Штурм
Действительно, белый пакаль был тем самым, что Куприянов некогда утратил, а не каким-то другим с похожим рисунком. Упакованный в узелок, красный пакаль валялся там, где Кальтер его и бросил, когда был атакован рыцарем. Он не отказался от идеи поэкспериментировать с артефактами, но отложил это дело на потом. Сначала ему хотелось подняться на ближайший холм и осмотреться получше. Как стало уже понятно, самый густой туман держался над морем. Но чем дальше Кальтер уходил от берега, тем туманная пелена все заметнее рассеивалась. Хотя и не до конца. Небо по-прежнему оставалось затянутым ею, отчего на нем не были видны ни облака, ни даже солнечный диск. И никаких признаков того, что погода улучшится, Куприянов пока не замечал. Наоборот, опасался, как бы не зарядил дождь. Судя по влажной земле и вымоинам на склонах холмов и гор, дожди здесь лили часто и продолжительно.
Обувь рыцарю была уже не нужна, и Кальтер, отринув брезгливость, хотел позаимствовать у него сапоги. Но размер вражеских ног оказался до неприличия мал, и эту идею пришлось отвергнуть. Хотя запасные портянки невольный мародер у него все же забрал. Те были хоть и поношены, но не так давно выстираны, а с носками в эту суровую эпоху, как подсказывала Кальтеру интуиция, дела обстояли еще хуже, хотя их наверняка давно изобрели.
Впрочем, без обуви он все равно не остался, соорудив себе на первое время обмотки из рыцарских рубашек. А чтобы они не размотались при ходьбе, он вдобавок обвязал их поверх дратвой из рыцарского сундучка. Со стороны одетый в современный гидрокостюм и в такую нищенскую обувку человек наверняка выглядел забавно. Но Кальтер плевать на это хотел – здоровье собственных ступней было для него гораздо важнее. Да и кому тут над ним насмехаться? Первый же встреченный им человек не пожелал с ним даже разговаривать, а с ходу бросился его убивать, хотя Куприянов ему слова дурного не сказал. А если бы на него налетело сразу двое или трое забияк в доспехах, что тогда?
Глупый вопрос. Тогда на этом склоне лежал бы сейчас мертвым Кальтер, а не «рыцарь печального образа», сражавшийся под гербом Белого Пакаля…
Из трофейного оружия Куприянов взял себе лишь кинжал да легкую палицу, с которыми он гарантированно управится лучше, чем с мечом. Да и багаж у него получился совсем небольшой: не считая пакалей и портянок, он прихватил с собой также запас провизии, точильный камень и пистолетный замок. В последнем все еще наличествовал кремень, а значит, его можно было использовать в качестве огнива. Чем, видимо, он когда-то рыцарю и приглянулся. Интересно, где лежат останки того убитого им воина начала эпохи пороха? Возможно, даже где-нибудь неподалеку. И Кальтер мог бы найти возле его трупа еще что-нибудь ценное. То, что рыцарь по причине своей дремучести счел бесполезным: к примеру, сам пистолет, запас пороха или документы, способные пролить свет на все, что здесь творится…
Идея была заманчивая, но Кальтер не стал отклоняться от первоначального плана, поскольку идти туда, откуда прискакал всадник, было чересчур рискованно. Идею отправиться в путь верхом он тоже отверг – усомнился, что сможет управиться с лошадью, и не хотел привлекать к себе лишнее внимание. Да и перспектива вылететь из седла и свернуть себе шею при скачке по пересеченной местности его тоже не прельщала. Закинув на плечо оружейный чехол, из которого вышел удобный вещмешок, Кальтер отвязал от куста лошадь – пусть бежит, куда хочет, – и зашагал вверх по склону холма, планируя вскоре выйти на берег реки.
Пакали он нес в отдельном узелке, но замотал горячий артефакт в тряпицу, чтобы они не соприкасались друг с другом во избежание аномальных эксцессов. Несмотря на то что Кальтер намеревался сам вскоре это сделать, ему было важно контролировать ход этого эксперимента. Ну или хотя бы думать, будто он что-то контролирует там, где от него почти ничего не зависело. К тому же не следовало забывать, что в случае удачи он телепортируется к пакалю-маяку, который вряд ли будет валяться на земле, дожидаясь, пока его кто-нибудь подберет. Скорее всего, «маяк» окажется в руках очередного чокнутого головореза, а то и целой банды таковых. И потому Кальтеру требовалось сначала хорошенько осмотреться и выяснить, много ли шляется по окрестностям его вероятных противников.
