Абловы. Забытые имена

ПОБЕГ…

Дверь в камеру противно заскрипела. Получив толчок в спину от конвоира, Николай влетел в свою новую обитель. Комнатка была небольшой, три на четыре метра, с небольшим оконцем под потоком с тремя металлическими прутьями. Оно видимо служило и источником света, и источником воздуха. Из всей мебели в ней находилась только одна шконка, на краю которой, на слежавшемся тюфяке, набитого соломой, сидел молодой арестант, в арестантской робе, и такой же арестантской шапочке, на левой стороне робы значился номер П326…Он был молод лет двадцати, с усиками, и густым черным чубом, торчащим из под шапочки.

Милости просим, какими ветрами мил человек вас занесло в наш зоопарк, спросил арестант, протягивая руку.

Сергей Болотов, литератор, представился Николай, назвав свой литературный псевдоним. Так как задержали его в Симферополе после лекции, которую он читал на Союзе приказчиков, и был представлен именно так. Следствие шло вяло, так как злого умысла, или каких либо нарушений доказано не было, и раскрывать себя он не хотел, чтобы не было каких либо гонений на семью.

У отца в Симбирске, только-только дела пошли в гору. А паспорт свой он заведомо передал знакомой на хранение…

Что же вы, дорогой, знакомство начинаете с обмана, сказал сиделец.

Мне товарищи с воли, передали весточку про вас… Провокатор, подумал Николай, «подсадная утка». Я с вашими товарищами, чай на воле не пил, так что для вас я Сергей Николаевич Болотов.

Ну что же, добро как говориться пожаловать, ехидно улыбнувшись, сказал новый знакомый. А я Лев Давыдович Бронштейн, может доводилось слышать… Да, Николай не раз слышал эту фамилию от симферопольских еврейских активистов, но не предполагал, что придется так близко сблизится…

Сблизиться в прямом смысле, шконка была одна на двоих…

Видите ли, уважаемый произнес Лев Давыдович, камера одноместная, но видимо, нам придется коротать время здесь вдвоем, и спать на одном ложе….Но по праву долгожителя, а я уже здесь около двух лет, спать я буду у стенки, чтобы не упасть ночью…

Первая ночь была настоящим испытанием для Николая, Бронштейн, все время норовил сбросить его на пол, ворочился из стороны в сторону, что-то ворчал во сне, кашлял…

Не выспавшийся Николай, был мрачен с утра, и не расположен к разговору… Лев Давыдович напротив, видимо соскучившись по общению, пытался разговорить Николая. После так называемого обеда, конвоир вызвал арестантов во внутренний дворик на 15-ти минутную прогулку. Арестанты образовали круг и шли друг за другом. Николай шел вслед на Броншейном, и вспоминая кошмарную ночь, думал, как бы насолить компаньону. Время от времени он делал вид, что спотыкается, и ударяется в спину Льва.

Возвратившись с прогулки Лев Давыдович, сказал, вот видите Сергей, как хорошо иметь надежного друга, ведь я пять раз спас вас от падения. Но, я же споткнулся, только три раза, удивился Николай, но вы же планировали еще два…

На следующую ночь Николай предложил лечь «валетом» что бы было комфортнее, и подальше от головы назойливого Бронштейна.

Почему то Николай сразу невзлюбил, этого человека, а еще больше, возненавидел, после повествований о будущем переустройстве мира.

И Лев и Николай были прирожденными ораторами, журналистами, членами одной организации РСДРП, да и по возрасту Николай был всего на три года моложе… Казалось бы вот она цементирующая основа для крепкой дружбы, ан нет все их дискуссии заканчивались всегда размолвкой…

Видимо тесно двум медведям в одной берлоге.

Особенно Николая бесило, когда в своих мечтах о построении новой жизни и светлого будущего, они доходили до ликвидации частной собственности в семейных отношениях.

Поделив все и вся для равенства товарищей, Давыдович предлагал ликвидировать институт семьи, как пережиток старого, чуждого… Долой Адама и Еву разглагольствовал он. Женщины должны быть общими для всех

мужчин, свобода половых отношений, никаких личных домовладений, все должны жить в коммуне, мужчины в мужской, а женщины в женской…

Это как в тюрьме, подначивал его Николай.

