Игры над бездной

Дальский откашлялся, вдохнул…

– Ладно, не напрягайтесь, – лениво протянул Леший. – Я сам все скажу. У вас – комплекс Юлия Цезаря. Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Не так? Вы прекрасно понимаете, что ни в одном другом месте вы не сможете быть на самом верху. Вы и на мое предложение согласились, поскольку понимали, что только так вы сможете получить настоящую власть. Настоящую, которой можно будет не делиться ни с кем, которую вам никто не будет подтверждать раз в год, разрешая занимать этот кабинет еще какое-то время… Чем еще может привлечь такое место, как Свободная Экономическая Территория Харьков? Это болото, способное только плодить жаб, раздувшихся от самомнения. Нет, тут полно толковых, ясно мыслящих, даже талантливых людей, но ваш родной город способен их только задавить, превратить в жаб или в грязь. Талантливые отсюда бегут. Остаются только те, кто либо махнул на себя рукой, либо те, кому нравится копаться в тине и грязи, втаптывать других и пачкаться самому… Но вы ведь не относитесь ни к одной из этих категорий. И вы прекрасно понимаете, что исправить здесь ничего нельзя. Никто не способен разгрести и осушить это болото. А вот стать самой большой жабой на нем – это да. Это вполне возможно. Вот вы…

– А вы? – неожиданно для себя спросил Дальский, не поднимая взгляда. – Вы-то зачем здесь? В этом болоте? Вы же приехали сюда издалека? Не из Москвы? Или из Европы? Вам-то зачем наше болото?

– А вот это – хороший вопрос, – одобрил Леший тоном учителя, добившегося от ученика нужных слов. – Это очень хороший вопрос. Я, собственно, ради него к вам и пришел.

Леший встал с кресла, подошел к столу. Несколько жемчужин хрустнули под его тяжелыми шагами.

– У меня не было особого выбора, – Леший оперся руками о письменный стол. – Ни один другой город не подходит для моих планов. Может быть, к сожалению. Или к счастью. Нет, несколько сот тысяч людей мне, похоже, спасти удастся. Вашу карьеру, опять же… Финансовые интересы двадцати восьми человек, которых вы лично выбрали, – тоже смогу защитить…

– Такой филантроп! – Дальский попытался снова заставить себя посмотреть Лешему в лицо и не смог. – Альтруист.

– Нет. И нет. У меня есть свои планы. Свои выгоды. А вдруг я играю в интересную игру? Складываю картинку из кусочков. Или строю домик из кубиков. Это что-то для вас меняет? Вы не будете со мной сотрудничать?

– А у меня есть выбор?

– Конечно, есть. Я сейчас уйду. И меня не будет некоторое время рядом с вами. Вы можете попытаться все перерешить, попытаться построить все по-своему… – Взгляд Лешего скользил по лицу Дальского, губернатор буквально физически ощущал его прикосновение. – И вам даже покажется, что вы дотянулись до неба. Прикоснулись к нему…

Дальский затаил дыхание – Леший будто читал его мысли, будто смог подслушать, о чем думал губернатор всего полчаса назад.

– Знаете, кое-кто уже пытался добраться до неба. Построили башню. Ну, вы помните, наверное, эту сказку? Или, простите, сейчас эта книга не в моде… Фокус в чем, уважаемый Прохор Степанович. Фокус в том, что за небом, к которому вы подберетесь, тоже что-то есть. Может быть – пустота, космос. И вас тогда просто вытянет туда, наружу. Разорвет и высушит. Но вдруг там есть кто-то? Кто-то, с чьей точки зрения все ваши попытки оказаться выше всех – всего лишь детские игры в царя горы. Представляете, как это будет обидно?

В голове у Дольского было пусто. Не было ни мыслей, ни желаний, только звонкая прозрачная пустота. Слова, произнесенные Лешим, висли в этой пустоте, превращались в блестящую мишуру, носились, складываясь в затейливые узоры, и осыпались мелкой, колючей пылью.

