Джинн из прошлого

– Возможно, имеются какие-то этические законы высших порядков, которые должны соблюдать и они.

– Не верю, что их логика допускает соблюдение каких бы то ни было этических законов.

– Кирилл, дай договорить, – сказал мягко Ромашин.

– Я хочу сказать, – после паузы продолжил молодой эфаналитик, – что если инвазеры не добились решения проблемы прямым путём, то пойдут, как говорится, в обход. И Хорст необходим им для реализации этого варианта.

– Но какова их цель, чёрт возьми?!

– Ликвидация помехи.

– ФСБ? Или ты имеешь в виду человечество?

Антон наметил улыбку.

– Я имею в виду ликвидацию пула УММов всей нашей Метавселенной.

– Круто! – восхитился Бондарь. – А мы кто для них? Промежуточное звено?

– Хотите вы этого или нет, но человечество – матрица какого-то УММа. Именно поэтому нас и пытаются нейтрализовать, чтобы этот УММ не появился.

Бондарь поскрёб подбородок, не спуская удивлённого взгляда с лица Антона.

В воздухе раздался тихий звонок.

Мужчины замерли.

– Общий! – встрепенулся Смехов.

– Тревога в формате «три А»! – заговорил инк кабинета. – Две минуты назад совершено нападение на Юршорскую хронолабораторию под Воркутой! Центральная шахта комплекса уничтожена! Есть жертвы среди персонала!

– …душу мать! – выдохнул Бондарь.

Смехов снова придвинул к виску мнемолепесток эмкана, окунаясь в призрачный мир многодиапазонных связей ФСБ с другим миром.

Ромашин склонил голову к плечу.

– Вот для чего Хорст угнал фрегат!

– Чтобы уничтожить хронолабораторию?

Антон Грин-Калаев покачал головой:

– Вряд ли.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне кажется, цель была иная. Угнать фрегат и, пока не улеглась суматоха на Меркурии, сделать главное дело.

– Опять же – уничтожение лаборатории?

– Захват её основного изделия – хроноинвертора.

Бондарь и Ромашин переглянулись.

– Зачем это им? – с недоверием проговорил Кирилл.

– Инвазеры продолжают гнуть свою политику, – хмыкнул Ромашин.

– Это понятно. При чем тут хронолаб?

– Прямо сражаться с нами за место под солнцем они не решаются, если за место под солнцем иметь в виду Метагалактику. Да и не нас они побаиваются. Так, Антон?

– Они нашли другой путь, – кивнул Грин-Калаев.

– Какой?!

– Время.

Наступило молчание.

Бондарь и Ромашин погрузились в размышления.

Смехов беззвучно работал с инком, держа мысле-связь с десятком абонентов сразу. Наконец он вышел из поля общения, глянул на терпеливо ждущих его гостей.

– Дело плохо, судари мои. Я дал тревогу по всем отделам, но, – директор провёл ладонью по лицу, – но это сродни дутью на воду, когда обжёгся на молоке. Вкратце произошло следующее. Над Юршором выпал из «струны» неопознанный фрегат…

– «Мао»! – сцепил челюсти Бондарь.

– Он появился в воздухе на сотую долю секунды, опознать сложно даже спутниковым инкам, ушёл в невидимость, включив режим «инкогнито»… и разнёс в пыль центральный ствол «Хроночума». Защита, разумеется, не выдержала, удар был нанесён из глюка. Никому не пришло в голову накрыть территорию лаборатории зеркалом.

Кирилл проглотил ком в горле.

Смехов имел в виду «абсолютное вакуумное зеркало» – создаваемый специальным генератором слой поляризованного вакуума, отражающий все виды излучений и физических воздействий.

– И всё?

– Уцелевшие видеокамеры сняли полупрозрачное облако, накрывшее шахту. Защита хроноинвертора, располагавшегося в боковом штреке на глубине ста пятидесяти метров, не сработала.

– Нанитная атака!

– Облако спустилось вниз… и, собственно, это всё, что увидели видеокамеры. Инвертор исчез. От бункера, в котором он находился, как и от ствола шахты, остались изъеденные порами дырки и полости. Вся операция от момента угона фрегата до атаки на Юршор длилась девять минут.

– Чёрт!

– Это значит, – тихо сказал Антон, – что операция была тщательно спланирована заранее.

Над столом Смехова всплыл «бутончик» видеосообщения, он прислушался к голосу абонента, кивнул:

– Буду. – Поднялся из-за стола. – Я в Воркуту.

