Семинары по логотерапии

Терапевтический диалог – это особая форма вербального диалога. Он не похож на диалог, который может состояться, например, с сестрой или с матерью. В течение этой недели я хотела бы затронуть именно основы терапевтического диалога, основанного на логотерапии. Приведу небольшой пример, в котором хотелось бы показать, какое значение имеет одно предложение или одна фраза в психотерапевтической беседе. Это был конкретный случай, и давайте сейчас рассмотрим ту беседу очень тщательно, шаг за шагом.

Клиент приходит к консультанту и заявляет, что хотел бы поменять факультет или направление обучения. Далее следует диалог. Консультант спрашивает: «В этой смене есть какая-то проблема?»

«Самая большая проблема: как сообщить о своих намерениях отцу».

«Вы уже пытались как-то донести это до отца?»

«Я хотел это сделать, пошел к отцу со смешанными чувствами, и как только начал ему рассказывать о своих планах, увидел, что отец абсолютно не слушает меня. Он сразу начал ругаться, сказал, что ненавидит тех, кто бросает учебу в вузе. И я вышел, не произнося ни слова в ответ на этот упрек».

Самое интересное, что теперь скажет по этому поводу консультант. Как раз эту фразу я услышала в Германии на семинаре по дополнительному обучению. Консультант сказал клиенту: «Вы посчитали излишним продолжать с отцом беседу, почувствовали невероятную слабость и ушли, сдались, покинули комнату с раздражением». Клиент согласился.

Чего мы в данном случае достигли? Одного: клиент чувствует, что его понимают. Но это единственное, чего мы достигли, и я хочу сказать вам, что это совершенно не важно. Ведь то обстоятельство, что консультант его понял, никак не поможет ему в домашней обстановке. Невероятное отчаяние, беспомощность, слабость, сильное раздражение и злоба по отношению к отцу – все это осталось, с таким чувством он ушел. Ни одно из этих чувств клиент не сможет с пользой применить в своей жизни. Убегать от проблемы тоже бесполезно. Одной лишь только фразой, одним предложением мы лишь ухудшили всю ситуацию.

В логотерапии мы так поступать не будем. Итак, что бы мы сделали как логотерапевты? Скажу вам, как бы я поступила, что бы я сделала. Сначала бы отложила всю чепуху, которую он говорит, и стартовала бы с другой точки: «Скажите, пожалуйста, а какие причины побуждают вас к смене факультета в вузе?».

Это означает, что я временно отложила бы в сторону участие отца. Я бы также сначала отстранилась от этой инфантильной реакции. Пока я это просто оставляю и возвращаюсь к тому, что клиент сказал мне в самом начале консультирования, к его желанию сменить факультет или вуз. Я спрашиваю, какие аргументы говорят в пользу этой смены, какой смысл будет иметь эта смена. Он должен мне объяснить, почему он хочет изучать другой предмет, и возможно, он скажет, что только сейчас он понял или открыл действительно то, что его интересует в университете. Или он скажет: «Да, я нашел такой предмет, к которому у меня есть способности, который мне по душе». Возможно, он заговорит о том, что ему действительно доставляет радость в этом обучении в университете. Может быть, мы увидим какие-то перспективы. Например, он скажет: «Хочу стать адвокатом». Или: «Хочу изучать математику. Мне всегда легко удавалось проводить расчеты, и мне нравится это». Это означает, что мы можем найти про-мотив.

Если мы находим этот про-мотив, мы уже имеем небольшую долю восторга, «предварительной радости», частичку желания что-то делать. Найдя его, мы можем некоторое время говорить с клиентом именно об этом. Подогреваем, подкрепляем этот огонек восторга, поддерживаем энтузиазм. Мы тем самым усиливаем его желание изучать какой-то новый предмет. Если мы увидим восторг в его глазах при рассказе о том, как он будет изучать этот новый предмет, тогда мы имеем дело не с человеком, который в отчаянии или который проявляет определенную слабость. Мы имеем дело с восторженным молодым человеком.

