Из темноты
Гильзу вытащили, рану промыли и зашили, но проклятый немецкий «маузер» задел помимо артерии нервное окончание, на котором впоследствии образовался рубец, что уже третий год напоминал о себе. Прощальный подарок безымянного рядового за несколько секунд до того, как Винсент всадил пулю ему в глаз. Теперь тот бедняга лежит в земле, и ничто его больше не тревожит, а Винсент накачивает свое тело отравой, чтобы не сойти с ума от боли. Интересно, кому из них повезло больше?
Кавендиш утверждал, что причина таких вспышек не только в сырости: волнение и входящее нынче в моду понятие «стресс», что в общем-то одно и то же, провоцируют рецидивы. Если избегать этих раздражающих факторов, то есть все шансы дожить до старости, но когда он, Винсент Чейз, отличался благоразумием?
Теперь, когда боль ушла, он подумал, что такого «стрессового» произошло за последнее время, отчего приступы участились? Болезнь Джорджианы, будь она неладна, хотя сейчас Винсент вспоминал о ней без злобы и отчаяния; кризис в юридической фирме отца и раздражающие попытки Кристиана наладить братские отношения. Еще письма матери и Флер, в которых они умоляли его вернуться в Ливерпуль, зная, что этого не случится. Винсент представлял их, сидящих в полумраке у камина: леди Чейз, всхлипывая, просит дочь подать ей сердечных капель, Флер вздыхает и, опустив плечи, идет к ящичку с микстурами. В такие минуты Винсент чувствовал себя последним мерзавцем, но знал, что не вернется домой. Что бы они сказали, увидев его в таком состоянии? И это была еще одна причина, по которой он не хотел видеть их.
– Я с самого начала говорил тебе, что это плохая идея.
Это было первое, что сказал ему Кристиан, когда в шестнадцатом году Винсент вернулся в Ливерпуль, комиссованный с фронта. «К службе не годен», – стояла печать в его медицинской карте.
Родители и Флер, казалось, даже обрадовались такому повороту событий – Винсент дома, живой и почти не искалеченный и уж теперь-то наверняка одумается и займется семейным бизнесом.
Его невесты Джорджианы не было ни на вокзале, ни дома на ужине, который миссис Чейз устроила в честь возвращения сына. Не то чтобы он так сильно любил ее, но неприятно было осознавать себя брошенным.
В день его отправки на фронт на ней было лиловое платье и шляпа с искусственными цветами из фетра и атласа. Джорджиана плакала и клялась, что будет ждать его.
На следующий день после ужина в честь своего возращения Винсент узнал, что она теперь помолвлена с Кристианом. «Джорджиана и Кристиан» – даже имена их были созвучны друг другу. Мистер и миссис Чейз. Голубоглазая блондинка с кукольным личиком и холеный, словно выставочный кот, Кристиан, сверкающий, как новенький пенни. Правда, синяк под глазом и выбитый зуб немного испортили идиллическую картину, но помолвка от этого, конечно, не расторглась.
– Вот что война делает с людьми, – пробормотал Кристиан, выплюнув кровь, – превращает в зверей.
Через полтора месяца Винсент, послав к чертям старшего брата и юридическую контору, уехал в Тэтфилд. Больше они не виделись.
Кристиан и Джорджиана, очевидно, все же чувствовали за собой вину: писали письма и телеграммы, заказывали телефонные звонки. Но конверты нераспечатанными летели в камин, телеграммы оставались непрочитанными, а телефон он в конце концов выкинул. Номер того, что был в его новой конторе, никто не знал.
Полгода назад Винсент получил письмо от матери: скандал с помолвкой Кристиана распространился по Ливерпулю, и семейный бизнес стоял на грани краха. Плюс ко всему тяжело заболела Джорджиана, а денег на ее лечение не было. Винсент выслал им чек на сто фунтов и навсегда вычеркнул их из своей жизни. Через два месяца пришла телеграмма от Флер – она писала, что Джорджиана поправилась, а через семь месяцев станет матерью. «Да, я знаю, они с Кристианом поступили отвратительно, но тебе будет легче, если вы поговорите. Хотя бы в письмах». – «Мне это не нужно. Пусть живут счастливо, только подальше от меня».
Винсент не лгал. К тому времени от его чувств почти ничего не осталось, лишь горьковатый привкус разочарования.
