Тропа Саламандры
Ладно, блин, не мое это собачье дело – их интимная житуха. Просто я привык, что мои яйца проветриваются. В свободном полете над Гудзоном, так сказать, парят. И без всяких там экстренных случаев в виде приземлений на полосе «Постоянная подружка».
Я достаю «свободу» вместе с приятелем из штанов, когда захочу. И нет у меня желания лежать под одеялом, пока какая-то телочка будет пытаться вить из меня веревки и пробовать манипулировать. Потому что мне нравится трахать баб не тайком, под пледиком, а с включенным ярким светом. Вжимать их разгоряченные тела в дорогие гостиничные матрасы разной степени жесткости.
Мой отец, само собой, не приветствует такую вот позицию, как он говорит, бесшабашного дурака. Он считает, что я веду разгульный образ жизни и не желаю остепениться, потому что не хочу брать на себя ответственность.
И он чертовски прав!
Да, это истина. Хотя я не делюсь информацией с батяней насчет своего, так сказать, уклада, но и он, и мама, разумеется, догадываются обо всем. Ну и пусть, насрать! Не терплю наставлений на путь истинный. Не выношу маминого нытья насчет того, что она, мол, так, наверное, и помрет, не дождавшись внуков. Вот пристали-то!
Я успешный, богатый и молодой мужик двадцати пяти лет отроду, который не обязан быть идеальным во всем; таким же сбалансированным, как спортивная диета, которую я хрен когда буду соблюдать.
Фамилия Моралес – с испанского значит «моральный, придерживающийся норм, благоразумный». Мои родоки вполне соответствуют ей, впрочем, как и братец-умник Диего. А вот я, черт, всегда буду антонимом этого словечка. Ехидной и циничной усмешкой над представлениями правильных и праведных типов.
Я от природы такой: либо пру напрямик, не озираясь по сторонам, либо делаю какой-то рисковый прием, которого никто не ждет. Как на поле, так и в жизни. Это всегда безотказно срабатывает. И мне глубоко фиолетово, что болельщики команды соперников уйдут со стадиона в расстроенных чувствах и матеря меня на чем свет стоит. Мне совершенно неинтересно гадать, что чувствует дамочка, которая натягивает коктейльное платье, когда я прошу ее покинуть гостиничный номер или мой дом.
Потому что мой характер реально очень далек от слова «правильный». Потому что мне достаточно самодисциплины и четких непререкаемых правил на футбольном поле, где я привык хреначить как проклятый с вот такими, как сейчас, редкими перерывами на отвязный отпуск.
И я уже сходил в чистую уборную бизнес-класса, чтобы сменить запачканное семенем белье и штаны. Так что, Нью-Йорк, встречай гостя свеженьким, бодрым и готовым к приключениям всех мастей, мать его за ногу!
Я отправил сообщение Джею, попутно отстегивая ремень еще до команды от главной бортпроводницы. А потом полез в сеть, чтобы посмотреть, куда б сгонять вечером. В какой-нибудь хороший кабак. Потому что я прилетел в Нью-Йорк развеяться, а не для того чтобы пиздеть с элитой города или подписывать мячи и футболки фанатам.
Мегаполис – настоящий концентрат из лоска, лучших развлечений и нахрапистых баб в деловых костюмах, которые, наверное, в теории могут дать в челюсть лишь за то, что ты перехватил их такси…
***
Я бросил сумку в люксовом номере отеля «The Mark» на Верхнем Ист-Сайде и после короткого душа и бутылочки текилы из мини-бара решил пойти за покупками. Во-первых, потому что надо начать соответствовать чертовому Нью-Йорку, который встретил техасца… то есть калифорнийца с прохладцей во всех смыслах этого слова.
Из прохожих никто не признал во мне звезду спорта. Никто не подошел пофоткаться. Гребаные вечно суетящиеся местные в угрюмых пальто и шарфах. Чтоб им всем жить в этой их вечной мерзлоте!
Возможно, меня могли признать какие-нибудь веселенькие туристы, но они явно не желали слоняться по дождливому городу. Засели, наверное, бухать в номерах или попрятались по экскурсионным автобусам.
Короче, пока я ждал такси, успел замерзнуть. И раздражиться, черт! Раздосадовался тем, что представлял начало короткого отпуска как-то иначе, что ли…
В итоге паршивый промозглый Нью-Йорк влегкую навязал мне поход в какое-нибудь люксовое место с барахлом. Чтобы хоть там, как говорится, для затравки, богатенький Моралес мог бы начать сорить баблом, показывая статус и охренительную платежеспособность.