Тогда уже можно вернуться к истории отношений с отцом и сказать ему, что если он так убежден, что этот новый предмет для него важен и он предназначен для него, тогда он преодолеет все препятствия. «Делайте это! Даже в том случае, если десяток отцов будут против, идите этим путем! И даже если отец откажется вас поддерживать, вы справитесь с этим самостоятельно. Даже не рассуждайте о том, согласны с этой сменой другие люди или нет. У вас есть собственное „я“, собственное внутреннее убеждение, что поступаете правильно. В крайнем случае, уведомите отца письменно о том, что стали изучать другой предмет. Купите новые учебники по новому предмету и внедряйтесь в него с большим восторгом и прилежанием. Тот, кто поступает так, тот выбирает свой путь и идет по нему». Позже наступит такой день и момент, когда отец это признает и поймет его поступок. Отец согласится: «Да, сынок, правильно, что ты сменил это направление».

Однако беседа может пойти и не столь гладко. Мы снова возвращаемся к вопросу аргументов в пользу того, чтобы сменить предмет изучения. Может случиться так, что мы не найдем никакого про-мотива. Наоборот, мы можем найти контр-мотив. Молодой человек может сказать: «Предметы, которые я сейчас изучаю, мне не нравятся, я их не люблю и поэтому хочу сменить направление». Или: «Боюсь, что я не смогу доучиться на предыдущем факультете». Или: «Мне уже наскучила эта учеба». Это все будут контр-мотивы. Они все направлены против обучения в вузе и ничего нового, никаких новых восторгов не создают. Контр-мотива недостаточно. В этом случае можно порассуждать с ним, а действительно ли есть смысл менять эти предметы в вузе, независимо от того, что думает по этому поводу отец. Ведь для молодого человека это действительно важный выбор. А вдруг будет сбой и на другом факультете с другими предметами?

Мы должны вместе с ним подумать. Если, допустим, у него есть определенный страх перед сменой предмета, ему может потребоваться моя помощь для его преодоления. А может быть, ему совсем не нравится предмет изучения, они просто не предназначены друг для друга. Или он просто не решился сказать отцу, что он вообще не хочет учиться в вузе и поэтому пытался придумать историю со сменой факультета. Может быть, он предпочел бы идти работать, а не учиться в вузе. В таком случае не столько важна история с отцом, сколько будущее этого молодого человека, а значит, мы вместе должны подумать, порассуждать, как должно выглядеть его будущее, по отношению к которому он действительно может сказать «да».

Вполне возможно, что у отца есть определенные основания сердиться. Возможно, он слишком хорошо знает своего сына и знает, что тот частенько не доводит до конца начатые дела. Тогда отец не прав только в том, что говорит сыну о своем несогласии таким недружелюбным тоном. Может быть, центром нашей терапии должна стать работа над улучшением характера этого студента. Одним словом, у нас есть, как на железнодорожных путях, несколько стрелок, по которым мы можем двигаться дальше. Поняли это?

В книгах Франкла мы встречаемся с такими моментами, когда в одном предложении Франкл дает возможность выбора или «выставляет стрелки» для пациента. И это всегда связано с вопросом про-мотива. В психоанализе неосознанные, подсознательные мотивы стремятся сделать осознанными. А в логотерапии мы стараемся пробудить, разбудить про-мотивы, сделать их явственными.

Известен пример работы Франкла с мужчиной, страдающим тяжелой формой шизофрении. Наверняка, вы знаете этот пример, но хотелось бы сейчас с вами вместе рассмотреть его подробнее, глубже. Этот мужчина находился в стационаре и ментально был очень болен, можно сказать, на конечной стадии течения шизофрении. Он занимался целыми днями лишь тем, что рвал в клочья бумагу. У него наблюдались сильные вспышки агрессии, но ему все-таки удавалось себя тормозить.

С этим пациентом Франкл проводил беседы, хотя, в силу тяжести заболевания человека, беседами это можно было назвать с большой натяжкой, очень условно. Больной говорил, что он, конечно, пребывает в большом отчаянии и раздражении, но он никому не хочет причинять зла и не хочет делать ничего плохого по отношению к кому-то другому. Я думаю, что 99 % психотерапевтов, конечно, поинтересовались бы, почему у него такое сильное отчаяние или злоба, раздражение? Но это был бы лишний вопрос, потому что его состояние, его беспричинная злоба в данном случае были лишь проявлением его болезни, симптомом. Здесь даже раздражителя не требуется. Эта злоба – просто симптом болезни. Ну, представим, что больной ответил бы: я злюсь, потому что еда была невкусной. Как поступить с этой информацией, если вдруг он так ответит?

