Счастья не бывает много. Сборник

– Вот арба старика Ниязи, – указал он пальцем на самую большую арбу, как раз на ту, замок которой не успел проверить Константин. – Пойдёшь по улице, до края Оазиса и через несколько метров упрёшься в баштан Ниязи. Нагрузишь дынь, арбузов и вези на базар. Вот и вся работа, – и опять убежал к своим дыням. Откуда-то из внутренностей базара эхом отозвался голос Хамзы:

– Если что, говори – ты работник старика Ниязи!

– Спасибо, – потирая больные места, шёпотом поблагодарил сразу за всё Константин.

Он знал, где баштан Ниязи. Вспомнил вчерашнюю, неожиданную встречу со стариком, и ему стало стыдно, но Константин быстро успокоил себя: «Подумаешь, съел одну дыню, всё равно пропадут. Кто их будет покупать у него?» Константин перевёл дух и освободил от оков орудие своей работы на ближайшие несколько дней. Сам ключ и, конечное, замок являли собою произведение механического чуда, с которого начиналась, наверное, вся мировая механика. Константин рассмотрел это чудо зари человеческого ума и, обмотав цепь вокруг ручки, пристегнул оба её конца замком, а ключ положил в карман.

День зачинался не спеша. От ночной прохлады не осталось и следа, кроме воспоминаний, которые солнце уже начало выжигать. Константин рассматривал арбу, приноравливаясь к ней, и неторопливо толкал к окраине Оазиса по уже знакомой улице.

Арба старика Ниязи отличалась от остальных большими размерами, выкрашенными в зелёный цвет низкими бортами и очень большими колёсами. Такими большими, что уровень дна приходился Константину выше пояса. Она походила на большой настил из досок, приколоченных к двум тонким жердям. На них-то, собственно, и держалась вся конструкция. Ручка представляла собою грубо отёсанную перекладину, которую прикрепили, наверное, лет сто назад, ещё не гвоздями, а деревянными штырями. За все годы использования натёрта она была до лакового блеска. Даже оставшиеся участки коры и те отполировались. Единственным признаком прикосновения цивилизации были прибитые к колёсам тонкие ленты старых покрышек: «И зачем нужен этот технический прогресс?» – усмехнулся Константин.

На другом конце улицы появился ещё один с арбой. Константин следил за тем, как тот приближался, оценивая: как же они разминутся? Только сейчас Константин рассмотрел улицу. Она была узкой. Колёса арбы проходили, едва не попадая в арыки по обеим сторонам улицы, сбивая листья с кукурузы, попадающейся по пути. «Интересно, как они до сих пор расходились?» – озадачился Константин. И уже с интересом ждал встречи. Встречного особо не интересовали сомнения незнакомца. Он резво подкатил и также резво вскинул ручку своей арбы, которая перекинулась и встала «солдатиком». «Надо же, как просто!» – изумился Константин, оторопело остановившись. Привёл его в чувство окрик ожидающего дехканина. Константин быстро последовал примеру встречного, и, хотя ему пришлось повозиться, они легко разминулись своими «солдатиками». Разве что теперь пришлось не толкать арбу, а тянуть!

Константин дошёл до баштана и сел на одну из дынь. Было о чём подумать. «Сколько за такую работу заплатит старик? Зачем везти их, если ещё те не проданы? Если нет продажи, с чего платить будет?» Размышления прервала прибежавшая ниоткуда девчушка лет двенадцати. Её длинные, как смоль, волосы были заплетены в две толстые косы. На голове правильным прямоугольником примостилась тюбетейка. Смуглое личико украшали три ярких круга, два чёрных – глаза, и один алый – бантик губ. По мере того, как она разглядывала Константина, широко раскрывались все три кружочка.

– Ты кто?

– Я работаю у старика Ниязи, – не искушая судьбу, сразу ответил Константин.

Девчушка крутанулась и, что-то крича на узбекском, побежала в сторону посёлка, махая руками. Константин разглядел тёмную голову, выглядывающую над дувалом. Видимо, к ней и бежала девочка. Он следил за происходящим внимательно, поскольку это было единственное проявление жизни. Девочка подбежала к чёрной точке и, скрестив руки на голове, стала что-то рассказывать, мотая всем телом в его сторону. Потом голова исчезла, а девочка развернулась и побежала обратно, разбрасывая в разные стороны косы. Константин встал и принялся грузить дынями арбу, стараясь показать – он работает. Девочка подбежала, села на дыню, на которой сидел Константин, и молча стала наблюдать за работой чужеземца.

Константин собрался в обратную дорогу, но девочка подскочила, и её алый бантик заговорил скороговоркой:

– Куда собрался? Надо ещё грузить. Неправильно уложил. А как тебя зовут?

– Засыпала вопросами, – улыбнулся Константин. – Как же надо укладывать?

– У тебя нет имени? – широко раскрыла глаза девочка.

– Почему нет? – сохраняя шутливый тон, переспросил Константин.

– Ты не ответил, как тебя зовут!

– Константин, – совсем развеселясь, представился он.

– Так вот, дыни надо укладывать по-другому, – наставительно начала девочка.

