Зачем нам враги

«Вы правильно прочитали, – подумал он, засыпая. – Все правильно: прямо пойдешь… потеряешь… потеряешь друга… потеряешь… котенка…»

Котенок стал его главным кошмаром. Котенок стал чумой. А чума – котенком.

Пока Натан понимал, что бредит, было еще терпимо. Но он то и дело проваливался в вязкий темный дурман, не похожий ни на сон, ни на явь, и там забывал все, даже свое имя, – и помнил только Аманиту. Первый раз он увидел ее с котенком на руках: она сидела на краю виселичного помоста, болтая ногами, и сжимала в руках маленький серый комочек. Она гладила его, ласкала, тихо и нежно приговаривая всякие глупости. Натан позвал ее, она подняла голову, он увидел, что у нее все еще два глаза, и в то же мгновение понял, что котенок мертвый.

Потом стало хуже. Аманита без котенка и котенок без Аманиты; последнее пугало Натана сильнее всего. В вязкой дымке не было ни пространства, ни света – только серый комочек, подкрадывающийся к нему из густой глубины, и вкрадчивый цокот его маленьких коготков сводил Натана с ума. Он безумно боялся, что котенок доберется до него, его бил озноб от одной только мысли об этом. Иногда котенок мяукал, протяжно и требовательно, будто был голоден. И подбирался, подбирался ближе. Натан просыпался в ледяном поту, судорожно хватая воздух пересохшим ртом, и видел над своей головой небо. Иногда с неба шел дождь, иногда – кошачья шерсть, похожая на тополиный пух. Он пытался приподняться, загребал землю руками в язвах и снова проваливался в дымку, а в дымке была Аманита – тоже в язвах, дикая, хохочущая, с изъеденным чумой лицом и кровавой дырой вместо левого глаза. Иногда она была верхом на брыкающемся черном коне, без седла, вцепившись в гриву костлявыми руками, и тогда хохотала еще громче, так что у Натана закладывало уши. Но он все равно слышал, как где-то очень далеко требовательно мяукает котенок, и от этого звука у него волосы вставали дыбом. Котенок был страшнее Аманиты, даже когда она хохотала, и Натан звал ее, бессильно и беспомощно, как будто верил, что, пока она здесь, котенок не придет за ним.

Но она все равно исчезала, и Натан оставался один в вязкой тьме – один, не считая котенка и чумы.

Один раз ему вроде бы стало легче. Он проснулся с рассветом и смотрел, как всходит солнце. Лежал он на земле – кажется, не голой, потому что лежать было мягко и тепло, вокруг росли деревья, сквозь которые вдалеке просвечивали поля, а рядом тек ручей. Полежав немного, Натан нашел силы доползти до ручья и погрузить лицо в бегущую холодную воду. Тугой поток ударил его, вода хлынула в сухой рот; крохотная рыбка ринулась меж зубов, тут же выскользнула, шлепнув хвостом по губе.

Натан поднял голову, не вытираясь вернулся на место и рухнул, прижавшись щекой к земле. Он смутно понимал, что должен был подумать про что-то… про кого-то?.. но так и не успел вспомнить, что же это было, потому что снова провалился в туман, к Аманите и котенку.

Ему казалось, что это длилось вечность, и он твердо знал, что умрет, если котенок коснется его. Постепенно «если» превратилось в «когда»: мяуканье неумолимо приближалось, серый комочек был совсем рядом, протяни руку – и коснешься, но у Натана не хватало сил. Он звал Аманиту, но она пришла только один раз, взяла котенка на руки и унесла, и Натан успокоился было, но очень скоро снова услышал мяуканье. Ему хотелось умереть. И пить. Он никак не мог решить, чего хочет сильнее.

А потом котенок подполз и ткнулся мордочкой в его руку, от которой к тому времени остались только кости, обтянутые пожелтевшей кожей. Натан слабо пошевелил пальцами, и котенок довольно заурчал, перебирая лапками. И Натан вдруг увидел, что вместо левого глаза у котенка – кровавая дыра, а на шее болтается туго затянутый обрывок веревки.