Мужчины дружно встали.

– Я с тобой, – сказал Ромашин.

– И я! – выговорил Бондарь ставшими каменными губами.

– Можно и мне с вами? – спросил Антон.

– Поехали, – коротко ответил директор ФСБ.

Домой Бондарь возвращался после обеда.

Картина разрушенной лаборатории Института нестандартных физических проблем произвела на него гнетущее впечатление.

По сути, хронолаборатория перестала существовать. Погибло сто шестнадцать сотрудников. Котлован на месте центрального ствола бывшей шахты по добыче каменного угля больше напоминал кратер вулкана, стены которого изъела странная эрозия: они стали похожи на полурастаявший кусок сахара.

После всех разбирательств и оценки случившегося экспертами ФСБ стало окончательно ясно, что задумал неизвестный угонщик фрегата и похититель хроноинвертора. В сводках по Управлению его продолжали называть «неизвестным», так как ни одна видеокамера не зафиксировала Ульриха Хорста. Хотя по всем косвенным намёкам это мог быть только он.

Понятной стала и роль инспектора ГУИН США Евы Рутберг. Она помогала похитителю, а возможно, и руководила им, наводя на цель. Антон Грин-Калаев сделал именно такое предположение.

Парень Бондарю понравился.

Он вёл себя сдержанно, деликатно и вместе с тем независимо, выводы делал абсолютно правильные и мыслил раскованно. У Бондаря вообще создалось впечатление, что эфаналитик российского Центра стратегического планирования знает и чувствует больше, чем обычный человек, но спросить у Артёма Ромашина, так ли это на самом деле и не интрасенс ли правнук Калаева, Кирилл не успел. В суматохе обследования Юршора пути этик-юриста УВР и его собственные разошлись.

В метро Калининграда, ближайшего к жилмассиву «Балтийский», где жил полковник, ему показалось, что за ним следят. Он даже сделал манёвр: вошёл и сразу вышел обратно из пилона стартовой зоны метро, зорко оглядывая потоки пассажиров, стекающиеся к стартовым кабинам. Однако ничего подозрительного даже его тренированное внимание не отметило. Если кто и бросал на него взгляд, то совершенно случайно, без любопытства. Пропало и ощущение взгляда в спину.

Помрачение, подумал Кирилл с досадой. Хотя, с другой стороны, лучше перебдеть, чем недобдеть, голова целее будет.

Но домой он в этот день не попал. Уже перед посадкой, буквально в метре от транспортной площадки такси возле дома, позвонил начальник Управления внутренних расследований:

– Кирилл, вы мне нужны.

Ёкнуло сердце.

– Что случилось? – Бондарь задержался перед открытой дверцей пинасса с шашечками на борту.

– Ничего не случилось, нужен ваш совет.

– Где вы?

– В Москве, в Центре международной торговли на Краснопресненской набережной. Выйдете из метро, поднимайтесь на второй этаж второго корпуса, я буду ждать вас в холле переговорной зоны ЕС.

Тон Хоука был, как всегда, сух и ровен, никакого волнения в нём не ощущалось, и Бондарь суеверно сплюнул через левое плечо. После всех треволнений дня не хотелось выслушивать ещё какие-то неприятные известия.

– Буду через двадцать минут.

Изображение начальника УВР над браслетом инкома пропало.

– К метро, – скомандовал полковник кибу такси, гадая, для какого совета он понадобился Хоуку, формально подчинённому директору ФСБ, но имеющему гораздо больше прав и полномочий.

Центр международной торговли появился в столице России в конце двадцатого века и за четыре сотни лет с момента постройки четырежды перестраивался. В настоящее время он представлял собой комплекс из трёх стеклянных и прозрачных на вид башен, центральная из которых поднималась на высоту шестисот метров. В одной из башен находилась гостиница «Евройял» класса «люкс» на две тысячи номеров, в двух других – офисы торговых союзов, организаций большинства стран мира, конференц-залы, холлы, шоп-зоны, концертные залы, кинотеатры и рестораны.

Бондарь не был в Центре ни разу, поэтому воспользовался услугами фантом-гида. Милая девушка в короткой белой юбочке и серебристом костюмчике, с причёской «пугачёвский шалаш», провела гостя по первому этажу с кучей магазинчиков и баров, поднялась с ним по эскалатору на второй этаж и оставила у холла с тающими под потолком буквами «Евросоюз-2» – по-русски, по-английски и по-китайски.

