей «болезни» так и не удалось повлиять на частоту и течение моих приступов. Ни успокоительные, ни различные процедуры и терапии не помогали.
– У меня для вас задание, – не давая мне погрузиться в собственные переживания, сказал доктор. Я вопросительно посмотрела на него. – Через неделю я жду от вас рассказ о ваших приступах. Чем подробнее он будет, тем продуктивнее будет наша с вами работа.
Мне не хотелось этого делать. Переживать подобный кошмар вновь и вновь изо дня в день было ужасно. А вспоминать пережитое без действия успокоительных было ещё ужаснее. Но если это даст мне шанс вылечиться, вернуться к нормальной жизни, снова стать частью жизни моих детей, то стоило попробовать.
– Хорошо…
– Чудно, Кира Юрьевна! – Павел Олегович взял меня за плечи и повел к выходу. – Я поподробнее ознакомлюсь с вашими записями и вскоре верну их вам.
Я кивнула ему, попрощалась и отправилась в свою палату.
Глава 8
На следующий день после беседы с доктором, как обычно, мои детки навестили меня. Пятница прошла замечательно, как и всякий раз до этого. Я привела себя в порядок и с нетерпением ждала встречи с детками, стараясь вообще не думать о том, что с ними будет и Максим. Он весь час просидел молча в кресле, не встревая в наше общение с моими ангелочками, которые в свою очередь ни словом не обмолвились о новой возлюбленной их отца. Лишь на прощание мы с Максимом одарили друг друга тяжелыми взглядами.
Вечером, перед отбоем, ко мне вновь вернулся мой недуг. Приступ был таким же болезненным, видения – отвратительными, как и ощущения с утра, после того как действие успокоительных закончилось.
«Я всегда вижу одно и то же, когда бы это ни началось, что бы этому ни предшествовало, всегда одни и те же образы, каждый раз та же нестерпимая боль, отчаяние, ужас, безнадежность. Все начинается с боли. Ощущения такие, будто меня терзает стая голодных волков. Лицо, рука, шея, бок и часть живота, бедро до самого колена – все по правой стороне пронизывает резкая острая боль. Я вижу вокруг себя размытые силуэты огромных чудовищ, с огромными зубами и когтями. Я как наяву ощущаю на себе их зловонное дыхание, грубую грязную шерсть. Я слышу их разъяренные вопли, шумное свистящее дыхание, клацанье зубов, чавканье, визг. Одно воспоминание об этих тварях заставляет меня столбенеть от ужаса. В своих видениях я пытаюсь убежать от них, бегу, ползу, куда-то карабкаюсь… но ни одной четкой картинки не вижу. Паника и боль не дают мне сосредоточиться на происходящем, я лишь знаю, что должна бежать.
На смену этому ужасу приходит другая картина – чужое небо, я за свои тридцать шесть лет никогда не видела такого неба на Земле. И на этом небе я вижу чужие звезды, холодные, отвратительные, вселяющие в меня чувство тоски… по дому. Не знаю, почему, но я ненавижу то небо. По телу все ещё растекается неуемная боль. Возникает жгучее желание умереть… чтобы боль ушла, чтобы глаза мои больше не видели тех чужих звезд… Потом небо вдруг обращается в некое подобие полотна, а звезды – в зияющие в нем дыры, сквозь которые на меня начинает капать, потом струиться кровь. Горячая, вязкая, она заливает мне лицо, я чувствую её вкус у себя во рту… Я хочу стереть её со своей кожи, хочу отвернуться, спрятаться от нее, но не выходит, боль сковывает все мое тело, силы от постоянной борьбы покидают меня.