Кроме того, сильно подпортил настроение еще и тот факт, что я не смог определиться с вечерним времяпрепровождением. Ноль навыков заказа столика себе любимому. Я не привык шевелиться в подобных вопросах, обычно прося о таких небольших одолжениях ассистентку или еще кого-то из футбольного клуба. Вообще, это не входит в их обязанности, но я крайне злопамятен и капризен. Поэтому лучше пойти на поводу и не выёбываться.
Но уж просить организовывать мне – взрослому мужику – отпуск, это уж совсем через край. Я же не пацан какой-то несовершеннолетний, в конце концов…
Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
Ну на фига я не остался в Лос-Анджелесе?!
***
Продавщица отдела деловых костюмов в Macy’s12 пела дифирамбы новым образцам дизайнерского шика. Я ни хера не понимаю в классической одежде, поэтому отдался в руки этой коварной улыбчивой бабенки по имени Сара, которая опытным глазом сразу распознала во мне небедного кренделя. Одного из тех, кто сильно не кичится. Точнее, чувака, кто тупо ненавидит таскать в поездки чехлы с отутюженными сорочками и пиджаками из химчистки. Это удел всяких брокеров и прочих деляг.
Короче, она, эта баба-лиса хитрая, ловко и проворно слизнула с моей кредитки кучу денег, всучила костюм и ботинки какой-то редкой итальянской марки и узкий галстук. А еще запонки, которые я ни в жизнь не надену, потому что подобную пафосную херню носят разве что какие-нибудь мафиози… А еще я, блин, понятия не имею, как их пристегивать правильно.
– Послушай, Сара, – начал я, когда продавщица положила передо мной чехол с костюмом и пакеты. – Ты наверняка хорошо знаешь город. Где тут можно интересно время провести и потратить хуеву гору бабла?
Что и говорить, люблю я при случае шокировать таких услужливых милых людей, как Сара продавщица, отборной матершиной и полным нулем манер. В этом мы о-о-очень схожи с засранцем Риверой, который ответил мне сообщением, мол, жаль, что самолет не рухнул в Гудзон. И передал привет от Веснушки и детей…
Эта Сара с каким-то загадочным видом огляделась по сторонам и полезла под прилавок, сделанный из натурального белого мрамора. Он напомнил мне ритуальный камень, на котором секстанты-сатанисты приносят сакральную кровавую жертву в виде агнца или даже человека…
– Вот, сэр. – Она протянула чудную визитку, сделанную из металла оттенка меди.
– Что за нахуй? – удивился, прочитав буквы на гравировке.
«Саламандра», а ниже еще одно слово: «Полночь».
Э-м-м-м. Первая мысль – Сара накурилась и прикалывается. Вторая – она сунула визитку с именем элитной проститутки. Я, конечно, не против покувыркаться со жрицей любви, но как ее найти, если нет ни номера телефона, ни адреса борделя?
– Спросите у любого таксиста, он отвезет, – прищурилась загадочная Сара, которая выглядела уже не лисой, а самой настоящей ведьмой.
Я вышел из универмага в смешанных чувствах. Настолько растерялся, что даже не заметил, что с металлической херовины, что лежала на ладони, стекают капли, а мои волосы промокли от проливного холодного дождя.
Оказывается, Нью-Йорк хранит секреты, точнее, живет своей потайной жизнью. И теперь он приглашает меня – приезжего богача и известного спортсмена – не просто пуститься в путешествие по кабакам и мюзик-холлам, а соприкоснуться с чем-то…
Необычным?
Глава 5
Третье правило Ивон Хасс.
Проявлять настойчивость и изобретательность.
Как говорит мой креативный менеджер Уна Натанзон, «главное – не позволять себе закиснуть». Предположу, что когда-то она пребывала в состоянии простоя и теперь не хочет повторения прошлого опыта…
Очень даже понимаю!
Впрочем, расспрашивать подробности ее биографии не собираюсь. Ровно так же, как и рассказывать о забитой, жалкой Глупышке-Салли, которая так долго находилась в плену страхов, комплексов, обид и постоянных унижений. Девчонке, которая души не чаяла в парне, до которого ей было как до звезды. И никому-никому не было до нее никакого дела. До ее чувств… Особенно мне – Ивон Хасс. Поэтому нечего тут раздумывать, ворошить прошлое, ждать от кого-то жалости после откровенных бесед.