Зачем же в тюрьме, в коммунальной квартире, на общих основаниях, равенство должно быть абсолютным. А как же дети, вопрошал Николай.

А дети общие, естественный отбор. Дети живут и воспитываются в детской коммунистической коммуне, они свободны от насилия со стороны родителей. Абсолютная свобода.

Нет уж, сетовал Николай, я хочу жить в семье. Чтобы у меня были мои собственные дети, моя собственная жена.

Мне такой коммунизм, не подходит…

Ничего, эмоционально говорил Бронштейн, когда покончим с буржуями, дворянами, генералами и попами, займемся вами не сознательными членами нашей организации…

В один из дней, окошко в двери для подачи похлебки отворилось, и усатая морда охранника прокричала: Болотов, руки за спину, на выход, мадмузель просют…

В комнате для свиданий на лавочке сидела о Боже!!! Вера Павловна Хасиди. Да, да, та самая Вера, с которой Николай прогуливался по Большой

Екатерининской улице в Симферополе. Которая поцеловала его в щеку, когда он пришел на свидание с ней, к памятнику Долгорукова.

Пять минут на свидание, гаркнул главный смотритель, хлопнув дверью, вышел из комнаты свидания…

Ты совсем худой Сереженька, как ты, как вас кормят? Да кормят

то, как в тюрьме, баландой… Да все можно пережить, кроме моего сокамерника, мне кажется, я скоро придушу его… Как ты то, как родители…

Я переживаю за тебя, матушка хворая, ну будем ждать…

Знаешь, Вера ждать и догонять, хуже нет. Я вот про побег думаю, не могла бы ты на следующее свидание принести натфелёк, плоский, не большой, ну как барышни ногти подпиливают…

Тут в двери нарисовалась фигура смотрителя… Свидание закончено, посетителям покинуть помещение….

Вера встала, ну держись… Люблю тебя… и поцеловала прямо в губы…

Скоро Пасха, выходя, сказала она, я испеку вам куличик со специальной начинкой и яйца крашенные принесу…

К Пасхе, как и обещано, Вера Павловна, привезла в корзинке куличек и десяток крашеных яиц… Передайте Болотову с Бронштейном, покорнейше прошу Вас, увещевала она главного смотрителя тюрьмы, Троцкого.

Не положено мадам, стоял он на своем.

С праздничком, Вас милейший, примите три рубля в дар от всего сердца.

Христос Воскрес!!! Перекрестилась она. Воистину Воскрес!!! Нехотя отозвался тюремщик. Ладно, так и быть сделаю вам одолжение, но проверить надобно и разломил кулич пополам. У Веры Павловны сердце ушло в пятки. Чисто, передам мадам…

Праздник пришел и к арестантам, в окошко для баланды, охранник передал угощение и даже Похристосился…

Разломив кулич на кусочки, Николай показал Бронштейну свое сокровище, крошечную пилку натфелёк… Ну, что Лев Давидович, с ночи начинаем работу…

Окно находилось под потолком, поэтому одному не справиться. По очереди забирались на плечи один другому, а второй пилил стальные прутья. За все про все, ушло две недели, все три прута были подпилены с внешней стороны, поэтому с камеры было незаметно. Оставалось приложить усилия, чтобы выломать их окончательно…

Лев Давидович нашел возможность дать знать товарищам на волю, чтобы ждали в условленное время, и передали товарищам в Симферополь для Веры Павловны….

И вот час Ч настал, обход коридорного конвоира закончился, следующий через час. Нужно начинать… Из тюфика свили две веревки, одна чтобы дотянуться из камеры до окна, вторая спускаться по внешней стороне камеры… Николай посадил Льва Давыдовича на плечи… Ну давай, пробуй выломать два прута, третий оставим для веревок… Время шло, но прутья не поддавались… Давай я попробую сказал Николай. Поменявшись местами, он начал пытаться раскачивать прут из стороны в сторону… и ура первый пошел, дальше уже дело техники, Николай вставил оторвавшийся прут между оставшимися двумя… и ура путь на свободу открыт…

Первым, решили, побежит Бронштейн… Спустившись до конца веревки, он посмотрел вниз… до земли еще оставалось метров 10—11. Но делать нечего, нужно прыгать… Он приземлился, перекатившись, встал на ноги, и побежал к стоявшему в стороне фургону…