Он не собирался лезть в драку до тех пор, пока его к этому не вынудят. Если у него появится хоть один шанс избежать нового кровопролития, он непременно им воспользуется. Слишком много крови уже пролито в этой Игре, чтобы он по собственной воле взялся искать на свою… голову новые неприятности. Впрочем, как подсказывал ему опыт, здесь от его желания ничего не зависело. Мирного выхода из Игры – или, вернее, странной войны неизвестно с кем и за какие идеалы – не существовало в принципе. Как бы Кальтер ни уклонялся от битвы, все равно новые неприятности рано или поздно сами его отыщут. Так, как случилось с этим рыцарем, которому он поначалу не желал зла. И которого в итоге хладнокровно убил, потому что тот сам его к этому вынудил.
Хотя иначе и быть не могло. Пожелай «серые» устроить бескровную, мирную Игру, разве ангажировали бы они на нее таких одиозных типов, как Кальтер, Грязный Ирод и прочие «мясники»? И дело не в том, что всем им приходится раз за разом пускать друг другу кровь. Как бы они ни пытались выдать себя за невольных заложников Сезона Катастроф, где-то в глубине души весь этот хаос продолжал доставлять им удовольствие. Ведь единственное, чему они обучены в совершенстве, – это убивать и творить насилие. Больше – ничему. И меняться в лучшую сторону всем им было слишком поздно. Старых хищников не перевоспитаешь, и любой смельчак, который попробует доказать обратное, рискует в итоге стать для них очередной жертвой…
Глава 5
Сразу за холмами обнаружилась зажатая между горами долина, по которой и текла впадающая в море река. Насколько далеко эта впадина углублялась в горный массив, Кальтеру мешала рассмотреть висящая в воздухе туманная хмарь. Правда, ему казалось, что он все-таки видит сквозь нее противоположный край долины, упирающийся в крутые обрывистые склоны. Скорее всего, это их смутные очертания темнели за туманной пеленой. Хотя кое-что в них выглядело странным. А именно – подозрительное множество геометрически правильных линий, прямых и дугообразных. Чего на склонах остальных гор совершенно не наблюдалось. Эти горы были самыми обычными горами – такими, какие в изобилии встречаются во все той же Норвегии или на Аляске. Однако в горах за пеленой тумана таилось уже что-то неестественное, если не сказать зловещее.
Кальтеру не хотелось идти в те края и, рискуя жизнью, проливать свет на эту загадку – пускай бы она и дальше такой оставалась. Но и отказаться от похода туда он тоже не мог. Даже издали было заметно, что в долине есть следы человеческого присутствия. И хоть это были не те следы, которые он надеялся увидеть, пройти мимо, не изучив их хотя бы наскоро, явилось бы ошибкой. Его забросили сюда голым и босым, не дав никаких подсказок. Поэтому чем раньше он займется исследованием этого мира, тем скорее найдет отсюда выход. За которым, вполне возможно, его будет ждать настоящая, а не мнимая свобода и возвращение домой, к нормальной человеческой жизни.
В данный момент все то, что лежало между Кальтером и его гипотетической свободой, язык не поворачивался назвать нормальным. Останки множества тел валялись тут и там в сухой траве, что устилала берега реки. Убитых недавно среди них на первый взгляд не наблюдалось – все тела выглядели истлевшими и полуистлевшими. Но сам вид отгремевшего здесь когда-то побоища удручал Кальтера не так, как разнообразное оружие, которым оно велось, и доспехи, в которые были одеты большинство погибших.
Такого собрания оружейного антиквариата Куприянову не доводилось видеть даже в исторических музеях. Он не был историком, но его скромных знаний хватало, чтобы определить, какие останки принадлежат всадникам и пехотинцам семнадцатого-восемнадцатого веков, а какие – древнеримским, древнегреческим и прочим воинам, жившим еще до нашей эры. Аркебузы и мушкеты валялись здесь вперемешку с луками и арбалетами, а шпаги и алебарды – с пилумами, гастами, гладиусами и фальконетами. И это не считая той массы оружия, которое существовало в промежутке между этими двумя эпохами. Которые во всей этой путанице следовало считать пограничными, поскольку Кальтер нигде не замечал винтовок, револьверов и другого, более современного огнестрельного оружия, а также более раннего и примитивного, вроде дубин и каменных топоров.