Салли умерла.
Превратилась в тлен, легкий пепел, который я самолично развеяла много лет назад одним ранним туманным утром… И он с холодным дуновением ноября полетел над Центральным парком. Часть его осела на земле и на дне пруда, а другая его часть – улетела в дымчатое небо.
И на этом – всё.
Лучше про Уну Натанзон… Когда она произнесла эту фразочку про «не закиснуть» при первой нашей беседе, я уверилась в том, что приняла верное решение нанять ее. Хотела заграбастать эту девчонку, чего бы это мне ни стоило! Потому что энергия Уны Натанзон в совокупности с креативностью, вкусом, вниманием к мелочам и желанием двигаться вперед – всё это то, что мне было нужно от нее, как от главного работника.
Я случайно приметила Уну в камерном чикагском театре. На премьере одной современной постановки. Точнее, я прикинулась восторженной зрительницей и после финальных аплодисментов выяснила у билетера, кто заведует оформлением сцены и костюмами. Ко мне вышла худосочная рыжеватая девушка с улыбчивыми глазами и в причудливом наряде в стиле бохо.
Мы с Уной очень разные по манере одеваться. Слишком разные для того, чтобы дружить. Потому что она – любительница обсудить политику и всякие социальные темы, а я вообще не про это. Такие, как Уна, часто становятся лидерами каких-нибудь общественных движений. Подобные ей готовы вывернуться наизнанку ради униженных и оскорбленных. И таскаться по демонстрациям, разным там акциям протеста.
Такая, знаете, вечно воодушевленная у нее творческая натура. А я – говорю мало и в основном по делу. Я типичный интроверт и самый настоящий мизантроп, который в теории может, но не хочет сходиться с людьми. И уж тем более не мое – это заниматься всякой благотворительностью или участвовать в цирке под названием «демократия». В отличие от Уны, которая всяким фондам исправно помогает, я без очевидной для меня пользы и пальцем не пошевелю ради кого бы то ни было.
Уна Натанзон, признаться, мне симпатична. Она не задает вопросов о личном. А на ее болтовню я образно затыкаю уши берушами. Она это знает, но не обижается. Уна, не будь дурой, уже сообразила, что я скорее сдохну, чем позволю этому треклятому миру заглянуть в мое темное мрачное нутро.
Ибо не хрен ему там делать.
Ивон Хасс способна создать свой собственный проект под названием «Жизнь». Точнее, уже его создала. Сотворила вселенную, где она хозяйка и повелительница. Именно так!
Уна, кстати, ломалась долго с моим предложением. Целую неделю. Я писала ей сообщения со всё более и более выгодными условиями. Заманивала разными плюшками, вещала о творческой свободе и карьерных успехах. От нее требовались лишь две несложные вещи: побросать в чемодан шмотки в стиле хиппи-бохо и перебраться в Нью-Йорк…
Но была одна больша-а-ая проблемка. Ее муж. Хмурый брюзга Авраам Натанзон. Богатый тип, который занял нехилую нишу на рынке чикагского фастфуда и эффективно проник в другие штаты. Он не собирался срываться с насиженного, прокормленного места, в котором начал когда-то бизнес.
Но мы с ним из одного теста, потому что упорства, точнее, упертости нам обоим не занимать. И опять же, чувства выгоды.
Мои связи в городе. В том числе с арендаторами помещений. Я, Ивон Хасс, как настоящий спрут успела запустить щупальца везде, благодаря знакомствам с гостями «Саламандры».
Поэтому Авраам Натанзон в итоге сдался. А точнее, взвесил все «за» и «против» по поводу скидок на аренду и перспектив устойчивого расширения, ведь он – монополист. А Ивон Хасс – очень полезный человек. Хоть и не монополистка, но женщина, предлагающая особые развлечения.
Мда-а-а, а ведь несколько лет назад я почти сдалась, потому что дела шли неважно… Мне никак не удавалось привлечь внимание богатой публики к новому заведению. Так сказать, заставить попробовать новые блюда на вкус. И я сделала довольно неординарный ход – заложила в ломбарде подвеску от Tiffany и потратила вырученные деньги на крутые визитки.
Взятки?