Натан отнял руку от влажной морды котенка и сел.

Было снова утро, впрочем, уже не такое раннее. Слева все так же журчал ручей, а сквозь деревья виднелась дорога. Натан поднял руку, поднес ее ко лбу. И вдруг увидел, что язв на ней больше нет – только неровные красные рубцы. Натан посмотрел на свою руку так, словно видел ее впервые, перевернул, потом провел ладонью по шее, чувствуя, как бугрятся свежие шрамы от нарывов.

И вздрогнул от неожиданности, услышав позади знакомый голос.

– Ну как? Все-таки очухался? – весело спросил Глориндель.

Он сидел на корточках у костра, отряхивая ладони. На нем были только штаны и рубашка, рукава которой он закатал до локтей. Натан заметил, что эльф снял повязку и зачесал волосы назад. Изуродованное ухо являло зрелище не слишком привлекательное, но опухоль спала и нагноение явно прошло.

Впрочем, это не стоило считать чудом по сравнению с тем, что Натан был жив.

– Вы… здесь? – с трудом выговорил он и закашлялся. Горло будто покрылось изнутри твердой коркой. Глориндель вскочил, подошел, протянул Натану фляжку.

– Ну, пей. Сделай одолжение. До смерти надоело тебе самому в глотку вливать.

Натан жадно припал к фляжке, пил долго и шумно. В его голове пульсировал с десяток разрозненных мыслей, и он не мог уловить ни одну из них. Только чувствовал безумную слабость – и ощущение неправильности происходящего. В чем же дело… в чем…

Ну, во-первых, он пережил чуму – это неправильно. Это случается… но так редко, что подобные случаи входят в легенду. Натан никогда не был настолько везуч. А во-вторых… что-то с эльфом… эльф… его не должно здесь быть, это Натан знал твердо, но почему и, главное, как случилось, что он все-таки здесь, – не понимал.

Напившись, он протянул фляжку Глоринделю и, глядя в его улыбающееся лицо, выдохнул:

– Почему я жив?

– Про то у своих богов спроси, – пожал плечами эльф. – Я тут, честное слово, ни при чем.

– А почему… вы здесь? И что… почему мы в лесу?

– Совсем мозги-то отказали в горячке? – с сочувствием проговорил Глориндель. – Куда тебя, чумного, денешь? Я, правда, тоже не сообразил. Волок тебя до ближайшего трактира. Оттуда еле ноги унес – как увидели тебя, хотели убить обоих. Потом сказали, чтобы я бросил тебя, все равно немного осталось.

– Что же не бросили? – хрипло спросил Натан.

Эльф посмотрел на него почти с нежностью.

– Я хотел. По сути, я так и сделал. Сразу, как ты упал там, на дороге. Язвы увидел – и понял, что с тобой кончено. Ты уже и в горячку впал, совсем не в себе был. Я хотел только сапоги с тебя снять – ты говорил, что зашил там деньги. И тут слышу – бормочешь ты чего-то. – Эльф на миг запнулся и без видимой охоты продолжил: – И знаешь… глупо звучит, но так любопытно стало… Ты говорил про свою подружку. Аманиту… или как там ее.

Натан почувствовал, как жар, покинувший было его тело, снова заползает под кожу.

– Много я говорил?..

– Да уж будь здоров. Только сиди и слушай. Я и заслушался. Понял, что хочу знать все подробности. Подумал: а ну как ты выживешь… тогда еще больше расскажешь. – Эльф ухмыльнулся. – Знатный ты баечник, друг мой… Доволок я тебя до трактира, благо недалеко было. Там на порог указали. Я, говорю, эльф, меня чума не берет.

– Вы сказали, что вы эльф?! – простонал Натан.