Сквозь кровавую пелену я вижу огромную огненную Луну на востоке. Она восходит из-за скал на горизонте, полыхающая адским пламенем… Это пламя жжет меня и начинает с самого сердца… Выжигает меня дотла…
До недавнего времени на этом все и заканчивалось. Вернее, без успокоительных я вижу эти картины снова и снова, пока не вырубаюсь от полного бессилия. Но в последнее время, ещё до действия препаратов, приступы прерывает другое видение. Самое прекрасное, что мои глаза когда-либо видели. Все вокруг заполняет пустота, необъятный простор пустого космоса, бесконечный, спокойный, умиротворенный. А в центре, прямо передо мной, в своем особом ритме вечности вращается галактика, миллиарды звезд следуют друг за другом в строгом нерушимом порядке. Моя душа наполняется спокойствием, весь шум пропадает, утопает в тишине бескрайнего черного космического моря. Не знаю, почему, но этот неведомый мне мир манит меня. Чем дольше я смотрю на него, тем более родным и знакомым он мне кажется. Моя Вселенная. Я чувствую, что она наблюдает за мной, зовет меня…»
Я перечитала написанное несколько раз. Никогда раньше я не описывала свои видения во время припадков так подробно. Сейчас я как будто смотрю на эти картины со стороны, жуткий фильм ужасов, выдуманный чьим-то больным разумом… вот только разум этот мой…
«Интересно, почему именно эти образы? Почему все повторяется с такой точностью? Я не вижу в моем прошлом ничего, что могло бы породить в моем уме подобное. Может, это какая-то загадка, которую нужно разгадать? Испытание, которое нужно преодолеть? Может, нужно перестать убегать и сопротивляться?»
Эти вопросы мучают меня уже много лет, но я не могу управлять событиями в своих кошмарах.
Перед глазами вновь появился образ огромной огненной Луны, как будто кто-то облил её бензином и поджег… А от мысли про кровоточащие звезды мне чуть не стало плохо.
Я писала и писала все свободное время до вечера. Нинка в бешенстве прыгала вокруг, пытаясь углядеть хоть что-нибудь через мое плечо, но к ужину сдалась и ушла в соседнюю палату поболтать с подружками.
Пока её не было, я решила просто полежать в тишине. Выключив свет, глядя на трещины на потолке, подсвеченные фонарем с улицы, я думала о том, что будет, если мне все же удастся выйти отсюда. Я могла бы вернуть себе свою жизнь. Я бы, наверно, пару дней не вылезала из салона красоты, ну, это, конечно, после того, как приготовила бы ужин своим деткам, наговорилась бы с ними вдоволь, а затем мы вчетвером улеглись бы спать на большой кровати. Я бы заставила Максима взять выходной, и пока дети были бы в школе, доказала бы мужу, что ему нужна я и только я. После этого он бы и не вспомнил, как звали его новую избранницу.
Чтобы все это произошло, мне нужно выйти отсюда, а для этого нужно научиться управлять приступами, и, возможно, тогда получится подавлять их.
Я сосредоточилась на воспоминаниях о том жутком месте, где разворачивались действия моих кошмаров. Каменистая пустыня, окруженная скалами. Над бесплодной землей чужое ночное небо, усеянное холодными враждебными звездами. Внутри все похолодело, по телу разбежался сковывающий, лишающий воли ужас. Я уже не видела вокруг себя больничных стен, лишь каменистую пустошь под черным звездным небом. По коже пробежал мороз, ледяной ветер резким порывом налетел на меня. Вдалеке, в районе самой высокой скалы на горизонте, послышался шум, который нарастал с каждой секундой. Мои ноги сами собой развернули меня в противоположную сторону и понесли прочь. Я бежала с невиданной для меня скоростью, задыхаясь от страха. Из доносившегося шума начали выделяться рычание и визги. Я обернулась через правое плечо и увидела метрах в пяти от меня огромное лохматое чудовище. Оно было похоже на… даже не знаю, с кем можно было бы его сравнить, в реальности таких животных не существует. Ещё пара секунд погони – и прямо возле моего уха раздался лязг зубов. Я ощутила на своем лице его зловонное дыхание. Последнее, на что упал мой взгляд, была одинокая скала в нескольких метрах от меня. Я знала, что если добегу до нее, то спасусь от монстров позади, но на смену всему пришла боль. Тяжелая когтистая лапа чудовища с неистовой силой опустилась на мое правое бедро. Я тут же оказалась на земле, рефлекторно прикрыв от нападения лицо, но все тщетно – когти второй его лапы вонзились в мое плечо и, раздирая плоть до костей, двинулись к моим ногам. И снова все смазалось. Удержать четкую картинку мне не удалось, я билась в агонии на своей постели, зажимая рот обеими руками, чтобы не закричать. Через какое-то время боль изменилась, я ощутила под своей спиной холод голого камня. Шум, издаваемый напавшими на меня тварями, стал отдаленным. У меня не было страха нового нападения, почему-то я была уверена, что здесь они меня не достанут. Однако вместо правой стороны моего тела был лишь комок боли. Мне было очень холодно, но по всей коже я ощущала теплые пятна. Я поднесла к глазам свою левую руку, она вся была в крови и грязи. Я перевела взгляд дальше, сквозь собственные пальцы, и увидела его… небо… за столько лет до омерзения знакомое и все же абсолютно чужое. И вновь кровоточащие звезды…
Я позволила себе закричать, не в силах больше сдержаться.