Он повернулся на бок и прислушался. За стенкой стояла тишина, очевидно, его гостья уже спала, да и неудивительно – после всего случившегося Анна выглядела измотанной и мало осознающей, во что ввязалась. Винсент не знал наверняка, что привело ее в Тэтфилд, но был уверен – миссис Дафф, как и он, бежала с поля боя. Она привезла с собой всего два чемодана и пару дорожных сумок, словно собиралась в большой спешке.
Когда месяц назад он осматривал Райдхайм, пришел в ужас – имение лет тридцать, если не больше, стояло покинутым, грязь и паутина затянули каждый угол, полы угрожающе скрипели, а электричество не работало, хоть он и обнаружил провода. Водопровод исторгал черную жижу, мебель изгрызли мыши. В тот же день он нанял рабочих, тех немногих, что согласились сунуться в «дьявольский особняк», и велел работать за семерых. За три недели дом, конечно, не вернул былое великолепие, но несколько комнат на втором и третьем этажах были вполне пригодны для жилья.
«Не удивлюсь, если она сбежит оттуда в первую же ночь», – подумал Винсент прежде, чем провалился в сон.
Проснувшись, Анна не сразу поняла, где находится. Зеленые портьеры вместо нежно-голубых, незнакомая мебель и зеркало почему-то стоит в другом углу… События минувшей ночи вихрем пронеслись в голове: ночь, станция, Винсент, гостиница… Она поднялась и, потирая виски, встала с кровати. Распахнула наглухо задернутые шторы, и в спальню хлынул солнечный свет. Она сощурилась. Окна гостевой комнаты выходили в небольшой палисадник с ухоженным газоном. У забора рос куст сирени. От калитки бежала вперед грунтовая дорога, та самая, по которой они и приехали. Еще несколько тропинок уводили в разные стороны. Сквозь кружево цветущих яблонь проглядывали соседние дома – на узкой улочке их было немного, но прошлой ночью в темноте Анне показалось, что дом вообще стоит на какой-то окраине. На соседнем участке копошилась возле клумбы пожилая леди и, увидев Анну, с любопытством прищурилась.
– Доброе утро! – Анна помахала старушке рукой и лишь потом поняла, что́ та, должно быть, подумала, увидев сонную молодую женщину в окне неженатого соседа.
В горле пересохло, а желудок урчал от голода – Анна вспомнила, как прошлой ночью отказалась от ужина. Что ж, пожалуй, будет не грех попросить у миссис Труди что-нибудь на завтрак.
Просить, впрочем, и не пришлось. Едва только Анна спустилась на первый этаж, как горничная, заслышав ее шаги, выглянула из арки, ведущей в столовую.
– Миссис Дафф! Доброе утро! – Женщина улыбнулась. – Ступайте скорее за стол, сейчас я вас как следует накормлю.
От аромата горячих блинчиков и свежесваренного кофе есть захотелось еще сильнее. Миссис Труди, несмотря на внушительное телосложение, порхала по комнате как бабочка, с ловкостью огибая углы и мебель.
– Мистер Чейз еще не спускался? – Анна неуверенно подцепила блинчик и обмакнула его в джем, думая о том, уместно ли завтракать раньше хозяина.
– Так он уж час как уехал в контору! – рассмеялась миссис Труди. – Уходит – еще темно. Приходит – уже темно. Так и живет, – вздохнула она, – нисколечко себя не жалеет! Ну точно мой супруг, упокой Господь его душу. – Горничная махнула рукой. – Мужчины, что с них взять? Упрямые, как черт знает кто. Вы кушайте, кушайте, а то худая, прямо жуть! Ветром унесет.
Анна задумалась. Конечно, они ни о чем не договаривались, но она планировала как можно скорее лично осмотреть Райдхайм и надеялась обсудить это с Винсентом.
– Далеко отсюда его контора?
– В центре городка. – Миссис Труди положила ей еще пару блинчиков. – Аккурат рядом с книжным магазином, которым так же владеет мистер Чейз, – гордо добавила она.
– Он ничего не просил мне передать?
Домработница растерянно покачала головой:
– Вроде бы ничего, миссис Дафф.
– Ну, ладно. – Анна улыбнулась и поднялась из-за стола. – Благодарю за завтрак, миссис Труди.
Она зашагала к выходу, но уже в арке обернулась:
– Не подскажете, как добраться отсюда до Райдхайма?
– Дело немудреное, – махнула рукой женщина, – прямо по дороге и до самой окраины. Имение-то на отшибе стоит… – Тут она будто опомнилась. – Подождите-ка! Уж не хотите ли вы сказать, что сунетесь туда в одиночку?!