Итак, больной сказал: «У меня бывают вспышки агрессии, но я никому не хочу ничего сделать плохого». Как же отреагировал на это Франкл?

Он спросил: «По отношению к кому вы лучше всего можете быть сдержанным и можете управлять собой?»

Если спросить больного, почему он собой управляет, больной не поймет, для чего ему задается такой вопрос. Но Франкл спрашивает, из любви к кому он управляет собой. Можно сказать, он зондирует, есть ли в жизни этого больного шизофренией кто-то, по отношению к кому он испытывает любовь и готов сдерживать агрессию, есть ли у этого человека хоть какая-то доля самотрансценденции. Что же сказал больной?

«По отношению к Богу. Я сдерживаюсь и управляю собой из любви к Господу».

Такой ответ невозможно было получить никакими другими вопросами. Совершенно удивительный вопрос. Услышав ответ, можно было бы подумать, что у пациента здесь тоже проявляется какое-то безумие, помешательство на религиозной почве (есть такие помешательства у шизофреников), но Франкл пытается найти в этом человеке какую-то искорку, проблеск духовного.

Он спрашивает: «Вы хотели бы когда-нибудь сходить в церковь?»

Больной отвечает: «Хочу петь».

«Хорошо. Вам будет разрешено раз в неделю в сопровождении двух санитаров ходить в церковь и петь в хоре. Попытаюсь разрешить такое».

Это некая отвага. Во всяком случае, Франкл решился на это. И вот этот старый, больной, ничего не понимающий человек стал ходить в сопровождении двух санитаров в церковь. Он сидел в хоре и не просто сидел – он великолепно пел. Человек, который не хотел говорить, днями рвал бумагу в клочья, вдруг стал петь, и никто не мог распознать в нем человека, тяжело больного шизофренией. Он пел во славу Господа. С этого момента он совершенно перестал проявлять агрессию. Он так же, как и прежде, всю неделю рвал в клочья бумагу, но он радовался дню, когда сможет пойти в церковь. Понимаете, единственной фразой «из любви к кому вы можете управлять собой?» можно было запустить весь этот процесс.

В книге Франкла есть похожая информация о женщине, которая тоже страдала шизофренией, правда, не в столь тяжелой форме. У нее были акустические галлюцинации – она слышала голоса. Голоса говорили ей какие-то страшные вещи, рассказывали о каком-то чёрте. У Франлка родился очень интересный ответ на эти жалобы. Он не сказал ей «бедная женщина» или «я понимаю вас». Сначала он ей объяснил, что тот факт, что она слышит голоса – это один из признаков ее заболевания. С помощью медикаментозного лечения эти голоса убрать невозможно, иначе пациентке придется сделать «полное обезболивание», полный наркоз.

«Вас пришлось бы полностью усыпить. Но чтобы вы оставались в состоянии бодрствования, эти голоса должны быть. Они будут подтверждать, что вы не уснули».

Уже в этом объяснении Франкл пытался показать, что несмотря на весь негатив этих надоедливых голосов, есть позитивный момент: больная остается в состоянии бодрствования. И он добавляет еще одну интересную фразу.

«Я вот вас воспринимаю как человека веселого. Как вам удается, несмотря на эти назойливые голоса, сохранять радость?»

Очень хороший вопрос. В этом вопросе есть определенная доля правды, потому что Франкл действительно эту женщину воспринимает как позитивно настроенную. Здесь правдой является не только то, что у нее есть галлюцинации, что она страдает шизофренией, что приходится принимать препараты и что эти препараты не устраняют полностью голоса. Есть еще что-то: она очень жизнерадостный человек. Каким образом это ей удается? И женщина отвечает. «Знаете, для меня, наверное, пусть будет больше голосов, чем меньше, на это я согласна. Лучше слышать голоса, чем быть совсем глухой».

Это же великолепный ответ. Франкл просто счастлив.

«Уважаю вас, такая установка великолепна. Она нравится мне настолько, что я готов ее описать в одной из моих книг. Это действительно героическая установка с учетом обстоятельств, в которых вы находитесь. Вы героиня».