Утром, очнувшись после успокоительных, я сразу же кинулась записывать всё, что смогла вспомнить, так подробно, насколько позволял мой словарный запас.
Глава 9
«Сегодня вторник, с прошлой пятницы у меня был всего лишь один приступ, который мне удалось самостоятельно прервать!»
Эту запись я сделала с особой гордостью за себя, потому что это была правда. Я смогла отстраниться от своего видения и в нем вызвать другое – образ моей спасительной Вселенной. Я думала только о том спокойствии и просторе, что она несла с собой. Я позвала её, и она пришла ко мне, моя спасительница, Моя Вселенная.
Меня огорчала мысль о том, сколько времени было потеряно в поисках этого спасения. Почему этого не произошло чуть раньше?! Моя семья осталась бы целой, я не пропустила бы такой огромный период жизни моих деток.
Главное – не поддаваться этим пессимистичным размышлениям, а сосредоточиться на закреплении результата. Нужно было обуздать мой недуг, нужно было вернуть себе потерянную жизнь!
«Не хочу переписывать свою историю болезни, но не могу не сказать о том, сколько было испробовано методов лечения. Таблетки, уколы, групповая терапия, индивидуальные беседы, различные методики…»
– Да, да… Наркоты в тебя много вкололи!
Нинка опять читала из-за моего плеча, как же это меня бесит, просто не передать!
– Да что ты ко мне привязалась?! – возмущенно воскликнула я и захлопнула свои записи.
– Мужика тебе надо!
– Уж этого у меня всегда было вдоволь…
– Видимо, нет, – ухмыльнулась Нинка. – Ты ж у нас святоша, налево не ходила, вот от однообразия и свихнулась, – моя умудренная опытом в сфере блуда соседка сделала важное лицо и тоном эксперта заявила: – Если уж отдаваться с такой идиотской преданностью мужику, то он должен быть настолько офигенным, чтоб оргазм до обморока, и желательно каждый день.
– Дура ты! – махнула я на нее рукой и опять уткнулась в свои записи. Вдохновение меня покинуло. Как можно было сосредоточиться на вменяемых вещах после столь емкой лекции про нехватку в моей жизни мужиков? От негодования я не смогла усидеть на месте и быстрым шагом вышла из палаты. Дойдя до окна, я несколько раз прошлась вдоль него туда-сюда и уселась на подоконник. Мысли разбежались по разным углам и не желали собираться вместе. Ненавижу Нинку за это, любое её слово выводит меня из себя и лишает самообладания. Через некоторое время я смогла сосредоточиться на проплывающих по небу облаках. Они были кучевыми, пышными, белоснежными, быстро движущимися, словно флотилия огромных боевых кораблей.
