Перчатка Соломона

– Именно тогда я услышал о нем впервые, – голос Галейна ожесточился, черты лица стали как-то резче, словно застарелая ярость проступила сквозь них, – Тогда, а не в камере, когда пахан рассказывал мне о нем. А в тот миг, когда все выяснил… Я сначала не мог поверить, что такое возможно, что человек, которого я почитал за друга, который в те безрадостные дни скрасил мое существование, стал для меня практически кумиром, мог со мной поступить столь… столь… отвратительно. Я пытался найти его, но адрес, указанный в документах «Гало» оказался фальшивым, а искать по имени даже не было смысла – Шон как-то бросил, что умеет заметать следы. Ясно было одно – он подставил меня, направил на нужный ему путь и исчез из моей жизни, видимо, потеряв интерес ко мне. Тогда я так думал… – Пол сжал губы и с явной неохотой промолвил, – Все оказалось намного сложнее.

Кевин, заинтригованный сверх всякой меры, даже подался немного вперед, тщась при этом изобразить в большей степени сочувствие, а не интерес.

– Как же?

Пол тяжело вздохнул. Говорил он долго, вспоминал о событиях, не доставлявших ему радости и продолжать сил в себе не находил.

– Если позволишь… я бы рассказал об этом в следующий раз, хорошо? – он чуть дернул уголком губ, пытаясь изобразить улыбку, – Я очень устал, Кевин, правда… Извини.

Хилхэнд, опомнившись и вновь вернувшись к исполнению врачебного долга, тряхнул головой, стараясь отбросить в сторону любопытство.

– Конечно… Прости ты, это я не сообразил. Конечно, Пол. Отдыхай.

***

Гилберт запер сейф с необыкновенно секретными, как водится, документами и. потянувшись, снял белый врачебный халат. Время было уже позднее, медсестра, которую он дожидался, давно уже воцарилась на своем посту, а он лишь сейчас, завершив все дела, направлялся домой. Кевин Хилхэнд, пребыванием которого в палате одного из больных он мог бы оправдать свою задержку, давно уже ушел; человек, о котором фельдшер так волновался, спокойно спал, да и дела, в общем-то, были закончены еще несколько часов назад. Однако, Гилберт, точный, как швейцарские часы и, пожалуй, не менее щепетильный, предпочитал, как и всегда, отсиживать оставшиеся до завершения рабочего дня часы вне зависимости от того, было ли ему чем заняться. Навлекать на свою голову неприятности, получать выговоры, а то и штрафы за несвоевременный уход с работы он не хотел.

Но теперь время рабочего дня истекло и молодой человек, натянув вместо халата несколько тонкую для царящей погоды куртку, покинул кабинет, запирая дверь. Медсестре вход в обитель врачей был по негласному правилу воспрещен и, надо сказать, Гилберт, находящийся здесь на позиции медбрата, сам иногда не очень хорошо понимал, почему, если ей это запрещалось, то ему едва ли не вменялось в обязанности.

Замок щелкнул, молодой мужчина слегка дернул дверь, проверяя надежность запора и, сунув ключи в карман, спокойно отправился восвояси. Увидь его сейчас кто-нибудь со стороны, непременно подумал бы, что на плечах этот человек влачит непомерную тяжесть забот – так они были опущены, таким утомленным казался совсем еще молодой парень.

Но кроме медсестры, давно привыкшей к такому виду коллеги, видеть его было некому. Гилберт невнимательно попрощался с ней и, покинув отделение реанимации, зашагал по уже полутемному коридору в сторону выхода. Мысли его были далеко.

– Привет, Дикс, – спокойный и уверенный голос, неожиданно раздавшийся за спиной, вынудил молодого человека остановиться, словно налетев на стену и, подняв опущенную доселе голову, медленно расправить плечи. Голос был ему знаком.

– Здравствуй… Диктор, – негромко отозвался он и, не поворачиваясь, слегка приподнял подбородок.

За спиной послышались приближающиеся шаги. Человек, о чьей опасности его совсем недавно предупреждали, неспешно приблизился и, остановившись за спиной собеседника, хмыкнул.

– Какая ностальгия – слышать это имя из твоих уст. Итак, ты все-таки вспомнил меня? А я уж, было, подумал, что время совсем изгладило мой образ из твоей памяти.

– Твой образ претерпел изменения с нашей последней встречи, – отвечать Гилберт старался в тон старому знакомому, однако, говорил несколько холоднее, чем он.