Да, я приплачивала продавщицам из универмагов Saks, Macy’s, Bloomingdale’s за то, что они тайком давали визитки мужчинам, чьи чеки за покупки превышают двухмесячный оклад офисного клерка. Эти люди получали некое тайное приглашение, послание. Будоражащую воображение задачку, в которой было много неизвестных.
Крупицы информации в сети о «Саламандре». Никакой рекламы с целью рассказать, что ждет гостей внутри закрытого клуба. «Саламандра» в итоге обросла слоями из слухов, домыслов, сплетен. Потому что посетители не стремились болтать направо и налево о том, что увидели. В чем участвовали…
На первых визитках был указан адрес и время. Такая вынужденная мера ради того, чтобы таксисты знали, куда отвезти клиентов. Лишь спустя время необходимость раздавать адресок отпала. На визитках появилась надпись «Саламандра», «Полночь». А про клуб без вывески с темно-зеленой дверью теперь знал каждый водила. О заведении начали болтать. Гадать: что же там происходит?
Пусть-пусть богатенькие теперь уже не только мужики, но и женщины изводятся от любопытства и непонятных ожиданий. Клуб, который задумывался как место для мужчин, трансформировался. Потому что среди местных дамочек из элиты начали возникать недовольства. И какая-нибудь влиятельная овца запросто могла устроить пакость в виде всяких госпроверок или вынести предложение закрыть заведение на публичных слушаниях в мэрии. А на поверку «Саламандра» оказалась крайне гибкой, умной, живучей. И новым посетительницам тоже очень понравилось в клубе!
***
На улице лило так, что пришлось воспользоваться зонтом, который заботливо вручил консьерж мистер Эдисон. Вечные нервы и дефицит времени – прямая дорожка к стрессу. Я из тех, кто не борется с недугом при помощи мозгоправа и таблеток, а выжимает из него все соки. Эмоции, образы, страхи, нехватку секса. Тайные желания, вынутые из теневой части психики человека, – вот в чем суть моей работы. Делом, которое всегда было и будет не просто на первом месте; оно и есть отражение Ивон Хасс.
Уна-жаворонок сделала еще до обеда всё, что я просила, и оставила традиционно-длиннющую записку с мыслями, пожеланиями, ну и приколами. С Уной Натанзон мы пересекаемся редко. И это вполне устраивает меня, одиночку. Я плачу ей существенные деньги, и мы друг другу не навязываемся в лучшие подружки. Наши отношения, скорее, можно назвать приятельскими.
– В «Саламандру», – скомандовала таксисту, запрыгнув в машину и попутно вернув зонт мистеру Эдисону, который пожелал хорошего вечера и ночи.
О да, сегодня премьера нового шоу. Моей мистерии, которая будет устроена не для условной пустышки Дэйзи Бьюкенен, чтобы привлечь внимание избалованной цацы. Потому что я не олицетворение великого Гэтсби. Не человек, который вывернет жопу наизнанку ради объекта почитания. Да, почему-то такие образы всплыли откуда-то…
Гордая Ивон. Ее высоко поднятая голова в знак того, что она смогла многое. Сделала это исключительно для себя, а не в стремлении что-то кому-то там доказать. Кроме учительницы по танцам мисс Стерлинг.
Если в мире и существуют ангелы-хранители, то мисс Стерлинг одна из них. Потому что именно она обратила внимание на Глупышку-Салли, которая слонялась голодная, не желающая идти в отчий дом. Салли гоняла мысли о смерти, о суициде. О том, что, к сожалению, в Париже штата Техас нет ни одного достаточно высокого здания, чтобы наверняка разбиться в лепешку. Что можно было бы порезать вены, уютно устроившись в ванной с чуть теплой водой. Но увы, в полуразваленном доме О’Тулов не было ванной, а лишь уличный душ, воду для которого приходилось набирать из колодца соседей. Да и бритву для такого дела надо было постараться раздобыть. Потому что ее папаша, сколько она себя помнила, ходил с грязной жирной бородой и слипшимися усами.
А денег у Салли отродясь не водилось. Не только на набор бритв для станка, а даже на школьные завтраки-обеды. Даже на бюстгальтер и средства женской гигиены не нашлось бы денег. А одежду она брала из старого нищенского гардероба своей беглой мамаши. То безвкусное старье висело на Салли мотней, в нем она выглядела пугалом. Посмешищем настоящим.