– Да они особо и внимания не обратили. Кто б ты ни был, говорят, с чумным – поди прочь. Я и отнес тебя в лесок, чуть поодаль, чтобы оттуда не было видно. Сто раз жалел, что не отнес тебя сразу в город – там поудобнее, но только кто же знал?.. Я думал, ты умрешь самое позднее к утру. А ты не умер…

– Не умер, – удивленно откликнулся Натан и снова коснулся рубцов на шее. Эльф заметил его движение и улыбнулся краешком губ.

– Я тебе язвы вскрыл. Кухонным ножом, который в трактире стащил… И поил тебя – ты по десять раз в час пить требовал. И болтал… уж и не думал я, что ты так ладен языком чесать! Когда ехали – целый день молчишь как истукан…

– Вы ухаживали за мной, – изумленно повторил Натан.

Эльф подмигнул ему.

– А мне не в тягость было – ты мне сказками своими сполна отплачивал… Ну, теперь-то ты живой, так что давай рассказывай внятно и в подробностях.

– Сколько времени прошло?

– Как ты свалился? Четвертый день. По правде сказать, я уже думал: если и сегодня не помрешь или не очухаешься, вернусь в трактир один, куплю лошадь, поеду сам. Все равно ты в последнее время одно и то же повторял.

– Что? – мертвея, спросил Натан.

– Что-то про котенка, – ответил эльф.

Натан поежился, попытался приподняться. Получилось не очень.

– Я жду, – настойчиво сказал Глориндель.

Натан бросил на него сердитый взгляд.

– Вы хотите, чтобы я сдох от усталости после того, как пережил чуму? Дайте хоть немного в себя прийти.

– Тогда поторапливайся. С приходом в себя. Я хочу до темна двинуться дальше, и уже верхом – и так кучу времени потеряли.

Натан добрался до ручья, вымылся, потом поел хлеба и мяса, которые эльф догадался захватить в трактире. Глориндель снова принялся напевать. Он казался безумно довольным жизнью. Натан то и дело косился на него, не в силах избавиться от гнетущего чувства неправильности происходящего. Неуязвимый для человеческих болезней эльф мог бросить его и уже быть в двух днях пути от столицы. Но он остался. По совершенно непостижимой для Натана причине – то, что он нес про бред Натана, походило скорее на отговорку… а о настоящей причине Натану думать почему-то не хотелось.

Рубцы на шее еще сильно болели, и Натан морщился, промывая их. Кухонным ножом вскрывал… как только не прирезал случайно. Или не случайно… Натан вспомнил, как стоял над связанным, окровавленным эльфом в лесу где-то бесконечно далеко отсюда, и вздрогнул. Если бы он тогда сделал то, что хотел, то сейчас почти наверняка был бы мертв. Они оба уже были бы мертвы. Они оба обязаны друг другу жизнью… но оба не спасали ее, просто чтобы спасти. Как положено… когда друг другу спасают жизнь.

Натану отчего-то было тяжко на душе от этих мыслей.

Они отправились в трактир, о котором говорил Глориндель, и тамошние обитатели смотрели на Натана как на редкостное чудище – с восторгом и ужасом, боясь подойти. Натану очень хотелось завалиться в нормальную постель и поспать хотя бы пару часов, но эльф ему не позволил, а спорить он не чувствовал себя вправе.

Выехали они, как Глориндель и хотел, до темна.

– Так, значит, ее звали Аманита, – сказал Глориндель.

Натан промолчал. Он надеялся, что эльф забудет о том, что услышал от него в бреду, или по крайней мере потеряет к этому интерес. Надежда не оправдалась.

Они ехали рысью по дороге, ведущей на север. До столицы оставалось не более дня пути.

– Одноглазая Аманита, – задумчиво протянул эльф, и Натан, вздрогнув, обернулся к нему.

– Я ее так называл?

– Ты что-то болтал про то, что у нее глаза нет. Иногда, правда, говорил «у него». Так это таки девка была, друг твой закадычный?