– Вот как? – в голосе Диктора явственно зазвучала насмешка, – А я-то полагал, что над старыми друзьями время не властно.

– Шон, мы не виделись со старшей школы, – Диксон, чуть сдвинув брови и не желая боле продолжать беседу, не видя лица собеседника, оглянулся через плечо на стоящего позади человека, – Ты действительно очень сильно изменился с тех пор.

– А вот ты совсем не изменился, – спокойно откликнулся Шон и, склонив голову набок, обошел старого приятеля, останавливаясь теперь прямо перед ним и пристально вглядываясь в него, – По крайней мере, внешне. Но ты стал как-то спокойнее, увереннее и… пожалуй, печальнее, – Рэдзеро сдвинул брови, видимо, не слишком довольный собственными наблюдениями и вновь выпрямил голову, – Что же с тобой случилось, Дикс?

Его собеседник, не скрываясь, поморщился, избегая прямого ответа.

– Не зови меня так. У меня есть имя.

Шон, похоже, ожидавший совсем других слов, удивленно приподнял брови, позволяя насмешливой ухмылке осветить его лицо. В голосе его прозвучало веселое изумление.

– С каких это пор?

– Я даже не знаю, наверное, с рождения, – Диксон, хмурясь, скрестил руки на груди, – Что тебе нужно, Шон? Думаю, ты не о прошлом вспоминать пришел?

– Как обычно проницателен… Гилберт, – блондин на миг закусил губу, сужая глаза. Чувствовалось, что ситуация забавляет его.

– Меня всегда восхищало это в тебе, – продолжал он, выдержав небольшую паузу, – И я думаю, ты знаешь, зачем я пришел.

На лицо Гилберта набежала тень.

– Полагаю, Тресу нужна информация от меня, – негромко вымолвил он, переводя взгляд на дальний участок коридора, где в тени скрывалась входная дверь. По губам заметившего этот мимолетный взгляд Шона змеей скользнула знакомая его собеседнику острая улыбка.

– Верно, – негромко вымолвил он, не сводя с него внимательного, пристального взгляда, словно хищник, каждое мгновение готовый броситься на могущую обратиться в бегство добычу.

– И с чего ты взял, что я тебе ее предоставлю? – Гилберт, как будто и не замечающий несколько изменившегося поведения собеседника, а может быть, просто не испытывающий ни капли страха перед ним, упер одну руку в бок. Блондин пожал плечами.

– А почему бы и нет? В память старой дружбы.

Гилберт Диксон, спокойный и уравновешенный человек, скорее холодный и безразличный, нежели порывистый и язвительный, ядовито ухмыльнулся.

– Потому, что я не работаю на Треса.

Шон, почувствовав изменившуюся атмосферу разговора, приподнял подбородок, бросая на собеседника откровенно насмешливый и почти угрожающий взгляд. В голубых глазах его, как и всегда в подобных случаях, свирепствовало дьявольское пламя.

– Зато на него работаю я, – холодно парировал он, не скрывая некоторого вызова в голосе. Ситуация стремительно становилась опасной. Гилберт, всего несколько часов назад предупрежденный насчет Шона Рэдзеро, пообещавший быть с ним поосторожнее, равнодушно повел плечом и, демонстрируя полнейшее пренебрежение к собеседнику, обошел его, становясь вновь к нему спиной.

– В таком случае, ищи нужную ему информацию сам, – не менее холодно произнес он и, всем видом показывая, что не желает доле задерживаться в обществе старого знакомого, уверенно зашагал по коридору вперед.

Шон догнал его за два шага. И, обхватив борцовским захватом сзади за шею, не несколько мгновений прижав локоть к подбородку молодого человека, тихо проговорил, приблизив губы к его уху:

– Не играй со мной, Дикс.

Голос его звучал спокойно, размерено, угрозы в нем, казалось бы, не было, – блондин скорее советовал, чем угрожал, просто говорил, не ставя под сомнение, что совету его последуют. Однако, делал он это так, что у любого здравомыслящего человека затряслись бы коленки от страха за свою жизнь, так, что было понятно, чем может быть чреват отказ от следования этому совету, и Шон не сомневался, что удерживаемый им человек понимает это. Но он просчитался.

Дикс, никогда не испытывавший ни малейшего страха перед ним, всегда питавший твердую уверенность, что уж кому-кому, а ему друг не причинит никакого вреда, равнодушно повернул голову вбок (захват был не слишком крепок).

