Французские капитаны сразу поняли, откуда дует ветер, их было меньше, чем англичан – всего восемь кораблей, против двадцати пяти, и к ним постоянно предъявлялись претензии. Гасконец, и Пикардиец, самые известные из них, возмутились этим.
– На что это ты намекаешь «адмирал», не на нас ли?
– Ну что вы, что вы, – покачиваясь с носков на пятки, ответил им Морган, – это претензии ко всем. Вы согласны, чтобы всех осмотреть вплоть до штанов?
– Согласны, согласны, – прогудели все капитаны кораблей и выборные люди.
– Ну и хорошо, тогда прошу к осмотру.
Весь день, вплоть до вечера, всех обыскивали, заставляя выворачивать свои карманы, перетряхивали все сундуки с личными вещами, облазили трюмы всех кораблей, а также заглядывали во все места, где можно было укрыть что-либо ценное. Среди флибустьеров, ходили люди с магическими артефактами поиска и «просвечивали» тела людей. А то мало ли куда можно было запрятать ценности, и каким способом. Парочка особо недалёких пиратов на этом и попалась. Наконец, шмон и обыск, закончился и всё найденное добро, присоединилось к остальной куче. Весь песчаный остров был изборождён также слабенькими артефактами поиска, на предмет зарытых кладов. Но ничего не нашли, а они наверняка были.
Но артефакты были слабенькими, их магический заряд был потрачен в основном на людей, оттого, проникнуть на глубину больше, чем сантиметров двадцать, они не могли. А те, кто зарывал, знали о подобных артефактах заранее, и не ленились. Да и весь остров, прочесать было просто невозможно. Наиболее грамотные, могли зарыть сокровища в полосе прибоя, который никто не осматривал. Однозначно, утаённые сокровища были, но их обнаружить не смогли.
Как известно, кто играет по-крупному и ворует миллионы, а не жалкие тысячи, тот никогда не попадается, а если попадается, то наказание смехотворно. То же было и с Генри Морганом, который смог перехитрить многих. Он шёл от обратного, прятал не слитки золота и серебра, а мелкие безделушки, а наличие у него самого «высшего ордена защиты», предполагало магические помехи, артефактам поиска. Поверхностно осмотрев его каюту и корабль, назначенные артефакторы, отправились на другие корабли.
А между тем, он играл по-крупному, идя ва-банк. Слитки серебра им оценивались по десять реалов за штуку, что было занижено, как минимум в сотню раз, а драгоценности, вообще шли за бесценок, и их, он оставлял у себя, забирая их в счёт своей доли и оценивая лично. Магические артефакты, странным образом исчезли, и о них никто не знал. Да и много их пропало ещё в пути, как Морган заявил позднее.
Всё это, разумеется, вскрылось. Крики и ругань, поднялись до небес, вспугнув вяло бродящих по острову чаек. Французы не довольные делёжкой взялись за оружие, но их было значительно меньше, и они, поворчав, отступили.
Анкюле, фис дёпют, мердё, – так и слышались со всех сторон. Французы не стеснялись в матерных выражениях, чихвостя Моргана, во все его дыхательные отверстия и для порядка, придумывая ему ещё парочку неестественных. Говнюк, урод, мразь, тварь, – затихало вдали, по мере того, как градус их ярости понижался, а эмоции, остывали под грузом проблем и понимания того, что проблему надо обдумать сначала, а потом уже браться за оружие.
В результате делёжки, каждому флибустьеру, досталось по двести реалов и всё. Некоторые получили чуть больше, если их вклад в общее дело, был признан всеми выборными капитанами. Потерявших конечности пиратов было мало, точнее, большинство из тех, кто потерял конечности, не смогли выжить, и не получили денежную компенсацию за это. Но это уже се-ля-ви, как говорят французы.
Погрузив ценности и заранее заготовленное продовольствие ночью, Морган уплыл на своём фрегате с первыми лучами солнца. Вместе с ним уплыло ещё четыре корабля с его людьми, пока остальные, строили планы жестокой мести.
Взбешенные несправедливой делёжкой денег, за ним бросились французы на трёх кораблях. Но их корабли были хуже, и продовольствия на них было заготовлено мало, отчего они не могли добраться до Ямайки, не останавливаясь для пополнения водою и продуктами, и быстро отстали.
Всего этого мы не знали. Грызня между собою пиратов, редкая пальба в воздух, крики, ругань и прочее, нас не интересовало. Нас, кстати, тоже обыскали магическими артефактами, но ничего, естественно, не обнаружили, и оставили в покое. Потом, передумав, вернулись и от души избили просто так, от переполнявших их эмоций.
Вечером, злые, как стая гиен и такие же опасные, как они, французские буканьеры, рассчитывавшие на бо?льшую добычу, чем они получили, проходя мимо нас, тоже решили немного сбросить пар. И если до этого, нас, практически и не били, наставив всего лишь пару синяков, то французы, лупили нас от души.
Наши слабые попытки отбиться от них и призывы к Богу, совести, и чести, возымели прямо обратный эффект. «Добрые» католики, отлично показывали на практике, что они думают о своих братьях по вере, а также о том, можно ли бить беспомощного священника в разорванной старой рясе, больше похожей на тряпки бездомной старухи, и худого, как щепка подростка, которого, качал, казалось сам ветер.