– Именно это я и хочу сказать, – улыбнулась Анна. – И думаю, что местные призраки меня не тронут, все-таки я их родственница.
Миссис Труди, однако, не оценила ее шутки. Добродушное лицо горничной стало вдруг непривычно серьезным.
– Не пущу, – заявила она, уперев руки в бока, – а ну как ежели с вами беда приключится? Доски провалятся или перила треснут? Или чего доброго с потолка на голову кусок штукатурки ухнет? Что я тогда скажу мистеру Чейзу?
– Что я уже большая девочка и могу о себе позаботиться. К тому же он ведь не запрещал вам выпускать меня из дома? – Анна хитро прищурилась. – Так что формально никаких правил вы не нарушите.
Отчасти она понимала нежелание миссис Труди отпускать ее, но перспектива провести день в четырех стенах или бесцельно слоняться по деревушке ее не прельщала. Познакомиться с Тэтфилдом можно и позже, а сейчас ни к чему досаждать Винсенту своим присутствием – чем раньше она осмотрит дом, тем раньше съедет. А потом, конечно, пригласит его на праздник в честь переезда, да и сама наверняка будет захаживать в гости по выходным. В глубине души Анна понимала, что лукавит перед самой собой. В ней проснулся азарт, какое-то почти детское любопытство и жажда приключений. Последние месяцы ее существование было чередой серых безликих дней, и вот наконец она вновь начала проявлять интерес к жизни. Анна боялась упустить это внезапное чувство и потому торопилась.
Миссис Труди, очевидно, прочла это в ее глазах – вздохнув, покачала головой и сказала:
– Ох, что поделать! Не запирать же мне вас в спальне в самом-то деле. Только подождите немного, я кое-кого с вами отправлю.
Прежде чем Анна успела сказать, что в провожатом не нуждается, миссис Труди громко позвала:
– Верáса!
Из гостиной донесся цокот коготков по паркету, и через несколько секунд в столовую вбежала собака. Шотландский сеттер. Ее рыжая шерсть блестела на солнце. Увидев Анну, она замерла, принюхалась и, решив, что чужачка не представляет угрозы, осторожно вильнула хвостом.
– Не бойтесь, не укусит, – успокоила миссис Труди, – она у нас добрая девочка, правда, Вераса? Добрая и бесстрашная. – Горничная посмотрела на Анну и улыбнулась. – Ну что, мэм, от такой-то компании вы не откажетесь?
Глава 4
Анна не возражала. Животных она любила, да и все веселее, если рядом живое существо.
– Это собака мистера Чейза? – спросила она, поглаживая Верасу за ухом.
– Ага, – кивнула миссис Труди, – завел в прошлом году. Одно плохо: томится она здесь, порода-то охотничья, им бегать надо, а мистер Чейз в конторе своей пропадает. Правда, ходит иногда на лис да куропаток, ну и эту с собой берет, вот уж где ей раздолье!
Анна присела на корточки и ласково потрепала собаку по загривку:
– Добычи не обещаю, но поиски будут захватывающими.
Вераса радостно замотала хвостом.
Перед уходом Анны миссис Труди еще раз спросила, точно ли она не передумала насчет своего сумасбродного решения и не лучше ли дождаться мистера Чейза, и, получив ожидаемый ответ, демонстративно вздохнула.
– Я постараюсь вернуться к обеду.
Стрелка часов едва подобралась к девяти, и Анна полагала, что первичный осмотр имения не займет у нее много времени.
Для «экспедиции» она выбрала синюю юбку и голубую блузку из хлопка. Шляпку надевать не стала – все более или менее приличные остались в Лондоне, а с собой Анна привезла лишь дорожную и черную вдовью. Последний год этот цвет был ее неизменным спутником – глухие, застегнутые под самое горло платья и блузки прибавляли ей несколько лет, подчеркивая нездоровую бледность лица и опухшие глаза.
Сейчас же, смотрясь в напольное зеркало, Анна поняла, что возвращается к себе прежней. На щеках вновь появился здоровый румянец, а глаза уже не смотрели так пусто и отрешенно. Подумав, она распустила тугой пучок и заплела волосы в свободную косу.
– Так-то лучше. Ты же знаешь, я люблю, когда ты распускаешь волосы.