Николай подтянулся, вылез наружу, до земли высоко, ну дай Бог…

Прыжок… Сильная боль отдала в правую ногу… перелом или вывих… Нужно собраться, времени нет…

Из фургона высунулся Бронштейн, и замахал в сторону Николая…

Нет уж подумал Николай, благодарствуем… Здесь наши дорожки расходятся…

Из-за поворота выскочил кабриолет, поравнявшись с Николаем… Вера Павловна, протянула ему руку… Садись быстрее, времени нет… Нужно спешить…

А в фургоне в это время товарищи Льва Давыдовича Бронштейна переодели его в новенький модный костюм, на голову он нахлобучил, черный высокий цилиндр… А в кармане пиджака, похрустывал новенький паспорт, на имя Льва Давыдовича Троцкого, так он и вошел в мировую историю под именем своего палача…

ЕНЬКА

Детство Евгения в Симбирске было насыщенным и увлекательным.

Он был младшим в семье, и потому все внимание родителей, многочисленных старших сестер и братьев, было уделено ему.

В семье его ласково звали Енька. Кузнецка, где родился, он почти не помнил, зато знал все закоулки, и задворки родного Симбирска.

Они с Максом, а брат был старше Евгения на два года, и в этот год отец подал в городскую управу прошение на поступление Макса в гимназию.

Так вот, они с братом любили забраться в какой, ни будь новый уголок города, частенько бывали на Соборной площади на ярмарках, посмотреть на царь- рыбу, которую купцы привозили с низовьев Волги, огромные пяти метровые белуги, или трехметровые осетры, впечатляли мальчишек.

Иногда в город приезжал заезжий кукольный театр, на площади собиралось много народу посмотреть на Петрушку. Еньки особенно нравилось, когда Петрушка колотил по голове глупую Марфу, он начинал заливаться искренним детским смехом.

Макс был непоседой и таскал повсюду брата с собой, часто они убегали в густо заросшие овраги на берегу Волги, играть в разбойников Емельку Пугачева или Стеньку Разина, память в Симбирске была жива, о этим сорванцах.

По воскресеньям всей семьей, нарядившись, они ходила на службу в Вознесенский собор, самый большой и красивый в Симбирске. Еньке нравилась, необычная, праздничная обстановка. Разноцветные расписные стены, позолоченные паникадила, лики святых с пронзительным взглядом, красивое пение церковного хора, пробирающий до мурашек голос батюшки.

Пляшущее пламя свечей, он крестился, повторяя за взрослыми, и думал о добром и всемогущем Боге.

Но, однажды, когда они шли на праздник Пасхи, Макс шепнул Евгению на ухо. Енька, спорим, что нет никакого Бога. Евгений испуганно посмотрел на брата. А ты откуда знаешь? шепотом спросил он. А я для проверки прошлый раз показал ему кукишь в кармане, и он не увидел. Давай опять проверим. Енька засомневался, но виду не подавал. Когда все стояли и молились перед образами, он быстро собрался и засунул руку с кукишем в штаны. Но ничего страшного не произошло. Так начала рушиться вера в душе Еньки.

Еще приятным приложением похода на службу в Собор, было то, что на обратном пути отец, покупал всем детям, петушков на палочке. Петушки были разных цветов, но Енька всегда выбирал красного цвета. Иногда он канючил у сестер лизнуть желтого или зеленого, но все они были на один вкус.

Еще Еньке нравились дворовые игры, он по малолетству редко принимал участие, но зато наблюдал, как брат Макс играл с пацанами в лапту, или в клек. Часто играли в городки или чижа. Один раз чиж отлетел, прямо Еньке в левый глаз, но слава Богу, обошлось синяком.

Но, самая интересная игра для Еньки была в альчики, это такие свиные позвонки, которые ставили на кон, и бросали в них круглую «бабку». Чем тяжелее «бабка», тем вернее успех. За поисками «бабки» они ходили в железнодорожное депо Симбирска, где можно было порыться в кучах, металлического мусора. Еще там можно было найти цветные обрезки от телеграфного провода. Макс научился плести из них перстни, и научил Еньку, а Енька наплел колечек сестрам.