В чем-то Нинка оказалась права: Максим не был тем самым мужчиной, он не принц на белом коне, я никогда не любила его настолько, чтобы забыть обо всех и обо всем, но все же он был моим мужем, он был отцом моих детей, он любил меня когда-то, и за это я платила ему верностью. Но, может быть, подобное самопожертвование и вправду сыграло свою роль в происходящем с моим разумом. Как бы то ни было, Макс был моей семьей, и я не хотела его терять.
Возвращаться в палату не хотелось, Нинка наверняка подготовила для меня какое-нибудь премерзкое приветствие, но выбора у меня не было.
– Проветрилась? – лыбилась моя соседка, смотря, как я вхожу в комнату. – А то я по тебе уже соскучилась.
– Что-то частенько ты по мне скучаешь, – заметила я.
– Верно, – кивнула она, – ты всегда была занудой, а сейчас тебя не узнать! Неужели решила встать на путь исправления и выйти отсюда?
– Ах, мечты, мечты, – с тоской ответила я.
– Да ты сама подумай, чего делать-то на воле будешь? Домохозяйничать опять? Тоска! Рутина!
– А тут с тобой, что, курорт?! – негодовала я.
– Сколько лет ты не жила нормальной жизнью?
– Слишком долго… – грудь сдавила тоска.
– Вот именно! Слишком! Спорим, ты уже не сможешь жить как прежде, даже если избавишься от своих припадков! – с вызовом сказала Нинка.
– Вот избавлюсь… И увидишь, стерва ты тупая, увидишь, что я смогу! – приняла я вызов.
– Ну-ну… Так тебя отсюда и отпустили, – ехидно рассмеялась моя соседка.
Я не стала ей ничего отвечать, подошла к тумбочке, схватила тетрадь и ручку и, демонстративно не обращая на нее внимания, села писать.
«Так вот. Мое лечение. Как уже говорил мой психиатр, Нинка была частью моей терапии. Вернее, моя к ней неприязнь, которая якобы держала меня в реальности. Думаю, это крайне сомнительная попытка влиять на мое восприятие нормальности.
Препараты, которыми меня постоянно накачивают… иногда мне казалось, что они помогают, но это невероятный самообман. Каждый раз, как они перестают действовать, становится ещё хуже. Очевидно, что ни личные беседы, ни групповые занятия не помогли, от таблеток состояние депрессии только усиливается. Единственное, что дало положительный результат, – это этот самый дневник. Я так долго сопротивлялась, не желая писать его, но именно он привел меня к надежде, хоть и слабой, на улучшение моего состояния.
Теперь, чтобы закрепить результат, я хочу научиться уверенно управлять видением Моей Вселенной. Именно оно помогает мне выйти из забвения. Возможно, оно же может помочь мне избегать приступов, предупреждать их ещё до их начала. Это невероятно сложная задача, ведь для этого нужно сосредоточиться, а как это сделать, когда моя соседушка ни на минуту меня не оставляет?»
Следующую запись я сделала в четверг утром. Руки противно дрожали от возбуждения.
«У меня получилось! Получилось! Я видела её, и без всякого приступа. Это невероятно! Когда я почувствовала, что комната начинает исчезать, я закрыла глаза и вызвала в своей голове видение – бесконечное темное пространство, а в центре медленно кружилась она – галактика, Вселенная, не знаю, как ещё это можно назвать. Знаю лишь, что когда я открыла глаза, то сидела там же, на своей кровати, и… никакого припадка, никакой боли, только ощущение покоя внутри».
Павел Олегович неизменно улыбался.
– Превосходно! – заключил он, дочитав последний абзац моих записей. Меня переполняла гордость за себя, потому я не могла сдержать ответную улыбку. – У вас действительно за неделю не было ни одного приступа, Кирочка. Это поистине удивительно.
– Что это значит для меня? – воодушевленно спросила я.
– Не хочу вас обнадеживать… – доктор немного помедлил. – НО если и на следующей неделе будет подобный результат, то можно будет говорить об ослаблении режима.
– То есть? – настороженно уточнила я.