– Мир устроен так, что каждый видит лишь часть всей картинки. И может лишь принести к подножию пирамиды свою песчинку, не понимая – зачем, для чего… Кто-то в Китае месяц назад заказал груз из Гамбурга. Химический реактив очень сложного состава. И указал сроки, в которые эта химия должна попасть, скажем, в Пекин. Ерунда, не способная повлиять на ход истории, согласитесь. Но это все далеко, скажете вы, при чем здесь этот заказ? Хорошо, соглашусь я, посмотрим поближе. Абдула Тарле, две недели назад обстряпал очень выгодное дельце. Ему заплатили аванс за крупную партию взрывчатого вещества. Эта штука называется отчего-то «пшиком», но это не важно для нас с вами. Важно то, что Абдула, получив заказ, немедленно сообщил о нем покойному Пфальцу. Сами понимаете, что подобные взрывающиеся штуки могут быть использованы в самых разных целях, посему даже очень покладистая СБ СЭТ за их распространением следит внимательно. Пфальц мог просто устроить засаду, но он решил заказ не останавливать, а проследить весь маршрут поставки. Он даже предупредил об этом грузе Центральную штаб-квартиру в Цюрихе, и оттуда подтвердили правильность его действий. Полторы тонны «пшика» – это очень много даже для нашего безумного времени. За машиной будут следить. Издалека, аккуратно, но очень внимательно. Тут, в Харькове, силами СБ СЭТ, дальше – как получится. Если получится. Никто из СБА да и из СБ СЭТ не знает, что Дядюшке Ха кто-то сообщил, что Абдула Тарле собирается провезти груз наркотиков по его, Дядюшкиной, территории, не поставив никого в известность. Такое нарушение правил и договоренностей! Оно не может быть оставлено без последствий. Если не пресечь такое непотребство сразу, то можно и авторитет потерять. И Дядюшка Ха, известный на Свободной Экономической Территории как производитель замечательной вермишели, приказал своим парням ту машину перехватить и – обратите внимание – не захватить, а уничтожить. Улавливаете разницу? Если бы он ее захватил вместе с грузом наркотиков, то выглядел бы как слишком корыстный человек. Что неминуемо повлекло бы за собой небольшую войну и потерю уважения у других канторщиков вашего славного города. А уничтожение – это совсем другое дело. Это – благородный жест честного человека, способного ради защиты своего участка на все. Вот теперь племянники дождутся машину на указанном месте и расстреляют ее из гранатометов, – Леший замолчал и перевел дыхание.

Демонстративно перевел.

Дальский продолжал молчать. Собственно, монолог Лешего и не подразумевал вмешательства губернатора. Леший хотел что-то сказать. Леший это говорил, только Дальский не мог понять ни сути рассказа, ни его цели.

Про «пшик» он слышал. Не об этой поставке, конечно, а о том, что производят эту гадость в его городе. Даже настоял, чтобы продажи этой дряни шли только на экспорт, чтобы в Харькове никто не смог применять эту взрывчатку, необычайной мощности и очень опасную при транспортировке и хранении. Получив гарантию от кантор и раклов, Дальский согласовал вопрос с Пфальцем.

Полторы тонны, вдруг дошло до Дальского. Расстрелять из гранатометов. Это значит, что будет взрыв. Не просто взрыв, а нечто чудовищное. Кошмарное.

– Где… – горло Дальского пересохло, слова застряли, превратились в кашель. – Где будет взрыв?..

– И вас совсем не интересует, когда он будет? – осведомился Леший. – Сегодня. Через несколько минут. Тут, неподалеку. Но вы не волнуйтесь, вас он не затронет. Не нужно только стоять возле окон. А так – да, прогрохочет очень сильно. Очень. Но ведь и этот взрыв, с точки зрения истории, – тоже ерунда. Так, недоразумение. И погибших будет всего несколько сот, в самом крайнем случае… Если не считать раненых, ясное дело. Но кто их будет считать сегодня… Сегодня всем будет не до того.

– Кто вам… Кто вам позволил? – Дальский вскочил, оттолкнув кресло, и оказался лицом к лицу с Лешим. – Вы не смеете…

Леший молча улыбнулся, не отводя глаз.

– Вы не смеете… Город… – Гнев улетучился, как воздух из проколотого шарика, остался только холод, сжимающий сердце колючими пальцами, и ужас… Не гибель сотен людей породила это чувство, вовсе нет. Дальский вдруг понял, что все это время, с самого первого разговора с Лешим, он боялся не провала, не последствий. Дальский боялся Лешего. Не расправы с его стороны, не наказания или смерти. Он его боялся, как дети боятся чудовищ, прячущихся в шкафах и под кроватями. Он боялся Лешего. До судорог, до помутнения рассудка, до слабости в ногах. Боялся его и ненавидел себя.

Ведь сам себя Дальский считал сильным человеком. Так считали и все его знакомые, и те, кто пытался его в свое время запугать, и те, кто рассчитывал на его помощь. Но появился Леший, произнес несколько слов – всего несколько слов, и Дальский, сам того не понимая, не отдавая себе отчета в своих истинных чувствах, был готов сделать все, что угодно. Стать кем угодно.