Но, игры и прогулки, это все-таки, скорее были исключением. Все в семье считали своим долгом заниматься воспитанием и образованием

Еньки. Старшая Надежда обучала его Азбуке, ему нравились картинки, разных зверюшек. В пять лет Енька, уже мог самостоятельно читать по слогам. Мария занималась с ним рисованием, Николай старший сын, привез ей в подарок набор цветных карандашей из Петербурга, и Енька с удовольствием повторял за сестрой, старательно рисуя в её альбоме.

Любил Енька и типографию отца, он внимательно наблюдал, как

Николай Николаевич крутит колесо маховика для пресса, а из под пресса, отец достает пахнущие свежей краской листы бумаги с буковками.

Иногда отец разрешал Еньке, покрутить колесо, и он был горд, что ему доверяют настоящую, мужскую работу. А лет в шесть Николай Николаевич, разрешил сыну искать нужный шрифт и вставлять в ящички для печати, составляя из них слова и предложения. Так что печатником Евгений был уже с детства…

Он и не подозревал что эти навыки, уже скоро пригодятся для дела революции…

ДО ПАРИЖУ…

Столичная жизнь Петербурга, закружила, завертела Николая Аблова.

Здесь, и время текло по другому, и свой бешеный ритм, к которому Николай никак не мог привыкнуть.

Каждый день приносил новые, свежие впечатления. В Петербурге нельзя заскучать, помимо курсов в Технологическом университете, Николай посвящал время ежедневным прогулкам. Он уже плотно изучил Центральную часть города, Невский проспект был изучен досконально от Адмиралтейства до Александро-Невской лавры. Проспект дышал респектабельностью и изяществом, витрины магазинов, ресторанов, кафейн манили посетителей, своими вывесками и зазывалами. Туда-сюда проезжали многочисленные экипажи и упряжки. У Казанского собора собиралась большая группа извозчиков и «лихачи» и «любимчики» и «ломовые», проблемы добраться в любой конец города не было никакой.

Но, больше всего Николай предпочитал пешие прогулки. Нравился ему и Васильевский остров с его прямыми линиями вместо улиц. Поговаривали что царь Петр 1, хотел здесь устроить Северную Венецию, да постоянные наводнения на Неве помешали задумке, каналы засыпали, а названия линии остались…

Любил он прогуляться по набережной от Горного института, до Биржи, пройтись мимо спящих cфинксов, подойти к ростральным колоннам, полюбоваться на Неву и Зимний дворец Императоров, дойти до домика царя Петра…

Бывал и в Александровском саду, а дальше проходил до памятника основателю города, Петр величаво сидел на коне и, как казалось, смотрел надменно на Николая сверху, вниз…

Нравилось ему и творение Монферана, величественный Иссакий,

И самый широкий в Питере Синий мост…

Но, чем больше восхищал его Питер, тем навязчивее забиралась к нему мысль, не дающая покоя. Почему столица пышет богатством и благополучием, а вся остальная огромная Россия живет в грязи и бедности…

Почему люди здесь тратят огромные деньги, по разумению провинциала, на сомнительные развлечения, и проигрывают за ночь в карты, целые состояния, а большинство людей в России не имеют даже самого необходимого…

Николай слышал от студентов, что Петербург, был построен буквально на костях миллионов строителей на болотах… и над всей этой красотой, витает дух запоротых, замученных, бесправных людей…

Когда он доходил до Марсового поля, он задерживался на несколько минут у места казни декабристов, ему хотелось понять, за что пожертвовали эти люди своими жизнями, каковы были их замыслы…

И все-таки большую часть времени, он посвящал своему любимому занятию чтению книг, в Питере была шикарная государственная библиотека, здесь время замирало для него, и он забывал обо всем, погружаясь в другой мир, отличный от реальности…

Ну и дела продвигались на литературном поприще, его псевдоним СергИй, был уже узнаваем, среди издателей. После его статей в БУМАГОПИСЧИКЕ, его стали приглашать и в другие журналы и газеты.

Николаю нравилось выступать с лекциями, он прямо перевоплощался на глазах, ему казалось, что он становился даже выше ростом. Он умел увлечь слушателей, прирожденный оратор, трибун. Ну и это давало пусть и не большой, но приработок…

Книги, это его любовь, чем больше он познавал мир книг, тем больше мир реальный казался ему несовершенным.