– Или что? – голос его был ничуть не менее спокоен, чем голос Рэдзеро, звучал так же равнодушно и хладнокровно, как и раньше, – Убьешь меня? Тогда ты и в самом деле изменился, Шон Рэдзеро, стал глупее и безрассуднее, чем прежде. Или, быть может, ты и явился сюда для того, чтобы взглянуть на смерть старого друга? – в последних словах явственно, как Гилберт не пытался скрыть ее, прозвучала горечь. Чувствовалось, что, не взирая на пролегшие между последней и этой встречей годы, считать Шона другом он никогда не переставал и, если бы тот подтвердил предположение молодого человека, причинил бы тому боль, если не физическую, то моральную уж точно.

– Друга… – голос блондина прозвучал несколько приглушенно и как-то сдавленно, будто он пытался сдержать рвущиеся на волю старые обиды. Захват его на несколько секунд стал сильнее, Гилберт был вынужден немного приподнять подбородок, вытягивая шею и стремясь тем самым уменьшить давление на нее.

– Друга, который меня бросил? – теперь уже нотки сдерживаемого застарелого гнева явственно зазвучали в голосе говорящего, – Человека, которому я доверял и который оставил меня?

Дикс, ожидавший, пожалуй, любых слов, каких угодно обвинений, кроме таких, изумленно и негодующе выдохнул. А затем, подняв обе руки, резким движением сбросил руку особенно не противящегося этому Шона и рывком повернулся к нему.

– Ты рехнулся за это время, Диктор? Меня перевели в другую школу, перевели из-за тебя! А теперь ты обвиняешь меня в этом?! – глаза молодого мужчины, обычно такие спокойные и светлые, потемнели от гнева. Чувствовалось, что задетая тема волновала и его самого, вызывая, по-видимому, недовольство несколько иного рода, и обвинения, прозвучавшие сейчас, были ему, мягко говоря, неприятны.

– Что значит – из-за меня? – Шон, растерянно хлопнув густыми ресницами, непроизвольно сделал шаг назад, недоверчиво созерцая бывшего приятеля. Видеть его таким ему как-то не доводилось и поведение парня практически ставило его в тупик, заставляя сомневаться в собственных действиях и словах. Впрочем, вопрос, заданный им, как-то очень быстро успокоил бушевавшую в сердце Гилберта ярость. На лице явственно отобразилась растерянность, пожалуй, не меньшая, чем та, что отражалась в голубых глазах его оппонента.

– Ты не знал?.. – недоверчиво проговорил он и, слегка нахмурившись, продолжил, говоря, тем не менее, так, словно напоминал собеседнику давно известные сведения, – После того, как мой отец вытащил нас из полиции, он прямым текстом сказал твоей бабушке, что не желает, чтобы ее внук продолжал общаться с его сыном. Поэтому и перевел меня, наплевав на все, в конце учебного года, я думал, ты… ты знаешь, – последние слова его прозвучали совершенно потерянно. Похоже было, что Гилберт наконец уверился в том, что подробности происшедшей в прошлом разлуки действительно все это время были тайной для второго из ее участников и это повергло его в величайший ступор.

Шон медленно повел головой из стороны в сторону. Говорить ему ничего не хотелось, вновь открывшиеся детали требовали хотя бы нескольких минут для полного их принятия и переосмысления. Всю сознательную жизнь он пребывал в уверенности, что тогда, в школе, пережил предательство человека, которого почитал за лучшего друга, а теперь оказывалось, что уверенность его была ложной. Принять это было нелегко даже такому человеку, каким был, а точнее – каким за это время стал Шон Рэдзеро.

Гилберт же, тем не менее, сам пребывающий в несколько растрепанных чувствах, воспринял этот жест вкупе с молчанием по-своему. Ему показалось, что, не взирая на вновь открывшиеся обстоятельства, обвинения с него так и не сняты, что человек, бывший некогда его другом, продолжает считать его предателем и горькая обида вновь затопила его душу.

– Мне нужно идти, Шон, – говорил он негромко, стараясь не выдать испытываемых им чувств, – У меня есть еще… дела, – и, не желая произносить слова прощания, он развернулся на каблуках, вновь, куда быстрее, чем прежде, устремляясь на выход.

– Погоди… – Рэдзеро, будто бы очнувшись, приподнял опущенную на мгновение голову, взирая в след старому приятелю и нахмурился, – Дикс!