– Женщина, – мрачно сказал Натан. Ему совершенно не хотелось об этом говорить, но он чувствовал себя… нет, не то что обязанным. Просто спорить не хотелось. И сил не было.

– Ну, теперь я по крайней мере понимаю, почему вы были всего лишь друзьями. Девки с такими… недостатками… не слишком-то привлекают, а?

– Она была красивой, – мрачнея еще сильнее, проговорил Натан. И это правда. Аманита была очень… красивой. Так считал не только он.

– До того, как окосела, – не исключаю, – весело отозвался Глориндель. – Ну? Долго вы… хм-м… дружили?

– Пять лет.

– Надо же, – удивился эльф. – Я-то думал, вы, люди, столько бок о бок не живете. И что случилось? Она… эй, ты же говорил вроде, ее повесили? Твой же лорд и повесил? За что это у вас женщин вешают?

– За то же, за что и мужчин, – огрызнулся Натан. – За убийства… разбой…

– Вы были в одной банде, – произнес Глориндель. – Я мог бы и раньше догадаться. Прелестная одноглазая воровка и заросший неуклюжий головорез. Так прямо вас и вижу. Дивная пара.

– Мы не были парой! – повысив голос, сказал Натан.

– Да уж, не сомневаюсь, только по обоюдному ли желанию? – насмешливо бросил эльф.

Натан круто развернулся к нему.

– Я не… – Он хотел сказать, что не обязан, не собирается обнажать тут перед ним душу, но внезапно заметил в словах эльфа неточность, за которую ухватился почти радостно: – А с чего вы взяли, что она была воровкой?

– Ну право, друг мой, не конокрадом же, – небрежно сказал Глориндель и рассеянно потер заживающее ухо. Этот жест появился у него недавно, и Натан почему-то принял такое новшество с инстинктивным злорадством. – Женщины в разбойничьих бандах – либо воровки, либо наводчицы, а часто то и другое сразу…

– Вы-то откуда знаете?

– По-твоему, эльфы друг друга не грабят?

Странно… Натан не думал об этом, но сейчас понял, что именно так и считал. Ему не приходилось бывать на эльфийской земле и наблюдать эльфийские обычаи, однако…

– Но мы говорили о другом, – жизнерадостно напомнил Глориндель. – А именно о твоих с ней отношениях. Будь она тебе просто подружкой, не стала бы тебя терзать в бреду. Признавайся, было у вас что?

– Ничего не было!

– А раскраснелся-то! Как юная девица! Ну ладно, ладно. За что ее повесили?

– За наводку, – глухо сказал Натан. Эльф вопросительно приподнял брови. Натан быстро добавил, надеясь раз и навсегда удовлетворить его любопытство: – Она сдала банду лорду Картеру. Хотела взамен место в замке и денег. Милорд дал ей то и другое… и вздернул на следующий день. Еще прежде, чем всех остальных.

– Вы смотрели?

Что-то в голосе эльфа показалось Натану странным, но он не обернулся.

– Они смотрели. Я… меня к тому времени с ними уже не было.

Глориндель помолчал. Натан уже надеялся, что все позади, когда эльф снова заговорил:

– Какой же надо быть дурой, чтобы понадеяться на прощение? Чем она думала?

– Ее вдохновил мой пример, – сказал Натан, не сумев сдержать горечи в голосе.

Теперь удивился эльф.

– Твой пример?

– Я ушел из банды годом раньше. Явился с повинной. Ни на что не рассчитывал, просто камень с души хотел снять. А лорд Картер меня помиловал. Пристроил работать на конюшни… спрашивал, не сдам ли я свою банду. Я отказался. Ну и… потом много чего было. Дочку его младшую конюх наш охмурить пробовал. Я помешал. Девчонка потом опомнилась, благодарна мне была. Отцу рассказала…

– А ты не прост, – протянул эльф. Натан поднял голову. Глориндель смотрел на него чуть искоса, со слабой понимающей улыбкой. – Решил подкупить чистым сердцем, верно? Неплохо придумано.

