Мне Сайлан говорила, невеста моя,
Что меня, и когда без сознания был,
Очень долго стегали, хотели засечь.
Я, наверно, уже и дышать перестал,
Потому что за мёртвого только сочтя,
Перестали хлестать и оставили так,
Не велели отвязывать. Только Сайлан
Упросила Тугая, чтоб он разрешил,
В память старого князя, которому я
Верой, правдой служил, отвязать, отпустить…
Только в память отца, Кельдибека, за то,
Что служил я ему, разрешил ей Тугай
Отвязать. Если жив, мол, так пусть уж живёт;
Ну а если не жив, так сама схорони.
И потом уж забыли они про меня.
Ханский евнух Катрус всё князьков торопил,
Чтобы пленниц к Ветлуге скорей отвести,
Да на лодках отправить до Волги, а там
Уже дальше, в Орду. И сегодня чуть свет
Ваших пленниц погнали всех вниз по реке.
А Сайлан кое-как отходила меня.
И за это я стал для неё женихом.
Так что я и в седле ещё еле держусь.
– Ничего, – вновь сказал Тихомир. – Ничего,
Нам бы только скорее добраться до них.
А скажи, среди пленниц не видел ли ты
Белокурую девушку с длинной косой? –
Но Бакмат так сказал, покачав головой:
– Белокурые были, и косы у них…
Только мне-то на них не пришлось посмотреть…
Помню старую липу, да горечь коры… –
Так скакали они на ретивых конях,
По-над Нюрюгом, тихой рекою лесной,
Что впадает в Ветлугу. И тут Тихомир
Так Бакмату сказал:
– Вот что, друг мой, Бакмат.
Раз для битвы ты слаб, и зарок себе дал
Никогда уж оружие в руки не брать,
Так исполни хотя бы мне то, что скажу.
Ради пленниц оставил трёх иноков я;
Мне игумен велел их в пути защищать…
Перед Кокриным с ними расстался, когда
Брат за мной прискакал, с этой вестью лихой.
Отпустили они меня пленниц спасти,
Только сами они словно овцы в степи.
От разбойников ночью в лесу я их спас.
А теперь без охраны оставил, одних.
Если с ними ещё приключится беда,
Как домой я вернусь, что скажу я тогда?
Так что, только заметим мы подлых татар,