На какое-то мгновение шаг торопящегося уйти Гилберта, казалось, замедлился, но тотчас же ускорился вновь. Шон, видя, что приятель уже приближается к ведущей на улицу двери, неодобрительно вздохнув, поспешил следом за ним. Разговор, по мнению молодого человека, завершен еще не был, и если Диксон сумел приоткрыть завесу тайны над их общим прошлым, то загадки настоящего по сию пору оставались не раскрытыми, а они в данный момент волновали блондина куда как больше.

В несколько шагов он оказался возле двери, через которую только что, уверенно распахнув ее, покинул помещение больницы его старый знакомый и, не желая медлить, сам вышел на улицу.

То, что произошло дальше, заняло считанные секунды.

Поскольку Шон, спеша догнать приятеля, двигался достаточно быстро, отойти от здания Гилберт далеко не успел, сделав всего лишь два или три шага. Блондин, оказавшийся на улице вслед за ним, резко шагнул вперед, открывая рот, чтобы вновь попытаться остановить его, пока только голосом, а не действиями, но не успел вымолвить ни слова. Внимание его оказалось отвлечено медленно и бесшумно скользящим по улочке, ведущей мимо ворот больницы, черным автомобилем. Неизвестно, что именно в этом транспорте привлекло внимание Рэдзеро – отсутствующие ли номера, что он, привыкнув за свою жизнь выхватывать детали из общего образа, сразу заметил; тусклый ли блеск металла за тонированным стеклом, – но ощущение опасности, которую он, подобно дикому хищнику, чуял издалека, буквально затопило все его существо.

Заднее стекло автомобиля начало медленно опускаться.

– Гилберт… – сорвалось с губ молодого человека и он, действуя больше по наитию, нежели осознанно, метнулся вперед, буквально сшибая с ног идущего впереди парня и валя его на землю, тем самым уводя с линии огня.

Гилберт, который успел лишь смутно заметить блеснувшее в темном провале открывшегося окна пистолетное дуло, упал, машинально подставляя руки, чтобы не удариться. Одновременно с этим на тонущую в тишине автомобильную стоянку перед больницей раскатистым грохотом обрушились дробные, частые выстрелы, спустя мгновение сменившиеся ревом мотора.

Шон едва слышно зашипел сквозь сжатые зубы и, продолжая прижимать перепуганного друга к земле, приподнял голову. Автомобиль, за несколько мгновений до этого тихо кравшийся по узкой улочке, рванул с места и, скрываясь из виду, затерялся где-то среди домов.

Молодой человек, негромко чертыхнувшись, вскочил, помогая подняться и приятелю.

На Гилберта жалко было смотреть. Всегда спокойный, холодный, показательно равнодушный в любой ситуации, Диксон в прямом смысле слова дрожал от страха. Бледный, как смерть, с подрагивающими губами, широко распахнутыми глазами, судорожно сжимающий руки в кулаки, он смотрел на защитившего его друга, явно не до конца сознавая ни то, что произошло только что, ни то, что происходит сейчас.

Шон, хмурясь, аккуратно встряхнул его за плечи, пытаясь привести в чувство и, несколько повернув голову вбок, всмотрелся в бледное лицо приятеля.

– Эй… ты как? – ответа не последовало и молодой человек, на миг сжав губы, нахмурился сильнее, – Ясно. За меня держаться сможешь?

Гилберт, с трудом осознав адресованный ему вопрос и вникнув в его смысл, неуверенно, явно сомневаясь, но не в ответе, а в том, что понял верно, опустил подбородок. Шон кивнул в ответ и, сжав плечи человека, который некогда был его другом и сейчас, спустя столько лет, неожиданно вновь стал им, уверенно повел его к стоящему неподалеку ярко-синему гоночному мотоциклу…

***

– Держи.

Гилберт, пребывающий после пережитого потрясения в состоянии некоторой прострации, вздрогнул и, подняв опущенную голову, неуверенно перевел взгляд с собственных рук на то, что ему предлагалось. Прямо перед носом его находился бокал с мягко плещущейся в нем янтарной жидкостью, распространяющей сильный запах алкоголя, сжимаемый чьей-то уверенной рукой.

Диксон, медленно возвращаясь в реальность, осторожно принял его, но пить не стал, почему-то засмотревшись на искорки света, пляшущие на янтарной поверхности.

– Ты как? – голос старого друга, привычно уверенный и спокойный, прозвучал несколько обеспокоенно, и Гилберт поднял голову.