– Я ничего не придумывал, – рассердился Натан. – Как считал правильным, так и поступил. А что до Аманиты – у нас было много хорошего. И она мне жизнь спасала, и я ей не раз.

– Да только тебе ли не знать, Нат, что это еще не делает друзьями? – мягко сказал эльф.

Натан выпрямился. Он в который раз убеждался, что вступать с этим типом в диспуты себе дороже: все равно перекрутит и вывернет по-своему. А чтобы играть по его правилам, Натану не хватало ни смекалки, ни желания.

– Дело не только в этом, – твердо сказал он, стараясь подвести под сказанным черту. – Мы были близки, потом я ушел, а она предала. Тех, что были нашими общими друзьями… Она заслужила свою участь.

– Как она потеряла глаз?

– Не знаю. Она никогда не рассказывала. Пришла к нам… уже такой. Ее и прозвали Одноглазой Аманитой. Она… – Он поколебался, потом добавил: – Она все равно была красивой.

– И хорошим другом, – кивнул Глориндель. – Да алчность сгубила. И дурной пример. Ясно как день.

– Ничего вам не ясно…

– Все, что хотел, я выяснил, – ровно сказал эльф. Натан посмотрел на него. Он уже не улыбался и смотрел перед собой, спокойно и сосредоточенно.

Натан молча порадовался, что разговор себя исчерпал, потому что они приближались к заставе.

По мере приближения к столице заставы попадались все чаще, а обходить их было все труднее. Эта была, видимо, последней. У Натана имелась охранная грамота от лорда Картера, но он старался не размахивать ею без надобности, зная, как просто ее лишиться. В этот раз он понял, что пора воспользоваться грамотой по назначению.

Застава оказалась широкой, от кромки до кромки дороги, и солдат было немало – мышь, может, и прошмыгнет, а всаднику трудно. Перед патрульной будкой толпилась пестрая очередь из пеших, конных и повозок. Повозок оказалось больше всего – видно, где-то неподалеку намечалась ярмарка. Натан боялся, что очередная задержка вызовет у эльфа припадок ярости – что-то он слишком сумрачным стал. Но тот вел себя спокойно, без пререканий заняв место позади телеги, груженной бочками.

Очередь двигалась медленно. Некоторые путешественники проходили досмотр без заминок, другие пытались подкупить стражу, третьи громко и шумно ругались, доказывая свое право на проезд. Где-то далеко впереди перевернулся воз, после заставы образовалась пробка, прошедшие контроль все еще не могли двинуться дальше, и народ, еще только ждавший очереди на досмотр, начал волноваться. Солдаты покрикивали и порой пускали в ход палки, но в целом все было довольно мирно.

Глориндель, от которого Натан ждал скорее, что он станет вертеть головой и рассматривать толпу, отчего-то мрачнел с каждой минутой и не говорил ни слова до тех пор, пока не подошла их очередь. Перед ними оставалась только повозка с бочками.

– Что в бочках? – спросил солдат, проводящий досмотр, и Глориндель поднял голову.

Натан подумал, что его насторожило что-то в солдате, и тоже бросил на него взгляд. Стражника же явно интересовали только бочки: он прошелся вдоль повозки, проводя по ним палкой. Палка подпрыгивала и тарахтела.

– Эль, добрый господин… Сам варил…

– Эль? А гремит-то так почему?

Глориндель смотрел вперед. Его лицо медленно каменело, глаза становились темными и дикими. Натан бросил встревоженный взгляд сперва на него, потом на повозку, на солдата, по-прежнему не понимая, в чем дело.

– Так пустые попадаются, добрый господин, оттого и гремит.

– А мы сейчас поглядим, какие они пустые. Открывай!

Не поворачивая головы, эльф заставил коня попятиться, подобрался в седле.