И все же, если Бог создал всех людей одинаковыми, и Адам с Евой наши прародители, кто-же поделил нас на богатых и бедных, рассуждал Николай. Почему одни врут, убивают, обворовывают других, эксплуатируют труд других, и живут припеваючи, а другие с рождения приговорены к нищете и бесправию. Ведь в библии не говориться о том, а значит это неравенство не от Бога, то кто тогда взял на себя это право и роль Бога.

Если это кто-то другой, то и правила эти не есть истина и их можно, и скорее нужно изменить…

Он с упорством искал ответ на этот вопрос в книгах, с давних лет людей мучил этот вопрос. Он читал Аристотеля, Платона, Сен-Симона, Фурье, Оуэна, Томаса Мора, Пьера Леру, да они все размышляли над этим и все приходили к выводу, что общество людей несовершенно и не справедливо, кто-то даже предлагал рецепты, но они были несбыточными мечтами или откровенной утопией.

На одной из лекций в павильоне в Летнем саду, к Николаю подошел импозантный мужчина во фраке и цилиндре на голове. Протянув руку, он представился Петр Бернгардович Струве, Я прослушал вашу лекцию молодой человек, и нашел её созвучной нашей общей работе. Время борцов одиночек закончилось, нужно выявлять единомышленников и организовываться в группы для эффективной борьбы, и выработки общих решений. Мы все в поиске создания лучшего общества, и вместе ищем пути для воплощения идеи всемирного равенства. Предлагаю вам примкнуть к нашей партийной группе Петроградского отдела РСДРП, наша организация совсем молодая, так сказать в периоде становления. И как я слышал, что вы занимаетесь журналистикой, мы собираемся организовать выпуск газеты ИСКРА в эмиграции, и могли бы сотрудничать с вами и в этой области.

Ну и если у вас есть такая возможность выехать за границу, я бы вам настойчиво рекомендовал. В России сейчас опасно заниматься политикой, много наших товарищей в тюрьмах и ссылках, поэтому полноценно заниматься нашим делом можно пока, к сожалению, только в эмиграции…

У Николая и самого мелькала мысль, чтобы ближе познакомиться с Великой Французской революцией, хорошо было бы, находится в сердце этой революции, в Париже….Эх а еще лучше побывать в Парижской библиотеке и прикоснуться к этой сокровищнице…

Но, самому отважиться на это путешествие, без поддержки семьи он не мог. Впереди предстоял трудный разговор с отцом…

ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР

Каждое лето, на каникулы Николай, приезжал к родителям на побывку. Он был привязан к своей семье, и проявлял теплые чувства к родителям.

Особенно он был дружен с отцом, он и внешне походил на него,

и усы, и бородку носил, подражая ему.

Сначала когда семья жила в Кузнецке, он добирался домой поездом, ему нравилось путешествовать, как и отцу, он с удовольствием слушал рассказы старшего Николая Николаевича о службе на железной дороге.

Ему всегда хотелось приезжать погостить не с пустыми руками,

но своих средств у молодого Николая еще не было, но на сэкономленные на питание деньги он умудрился купить заварной фарфоровый чайник для семейных чаепитий.

И теперь, когда семья собиралась в очередной раз побаловаться чайком, Надежда Лаврентьева разливая чай по чашкам, вспоминала. Как там наш Коленька, давно, что-то от него нет весточки…

С приездом Николая, дом наполнялся радостью, он часто устраивал семейные концерты, ставил спектакли одного актера, читал стихи, рассказывал сестрам о прочитанных книгах…

Став постарше, и получая свои первые гонорары от издательства, он не забывал и о семье. Пытался выкроить на скромные подарки, карандаши, альбомы, тряпичные куклы младшим сестрам, как-то купил для Макса деревянный револьвер, а Еньке детскую книжку с картинками и странным названием Пинокио…

Ну и конечно, каждый раз он привозил какую-нибудь книгу для отца.

А Надежда Лаврентьевна получала от сына то цветастый платок, то теплый пуховую шаль.