– Они… – он с трудом сглотнул и, вдохнув исходящий от напитка дурманящий запах, чуть дрогнувшим голосом договорил, – Хотели нас… уб-бить?

– Не убить, – Шон, выглядящий по сравнению с приятелем абсолютно спокойным, присел на подлокотник его кресла и, сцепив руки в замок, положил их на колено, хладнокровно поясняя, – Предупредить.

Диксон, продолжая сжимать в одной руке бокал, медленно поднял вторую и провел пальцами по несколько растрепанным волосам, затем вновь растерянно взирая на собеседника.

– Предупредить, о чем?..

Блондин облизал губы и, неожиданно ухмыльнувшись, легко повел правым плечом, склоняя голову набок.

– Чтобы я не лез не в свое дело.

Намек на нередко произносимые самим Гилбертом слова был более, чем очевиден, однако, молодой мужчина на шутку настроен не был. Уловив непонимание в его взгляде, Шон негромко вздохнул и мягко улыбнулся. Попытка отвлечь приятеля от случившегося и как-то развеселить его, расшевелить благополучно провалилась.

– Чтобы я оставил в покое Пола Галейна, – слова пояснения прозвучали спокойно и размеренно, в достаточной степени хладнокровно, но вместе с тем довольно жестко. Гилберт, от этих слов пришедший в себя куда как быстрее, чем от небольшой шутки, ошарашено моргнул.

– Галейна? Ты полагаешь, что это дело его рук? – вопрос этот он адресовал скорее бокалу в своей руке, который пристально созерцал в данный момент, но Шон решил все-таки на него ответить.

– А ты полагаешь его святым великомучеником? – он насмешливо приподнял бровь и, кривовато ухмыльнувшись, отрицательно помотал головой, – Галейн – достойный противник, Гилберт, поверь мне на слово. Но ты не ответил – как ты? Тебя не задело?

– Ничего я не полагаю, – недовольно буркнул Диксон и, потерев переносицу, глубоко вздохнул, затем наконец-то отпивая немного из бокала, – Я цел, не волнуйся. А… – он вновь поднял взгляд, намереваясь осведомиться, как чувствует себя собеседник, но спросить так ничего и не спросил. На левом плече Шона расплылось по белой ткани рубашки характерно красное пятно.

Гилберт вскочил.

– Ты ранен!

Молодой человек, несомненно польщенный и обрадованный этим проявлением беспокойства, безмятежно улыбнулся и, явно демонстрируя свое здоровье, слегка махнул левой рукой.

– Это царапина.

– Слишком много крови для царапины, – его собеседник нахмурился, пристальнее вглядываясь в рану на плече приятеля, – Давай я посмотрю.

– Дикс, серьезно, это ерунда, – Шон слегка вздохнул и, пытаясь еще больше подтвердить собственное здоровье, осторожно повел плечом, – Даже не болит. Видишь?

Гилберт, внимательно проследивший это движение, вздохнул сам. Видно было, что упрямство потенциального пациента ему не слишком приятно.

– Вижу. Давай я посмотрю, Шон. Я не пойму, ты мне, что, не доверяешь?

– Да причем тут это? – Рэдзеро, несколько раздосадованный тем, что его подозревают в недоверии, даже поднялся на ноги, – Просто это в самом деле пустяк, тем более, что на мне быстро все заживает, так что…

– Рубашку снимай, – Гилберт, выглядящий на редкость решительно, скрестил руки на груди, выжидательно приподнимая брови. Его собеседник, похоже, не ожидавший подобных приказов, на секунду умолк, но затем, хмыкнув, принялся послушно расстегивать пуговицы рубашки.

– Ты довольно строгий, док, – он подмигнул приятелю и, пряча улыбку, аккуратно стащил пропитавшуюся начавшей подсыхать кровью ткань с левого плеча, кое-как отлепив ее от раны, после чего тотчас же изобразил жуткую озабоченность и едва ли не ужас, – Скажите, я буду жить?

Диксон, фыркнув, взглядом указал ему на подлокотник кресла и, отчасти включаясь в игру, безмятежно пожал плечами, приближаясь ко вновь присевшему приятелю.

– Это уж как повезет, мистер Рэдзеро. Может, обойдемся просто ампутацией.

Шон, только, было, переставший скрывать улыбку, слегка опустил уголки рта.

– Я надеюсь, ты не серьезно?