– То есть, возможно, не могу обещать, я позволю вам прогуляться за пределы нашей больницы, – сказал Павел Олегович, а затем осторожно добавил: – Для начала.
Я не выходила за периметр так долго, мечтая об этом каждый миг, проведенный здесь, но вот когда такая возможность стала реальной, она до чертиков напугала меня. Видимо, в глубине души я уже и не верила, что это когда-нибудь случится.
– Взволнованы? – не уверена, что это был вопрос.
– Да, – призналась я. – Я так долго этого ждала…
– Советую успокоиться, постарайтесь сейчас об этом не думать, а то ненароком навлечете на себя новый приступ, и я буду вынужден все отменить.
– Нет-нет, я в норме, – заверила я. – Просто мне нужно немного времени.
– У вас есть неделя, Кирочка. Удивите меня, а самое главное, себя.
– Да, – кивнула я. – Теперь, когда я поняла, что нужно делать, я смогу… Нас удивить.
Мы улыбнулись друг другу, и я пошла к себе в палату. Волнение захлестнуло меня, я почти ничего не соображала: «…могу вернуться домой на самом деле!» – крутилось у меня в голове.
Глава 10
Я стою перед входной дверью в свою квартиру, мои дети стоят в шаге от меня и ждут, когда я войду и заключу их в объятья. Мне не хватает воздуха, чтобы сделать вдох, волнение встало комом в горле. Мое положение временное, отпустили меня лишь на неделю, ну, или до первого приступа. И сейчас это было неважно, гораздо важнее – вспомнить, как дышать.
Я осмелилась наконец приподнять ногу и перенести её через порог. Ещё шаг – и я оказалась в объятьях трех пар теплых родных рук. Кровь шумела у меня в ушах, сердце выпрыгивало из груди – наконец-то я дома.
Я не была здесь уже очень-очень давно, конечно же, все изменилось, но в основном обстановка была той же. Я медленно обошла комнату за комнатой, в животе трепетали бабочки, но где-то в сердце скулила и скреблась тоска – это мой дом, здесь живут самые дорогие мне люди на свете, но, как бы это ни было противно, Нинка в чем-то оказалась права: роднее моего дома мне стала больничная палата. Может, это, конечно, первое впечатление и через минуту все пройдет? Но вот прошла минута, другая, наступил вечер, и мы сели ужинать, а это паршивое чувство не проходило. Наверно, оно прокралось и в мой взгляд, потому что Лёша, долго приглядываясь ко мне, наконец спросил:
– Мам, ты как?
– Я? – как можно веселее переспросила я, прекрасно понимая, что он имеет в виду. – Я в очень приятном шоке, сынок. Дай мне время, уверена, утром будет все ещё волшебнее, чем сейчас.
Мы подбадривающе улыбнулись друг другу.
Максим первые пару часов после моего прибытия тенью ходил подле меня, а потом уехал на какую-то деловую встречу. Вскоре после этого приехали мои родители и долго-долго обнимали меня, плакали, задали уйму вопросов, на большую часть которых у меня не было ответов. Сейчас все мы сидели за столом и пили вкусный черный чай с мамиными блинчиками.
После ужина дети занялись посудой, отец уселся перед телевизором, а мама взяла меня под руку и повела в спальню, бывшую когда-то моей и Максима.
– Доченька, – сказала мама, обняв меня за плечи, когда мы уселись на край кровати. – Я не хочу взваливать на тебя все разом… – она немного помялась и продолжила: – Но хочу спросить: ты знаешь про Таню?
Ах да… Таня… Я успела про нее позабыть в буре эмоций теплого приема.
– Знаю, – коротко ответила я.
– Бедная моя девочка! – запричитала мама.
– Перестань, – одернула я её. – Мы взрослые люди и понимаем, что я слишком долго отсутствовала… А этому дому нужна хозяйка.
– Хозяйка этого дома – ты! Ты не просто отсутствуешь. И я знаю, что ты все это время боролась за то, чтобы вернуться домой. А он… не дождался…