– Господин Глориндель, что… – полушепотом начал Натан, и в этот миг случились две вещи. Первая – солдат полез на повозку, дабы самолично досмотреть содержимое бочек. Вторая – Глориндель вонзил шпоры в бока коня с такой силой, что бедное животное, мучительно заржав, рванулось вперед и взвилось в прыжке над повозкой, со всей силы ударив копытом в затылок незадачливого стражника.

Натан застыл, глядя на происходящее будто в дымке и смутно слыша, как эльф что-то кричит на своем языке. Через миг орущие солдаты бросились за ним вслед, но он уже был далеко впереди, среди повозок, дожидающихся, пока расчистят дорогу. Рядом с ним мелькнули рыжие волосы, и Натан запоздало понял, что, вернее, кого увидел в толпе Глориндель.

– Ах ты тварь неблагодарная! – закричал эльф, хватая за волосы рыжую купчиху, с которой несколько дней назад предавался любовным утехам в придорожном трактире. – Я тебе четыре раза за ночь засадил, а ты про меня языком трепать на каждом шагу?!

– Помогите! – заорал муж купчихи и сделал это совершенно напрасно – во-первых, солдаты и так уже бежали к ним, а во-вторых, этот крик стоил ему жизни: эльф мгновенно развернулся, выдернул из-за пояса нож и коротким движением всадил его в горло купца. Женщина истошно завопила. Эльф повалил ее на землю, придавил. Лезвие ножа метнулось к ее лицу и застыло в дюйме от широко распахнутого глаза. Эльф что-то тихо сказал – Натан не расслышал что, и в тот же миг налетевший на него солдат сбил его на землю.

Люди, ставшие свидетелями этой сцены, возмущенно кричали, но вмешиваться предоставляли солдатам. Натан протиснулся в центр событий, стараясь никого не задавить по дороге и на ходу вытаскивая грамоту.

– Отпустите его! Оставьте! Именем князя! – крикнул он.

Солдаты, уже вязавшие эльфа, встрепенулись. Взбешенный начальник заставы вырвал бумагу из протянутой руки, быстро пробежал глазами, изменился в лице.

– Тут не написано, что вам дозволено резать ни в чем не повинных людей!

– Неповинных? – хрипло переспросил Глориндель и расхохотался. Натан уже привык к этому смеху, но от него вздрогнули даже солдаты, которые держали эльфа. Сержант бросил на Глоринделя подозрительный взгляд. Было видно, что печать княжеского представителя на грамоте его смущает. Он обернулся к посту, крикнул:

– Что там Вальтер? Жив?

– Жив! – откликнулись от заставы. Двое солдат под руки вели спотыкающегося собрата, некстати подвернувшегося под копыто эльфова коня.

Это помогло сержанту принять окончательное решение. Он бросил взгляд на рыжую купчиху, поскуливавшую над трупом мужа, потом на эльфа, встретился с ним глазами и тут же повернулся к Натану.

– Езжайте, шут с вами, – сказал он, протягивая бумагу. Натан принял ее с благодарной улыбкой. Глоринделя отпустили. Он распрямил плечи, неторопливо отряхнулся, подобрал с земли нож. Когда он проходил мимо голосящей над мужем женщины, Натан внутренне напрягся, но, похоже, эльфа она больше не интересовала. Эльф легко вскочил в седло, тронул бока лошади пятками. Толпа у заставы провожала их молчанием, полным страха и ненависти.

«Считают, что с охранной грамотой можно творить любые бесчинства, – подумал Натан. – И они правы».

– За что вы так с ней обошлись? – спросил он, когда они отъехали на достаточное расстояние.

– С кем? – без выражения спросил эльф.

– С женщиной. Которую вы сделали сначала шлюхой, а потом вдовой.