Зато он замечал такое множество щитов всех размеров и форм, что, если собрать их вместе, из них, наверное, можно было соорудить целый ангар. И это тоже выглядело донельзя странным. По меркам любой эпохи такая гора оружия и доспехов имела огромную ценность и не пролежала бы долго бесхозной. Однако за время, что гнили здесь эти тела, никто так и не удосужился пригнать сюда обоз и забрать у мертвецов уже не нужное им добро.
И все же, судя по распотрошенным солдатским котомкам, ранцам и вещмешкам, мародеры в эту долину наведывались. А теперь туда же собирался наведаться Кальтер. Холод не ослабевал, а ночью грозил усилиться, но на поле отгремевшей брани можно было разжиться и теплой одеждой, и обувью. Ну и, разумеется, более подходящим оружием. Например, луком или арбалетом. С ними, в отличие от меча и шпаги, Куприянов точно управится – на службе ему доводилось практиковаться в стрельбе из их современных «шпионских» аналогов.
Вдоль реки рос невысокий кустарник. Спустившись с холма, Кальтер не стал удаляться от ее берега, чтобы спрятаться в зарослях, если в поле его зрения появится враг. Встретить в этих краях друга, союзника или просто сочувствующего он уже не надеялся. Хотя бы потому, что не видел трупов тех людей, с которыми он при их жизни мог бы найти общий язык: солдат двадцатого – начала двадцать первого веков. Или, на худой конец, солдат второй половины века девятнадцатого. А те, что здесь валялись, небось, тоже отреагировали бы при жизни на появление Кальтера так же, как тот рыцарь, а ведь он был отнюдь не варвар.
Трупы варваров, кстати, здесь тоже попадались. Но эти облаченные в шкуры, лохматые и бородатые тела принадлежали уже не первобытным дикарям. Судя по оружию и металлическим деталям в их амуниции, они были как минимум современниками Римской империи. Также глаз Кальтера то и дело натыкался на мертвых викингов, самураев или чернобородых сарацинов. Один раз он увидел пронзенного копьем мертвеца в стрелецком кафтане и с пищалью в руках. А вскоре наткнулся на останки тоже вроде бы русского богатыря в длинной кольчуге, красных шароварах и шлеме-шишаке с острым навершием. Причем шлем и голова лежали отдельно от тела, обезглавленного с поразительной аккуратностью. Впрочем, не исключено, что его убийца и сам сложил голову где-то неподалеку.
Вскоре на усеянной трупами долине обнаружилось еще кое-что. Это был насыпанный в форме прямоугольника земляной вал с выстроенным по его верху частоколом. Вокруг вала имелся неширокий ров, земля при рытье которого, собственно, и пошла на сооружение насыпи. В ее внешний склон были врыты заостренные колья, призванные доставлять штурмующим это укрепление врагам лишние неудобства. По всем признакам, оно было выстроено не слишком давно и на скорую руку. Но сам факт его наличия в долине лишний раз свидетельствовал о том, какие нешуточные здесь бушевали страсти.
Кальтеру было простительно не знать, чем отличается, к примеру, древний персидский воин от филистимлянского. Однако не разбираться в древнеримской фортификации выпускнику военного училища было бы стыдно. Поэтому он сразу опознал типичный полевой лагерь, которые римляне строили в свое время на завоевываемых ими землях.
Лагерь был брошен хозяевами и теперь пустовал. Причем именно брошен, а не разгромлен, так как во втором случае в воротах и на стенах наблюдалось бы множество павших при его обороне легионеров. Тела там имелись, но это был все тот же «винегрет» из мертвых воинов разных стран и эпох, среди которых в римские доспехи были одеты лишь единицы. Значит, легионеры ушли отсюда сами и, возможно, без боя. Также, возможно, перед этим они провели разведку местности и точно знали, куда идут. Но отправились они не к побережью, поскольку Кальтер не увидел с холма их следов. Тех, что остаются после прохода по бездорожью крупных воинских формирований. Стало быть, римляне отправились в глубь туманной долины, где могли найти как спасение, так и свою погибель. Но, принимая во внимание их организованность и военную мощь, у них в любом случае было куда больше шансов найти отсюда выход.