Нет, никто из них не стеснялся бить нас обоих. И старый, и молодой, наполучали от них знатных люлей, что называется – согласно статуса, и долго не могли после этого, подняться на ноги. Классовая так сказать ненависть во всей красе, да ещё замешанная, на необъяснимой мне нелюбви к испанцам и раздражением от недополученных денег. Кажется, помимо больших фингалов, мы с падре, получили и пару закрытых переломов, что для нас сейчас, становилось критично.
Неприятно проведённый вечер, закончился тяжёлым сном под пальмами. Вот и мечтай потом о райской жизни! Золотой песок, голубое небо, ласковое и теплое море – весь этот набор счастливого отпускника, присутствовал в полной мере. Но извините, не таким же извращённым способом. В детстве я всегда мечтал о море, но бывал там очень редко, и вот попал, наслаждайся!
Утром, очнувшись от тяжелого, но целебного сна, мы были разбужены пушечной пальбой и беготнёй по песку этих проклятых Богом и судьбой флибустьеров. Проклятия и отборная ругань на английском и французском, слышались со всех сторон. Из заложников мы остались одни, несколько женщин, пираты, в конце концов, бросили, вдоволь попользовавшись ими. На нас же у них были туманные планы.
Гасконец с Пикардийцем ругались стоя недалеко от нас, дозволяя нашим ушам в полной мере ощутить их неприкрытую ничем ярость.
– Мердё (дерьмо), этот анфа дёпют ( сукин сын), нас обманул!
– Текю (дебил), ты только сейчас это понял?
– Э та сёр (твою мать), та гёль (заткнись), пюте (бл…), как такое может быть! – Бордель де мерд (сраный бардак), нам надо догонять его, пока он не уплыл далеко.
– Хорошо, тогда поднимай всех французов, пускай поднимают якоря и собираются в погоню.
– Не горячись Жан, нам надо взять с собой продовольствие. У нас мало людей, и не все наши корабли, смогут угнаться за Морганом.
– Мердё, мердё, мердё, хорошо брат, сколько кораблей взял с собою Морган?
– Люди говорят, что он уплыл во главе трёх шлюпов. И многие англичане тоже недовольны разделом, но они не поплывут за ним в погоню.
– Да это ясно, Пьер, но нам надо собираться, мы и так, потеряли много времени.
– Да, пойду собирать своих людей, а ты Жан, можешь забрать вон тех двух засратых пленников. Их бросили, а может, забыли взять с собою англичане, это будет для тебя, хоть какой-то компенсацией убытков.
– Пюте! Зачем они мне нужны?
– Я слышал, что мальчишка сын навигатора, он может быть тебе полезен! Ну, или, по крайней мере, ты можешь использовать их в качестве юнги и палубного матроса, либо трюмных рабочих, для откачки морской воды.
– Хорошо, спасибо тебе брат за совет, мы отправляемся немедленно!
– Удачи!
– Удачи!
После того, как от нас отказался Гнилой Билл, а потом и вовсе уплыл вместе с Морганом, нас избитых и ослабевших от бурно проведённой не по нашей вине ночи, погнали пинками на корабль одного из французских капитанов. Им оказался Жан Ле Гаскон «Гасконец», называвший себя честным флибустьером. Этот был относительно новый десяти пушечный шлюп испанской постройки, захваченный у испанцев.
Нас особо никто не спрашивал, подошли и спросили.
– Как вас зовут испанцы?
– Падре Антонию и кабальеро Эрнандо.
– Да нам насрать, как вас зовут! Ты падре, здесь больше не падре, а будешь нам парить мозги «небесный лоцман», то пойдёшь к морскому дьяволу, а твой череп, послужит эскизом к нашему новому парусу. Будешь зваться Хуаном, а ты «ба» (мелкий) до кабальеро ещё не дорос и до юнги тоже. А потому будешь…
Француз задумался, а это был квартирмейстер Гасконца, и он всё никак не мог подобрать подходящей клички для меня.
– Так, я слышал, тебя звали – Восемь реалов! Но сейчас ты больше стал похож на полреала, а потому, будешь… Ты же родился здесь в Испанском Мейне?
Где уж родился Эрнандо, я и сам не знал, а потому машинально ответил.
– В Москве я родился!
– Где, где, – не понял француз, потом разозлился, – будешь квакать, голову отрублю! Где родился, я спрашиваю? Отвечай?!
– В Панаме, грёбанный ты урод, и твой рот, хотелось бы натянуть на… бутерброд, – не выдержал я, и после слова Панама, добавил от себя по-русски.
Последние слова француз не понял. Не разбираясь, что я ему сказал, он наотмашь хлестнул меня рукой, отчего моя голова метнулась вправо. В голове гулко прогремела колокольным набатом затрещина, и я упал на задницу.
Квартирмейстер, расхохотался от увиденного.
– Ты гачупин, придержи свой язык за зубами, а не то я его сильно укорочу! – и он достал из-за пояса свой нож и провёл им по своему давно не бритому кадыку.
Подумаешь, какие мы крутые, одним взмахом, насрём в семь унитазов махом, – думалось мне от мрачных перспектив. Надоело уже дрожать и бояться. Каждый, чуть что, сразу за нож хватается! Даргинцы что ли через одного. Заманали уже своими угрозами. Перед моими глазами мелькнул образ кладбища с крестами до горизонта, на каждом из которых, красовалось имя и слово «пират».