– Ты как всегда милая, добрая и приветливая, Кира! – сострила Нинка. – Вставай, а то завтрак пропустишь.
Мне не нужно было даже задумываться над тем, что делать. Тело мое все делало на автомате – выпить таблетки, позавтракать, посидеть у окна, стараясь не обращать внимания на соседку, одеться и выйти на прогулку, затем таблетки, обед, терапия, сончас, таблетки, полдник, и вот наконец я и моя тетрадь. Не понимаю, и почему я так противилась этому? Доктор не мог заставить меня писать почти два месяца. Сейчас же я не могла дождаться, когда вновь могу взять в руки ручку.
«Возвращаясь к рассказу о моих детках, нужно сказать…»
Я хотела написать о том, какие мои детки одаренные – Машенька танцует и поет, Серёжа бегает на короткие и средние дистанции, Лёша рисует невероятные картины. Но что бы я там ни хотела, это стало неважным. От резкой боли моя правая рука сжала ручку так, что та просто разлетелась на меленькие кусочки, некоторые из которых впились в мою ладонь и пальцы. Я резко перевернулась на спину, но вместо потолка больничной палаты я смотрела на чужие звезды неведомого мне мира, населенного жуткими монстрами…
Через несколько часов я начала отходить от успокоительных. Время было позднее, Нинка мирно сопела на своей кровати, иногда вздрагивая и смешно похрюкивая при этом. Мои глаза смотрели на свет от прожектора, падавший через окно на стену, в которой была дверь в коридор. Стена была наполовину покрашена бледно-зеленой краской, а наполовину когда-то давно побелена, как и потолок. За окном гудел ветер, но в нашей палате было довольно тепло. Мысли не хотели выстраиваться во что-то внятное, и я просто лежала, разглядывая сетку из мелких трещин на стене.
Вдруг в памяти возникла картина, нарисованная моим Алёшенькой лет пять назад, – паутина с пауком в центре. Картина эта была впечатляющей, она была исполнена в карандаше, паук на ней был ну впрямь как живой.
В нашей с Нинкой палате пауков не было, но вот мелкие многочисленные трещинки очень напоминали паутину.
Глава 5
Утро как утро – голова трещит, Нинка тоже трещит, не умолкая, перебинтованная рука ноет – хорошо, что оно уже кончилось. После обеда и терапии мне выдали карандаш, чтобы я могла продолжить свои записи. Но писать сейчас не хотелось. Перед тем как дать отбой на сончас, Даша подошла ко мне и сухо сообщила, что ко мне посетитель, ожидающий меня в комнате для свиданий.
Посетители у меня бывали только по пятницам, и всегда одни и те же. Родителям я запретила навещать меня. Кто же мог прийти сегодня, в неприёмный день?
Я так быстро, как могла, пошла в приемную. Бегать в больнице было категорически запрещено. Открыв дверь, я увидела сидящего на диване Максима, который явно был взволнован, его лицо было бледным, а руки не могли найти себе место, и он тер их друг о друга, периодически заламывая пальцы.
У меня внутри все оборвалось – что-то случилось с детьми?!
Видимо, мое лицо было настолько испуганным, что он понял, о чем я волнуюсь, и поспешил меня успокоить:
– Не переживай, дети в порядке…
Уф-ф… Сразу полегчало. Какая бы причина ни привела его сюда, мне было уже все равно, главное, что мои ангелочки в порядке.
– Ну, тогда привет!
– Привет! Что с твоей рукой? – обеспокоенно поинтересовался муж.
– Да так, ерунда, – отмахнулась я. – Поранилась о кусочек сломанной авторучки.
Максим бережно взял мою перебинтованную руку и осмотрел повязку. Не выпуская её из своих рук, он сказал:
– Я пришел, чтобы с тобой кое-что обсудить, – человек, руководящий несколькими предприятиями, каждый день ведущий деловые переговоры с партнерами, клиентами, поставщиками, сейчас задыхался от волнения перед собственной женой. Мне даже показалась, что он прячет от меня взгляд, потому что чего-то стыдится.
– Что же? – приглашая его присесть здоровой рукой, спросила я.
– Если честно, я даже не знаю…
– Макс, просто скажи, как есть, – перебила я его. Мне было очень любопытно, единственный раз, когда я видела Максима таким, был момент, когда он делал мне предложение.
– Ну, хорошо… – он глубоко вздохнул и произнес: – Кира, я встретил одну женщину, это случилось…
– Три недели назад… – снова прервала я мужа.