Бондарь поблагодарил гида, испарившегося в долю секунды, оглядел зал с двумя десятками переговорных модулей, имевших «отдельные» диванчики и журнальные столики.

Зал был почти пуст. Лишь в двух модулях сидели компании переговорщиков: японцы в строгих чёрных костюмах и белых рубашках и смуглые жители Месоамерики, не то мексиканцы, правда, без сомбреро, не то перуанцы, подчёркнуто одетые в яркие национальные бурнусы.

Опасностью ни от той, ни от другой компании не пахло.

Хоука видно не было.

Бондарь глянул на колонну универсальных часов посреди зала, изображавших четырёхглавого орла. Он уложился ровно в двадцать минут. Начальник УВР не мог его не дождаться.

Подумав, Кирилл сел подальше от входа на свободный диванчик, напротив панорамного, во всю стену, окна, задержал взгляд на почти безлюдной набережной Москвы-реки.

Переговорную зону обслуживала инвизибл-автоматика, и можно было заказать любой напиток, но он не стал этого делать, надеясь на краткость встречи. Переключился на созерцание пейзажа.

Улицы современных городов давно перестали играть роль транспортных артерий, но поддерживались в рабочем состоянии и служили местом для прогулок, экскурсий и карнавалов.

В Москве тоже можно было много чего посмотреть, но всё же чаще гости столицы предпочитали экскурсии по центру города, где стоял старинный Кремль, давно переставший быть резиденцией царей и президентов.

Кто-то посмотрел ему в спину.

Бондарь, не поворачивая головы, оценил изменения в зале.

Японцы стояли и смотрели в его сторону, все как один. И это были не живые люди – витсы, насколько Кирилл смог уловить нюансы их поведения. Но ощущение взгляда в спину создавали не они.

– Полковник? – раздался сзади сухой, отрывистый, без интонаций голос.

Бондарь оглянулся.

Возле диванчиков модуля стоял Майкл Хоук, не признававший никакой одежды, кроме стандартного серого, с чёрными вставками и кармашками уника. Откуда он появился, Кирилл не понял.

Хоук смотрел на Бондаря, и взгляд у него был как у снайпера, готового спустить курок.

Бондарь медленно поднялся.

– Вы… не Майкл.

– Сидите. – Хоук обошёл диванчик, сел напротив, закинув ногу на ногу и разбросав руки на спинке диванчика, что было абсолютно не характерно для начальника УВР. Посмотрел на Бондаря снизу вверх. – Садитесь, садитесь, герр полковник, в ногах правды нет, как говорят русские.

– Её нет и выше, – мрачно сказал Бондарь, опускаясь на прежнее место. – Ульрих?

– У вас хорошая интуиция, герр полковник, – благожелательно сказал псевдо-Хоук.

Японцы в модуле у входа перегруппировались, заняв почти все проходы.

Бондарь оценивающе посмотрел на них.

Псевдо-Хоук тоже посмотрел на «японцев», не спускающих взглядов с Бондаря, сказал небрежно:

– Это мои шестёрки, не беспокойтесь, хотя мне они по большому счёту не нужны. Взял их только ради наглядности. Кстати, наш разговор сейчас никто не слышит, холл Центра в зоне блэкаута, так что не пытайтесь вызвать охрану.

– Что тебе надо?

– Сразу быка за рога, знакомо.

– Повторить вопрос?

– Добровольный переход на мою сторону.

– Бред!

– Я почему-то так и думал, что вы это скажете, полковник. Все русские прямолинейны, как полёт стрелы. Можно было бы и не затевать этот разговор. Меня всегда интересовал один вопрос: почему вы, русские, предпочитаете героическую смерть жизни? Её ведь не заменишь. Почему вы отказываетесь от предлагаемых условий, денег, карьеры, возможности достичь творческих высот, гораздо большего влияния на мир, стоит вам предложить манну небесную?

– Ты не поймёшь.

– И всё же?

– За деньги и другую «манну небесную» можно купить постель, но не сон, еду, но не аппетит, лекарства, но не здоровье, женщин, наконец, но не любовь.

– Почему же? Любовь нынче покупается, как и всё остальное.

– Я же говорил, ты не поймёшь, – усмехнулся Бондарь. – Для тебя не существует понятий Родины, чести, совести, этики, морали, дружбы. Как же я тебе это объясню?