К тому же – внешность… Угловатая фигура. Тощая, вечно недоедающая Салли. Почти полное отсутствие груди казалось ей даже благом, потому что не надо покупать лифчик, а можно просто обтянуть грудную клетку эластичным бинтом, найденным в облупленной аптечке. Да уж, когда ты беден как церковная мышь, то хочешь не хочешь, а научишься крутиться, чтобы не пасть еще ниже.
Хотя куда уж ниже-то?
Тонкие серо-русые волосы Салли, которые не знали, что такое кондиционер. Они скрипели при мытье от самого дешевого мыла. А средства гигиены для дней месячных, покупала для Салли мисс Стерлинг. Мисс Ангел, что не дал ей умереть тогда.
Салли умерла позже…
– Ну и погодка, да, мисс, черт? – выдернул меня из дум таксист, просигналивший другому водителю, который влез в медленный поток машин. – Да уж, этот город скорее сгорит от кометы, чем избавится от пробок, – в досаде пожаловался этот не очень желанный собеседник.
– Это верно, сэр, – попыталась натянуть на лицо подобие улыбки и поежилась, потому что в салоне стало зябко…
Как в остывшей сырой ванной, в которой могла бы покончить с собой Глупышка-Салли.
А перед тем она бы последний раз глянула в зеркало. Рассмотрела бледное лицо, обратила внимание на то, что ее светлые глаза слишком большие и широко расставлены. Мельком глянула бы на пальцы ног и рук, на ногти, которые никогда не покроет слой бордового или красного шеллака. Что кожа ее тела никогда не соприкоснется с шелком или тибетским кашемиром.
Но зато Салли хорошо знала, что единственный человек, который будет оплакивать ее могилу, это мисс Стерлинг. Женщина, которая позвала Салли на занятия по танцам. Человек, который разрешал ей бесплатно, с самого обеда и до позднего вечера заниматься…
Жить!
Да, Салли практически жила в зале. Там, в здании для разных занятий, она получила возможность иногда принимать теплый душ. Именно мисс Стерлинг принесла Салли пару комплектов одежды для тренировок… Боже, как мало этой Салли требовалось, чтобы почувствовать себя не такой уж и обездоленной!
– Знаешь, мисс О’Тул, – как-то начала мисс Стерлинг. – Ты ведь скоро окончишь школу… – Эти слова заставили Салли лихорадить. – Какие планы у тебя, моя девочка? – мягко спросила она.
– Не знаю, мисс, правда не имею понятия, – пропищала Салли, зная, что ей не хочется ничего.
Потому что новая жизнь очень ее пугала. Потому что она застряла. Привыкла. И выбираться из дерьма так страшно, а ее внутренняя батарейка и так была разряжена почти до предела. Куда уж там стремиться к каким-то высотам…
– Ты ведь можешь посвятить жизнь танцам? – чуток напирала мисс Стерлинг.
В ответ девчонка что-то там промычала, мол, ну может быть, и всё такое.
– Хорошо, подумай над этим. И не стесняйся просить о помощи, милая, – улыбнулась мисс Стерлинг, которая, наверное, поняла, что Салли не готова к серьезному разговору. – Но запомни, ты трудяга, умница и еще не узнала себе истинную цену.
– Да, мисс, – вздохнула девчонка. – Увы, знаю.
Мисс Стерлинг приблизилась, и Салли первый раз в жизни почувствовала, что такое объятия. Салли О’Тул было тогда почти восемнадцать лет…
– Ты интересная внешне. Необычная. У тебя есть воля, потому что не каждый ребенок выдержит… – шептала мисс Стерлинг.
И Салли расплакалась от этих слов! Она плакала тихо, как привыкла это делать в своей комнате, в нищем убогом доме, где не было ни одной двери, кроме входной. Там, в этой проклятой хибаре, Салли плакала часто. Много. И неслышно. В грязную перьевую подушку, чтобы пьяного папашу не разбудить.
Да, та подушка впитала столько слез за все годы испытаний и нужды, что, наверное, если выпотрошить ее и попробовать перо на вкус, то можно умереть от вкуса горечи и количества въевшейся соли…
– Лучше не от кометы, а от потопа, – частично вернувшись в реальность, я в прострации произнесла в темноту салона такси.
– Что? – переспросил водитель, глянув на меня через зеркало заднего вида.
– Потоп. Этот город достоин быть разрушенным океанической водой.