Вряд ли в таком небольшом лагере укрывался целый легион. Больше походило на то, что он сооружался силами двух-трех когорт. Но и такая армия, равная по количеству бойцов примерно одному современному мотострелковому полку, была серьезной силой. И не могла уйти отсюда бесследно. Для не имеющего четких ориентиров Кальтера идти по ее стопам означало выбрать наилучший путеводитель из всех доступных. Поэтому он после коротких раздумий отправился прямиком к лагерю, благо тот также стоял на берегу реки.
Наверняка практичные римляне унесли с собой все самое необходимое. В том числе теплую одежду, если она у них имелась. Поэтому Кальтер и не рассчитывал найти ее в лагере. Одежду ему придется собирать по дороге туда. И лучше заняться этим поскорее – не хватало еще проведшему последний год в жаркой Полинезии Куприянову подхватить здесь простуду или воспаление легких.
С мира по нитке – нищему рубаха… Примерно по такому принципу беглый зэк взялся разживаться трофейной одеждой. Глупо было, конечно, привередничать в ее выборе. Но при всем бедственном положении Кальтера его не прельщала возможность щеголять в полосатых, будто арбуз, шароварах, мушкетерских накидках и ботфортах или солдатских камзолах петровской эпохи. Само собой, варварские шкуры и рыцарские доспехи он тоже отверг. Кальтеру было нужно нечто такое, что не стесняло бы его движений и хорошо согревало. А насчет защиты от стрел, мечей и копий он беспокоился во вторую очередь. Все равно драться врукопашную с матерыми фехтовальщиками он собирался лишь в самом крайнем случае – если только не сможет от них убежать или скрыться. А убегать и скрываться гораздо удобнее без тяжелой брони и кольчуги.
Но, как говорится, кто ищет, тот всегда найдет. И потому к лагерю Кальтер подходил уже не в гидрокостюме, а в потертой одежде испанского наемника-пехотинца семнадцатого века. Человек этот при жизни был не слишком знатным, но способным обеспечить себя добротной, крепкой одеждой и обувью. Кожаная куртка, не стесняющая движения во время фехтования и заодно защищающая от порезов; штаны из шерстяной ткани, просторные и теплые; такой же теплый шерстяной жилет, хорошо согревающий поясницу; сапоги из мягкой кожи со шнурками – все это Кальтер снял с тела испанца. А из его торбы вытащил две холщовые рубашки, которые надел одну на другую под жилет, и длинный плащ-накидку.
Носить последний было неудобно, и он переложил его в свой вещмешок – авось пригодится ночью, когда станет холоднее или когда пойдет дождь. Да и маскироваться в сумерках под потертой черной накидкой будет удобно – улегся в кустиках или среди камней, укрылся ею с головой и практически слился с землей.
Широкополую наемничью шляпу Кальтер брать уже не стал – что в ней толку там, где царит пасмурная погода? Вместо шляпы он соорудил себе бандану, вырезав кусок ткани из плаща, снятого с трупа крестоносца, что валялся по соседству. Этот труп, а также труп наемника были довольно свежими и еще не начали разлагаться. Очевидно, они погибли здесь совсем недавно. В то время как от многих других тел остались лишь скелеты, а остальные пребывали на средней стадии разложения. Так что сделанная Кальтером на вершине холма догадка не подтвердилась. В долине произошла не одна великая битва «всех времен и народов», а десятки, если не сотни, мелких стычек. И продолжалось это уже достаточно долго.
А теперь, как говорится, внимание – вопрос: если павшие здесь воины явились сюда тем же путем, каким пришел Кальтер, то откуда тогда приходили те, кто на них нападал? Или они нападали друг на друга? Но это маловероятно. Оказавшийся в незнакомой местности опытный солдат не станет без веской причины набрасываться на другого солдата. Особенно если тот одет в незнакомую форму и говорит на незнакомом языке. Атаковать пришельцев без предупреждения могут либо аборигены, либо пришлые вояки, которые уже давно живут здесь за счет собираемых с чужаков трофеев. Подобно тому рыцарю на побережье. Вот только он не смог бы перебить в одиночку такое количество народу. А раз так, значит, где-то поблизости рыщут его конкуренты по разбойничьему промыслу, противостоять которым смогли разве что римляне. Однако, судя по свежим трупам, перебить всех мародеров подчистую им не удалось.