Она улыбнулась и, закрыв глаза, представила стоящего за спиной Уильяма. Ей даже показалось, что она чувствует его дыхание на своей шее. Анна открыла глаза и, глядя в зеркало, провела рукой по шее и плечу. Странное ощущение, будто рядом и впрямь кто-то был. Ах, если бы. Она слабо верила в загробную жизнь, но, если таковая все же существовала, Анна была уверена, что это не имеет ничего общего с тем, чему ее учили. В целом, она допускала существование Бога, но в ее понимании он был скорее олицетворением Вселенной, чем образом конкретного человека. Ее Бог не имел отношения ни к одной из религий. Анна усмехнулась. Хорошо, что на дворе прогрессивная эпоха – три-четыре века назад ей с подобными рассуждениями была бы одна дорога – на костер.
– Будьте осторожны! – крикнула миссис Труди, когда Анна была уже за калиткой.
Помахав домработнице, она поманила за собой Верасу:
– Ну что? Вперед, навстречу приключениям?
При свете дня Тэтфилд понравился ей куда больше. Узкие переулки тонули в зелени, дома́ из серого камня увивал плющ, на окнах и балконах пестрели цветы, а воздух пропитался духом самóй природы. После душного Лондона, где смог от заводов мешался с тяжелым запахом реки, от здешнего воздуха можно было опьянеть.
Редкие прохожие, что попадались ей на пути, глядели заинтересованно, некоторые даже оборачивались вслед. В местах, где все знают друг друга в лицо, появление чужака вызывает интерес – кто он, откуда и зачем пожаловал в эти края? Анна улыбалась в ответ, кивала головой в знак приветствия, а двоим, что показались ей особенно симпатичными, пожелала доброго утра.
Наконец грунтовая дорога увела ее за окраину деревушки, и дальше путь лежал через поля. Дорога оказалась неблизкой, но усталости Анна не чувствовала – ей нравились долгие прогулки. Глядя вокруг, она подмечала разные мелочи, которые потом можно использовать в книге и жалела, что не прихватила с собой блокнот. Работа писателем научила ее видеть необычное в обычном: витиеватые узоры на коре старого дуба; шелест ветра в траве, похожий на шепот сказочных обитателей полей; журчание воды и переливы солнца в ручье, что бежал под каменным мостом… Анна дышала полной грудью и чувствовала, что живет. Это место нравилось ей все больше и больше – возможно, она даже останется здесь навсегда. Уильяму бы здесь тоже понравилось. Они могли бы поселиться в Райдхайме, купить пару лошадей, объезжать окрестности по вечерам, устраивать пикники под дубом и гулять по лесу в погожие деньки. После войны они собирались купить небольшой коттедж где-нибудь на побережье, куда приезжали бы отдохнуть от столицы, а со временем, когда родятся дети, перебрались бы туда насовсем. Анна вздохнула и грустно улыбнулась собственным мыслям.
Где-то через четверть часа она вышла к небольшому перелеску, и дальше дорога сужалась до заросшей бурьяном тропинки. Если бы не примятая трава и следы ботинок на мокрой после дождя земле, Анна и не заметила бы ее. Окинув беглым взглядом свои дорожные туфли, явно не предназначенные для прогулок по лесу, Анна, подобрав юбку, бодро шагнула в заросли.
Подол цеплялся за высокую траву, ноги проваливались в грязь, и несколько раз Анна едва не упала, но отступать не собиралась. Вераса бежала впереди, припав носом к земле, выхватывая неподвластные человеческому обонянию запахи, изредка вскидывала голову и втягивала ноздрями влажный воздух. Стрекотали кузнечики, щебетали птицы. Когда Анна в очередной раз спотыкалась или проваливалась в рытвину, Вераса останавливалась и терпеливо ждала. Деревья и кусты здесь стояли близко друг к другу, ветки царапали лицо и одежду, но свет все равно находил дорогу сквозь молодую листву, и Анна щурилась от яркого утреннего солнца. Она преодолела еще пару десятков футов и неожиданно уперлась в проржавевшую от времени кованую изгородь, украшенную витиевато исполненными буквами «Т». Перелесок тянулся и по ту сторону ограды, но с уже более различимой тропой. Значит она почти на месте. Несколькими футами правее обнаружилась незапертая калитка, едва держащаяся на скрипучих петлях. Надо думать, один из запасных выходов. Анна шагнула за калитку поместья и двинулась дальше.
Среди кустов и деревьев наполовину скрытая плющом стояла мраморная статуя, изображавшая молодую женщину с печально опущенной головой. Анна подошла ближе. В изножье статуи была выгравирована надпись, но из-за прошлогодних листьев и травы разглядеть ее не удавалось. Анна присела на корточки и расчистила мусор. «Да будешь ты всегда». Несмотря на искусность работы, скульптура производила гнетущее впечатление – от нее буквально веяло тоской и болью утраты. Несколько секунд Анна задумчиво рассматривала изваяние и наконец пошла дальше. Задерживаться в этом месте ей не хотелось.