– Совесть, мораль, дружба, – саркастически повторил псевдо-Хоук. – Давно исчезнувшие категории. Ведь жизнь стоит их всех и даётся только один раз.

Бондарь качнул головой, взгляд его стал сожалеюще-печальным.

– А зачем она предателю?

– Ещё одно абсолютно лишнее определение.

– Есть прекрасная поговорка на эту тему: не торгуйся с жизнью, когда предоставляется такая возможность. Но и этого тебе никогда не понять. Если у тебя больше нет предложений, предлагаю расстаться.

– До чего же вы упрямы, русские, – покачал головой псевдо-Хоук. – Никакой каши с вами не сваришь.

– Твоя каша – отрава, вари и ешь сам.

– Что я и делаю. Что ж, объясню на пальцах ваше положение. Кстати, напрасно вы отказывались от ВИП-сопровождения, мне пришлось бы приложить существенные усилия, чтобы встретиться с вами тет-а-тет. А вы не молоды, полковник, и кондиции ваши далеко не безупречны.

– Короче!

– Можно и короче. Видите? – Псевдо-Хоук ткнул пальцем в погончик на плече. – Это эффектор гипногена «удав», в просторечии «глушак».

Бондарь презрительно скривил губы.

– У меня есть противоядие от этой дряни.

– Какое? Воля? Пси-защитник? Впрочем, не имеет значения. Это не обычный «глушак», против которого у вас действительно может быть защита, это программатор, и от него у вас нет и не может быть противоядия. Я не зря говорил о добровольном переходе на нашу сторону.

– Так всё-таки на нашу? Ты не один? Может быть, и Ева Рутберг где-то поблизости?

– Поймали за язык, – рассмеялся псевдо-Хоук. – Нет, Евы здесь нет, она мне не нужна. Хотя я работаю на…

– Инвазеров.

– Не буду отрицать, они дали мне свободу, подарили жизнь и готовы выполнить любой приказ. Так вот, поскольку я с самого начала был уверен, что вы откажетесь перейти на нашу сторону добровольно, то и взял с собой эту штуковину, начинка которой гораздо более серьёзна, чем пситроника обычного «удава». Вы обречены. Но шанс остаётся.

– Его нет ни у меня, ни у тебя, подонок. Один вопрос: зачем ты выкрал хроноинвертор?

– Да есть кое-какие идеи, как его использовать. Попросили это сделать мои друзья, но он и мне пригодится, я уже нашёл ему применение. Итак?

– Пошёл вон!

– Что ж, прощай,враг, привет, друг! Ну, пусть не друг, но шестерить вы будете с удовольствием, я это вам обещаю, и все ваши тайны раскроете.

Бондарь напрягся, понимая, что не успевает ничего предпринять. Он оказался в ловушке, умело организованной беглым заключённым Гуантанамо. Этого следовало ожидать, мелькнула запоздалая мысль. Натура Хорста – квинтэссенция всего самого худшего в человеке, его шизофренической сверхнаглости можно только позавидовать.

– Ты проиграешь!

– А это мы ещё посмотрим, – засмеялся псевдо-Хоук.

И на голову Бондаря обрушился потолок холла!

Потемнело в глазах.

Сознания он, однако, не потерял. Просто перестали слушаться мышцы шеи, рук и ног. Дыхание пресеклось. Сердце замедлило свой темп.

В голову проникли невидимые щупальца, начали мять нервные узлы и перекладывать их в ином порядке, как кирпичи каменной кладки, выстраивая новую конфигурацию сознания. По закоулкам памяти помчались призрачные танцующие смерчи, выметая их, как веник – пыль из чуланов.

– Нет! – выдохнул Бондарь сквозь стиснутые зубы.

– Да, герр полковник, – глумливо оскалился псевдо-Хоук. – Против лома нет приёма, как вы любите говорить. Потерпи ещё минуту, и мы породнимся.

– Есть… приём… – выдавил Бондарь.

– Да что вы говорите? – весело подмигнул псевдоХоук. – Неужели? Какой? Другой лом?

Бондарь страшно крикнул внутрь себя, отрывая от сознания пси-щупальца:

«Не хочу!»

Тьма на мгновение отступила.

И тогда он сложил три пальца левой руки в кукиш, а правую на инстинкте, ломая ногти, сунул под мышку, глядя, как расширяются глаза переставшего ухмыляться псевдо-Хоука, достал «универсал» и выстрелил себе в висок…