Чувство опасности и прежде не покидало Кальтера, а теперь оно обострилось до предела. Разумеется, многим из его ныне мертвых собратьев по несчастью пришла в голову мысль осмотреть брошенный римский лагерь. И все они в последние мгновения своей жизни явно пожалели о столь неудачной идее. Как бы не пожалеть об этом и Кальтеру… Но пока что он жалел лишь о выброшенном гидрокостюме. Жаль было расставаться со столь полезной вещью. Однако не тащить же его с собой – он занимал в вещмешке немало места и весил в промокшем виде несколько килограммов. К тому же, если вдруг Куприянов, спасаясь от врагов, снова решит нырнуть в холодную воду, вряд ли у него будет время переодеться в гидрокостюм.
С одеждой все вроде бы утряслось, но с поиском подходящего оружия возникли трудности. Подвернувшиеся Кальтеру под ноги два лука и арбалет уже ни на что не годились. Первые были попросту сломаны. Второй оказался цел, но взводился посредством специального зубчатого ворота, которого Куприянов не нашел. Да если бы и нашел, то все равно не взял бы это оружие. Оно было слишком громоздким, чтобы таскаться с ним по горам, да и его скорострельность оставляла желать лучшего. С таким арбалетом удобнее воевать в строю, когда ты и другие стрелки пускаете болты поочередно, прикрывая друг друга во время перезарядки. Но в качестве индивидуального средства самообороны проку от этакой бандуры будет не больше, чем от того рыцарского копья.
Еще один арбалет – меньший по размеру и взводимый обычным способом, без механических устройств, – Кальтер обнаружил уже на подступах к лагерю. Он был приторочен к седлу дохлой лошади, чей хозяин куда-то сгинул; по крайней мере его тело поблизости отсутствовало. Куприянов не мог сказать, сгодится ли ему такое оружие, пока не опробует его, выстрелив из него пару болтов в ту же лошадиную тушу. Как знать, а вдруг арбалет повредился при падении – такое не исключалось, пусть даже его тетива выглядела целой.
Приметив находку, Кальтер направился к уже источающей смрад падали, не собираясь задерживаться возле нее дольше, чем это было необходимо…
…И в результате все-таки там задержался! И не только задержался, но и был вынужден искать укрытие прямо за падалью, на которую ему не хотелось даже глядеть, а не то что притрагиваться к ней.
Впрочем, на что только не пойдешь, лишь бы не дать кому-то тебя угробить. А особенно тогда, когда ты еще не растерял вкус к жизни и не намерен отдавать ее задешево кому попало…
Глава 6
Каким бы метким ни был лучник, есть в его боевом ремесле ограничения, которые он при всем старании не обойдет. Например, необходимость натягивания тетивы или невозможность стрелять лежа. Чтобы произвести выстрел из лука, стрелку волей-неволей надо выполнить ряд действий, которые могут выдать его местоположение, когда он атакует из засады. И ему чертовски повезет, если его враг будет смотреть при этом в другую сторону.
Когда в Кальтера внезапно полетели стрелы, он тоже смотрел в другую сторону. Что, однако, не мешало его тренированному периферическому зрению фиксировать любое движение справа и слева от него. Тем более что другого движения, кроме враждебного, поблизости быть не могло. Даже если это были собака или волк. Куприянов не знал, насколько агрессивна здешняя объевшаяся человечины фауна, и не имел права недооценивать эту угрозу.
Заметив боковым зрением противника, Кальтер и впрямь сначала принял того за зверя. Когда в двадцати шагах от него с земли вдруг вскочило нечто крупное и лохматое, почти ничего не выдавало в этом существе человека. Но едва обернувшийся в ту сторону Кальтер заметил в лапах «зверя» лук, все сразу встало на свои места.
Одетый в шкуры лучник был весьма проворен. Чтобы принять стойку для стрельбы с колена и пустить стрелу, ему понадобился всего миг. Которого, впрочем, хватило и Кальтеру, чтобы уйти с линии выстрела за ближайшее укрытие. Стрела пронеслась прямо у него над головой, когда он нырком перепрыгнул через лошадиный труп и плюхнулся сразу за ним. После чего в его импровизированный щит тут же воткнулась вторая стрела, из чего следовал вывод: на Кальтера охотятся как минимум двое противников. Потому что один лучник, даже ас, вряд ли сумел бы выпускать стрелы по штуке в секунду, да еще так метко.