– Что, у тебя нет имени? – в свою очередь съязвил Константин.

– Почему нет имени? – казалось, девочка ещё шире раскрыла глазки.

– Ты не назвала его, – торжественно произнёс он.

– Ты же не спрашивал, – воскликнула она

– Ладно, – усмиряюще проговорил Константин. – Твоя взяла. Говори, как тебя зовут, и учи, как дыни укладывать.

– Лейла. А укладывать надо горкой.

Пришлось все дыни выгрузить и заново, под руководством Лейлы, уложить. Оказалось, нужно ещё добавлять. Через час на арбе образовалась красивая пирамида из дынь.

– Вот теперь дедушка Ниязи будет доволен, – пропела Лейла, отряхивая ладошки, как после пыльной работы.

– Если не рухнут по дороге, – спокойно заметил Константин.

Кружочки на лице Лейлы расширились до предельной величины:

– Почему они должны рухнуть?

День так и проходил. Константин грузил под лепетание Лейлы арбу дынями, арбузами и отвозил их на базар к спящему Ниязи. Лейлу Константин замечал уже издали. Девочка, в ожидании чужеземца, сидела на высоком дувале, свесив ноги и болтая ими. Едва завидев знакомую арбу, она пропадала с дувала, чтобы вынырнуть между тяжёлыми створками ворот. Её маленькая фигурка, в длинном, до пят, платье, сгорбившись, семенила между листьями кукурузы, пробираясь на дорогу, а выскочив, махала обеими руками. Константин отвечал занятной девочке. Затем усаживал её в арбу, и к баштану они добирались уже вдвоём.

В очередной раз, когда Константин привёз и выгрузил дыни, старик неожиданно резво встал и засобирался. Он встал так резво, будто и не спал весь день. Подобрал коврик, на котором сидел, коротко взглянул на своего работника и засеменил к выходу. Рабочий день закончился. Константин пристегнул орудие своего труда к столбу и поплёлся за стариком. Когда они повернули на знакомую улицу, ещё издали Константин стал выглядывать Лейлу на дувале, но она не появилась. Ниязи зашёл за кукурузу напротив ворот, из которых выныривала девочка, и пропал. Константин последовал за ним. Стараясь не отстать, едва не сбил старика, который в ожидании чужеземца стоял у самых ворот. Войдя во двор, Константин чуть не ахнул. После зноя, желтизны, глины и дыней здесь был настоящий оазис. Весь двор устлан сочной зелёной травой. Как будто и не было этого жутко палящего солнца. В центре двора искрилось водное зеркало бассейна. Три ухоженных карагача, обрезанные по форме зонтиков, сомкнули кроны, спрятав от солнца под своим пологом деревянный настил – дастархан. Сам дастархан походил на сколоченный из досок неправильной формы квадрат, примерно, три на три метра, лежащий на нескольких широких чурбанах. Поверх дастархана, по его форме, лежали ковёр и множество расшитых подушечек. Вдоль правой стены двора вытянулась одноэтажная мазанка, ровно по середине разделённая сквозным арочным проходом, на мужскую и женскую половины. Внутри прохода располагались двери – входы на каждую из половин. Из двери правой половины показался силуэт в чёрном и тут же скрылся. Сразу же внутри мазанки послышались женские и детские голоса.

От увиденного у Константина подкосились ноги. Сил не оказалось даже для эмоций. Он сел тут же у ворот, облокотившись на огромный каменный валун. Старик Ниязи, измерив чужака пристальным прищуром, закрыл ворота на деревянный засов и заковылял в дом. Константин проводил отрешённым взглядом чудаковатого старика, запустил руки в прохладную траву и закрыл глаза в блаженстве. Как мало надо человеку!

Ни о чём не думалось. Солнцепёк высушил все думки. Хотелось просто посидеть с закрытыми глазами. Но так уж устроен человек – всё равно думается. Сочная зелень, прохладная трава, бассейн с водой – всё это восстанавливало силы. В голове поплыли картинки воспоминаний. Они разогнали мысли, и, само собою, задумалось легко и ясно! Константин не спал, но сознание его улетело далеко на родину. На прекрасную Кубань! Как там сейчас?

Резкая боль в щиколотке правой ноги вернула Константина в действительность. Он очнулся и оторопело осмотрелся. Старик Ниязи сидел на корточках у его ног и двумя гаечными ключами затягивал гайки на металлическом хомуте. Константин рванул ногу, лязгнула цепь, но старик не сопротивлялся. Весь его вид говорил: работа сделана. Константин находился в замешательстве ещё некоторое время, переводя взгляд с ноги на спину удаляющегося старика, и пришёл в себя, когда спина Ниязи скрылась в тёмном проёме мазанки за дверью левой половины. Он только теперь рассмотрел камень, у которого сидел. Это был огромный валун, с вклиненным в него металлическим стержнем, с приваренной к концу примерно двадцатиметровой цепью, на которой и сидел теперь он. Константин в отчаянии попробовал цепь на прочность и откинулся на камень, закрыв глаза.

«Дурдом! Двадцатый век! Через несколько дней ракета летит в космос. А я на цепи сижу!»