И женщине, конечно, приятно, и она горда собой.

На этих примерах вы видите, как одним только вопросом, одной фразой, произнесенными в правильный момент, находится нужное направление. В этом и проявляется терапевтическое искусство. Неважно, что клиент чувствует себя понятым нами. Важно, чтобы он сам что-то понимал. В описанном выше случае пациентка должна понимать, что она достойная личность, что, несмотря на свои проблемы, она может совершать в этом мире что-то осмысленное, что ее жизнь имеет ценность и в связи с этим есть причина сказать жизни «да».

Хорошо, конечно, когда клиенты чувствуют, что мы их понимаем. Это все правильно, это поддерживает доверительные отношения, но вам не нужны такие подтверждения. Главное, чтобы клиенты сами утвердились в мысли: «Здо́рово, что я есть, и здо́рово, что у меня всё так складывается». Понятно вам? Есть вопросы по изложенному материалу или какие-то замечания?

Из зала: У меня есть «рифма» к тому, что было рассказано. Похожий случай. Буквально вчера я общалась с клиентом, с которым у нас в течение многих сессий терапии очень хорошо работает одна фраза. Он был очень зациклен на себе, и в одну из сессий я сказала: «Оказывается, другие люди существуют!». Однажды он мне эту фразу вернул, с таким огоньком, с какой-то иронией даже: «А, оказывается другие люди существуют!». Сейчас он двигается, пытается расширить свою замкнутость, зацикленность на себе и постоянно опирается на эту фразу. Она вновь в вновь возникает в терапии. Это стало какой-то игрой что ли или веселым кодом на разные лады: «Другие люди существуют?» – «А, другие люди существуют!». Это как палочка, на которую мы все время опираемся. Просто пример.

Лукас: А по какой причине пришел клиент?

Из зала: Там была совокупность причин. По классификации логотерапии он был скучающий. Он был очень недоволен качеством жизни, презирал своего начальника (он работает в банке), презирал свою работу, считал, что способен на большее, и на этой почве немножко выпивал.

Лукас: Было бы интересно, если бы вы смогли обыграть, показать нам этот случай.

Из зала: Я как раз его подготовила.

Лукас: Если мы проигрываем ситуацию, то надо думать о реальном человеке. Тогда все будет выглядеть очень убедительно. Не все можно взять из собственной фантазии, но когда мы берем конкретный случай, это становится реалистичным.

Это звучит как ноогенный кризис, но может быть и что-то другое. Кто-то мог бы попробовать провести с вами беседу. Терапевт должен отпустить пациента с миром, со спокойствием. То, что будет обсуждаться, возможно, поднимет в пациенте какие-то эмоции, чувства, но терапевт должен успокоить пациента. У Франкла есть замечательное сравнение с эскалатором. Если эскалатор сломался, и вы хотите его починить, тогда для того, чтобы забраться внутрь, его нужно поднять и разобрать. Но вы должны поставить его обратно, вернуть на место ступени. Починенный или нет, он не должен оставаться «раскрытым». Всю конструкцию необходимо вернуть на место. Так и человека нужно привести в то состояние, в котором он сможет жить каждый день.

На доске отражена схема:

Основные правила первой встречи

1. Попеременная диагностика.

2. Открытие свободных пространств.

3. Обобщение сказанного с поворотом.

4. Безусловная ценность личности.

5. Модификация установок.

Лукас: Что важно сделать на первой встрече? Расскажите, что важно?

Из зала: Попеременную диагностику (1).

Лукас: Что вы под этим понимаете? Кратко.

Из зала: В чем есть проблема, и в чем ее нет. Свободные зоны, не затронутые проблемой.

Лукас: То есть терапевт задает вопросы: что получалось в жизни и что не получалось. И зачем, почему мы это делаем?

Из зала: Чтобы знать не только контр-мотив, но и найти про-мотив.

Лукас: Речь может идти и о мотивах, но не обязательно. Есть другая причина.

Из зала: Чтобы получить картину человека. Нам нужны здоровые зоны, на которые можно опираться, такие, где нет проблемы.