И каждый раз после окончания разговора с Лешим, когда удушливая волна страха отступала, Дальский обещал себе, что вот это – в последний раз. Что он больше не будет бояться, что это смешно, в конце концов, вот так пугаться обычного человека, да еще прячущегося – трусливо прячущегося – под наномаской… И каждый раз убеждался, что ничего не может поделать с собой, не может даже унять дрожание пальцев. Трус, слизняк, дешевка… Сколько раз, глядя на себя в зеркало, Дальский пытался разозлиться, заставить себя хотя бы возразить, не соглашаться с каждым предложением таинственного собеседника, и каждый раз все равно соглашался. Находил его доводы убедительными или заставлял себя их таковыми признать.

– Я смею, – тихо сказал Леший. – Так нужно. И мы не можем тянуть. Потому что какой-то мерзавец сообщил в Наблюдательный Совет, что вы сговорились с Мутабором, что в город уже прибыли несколько десятков «пряток», которые в любой момент готовы начать действовать. Вот сейчас, сию минуту, Совет в полном составе собрался в зале заседаний, чтобы обсудить новость и принять решение по вашему поводу – сразу вас убить или предать суду.

– Я не связан с Мутабором! – воскликнул Дальский. – Здесь нет никаких «пряток»…

– Я знаю, – засмеялся Леший. – Я вам верю, но эти парни из Наблюдательного Совета получили такие веские доказательства… Я себе даже представить боюсь, что сейчас происходит в секретной комнате для заседаний в Дипломатическом квартале. Вернее, будет происходить через пятнадцать минут. Господа торговые представители и консулы оставили свои повседневные дела, отменили встречи и поездки, для того чтобы поговорить по такому вопиющему поводу…

– Это вы?..

– Нет, что вы! Это покойный Пфальц. Он ведь вас тоже не любил, взаимно, заметьте. Он даже пытался договориться со мной, чтобы я вас устранил. Но я, верный нашим с вами договоренностям, скормил капсулу с ядом ему, а не вам. Но если вас и на самом деле интересует, кто вручил Пфальцу информацию о вашем предательстве, то вынужден признать – я.

– Вы…

– Но это уже не имеет никакого значения, Прохор Степанович. Абсолютно никакого. Пока они соберутся, пока попытаются связаться с Пфальцем, который отчего-то опаздывает на собрание, пока выяснят, что того не будет, пока ознакомятся с документами и записями, пока будут возмущаться – все уже и начнется. И времени разбираться с вами уже ни у кого не будет. И не только времени. Да вы сядьте, Прохор Степанович, сядьте. Вы побледнели, дыхание, вон, нехорошее… Сядьте, – приказал Леший, и Дальский подчинился. – Вот так лучше. Значительно лучше.

Леший прошелся по кабинету, поглядывая в окна.

– Красивый город, – Леший обернулся к Дальскому и развел руками, как бы извиняясь. – Особенно вот так, когда не ощущается жара, пыль… не слышны приставания проституток или предложения пушеров, когда можно забыть, что в эту самую минуту в городе неизбежно кого-то насилуют, убивают, подсаживают на наркотики, режут на органы… Красивый город. Вы знаете, что он проклят? Нет? Больше ста лет назад вокруг него шли бои, жуткие бои… Погибло несколько миллионов человек. Представляете – вокруг одного не самого большого города меньше чем за год – несколько миллионов человек. Тут все пропитано смертью. Здесь невозможно сохранить рассудок неповрежденным. Тут становятся либо гениями, либо идиотами. Некролоботомия, извините за ублюдочное определение. Поэтому, если сегодня погибнет еще несколько сот человек… или даже тысяч – это никак не отразится на карме этого города. Люди остановятся на мгновение, почешут в затылках и пойдут дальше: убивать, насиловать, развращать… или позволять делать все это с собой и своими близкими…

Дальский сидел в кресле, вцепившись в подлокотники побелевшими пальцами. И мечтал только об одном – чтобы Леший ушел. Исчез. Пусть не навсегда, пусть на день. На час. Губернатор Свободной Экономической Территории больше не мог терпеть, не мог удерживать ужас в себе. Еще немного, и мозг – его мозг – взорвется, разнесет череп в клочья, повиснет кроваво-черными комками на стенах и окнах кабинета.

– Пусть он уйдет, – пробормотал Дальский. – Пусть он уйдет.

– Я ухожу, – сказал Леший. – Вот теперь я сказал почти все, что хотел. Осталось совсем немного…

Пусть он уйдет. Пусть он уйдет!

– Знаете, когда я убедился в том, что не ошибся, поставив на вас?