Некогда живой, а ныне мертвый щит Кальтера не был идеальным укрытием. Когда лучники обойдут его с флангов – а они непременно его обойдут, – ему несдобровать. Значит, надо как можно скорее уходить отсюда в лагерь или к реке. Туда, где больше укрытий. И где он сможет если не убежать, то дать врагу хотя бы мало-мальски честный бой. В перестрелке же с хорошим лучником ему ничего не светит, ну а с двумя – тем более.
Кальтер высунул левую руку из-за укрытия и попытался отцепить от седла арбалет. Сделать это оказалось не так-то просто. Он не успел разглядеть, каким образом оружие крепится к седлу, и определить это на ощупь тоже не получалось. А тем временем враг снова показал ему, кто здесь контролирует ситуацию, попав стрелой точно Кальтеру в руку. Не будь это протез, от которого стрела попросту отскочила, его предплечье оказалось бы пригвождено к лошадиной туше.
Отличный выстрел, пусть и безрезультатный! С кем только не повоевал Кальтер за свою жизнь, но с настоящими Робин Гудами судьба столкнула его впервые. Сначала «айвенго», затем они… А у Кальтера, как было и там, на берегу, опять нет под рукой подходящего оружия! Или, вернее, под рукой-то оно как раз есть, да только воспользоваться им никак не удавалось.
Один из лучников что-то прокричал не то Кальтеру, не то своему приятелю. Или, правильнее сказать, лучница, потому что голос был хоть и грубый, но определенно женский. Так же как второй голос, откликнувшийся на этот зов. И если насчет первого еще можно было усомниться, то второй – более тонкий и визгливый – принадлежал женщине вне всякого сомнения.
В их языке отсутствовали даже отдаленно понятные Куприянову слова, но он почти не сомневался, что его загнали в ловушку не варварки, а южанки. С таким опытом работы на Ближнем Востоке, как был у Кальтера, ошибиться в данном вопросе трудно. Фонетика этого языка отдаленно напоминала турецкий, который Кальтер знал плохо. Зато он прекрасно владел арабским и потому решил попытаться обратиться к противницам на нем:
– Эй, не стреляйте! Я не желаю вам зла! Я – лекарь! Я помогаю людям! У меня есть целебные снадобья, и если вам требуется лечение, я могу вам его оказать!
Прежде чем мнимому доктору ответили, он успел повторить свою короткую речь на трех диалектах арабского из пяти, которые он знал. Лучницы закричали, перебивая одна другую, и пусть Кальтер опять не понял ни слова, основной их посыл он все-таки уловил: здоровье у них было в полном порядке. Отказ от врачебной помощи также подкрепила очередная стрела. Она вонзилась в лошадиный бок под таким углом, что пробила лишь шкуру, а ее наконечник вышел наружу всего в пяди от лица Куприянова.
– Проклятые амазонки! – выругался он. После чего отринул идею заполучить арбалет и, сунув руку в вещмешок, достал оттуда оба пакаля.
Иного выхода, кроме как рискнуть активировать их, не было. Крики лучниц раздавались уже неподалеку, и стоит лишь Кальтеру высунуть нос из-за укрытия, как через миг в этом носу будет торчать стрела. На такой дистанции снайперши подавно не промахнутся, даже начни их цель убегать от них зигзагами. Оставался один выход – телепортация наугад. И если она вдруг не сработает, как это случилось в Скважинске, что ж… Придется тогда Куприянову, прикрываясь вещмешком словно щитом, бросаться наутек в надежде, что он еще не разучился стремительно бегать и петлять, как заяц.
Увы, опять фиаско! Чуда не произошло. И опять, неизвестно почему, но Куприянова это уже не удивило. Стукнув пакалем о пакаль так и эдак без какого-либо результата, он хотел было сразу же перейти к самоубийственному «плану Б», но в последний миг остановился. И вместо того, чтобы бросить артефакты обратно в мешок, высунул их из-за укрытия и помахал ими так, чтобы лучницы это увидели.
Идея показать девчонкам драгоценные побрякушки была спонтанной и являла собой практически выстрел вслепую. Однако Кальтер припомнил, с каким пиететом относился к пакалю убитый им рыцарь, и предположил, что у дикарок пакали тоже могут считаться священной реликвией. Такой, при виде которой они падут ниц и побоятся стрелять в ее носителя… Почему нет? Любой дикарь суеверен и соблюдает множество табу, которые видятся цивилизованному человеку обычными глупостями. И которые этот человек, если он не дурак, всегда может обернуть себе на пользу.