– Откуда ты знаешь? – он изумленно уставился на меня.
– Ты перестал меня целовать при встрече три недели назад и с детьми стал вести себя строже, – спокойно пояснила я. Сердце не обманешь, даже если разум подводит. Я чувствовала перемены в нем, но не могла понять, в чем дело. Теперь все стало ясно – Максим нашел себе другую. Даже не знаю, какие чувства вызвала во мне эта новость. Я давно уже задумывалась над тем, как же поживает мой муж в одиночестве. Он же не железный, и он не виноват, что я не могу отсюда удовлетворять все его потребности. Но все равно внутри появилось поганое чувство, что меня предали.
– Да… вообще-то познакомились мы уже больше полугода назад, но недавно я вдруг осознал, что она стала для меня больше чем знакомой.
– Ясно, – что ещё я могла сказать? Конечно, можно устроить истерику, закатить скандал, но что это мне даст? Я торчу здесь и навряд ли в скором будущем выйду.
– Признаться, я ожидал другой реакции, – признался Максим.
– Хочешь, чтоб я зарыдала или поколотила тебя?
– Нет, я не хочу твоих слез. Я все ещё очень люблю тебя, правда. Но не могу больше быть один, – с горечью произнес он, уставившись на свои колени. – Я не справляюсь. Работа, дом, трое детей – слишком для меня одного.
Признаюсь, мне стало его жаль. Он действительно не справляется. Детям катастрофически не хватает внимания. Стоп! Вокруг меня витала некая мысль, что-то очень очевидное и ужасно гадкое, но я никак не могла её уловить.
– Мне тоже кажется, что тебе не удается уделить всему должное внимание…
– И поэтому я решил, это решение далось мне чертовски нелегко, что мне нужен в этом деле помощник…
Мысль, ускользавшая от меня, подобралась совсем близко к моему сознанию.
– Помощник… – повторила я.
– Ага… – Максим взглянул на меня. – Слушай, я вчера разговаривал с Павлом Олеговичем по поводу твоего здоровья, и он сказал, что… не может сказать, когда ты сможешь к нам вернуться. И… Мне не одному тяжело. Детям тоже очень тяжело без матери…
Как будто меня со всей силы треснули по голове!
– И ты решил не только себе любовницу завести, но и новую мать деткам подогнать?! – я чуть не задохнулась от возмущения.
– Не собираюсь я им тебя ни на кого менять! – тоже повысил голос Максим. – Но нам всем трудно! Скоро и у Машки с Серегой начнется переходный возраст, как у Алёшки! С ними должен быть кто-то рядом, кто помог бы им это пережить! Я не могу, тем более с Машкой…
Я резко встала с дивана и, нервно пройдясь по комнате, встала возле небольшого зарешеченного, как и все другие, окошка. Максим продолжал что-то говорить, а я пыталась собраться и обдумать случившееся. Я могла бы воспротивиться этому, могла бы потребовать забрать меня отсюда. При этой мысли я взглянула на свою забинтованную руку – я здесь потому, что представляю опасность для своих родных, а значит, возвращение домой точно отпадало. Что же ещё было в моей власти? Ничего, как ни печально. Могу предположить, что он хочет не только привести эту женщину в наш дом и уложить её в нашу постель…
– Макс, – тихо обратилась я к мужу. Он что-то говорил, но тут же умолк. – Ты хочешь развода? – прямо спросила я.
Он помедлил, а затем так же прямо ответил:
– Да.
– Я подпишу любые бумаги, которые ты мне принесешь, но с одним условием.
– Каким?
– Я дам тебе развод и откажусь от претензий на имущество, но за это я хочу, чтобы ты не требовал признания моей недееспособности… Я хочу остаться матерью своим детям, – в душе было так паршиво, что словами не описать. Моя жизнь была окончательно разрушена. Все, что я могла сохранить, – мое материнство. Наворачивающиеся на глаза слезы я сдержала, трясущиеся руки сунула под мышки и старалась не забывать дышать.
– Никто и не собирался отбирать у тебя детей… Ничего не изменится, мы будем приезжать к тебе каждую пятницу, – говорил Максим, в его голосе чувствовалось еле заметное облегчение. – Никто никогда не посмеет назвать тебя иначе, чем матерью наших детей. В этом я могу поклясться тебе.
– Надеюсь, ты хорошо подумал. Наши детки особенные, и подход к ним нужен особенный, – сказала я, слыша себя как будто со стороны.