Каждый приезд Николай помогал отцу с работой в типографии, и полностью освоил и профессию наборщика и печатника…

Он даже, как-то самостоятельно распечатал текст своей лекции,

и частенько пользовался этим листком на выступлениях…

В этот раз Николай ехал из Питера с тяжелым сердцем, как просить отца о финансовой помощи для отъезда в Париж, это же не шуточное дело у него и без него шесть ртов, и учить их нужно, и кормить, и одевать…

Да и поймет ли зачем Николаю ехать в Париж, или посчитает чудачеством…

Правда, он ехал не с пустыми руками, товарищи по организации

Попросили распечатать сотню прокламаций, и даже дали задаток за работу, но, опять же, а не испугается ли он, не прогонит в шею…

Ну вот и дома… Все рады, за чаем просят рассказать, о Питере, видел ли царя, был ли в синиматоргафе, какие музеи посещал… разговор затянулся, а слушатели, так и не отпускали рассказчика, уж больно интересно рассказывает…

На следующий день, Николай зашел к отцу в типографию, он все не решался начать разговор. Ну как батя, заказов много. Да, повеселее стало, это вам не Кузнецк, да и расценки здесь повыше…

Да, сделав паузу произнес Николай, а ты слышал что ни будь про марксистов… на его удивление отец ответил утвердительно… когда он получал заказ в жандармерии, то слышал разговор их начальника с кем то по телефону… Начальник управления кричал в трубку, что было слышно даже за дверью кабинета. Мол, обнаглели эти марксисты, подрывают, мол устои государства, занимаются пагубной агитацией, народ к бунту подбивают, сажать, мол их, и вешать безжалостно…

А тут намедни, директор классической гимназии господин Некрасов, приходил, заказывал журналов им распечатать. Так и думаю человек образованный дай-ка я его про марксистов попытаю.

Борис Николаевич, спрашиваю, а слыхали, чего про марксистов.

А он говорит, как не слыхать, у нас один такой в гимназии учился, Володька Ульянов, умный парень. А батюшка его проверяющим по образованию был, помер лет кажется как десять… А что их жандармы-то не любят, а чего же их любить-то, они против царя смутьяны, говорят свободу мол всем и равные права, и рабочим и крестьянам, вон чо, ироды придумали…

Ушел он Николай, а я и думаю, так и я, наверное марксист, не люблю я этих держиморд, вон как народ замордовали, продыху не дают…

У Николая с сердца прям камень спал, я вот чё батя переговорить с тобой хотел, но все не решался, тема серьезная. Я в партию марксистов вступил, хочу новый мир строить.

Николай Николаевич старший, замер и выронил стопку нарезанной бумаги из рук. Свят, свят, свят, ну дела живой марксист передо мной…

Ты батя того не ругайся, мои товарищи просили испросить у тебя разрешения, отпечатать листовки с текстом для рабочих, ну не бесплатно конечно, вот задаток дали 50 рублей, и после работы обещали 100.

Да деньги хорошие, а не опасно Коленька. Опасно конечно, но если, что скажешь сын мол самовольно, без спроса напечатал…

Да нет, так нельзя не по-божески, сказал отец. С каких это пор ты Бога вспоминать начал, рассмеялся Николай. Ну тогда не по-человечески…

Ладно, будешь печатать по ночам, окна закроем дерюжкой, что бы света не видать…

Батя, это еще не все, выдавил Николай,

Ладно, вали кулем до кучи, с тревогой ответил Николай Николаевич.

Мне в Париж нужно выехать… Куды, куды… Да заграницу во Францию,

Хочу доучится по специальности в университете ихнем, в Сорбоне…

Это куда Вас понесло, воны вы куда взлетели, до Парижу… Вот оно как…

Николай Николаевич даже присел на сундучок, ноги его стали

ватными… Столько навалилось в один день…

Деньги нужны, понятное дело, а кому же они не нужны. Но я еще деньги печатать не научился. Ладно, сын, подумаем… вот гонорар за листовки свои у своих товарищей заберешь, ну может аптечный лабаз в Кузнецке продам, все равно туда не наездишься, а Фридман похоже подворовывает…

Ты батя не переживай, мне обещали в их газете печататься, ИСКРА называется, лекции читать буду, работу буду искать… Мне бы на билет на дорогу, да на жилье, пока работу не найду…

А там, как обустроюсь, деньги верну, я не тать какой-то.

Ладно, по рукам, француз задрипанный, матери пока не говори, устроишься, напишешь…