Лукас: Да, это важная причина. Эти здоровые зоны нам нужны для терапии. И важнее всего сопровождение. Но с самого начала чего мы хотим избежать?

Из зала: Гиперрефлексии.

Лукас: Да. Гиперрефлексии. Кто-то уже приходит с гиперрефлексией. Это значит, что проблема уже заняла много места и играет большую роль в мышлении человека, что привело к дисбалансу. В действительности в жизни человека есть и позитив, и негатив, но в мышлении, в восприятии реальности преобладает негативное, а на позитивное уже не остается внимания и места. Попеременная диагностика как раз и помогает нам избежать этого дисбаланса. Хорошо. На что мы еще обращаем внимание в самом начале?

Из зала: Должна появиться надежда.

Лукас: Надежду нужно дать в конце беседы. Никто не должен уходить без надежды. А что нам нужно дать еще вместе с надеждой?

Из зала: Средства для осуществления надежды в виде возможностей.

Лукас: Это относится к полю надежды. Надежда всегда должна быть связана с возможностью ее реализации, иначе в ней нет смысла. Еще две – три вещи нужно дать пациенту после первой встречи. Что еще, помимо надежды?

Из зала: Варианты, альтернативы.

Лукас: Первое, что мы даем, это оценку ситуации. А еще мы даем клиенту маленькое домашнее задание, совет, рекомендации по поводу того, что ему нужно изменить к следующему разу. Человек должен поработать над этим дома. Это тоже снижает гиперрефлексию, потому что человек фокусируется не на самой проблеме, а на том, что с ней сделать, что изменить. Что же еще должно произойти после первого разговора, после первой встречи?

Из зала: Нужно определить самую актуальную, самую горячую проблему, над которой мы будем работать в первую очередь.

Лукас: Это относится к объяснению. Мы должны открыть свободные пространства (2). Это происходит тогда, когда задаются встречные и уточняющие вопросы. Пациент нам что-то рассказывает, а мы пытаемся найти эти свободные пространства, иногда даже в противоположном по ценности направлении.

Вот такой пример. Клиентка рассказывает: «Мои родители непременно хотели, чтобы я вышла замуж именно за этого мужчину. Он богат, у него хорошая репутация, и родители, можно сказать, подталкивали меня к этому браку».

Что сказать на это? Если я пытаюсь открыть свободные пространства, то я могу ответить следующим образом: «Тогда у вас был выбор: либо последовать этим настоятельным советам родителей, либо не последовать, но учесть, что родители будут недовольны вашим отказом».

Я представляю ситуацию таким образом, что клиентка понимает: тогда, в прошлом, у нее были две возможности.

«Тогда вы не противились натиску и вышли замуж за этого человека, так?» – уточняю я.

Возможно, женщина ответит: «Вы знаете, в тот момент родители оказывали на меня очень сильное влияние».

Но так быстро я не покидаю это свободное пространство. Я предлагаю новый аргумент.

«Вы, следуя настоятельным советам родителей, вышли замуж. Звучит так, что вы выходили замуж не по большой любви».

Возможно, женщина согласится.

«Да, такой уж большой любви у меня не было».

«Но у вас же был какой-то внутренний голос, который подсказывал, что вы не любите по-настоящему этого мужчину».

Скорее всего, я получу утвердительный ответ. Тогда я вернусь к предыдущей позиции.

«Правильно ли я понимаю ситуацию: родители оказывали на вас большое влияние, но и у вас тоже был внутренний голос, который нашептывал, что можно поступить иначе. Значит, было внешнее влияние и внутреннее, но вы послушались внешнего».

Я еще не ухожу от мысли, что в тот момент у нее было свободное пространство. Если мне удастся женщину в этом убедить, тогда я подведу ее к следующей мысли.

«Видите: в подобной ситуации лучше слушать внутренний голос, чем поддаваться внешнему влиянию».

Из этой ситуации клиентка может извлечь нечто поучительное: «В прошлом я не прислушивалась к себе и не учитывала свой внутренний голос, но теперь и в будущем я могу влиять на свою судьбу». Если не открыть эти свободные пространства, то ситуация выглядит так, как будто в неудачном браке этой женщины виноваты ее родители, а она сама всего лишь жертва.