– Почему? – захлопал глазами собеседник.
Я утерла горячую слезинку-гадину, что скатилась по щеке.
– Причина проста, сэр, люди, что попадают в этот город, – черствеют. Они разучились плакать.
Глава 6
По пути, тихо матерясь, я загуглил-таки, как правильно зафиксировать запонки, блядь! Потому что продавщица Сара, чтоб ей провалиться, как оказалось, всучила светлую сорочку без привычных пуговиц на манжетах. Я даже порывался и вовсе не наряжаться, но предположил, что в ночные заведения абы в чем не пускают. Недаром ведь мне сунули визитку в отделе, где не найдешь шмоток ценой ниже пятисот баксов.
Ох, видели бы меня пацаны из команды, боже!
Темно-зеленый костюм-тройка, ткань которого по цвету и фактуре больше смахивала на обивку русского бильярда, мать его.
Да, у меня своя манера одеваться в обычной жизни. Не люблю я классику. Но еще больше не выношу весь этот городской шик, когда всякие там игроки в соккер13 выряжаются в футболочки поло и брючки. Лоснящиеся придурки, фу!
Я не из тех, кто занимается подобной херней, лишь бы привлечь внимание. Ромео Моралес – мужик, предпочитающий широкие футболки, а не говно в обтяжечку. Хотя моя фигура позволяет носить что угодно. Думаю, многие дамочки были бы далеко не против, если б я и вовсе разделся догола и неторопливо прошелся перед ними по Голливудскому бульвару в моем родном Лос-Анджелесе.
Честное слово, не против бы были!
Но Ромео Моралес не эксгибиционист и не извращенец. Он не снимается в порно, хотя не так давненько на вечеринке одна женщина из этой индустрии, вроде как в шутку, но сделала такое вот предложение. И ее слова заставили задуматься. Я серьезно сейчас.
Потому что меня так и подмывало совершить какой-нибудь провокационный поступок. Но мой батя прибил бы, узнай о подобной выходке. Точно прикончил бы из ружья, что висит на стене в их с мамой спальне. Сдохнуть в месте, где я двадцать пять лет назад был зачат?
Нет уж, это точно не по мне финал.
Короче, я ношу широкие спортивные шмотки и идеально чистые кроссовки последней модели. И вечно жажду приключений…
– Вам сюда, сэр, – проговорил очень упитанный таксист, то ли индус, то ли пакистанец, притом как-то игриво подмигнув мне.
Он явно что-то слыхал о «Саламандре», куда я прибыл впритык – за пять минут до полуночи, потому что не учел гребаные нью-йоркские пробки. И это заставило немного поволноваться, ведь по жизни я пунктуален. Расплатившись, оправил чертов итальянский пиджак и жилет…
– Господи, Святая Дева Мария! – прохрипел, снова глянув на странные запонки, которые чем-то напоминали зеленовато-мутные глаза рептилии. – Как думаешь, приятель, меня в таком прикиде пустят? – зачем-то спросил толстого водилу, от которого разило сандалом так, что хоть задохнись.
– Вы выглядите с иголочки, мистер, – снова подмигнул он и растянул рожу в хитрой улыбочке. – Простите, сэр, но ваше лицо кажется мне знакомым… Простите, с памятью туго. Где я мог вас видеть?
– В высокобюджетной порнухе, – пошутил, дернув за ручку и толкнув плечом дверь. – Я зарабатываю на жизнь, чпокая красоток. Не работа, а мечта. Адьос, амиго!
***
На входе в заведение со старинной зеленой дверью, которая тоже походила цветом на мой дурацкий прикид, не было вообще никаких опознавательных знаков. Меня никто не встретил.
Какое-то время я стоял под козырьком возле этой двери и тупо пялился на потоки воды, что стекали в ливневку. Ночная атмосфера казалась мрачной, а я чувствовал себя не в своей тарелке. Как парнишка из фильма «Один дома-2», который шастал по Нью-Йорку и влипал во всякие истории. Нет, в отличие от Кевина Маккалистера, меня не преследовали два бандита, мне не нужно было изображать кого-то перед персоналом гостиницы, как в том кино. И к слову, пацан оказался куда более изобретательным и изворотливым в сравнении со мной – растерянным кретином, у которого в бумажнике куча кредиток, на лацканах запонки за три сотни долларов. Херь, которую я надел в первый и последний раз в жизни, клянусь!