– Нет. Нет! (Пусть он уйдет, пусть уйдет…)

– Когда вы после первого разговора со мной не стали тащить в город всякое барахло. Не стали готовить запасы. Вы, наверное, даже не подумали об этом.

– Не подумал об этом, – эхом отозвался Дальский. (Пусть он уйдет, пусть!)

– А другие… Это смешно, но трое срочно отправили своих жен и родственников на отдых. Подальше. Одиннадцать человек взяли кредиты по самым неудобным ставкам и превратили деньги в золото. Семь человек закупили медикаменты, продукты. Восемнадцать – оружие с боеприпасами и одежду. А вы… вы просто ждали неизбежного. Это меня потрясло. Настолько, что я взял на себя труд сделать запасы от вашего имени. И не только потому, что вы мне нравитесь, но и для того, чтобы вы не выделялись на общем фоне. – Леший ходил по кабинету, и жемчуг хрустел у него под ногами – хрусь, хрусь, хрусь, как человеческие черепа под ногами гиганта. Хрусь-хрусь-хрусь…

– И самое последнее… Те, с кем я договаривался, испытывали по моему поводу самые разные чувства. Ненависть, злоба, желание обмануть, надежда обогатиться… Но только вы испытали самое правильное чувство. Вы испугались. И это правильно. Это самая правильная эмоция в данном случае. Страх. Мне не нужны благодарность или симпатия. Мне вполне хватит ужаса, который просто брызжет из вас, тонкими струйками льется сквозь поры, течет из ушей, выступает пятнами на вашей одежде… Это правильно. Это позволит вам выжить… Нет, – засмеялся Леший, – не выжить. Увеличит ваши шансы выжить, так правильнее. И заметьте, я не требую от вас ничего такого, не угрожаю, не намекаю, но вы меня боитесь…

– Уйди… – простонал Дальский, зажимая уши ладонями. – Уйди-уйди-уйди…

– Я даже не требую, чтобы вы не пытались меня найти и убить, – Леший подошел к Дальскому и похлопал его по плечу ледяной рукой. Или обжигающе горячей – Прохор Степанович не разобрал. – Вы попытайтесь меня найти. Можете попытаться меня убить – я, наверное, не стану за это наказывать. Вы пробуйте, может, получится. И можете рассказать своим коллегам по несчастью обо мне. Я даже могу приз установить для того, кто меня найдет. Честное слово. Я ведь не вру. Я никогда не вру. Подумайте об этом…

Дальский уже не бормотал и даже не стонал, он скулил, тянул бесконечное «уйди-уйди-уйди-уйди», раскачиваясь с закрытыми глазами.

Все рухнуло. Все уже рухнуло. Если Наблюдательный Совет признает его виновным, то устранит в считаные минуты. Вначале из него попытаются выбить всю правду, а потом… Правду… всю правду… Какую правду? О чем?

Он ведь ни в чем не виноват. Никаких переговоров с Мутабором, Мутабора никогда не было в его городе и, наверное, уже никогда не будет. О чем сможет рассказать Дальский во время допроса? О Лешем, конечно, о двадцати восьми – как там их назвал Леший – коллегах по несчастью? О них Дальский расскажет, не сможет не рассказать.

Выходит, что Леший все ставит под удар? Или он и в самом деле уверен в том, что ничего уже нельзя изменить? Уверен. И уверен в себе, в своем могуществе, настолько уверен, что даже не прячется, оставил свои отпечатки, позволил зафиксировать себя системам охраны, он даже пригласил Дальского организовать охоту на себя.

Леший либо сошел с ума, либо настолько в себе уверен.

Дальский открыл глаза – Лешего в кабинете не было.

– Ушел, – выдохнул Дальский. – Ушел.

Ноги плохо держали губернатора, но он смог встать с кресла, дойти до бара. Двумя руками взял бутылку, зубами вынул хрустальную пробку, выронил ее на пол и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Посмотрел на Дипломатический квартал и как-то отстраненно подумал о том, что там сейчас происходит. Его судят. Его приговаривают к смерти.

Еще глоток из бутылки. Словно вода. Но страх немного отступил, скукожился, забился куда-то в глубину сознания. Только его липкие, холодные следы остались в мозгу Дальского, на его сердце и в его душе. Как знак, как напоминание о том, что он может делать все: биться головой в стену, строить планы, корчиться в истерике или готовиться к войне, – все это бессмысленно. Будет так, как решил Леший.

Но еще одно было понятно Дальскому – он сделает все, чтобы найти Лешего, чтобы найти и уничтожить Лешего. Как бы тот ни прятался. Как бы…

Дальский всхлипнул.