Уже при первом анамнезе, пытаясь выяснить, что происходило, мы начинаем приоткрывать эти свободные пространства. Далее мы обобщаем сказанное клиентом и делаем некоторый поворот (3) для того, чтобы рассмотреть изложенное по другим углом. Проще говоря, мы несколько в иной форме излагаем то, что только что услышали от клиента.

Например, молодой человек рассказывает: «Когда мне было 16 лет, отец отправил меня в подмастерья, учиться на столяра-краснодеревщика. Это было ужасно. Мне там совершенно не нравилось».

Я задаю вопрос: «А какую профессию вы бы выбрали сами?»

Возможно, молодой человек ответит: «В тот момент я даже не знал, кем я хочу быть».

Вот здесь можно обобщить и предложить эту мысль несколько под другим углом.

«Да, в тот момент вы не могли принять никакого решения, поэтому ваш отец вмешался и предложил то, что, по его мнению, могло бы вам понравиться».

Видите этот поворот? Я доношу до клиента следующую мысль: он не знал, как поступить, и отец в этой ситуации вакуума хотел помочь ему, предложив поучиться на столяра-краснодеревщика. А вдруг сыну понравится? Сыну не понравилось это впоследствии, но отец не мог знать заранее, что сыну не понравится. И сам молодой человек не мог этого знать заранее: понравится ему или нет быть столяром. Поэтому я поворачиваю эту мысль так: отец пытался дать ему шанс, просто этот шанс был неудачно реализован, не был использован. Если совершить такой поворот, тогда клиент либо примет такую версию, либо отвергнет. Мы должны уважать и несогласие клиента тоже. Если этот вариант не соответствует представлениям клиента, значит, так оно и есть. Но мой опыт показывает, что подобные, несколько повернутые, варианты часто принимаются.

Обобщение важно, когда клиент говорит много и говорит на самые различные темы: о своей семье, о своей профессии, о состоянии собственного здоровья. Допустим, мы уловили и зафиксировали три проблемы, но работать одновременно на все три фронта мы не можем. Поэтому мы предлагаем клиенту начать с чего-то одного. Можно обсудить с ним, с чего мы начнем, а можно – и это очень важно – самим распознать наиболее актуальную тему и предложить клиенту именно ее. Главное, чем мы руководствуемся при выборе – тем, что настоящая жизнь клиента, та, в которой он живет в настоящий момент, должна быть приемлемой для него. Он должен нормально жить в данный момент. Это значит, что, просыпаясь утром, он должен осознавать, что он в состоянии прожить, осилить наступивший новый день. Если клиент управляет сегодняшней жизнью, тогда у нас появляется следующая роскошь: мы можем проанализировать прошлое или заглянуть в будущее. Но приоритет всегда отдается настоящему!

Что еще важно в самом начале? Если мы идем по гребню проблемы, то, по аналогии с горной вершиной, у этой проблемы есть еще и склоны. С одной стороны, мы проявляем эмпатию – сочувствуем и сопереживаем нашему клиенту в его проблеме. И это хорошо. Для того, чтобы создать поле доверия, конечно, нужно, чтобы клиент ощущал наше сочувствие, чтобы он чувствовал, что понят нами. Однако эмпатия должна быть в умеренной дозе и форме.

С другой стороны, мы иногда начинаем действовать быстрее, чем это необходимо в данной ситуации. Мы говорим клиенту: «Ты очень много пережил, но у тебя есть свободные пространства, есть возможность выбора, и ты можешь построить свою жизнь по-другому, начать жить по-новому». Это слишком большое напряжение. Люди не успевают следовать за нами и чувствуют себя попавшими в жесткие рамки. Здесь должна быть интуиция, такое «чувство на кончиках пальцев».

Во всем нужно сохранять равновесие. Если вы сочувствуете, сопереживаете, вы должны это делать только в определенной степени. И мысль о том, что вопреки всему жизнь имеет смысл, тоже следует применять очень отмерено, дозированно.

Конечно же, все логотерапевты разные: кто-то очень долго работает с фазой эмпатии и сочувствия, а кто-то сравнительно быстро переходит к фазе духа, действию вопреки и рассмотрению возможностей. Здесь нет жесткого правила. Этот переход делается исходя из ваших личных ощущений. Он зависит и от личности терапевта.