– Да не дрожи ты, – Гилберт, как раз склонившийся над раной друга и внимательно ее изучающий, чуть качнул головой, – Серьезного я пока что ничего не вижу. Промыть надо.

Пациент, обрадованный столь обнадеживающим вердиктом, слегка развел руки в стороны.

– Без проблем, могу даже душ принять.

Ответ был короток, но решителен.

– Обойдешься. Аптечка есть?

– Есть, в ванной, – Шон мотнул головой, указывая направление и, подняв здоровую руку, поправил сбившуюся от резкого движения светлую челку, – Принести?

– Тебе на месте не сидится? – Гилберт, слегка приподняв бровь, бросил на несознательного больного несколько осуждающий взгляд и, вздохнув, решительно шагнул в указанную только что сторону, – Пошли.

Блондин, кивнув, легко поднялся на ноги и, не демонстрируя ни преднамеренно, ни случайно никакого дискомфорта, который мог бы быть вызван болью в плече, направился следом за своим личным врачом.

– Все-таки я думаю, что ты зря так беспокоишься.

Гилберт, немного затормозив, бросил на него через плечо довольно скептический взгляд.

– У тебя прострелено плечо.

Больше говорить он ничего не стал, очевидно, полагая, что аргумент достаточно убедителен. Шон, шагающий следом, недовольно фыркнул.

– Только кожа на плече. Меня слегка зацепило и не более того.

– Задета надостная фасция, – добавив в голос побольше официального холода отозвался Диксон и, уже заходя в ванную, еще раз оглянулся через плечо, поясняя, – Мышца.

– Я знаю, что это, – Рэдзеро поморщился и, зайдя следом за приятелем, с явным недоверием покосился на собственное плечо, – Странно, я совсем не чувствую этого.

– А меня это почему-то совсем не удивляет, – отстраненно отозвался молодой мужчина и, оглядевшись в просторной ванной комнате, обернулся к спутнику, отрывисто интересуясь, – Где?

Шон, по всему видно, еще не успевший привыкнуть к новой манере общения старого знакомого, но и не обижающийся на нее, слегка пожал плечами, указывая подбородком на шкафчик над раковиной.

– Там, если ты про аптечку. Но не думаю, что в ней ты найдешь воду, чтобы промыть рану.

Гилберт, направившийся сразу после указания к шкафчику, остановился, протянув к нему руку и глядя на отражение собеседника в зеркальной дверце.

– Я рассчитывал найти там перекись водорода. У тебя ее нет?

– Может и есть, но не так много, чтобы отмыть плечо от крови, – ответ молодого человека прозвучал на редкость беззаботно и Диксон тяжело вздохнул. Видно было, что от старого приятеля он ожидал проявления большей заботы о собственном здоровье. Шон, отметив этот вздох и легко угадав недовольство в нем, виновато улыбнулся. Расстраивать друга он не хотел, но считать ситуацию серьезной, тем не менее, упорно отказывался.

– Серьезно, Дикс, для этого вполне подойдет и проточная вода, – как бы подтверждая собственные слова, он уверенно шагнул к большой ванне и, пустив упомянутую воду, присел на ее бортик, – Я ценю твое стремление соблюсти стерильность, но, боюсь, в данных условиях это представляется невозможным, – и, не дожидаясь, да и, собственно, не ожидая от собеседника ответа, он подставил руку открытой ладонью под струю воды, проверяя ее температуру и улыбаясь уже менее виновато, промолвил, – Благословенны воды Ганга…

– Воды Ганга? – Диксон, как раз обнаруживший за зеркальной дверцей небольшой ящик с медикаментами первой необходимости и достающий его, обернулся к другу, не скрывая улыбки. Видно было, что слова последнего его несколько удивили.

Шон спокойно кивнул и легко пожал здоровым плечом.

– Я всегда говорю так. Когда умываюсь, когда плаваю, принимаю душ или даже пью… Слышал когда-то от кого-то, что, если благословлять постоянно воду – неважно, какими словами – можно обрести нерушимое здоровье. Верь или нет, но с тех пор, как начал делать это – не болел ни разу.

– Конечно, у тебя же на пальце исцеляющий сапфир, – меланхолично отозвался его собеседник и, взяв марлевую салфетку, смочил ее водой. После немного отжал и принялся аккуратно обтирать кровь вокруг раны на плече несколько растерявшегося приятеля.

– Прости… что?

Гилберт, почти увлекшийся собственными действиями, остановился и, хмурясь, недоуменно глянул на хлопающего глазами Рэдзеро.