Это ведь Леший так приказал. Это Леший приказал искать его и попытаться убить. «И что же получается, – подумал Дальский. – Если я не захочу ему подчиниться, то Леший будет в безопасности. Если попытаюсь его уничтожить, то всего лишь выполню его волю? Покорно выполню?»

Дальский отбросил в сторону бутылку, оглянулся на свой стол, прикидывая, не связаться ли прямо сейчас с охраной здания и не приказать ли блокировать выходы. Нет, наверное, бессмысленно. Так просто Леший не подставится. Не подставится.

Если бы тут была Инга. Если бы она тут была… То что? Она смогла бы остановить Лешего перед дверью кабинета? Если этого не смогли сделать Митя и Ринат…

Митя и Ринат.

Дальский торопливо прошел через кабинет к двери, наступил на рассыпанный жемчуг, нога поехала, и Прохор Степанович чуть не упал, взмахнул руками, с трудом удержал равновесие. Открыл дверь в приемную. Замер на пороге.

Митя лежал в углу, скорчившись, прижав руки к животу. На лице застыло удивление. Одна лужа крови натекла под животом, другая – под головой. Тонкий багровый ручеек соединил обе лужи. Пистолет Митя так и не вынул. Он, наверное, первую пулю получил в живот, и только вторую – в голову.

Рана в живот парализует человека, но сразу не убивает. Митя, получив пулю, попятился, уперся спиной в стену и сполз на пол. Ему было больно, но, похоже, боль пересилило удивление. Он смотрел не отрываясь на убийцу. И, наверное, не верил себе.

Дальский подошел к столу референта, сел в кресло – Инги сегодня не было, Инга сегодня только возвращается из поездки. Дальский отправил ее по просьбе Лешего. Так совпало. Или так хотел Леший, но эта поездка спасла Инге жизнь. Дальский поискал в компьютере файл системы наблюдения, открыл.

Митя сидит на диване напротив двери, читает журнал. Ринат – в кресле возле окна. Что-то происходит, наверное, кто-то стучит в дверь. Или что-то за ней зашумело… Митя бросает журнал на диван, встает. Он то ли собирается подойти к двери, то ли хочет посмотреть через монитор на столе референта, что там случилось за дверью.

Но успевает только встать. Поворачивается всем телом к Ринату, тот тоже встает, но с пистолетом в руке. На стволе оружия – глушитель. Выстрел. Митя вздрагивает, делает шаг назад. Еще шаг. Руки прижаты к животу.

Митя сползает на пол. К нему подходит Ринат. Не спеша. Без суеты и нервов. Подходит, поднимает пистолет, и стреляет. Пуля входит в лоб Мити, прошивает голову насквозь, выплескивая темную жижу, и ударяется в стену.

Митя заваливается набок, подтягивает ноги к животу и замирает.

Ринат, не убирая пистолета, подходит к столу, нажимает кнопку, открывая дверь. Входит Леший. Обходит Рината, будто тот всего лишь мебель, садится в кресло Инги.

Дальский посмотрел на время в углу экрана. Ну да, Лешему пора начинать конференцию.

Ринат стоит посреди приемной, глядя перед собой. Леший что-то сказал, Дальский попытался понять слова по движению губ, но не смог. Да это оказалось и неважным. Ринат, не торопясь, плавным движением поднес пистолет к виску, замер на секунду. Потом нажал на спуск.

«Может быть, он тоже успел удивиться перед смертью, – подумал Дальский, выключая запись. – Не испугаться – удивиться. Это наверняка странно, вдруг понять, что ты через пару минут себя убьешь. Или через несколько секунд.

Как это сделал Леший? Как-то ведь он это сделал? Не могло же это быть чудом? Это ведь только выглядело так со стороны. Только выглядело.

И смерть Пфальца выглядела таким же чудом. Если не знать, что именно на него укажет программа. И если не знать, что существуют на свете препараты, начинающие действовать строго в назначенное время. С точностью до секунды.

Не было никакого чуда. Все это имеет рациональное объяснение. Нужно его только найти. Просто Леший все заранее подготовил. Он не ошибается. Он никогда не ошибается…»

Дальский посмотрел на Митю и Рината. Улыбка появилась на лице Прохора Степановича, словно судорогой свело щеку. Как это было у Пфальца перед смертью, вспомнил Дальский.

Но сейчас это была не смерть.

Просто губернатор подумал, что раз Леший все планирует заранее, и все у него получается, то, значит, все выйдет и на этот раз. Как он и обещал.

Можно ничего не бояться – Леший всегда держит слово.

Всегда.