Заросли кончились так же неожиданно, как и начались – раздвинув ветки, она вышла на поляну, а подняв глаза, увидела возвышающийся футах в пятнадцати дом.
– Ну, ничего себе… – вырвалось у нее.
Своими размерами особняк мог вполне конкурировать с небольшим замком – по обеим сторонам от фасада выступали вперед два крыла с каминными трубами и еще одна виднелась где-то позади. Потемневшие каменные стены затянул вездесущий плющ, а окно небольшого мезонина на уровне третьего этажа и вовсе скрывалось за густой зеленью. Мутные, грязно-серые стекла резко контрастировали с новыми, поставленными по распоряжению мистера Чейза. Перед домом тут и там валялся строительный мусор, ящики с инструментами и несколько пивных бутылок.
Тропинка вывела Анну к боковой стороне дома и, посмотрев влево, она увидела покосившиеся парадные ворота с сорванным замком.
Вокруг царило безмолвие – лишь шорох гравия под ее ногами да ветер в молодой листве нарушали тишину. На фоне ослепительно голубого неба Райдхайм выглядел несокрушимой громадиной, древней и молчаливой. Он будто рассматривал новую хозяйку, глядя мутными глазницами старых окон, и Анна вдруг почувствовала себя песчинкой рядом с этим каменным монолитом.
Подумать только – когда-то здесь жили ее предки. Гуляли по этим тропинкам, сидели на скамейке у пруда и встречали гостей на парадном крыльце. Она не придавала значение своей родословной, не кичилась историей семьи, да что уж там говорить – не особенно ею интересовалась. Но сейчас, стоя перед лицом Райдхайма, ощутила причастность к чему-то древнему и очень могущественному. Чувство оказалось столь ярким, что по рукам и спине пробежали мурашки. Анна поежилась.
Вераса стояла рядом, настороженно принюхиваясь, глядя то на дом, то на Анну.
– Да, согласна, выглядит мрачновато, – согласилась та, – но мы же с тобой не трусишки, правда?
Внутренний двор еще хранил остатки былой роскоши – тут и там виднелись груды камней, некогда бывшие клумбами и цветочными куртинами, прямо по центру декоративный пруд с фигурами купидонов и античных героев – только теперь вместо чистой воды в нем застыла черная жижа с сухими листьями, ветками и прочим мусором.
Щербатая плитка дорожки, ведущей к дому, растрескалась, местами провалилась в землю, и на стыках плиток зеленела трава. Гранитные ступени крыльца сохранились лучше, но были усыпаны ветками и прошлогодней листвой, та же картина обнаружилась и на самом крыльце.
– Черт! – выругалась Анна, только сейчас понимая, что у нее нет ключей.
Безо всякой надежды на успех она потянула массивное бронзовое кольцо и с удивлением поняла, что дом не заперт. Возможно, ей стоит сделать выговор нерадивым рабочим, подумала Анна, чувствуя, как в груди разгорается азарт. Было бы глупо проделать такой путь, испортить туфли и юбку, а потом вернуться ни с чем. Вдохнув полной грудью, она потянула тяжелую, обшарпанную дверь из черного дуба.
– Да, да, я прекрасно вас понял, – повторил Винсент в трубку. – Нет, все в порядке, уверяю.
Он расхаживал по залитому солнцем кабинету, курил, а в другой руке держал телефонную трубку. Винсент стряхнул сигарету в пепельницу, но промахнулся и тлеющий пепел упал на поверхность стола.
– Черт, – вырвалось у него. – Простите, мэм, это не вам, – поспешно извинился он. – Конечно, я поговорю с ней, леди Хасли. – Винсент бросил пепел в пепельницу, но на крышке стола уже успел остаться след.
– Я передам миссис Дафф ваши слова. – Он с трудом удержался от смешка. – Сегодня за ужином и передам. Да, да, хорошо. – Винсент посмотрел на армейские часы и нетерпеливо вздохнул – разговор длился уже пятнадцать минут. – Не вполне понимаю, какое это имеет значение, но раз уж вы спросили: я не женат.
Дверь кабинета открылась, и заглянул его помощник – пожилой шотландец Мак-Грегор. Винсент махнул ему рукой, давая понять, что занят. Мужчина улыбнулся и понимающе кивнул.