– Она мне неплохо отплатила, – холодно сказал эльф и откинул волосы с уха. Натан вздрогнул: впервые Глориндель перестал делать вид, что в том лесу ничего особенного не произошло. – Это же они с муженьком разболтали про нас на все княжество. Может, ты и забыл, а мне-то уж точно забыть не придется.

– Вы хотели… выколоть ей глаза, – едва слышно проговорил Натан.

Глориндель посмотрел на него. От его улыбки Натана пробила дрожь.

– Только один. Уж слишком она зоркая. В полной темноте – а смогла разглядеть, что я эльф. Небось с одним-то глазом смотрела бы куда надо, а не куда вздумается. Хотя… пожалуй, ты прав. Я сглупил. Надо было отрезать ей ухо.

Натан ничего не ответил. Ему не хотелось это обсуждать… но думать о том, что упорно лезло в голову, тоже не хотелось. Не хотелось, не хотелось … но не думать он не мог. Это было до того невыносимо, что он уже собирался заговорить – о чем угодно, зная, что все равно так или иначе сведет разговор к тому, что так мучает его в эту минуту…

«Почему вы остались, когда увидели, что у меня чума? Почему вам было так… так важно слушать мой бред? Почему вы… Потому, что вы…»

– Я знаю, о чем ты думаешь, – проговорил эльф и слабо улыбнулся – на этот раз мягко и почти виновато. – В третий раз так говорю, но теперь-то действительно знаю.

И сейчас Натан не сомневался, что так и есть.

– Вы… – начал он, но эльф перебил его, спокойно и уже без улыбки:

– Да, это я вырезал глаз Аманите.

Натан не думал об этом. То есть он просто не успел, не набрался сил об этом подумать. Потому что это было слишком ужасно. Слишком ужасно видеть, как ее тело в сером рубище шатается под виселичной перекладиной, как волосы вьются по ветру, а в небо таращится кошмарно выпученный глаз, и рядом с ним – столь же кошмарная темная дыра. Она всегда носила черную повязку поверх этой дыры, но повязка упала, когда на шею Аманиты уже надели петлю, и понеслась по ветру, извиваясь и вертясь, как ласточка.

– Я убью вас, – сказал Натан.

– Не убьешь. Потому что ты человек долга. Когда ее вешали, ты стоял и смотрел. Хотя тебе выть хотелось от мысли, что вот она умирает, а ты ее так и не поимел. И потому что если бы она не была изуродована, видеть ее в петле было бы еще невыносимее. Ты это знал. И ты об этом думал. Не отрицай, Нат.

Он не отрицал. Он просто смотрел в спокойные, непривычно добрые и совсем не насмешливые глаза эльфа и вспоминал, как кончик лезвия дрожал над зрачком рыжеволосой женщины. Гораздо более рыжеволосой, чем была Аманита, – у той волосы отливали золотистым, будто спелая рожь.

– Ты спрашивал, почему я хотел уехать из своей земли, – проговорил Глориндель. – Ну вот, теперь знаешь. Из-за нее и хотел. Я ведь не думал, что, уехав, встречу тебя… и снова про нее вспомню.

– Как…

– Как это случилось? – переспросил эльф, и Натан кивнул почти с благодарностью – у него не хватило бы сил закончить. – Она была воровкой… красивой, как эльфийка. Нет, в самом деле. Она была даже похожа на эльфийку. Типичный для нас цвет глаз и разрез тоже. Мы ведь и правда с вами похожи. Мы очень похожи – люди и эльфы. Тот бандит, что пытался мне это доказать, верно говорил. Мы похожи тем, что каждый из нас – сам по себе и таков, как есть. Люди есть… хорошие и плохие. Эльфы тоже. Вот взять тебя. Как твое имя полностью звучит? Натаниэль, верно? Тебя по бумажкам небось часто за эльфа принимают. Пока в лицо не увидят. Я знал эльфа с таким именем. Ему все пеняли, что у него в роду наверняка люди были. Аманита была плохим человеком. Но из нее вышла бы хорошая эльфийка. Вот и вся разница.