– Думаю, это будет проблематично, мэм. – Винсент покачал головой.
Он затушил сигарету, открыл окно, и ветка черемухи тотчас улеглась на подоконник. В воздухе запахло тяжелой сладостью.
– Не уверен, что смогу «притащить вашу дочь на вокзал и запихнуть в поезд», но обещаю, что попробую. Доброго дня, леди Хасли! Рад был познакомиться.
Винсент положил трубку на рычаг и наконец перевел дух. Плюнув на формальности, уселся прямо на стол и достал еще одну сигарету.
– Выходит, эта дамочка и правда сбежала, – задумчиво проговорил он, обращаясь к портрету Анны Болейн, оставшемуся здесь еще от прошлого владельца.
Вторая жена Генриха VIII не вписывалась в интерьер, но Винсент так и не снял портрет – сначала было не до того, а потом просто привык к задумчивому взгляду карих глаз, смотрящих прямо в лицо, в каком бы углу комнаты он ни находился. Удивительно, но это не раздражало: женщина на холсте глядела с хитрецой, но явно без злого умысла, скорее ей было просто любопытно. Интересно, кто позировал Хатченсу, имя которого значилось в нижнем углу?
– Хотя почему это «сбежала»? – продолжал рассуждать Винсент. – Ей же не пятнадцать лет.
Тезка его гостьи, судя по лицу, разделяла эту точку зрения.
– Мистер Чейз?
Мак-Грегор беспрестанно роптал на возраст и плохой слух, умудряясь при этом быть в курсе всего и вся. Услышав, что начальник закончил разговор, юркий старик опять заглянул в кабинет:
– Был ваш привратник с посланием от экономки. Миссис Дафф отправилась в Райдхайм.
– Час от часу не легче, – вздохнул Винсент и спрыгнул со стола. – Вот не сидится же ей на месте! Почему бы не дождаться меня и не обсудить этот вопрос, как делают взрослые люди?
Мак-Грегор почесал лоб.
– Возможно, она очень похожа на вас, мистер Чейз, – предположил он.
– Что? – переспросил Винсент.
– Что? – Лицо старика приобрело самое невинное выражение. – Ладно, мистер Чейз, пойду на свое место, в книжный магазин. Сегодня еще столько дел, столько дел… – забормотал он себе под нос.
«Вот же старый прохиндей», – беззлобно размышлял Винсент, наблюдая через окно за ковыляющим к магазину шотландцем.
– Ну, что ж, – он снова обратился к венценосной соседке на холсте, – будем надеяться, она не сломает себе шею.
На Анну дохнуло пылью и тяжелым запахом старых вещей. Она закашлялась, а Вераса сердито чихнула.
В огромном холле царил полумрак, грязные стекла вяло пропускали свет, отчего казалось, что в воздухе курится легкая дымка. В окружении обитых темным деревом стен Анна почувствовала себя маленькой и беспомощной, но вместе с тем ее охватил благоговейный трепет – мрачное великолепие, еще не полностью утраченное, смотрело на нее из каждого угла. Потолок тянулся ввысь и на уровне третьего этажа венчался мутным стеклянным куполом; слева уводила на второй этаж широкая лестница, переходящая в галерею с балюстрадой.
Анна вспомнила, как в письме Винсент говорил о том, что лучшая из спален на втором этаже почти готова.
– Идем, осмотрим королевские покои. – Она позвала за собой Верасу.
Едва она сделала шаг, как за ними с оглушительным грохотом захлопнулась дверь.
– Черт! – Анна несколько раз повернула бронзовую ручку, но та не поддалась. – Ладно, с этим разберемся позже.
Она не боялась, но испытывала щекочущее нервы тревожное любопытство и прилив вдохновения – обстановка была в духе ее новой книги.
Старое дерево натужно скрипело под ее ногами, как дряхлый старик, ворчащий на все, что нарушает его привычный образ жизни. Перила и ступени, на которых она могла бы вытянуться в полный рост, покрывал толстый слой пыли, и Анна уже успела испачкать пальцы. Справа послышался едва различимый шорох и, повернувшись на звук, она увидела бьющуюся в серой паутине бабочку. Насекомое отчаянно махало крылышками в бессильной попытке выбраться, но липкие сети лишь сильнее обволакивали хрупкое тельце. Когда Анна, бережно освободив пленницу, положила ее на ладонь, бабочка в последний раз дернула поблекшими крыльями и затихла навеки.