Старик Ниязи расположился в тени карагачей. Он долго мостился, укладывая своё тело удобнее. Из мазанки выскочила женщина в чёрном платке и лёгкой накидке, прикрывающей лицо. Она помогла старику, подкладывая подушки со всех сторон, и так же быстро убежала, когда тот устроился. Ниязи вскорости задремал.

Через некоторое время из мазанки опять показалась эта же женщина. Константин запомнил её по одежде, обшитой жёлтым узором по краям. Она несла большое блюдо с высокой горкой дымящегося оранжево-жёлтого плова. Следом вышла ещё одна женщина, в очень длинном, отдающем синевой платье до самой земли. В её руках раскачивался большой фарфоровый чайник, она несла и несколько пиал с замысловатыми рисунками. Едва Константин успел разглядеть этих женщин, вышла ещё одна – в коричневом платье чуть ниже колен. Женщина в коричневом несла на перевес большой, плоский, широкий лаваш. Все женщины были наглухо повязаны платками цвета платьев и с прикрытыми лицами, так что видны были только глаза. Накидки свисали свободно. При лёгком ветерке можно было бы рассмотреть лица, но ветерка не было. Всё принесённое женщины расставили перед спящим стариком и тихо удалились. Как ни склоняли они головы долу, но всё-таки каждая повернулась в сторону чужеземца. «Во, даёт старикашка! – ухмыльнулся Константин. – Три жены! Везде советская власть, а у него гарем и… я на цепи». – Он глянул на цепь и скривился от досады.

Ниязи ещё некоторое время дремал. Когда же проснулся, то не спешил шевелиться. Всё осмотрел и, оставшись, видимо, доволен, приподнялся, сначала опершись на локоть и затем на вытянутую руку. Потом долго смотрел на чужеземца и махнул рукой, приглашая к столу. Константин нарочно отвернулся, следя краем глаза за стариком. Ниязи махнул ещё раз, но Константин притворился как будто не видит. Тогда тот громко кашлянул:

– Кхе!

Константин продолжал сидеть неподвижно, для пущего самообладания положив голову на сложенные руки. Тогда из мазанки крикнули, прекрасным юным голосом:

– Чужеземец! Ступай кушать плов, – голос прервался так же неожиданно, как и появился.

Константин успел заметить мелькнувший в дверном проёме тёмный силуэт. Также заметил, как сверкнули глаза Ниязи, и в душе позлорадствовал: «Вот старпёр! Завёл себе молодых жён и развалился…» Константин поднялся одним прыжком. Цепи, оказалось, хватало, чтобы ходить по всему двору, но не доставало её до жилища.

– Руки где помыть? – протянул он руки старику Ниязи.

Старик, принявшийся уже за еду, бросил короткий взгляд в сторону мазанки и продолжил есть. Тут же, как по команде, одна из женщин вынесла медный таз с тёплой водой. «Худенькая. Ручки, как игрушечные, – рассматривал Константин женщину. – Постой! Эта не одна из тех троих. Пальчики просвечиваются. Ёлки… Так она совсем ещё ребёнок! – изумился Константин. – Наверное, дочка», – придумал он сам себе успокоение. Вешая ей на плечо полотенце, Константин не удержался и спросил:

– Ты дочка Ниязи?

Девочка хихикнула в ответ, схватила таз и убежала. Прямо с порога она принялась что-то восторженно тараторить на своём языке. Из мазанки ей ответил недовольный басок одной из женщин, но ещё некоторое время раздавался девочкин звонкий говорок. Ей не ответили. По крайней мере, Константин не услышал других голосов. Зато старик зло уставился в сторону мазанки, и, когда голос утих, опять уткнулся в еду.

Ели молча. Плов лоснился жиром. Скрюченные пальцы Ниязи ловко собирали рассыпчатые рисинки в кучку и, слегка придавив, отправляли в рот. Как ест плов старик Ниязи, можно было любоваться. С непривычки у Константина не получалось есть руками. Он навыбивал на горке плова дырок. Жутко нервничал, облизывал пальцы, чтобы избавиться от жира, который растекался по всей руке, и поглядывал на старика. Но Ниязи не обращал внимания на художества чужеземца. Собрав очередную кучку, отправлял в рот. Жир стекал по ладони, по руке, за рукав нательной рубахи. Когда же рука опускалась за очередной порцией, то жир, стремительно возвращаясь, по мизинцу скатывался до самого плова, вот-вот вернётся в плов, но старик к этому времени успевал сгрести новую кучку и поднимал её, чтобы отправить в рот. Обновлённый жир опять устремлялся за рукав. И так раз за разом.

Каждый ел со своего края блюда. Константин мучался, но улыбка не сходила с его лица до конца ужина. Ниязи же ел без эмоций и методично, спокойно, не обращая внимания на весёлое настроение работника. Он только один раз запнулся, поджав в узкую полоску губы с полным ртом плова. Старик зло посмотрел на работника, но тут же и успокоился. Ужин продолжился в том же режиме.

Жирный плов запили солоноватым зелёным чаем. Старик Ниязи налил себе на треть горячего напитка и смачно потянул, прилипнув жирными губами к пиале. Константин последовал его примеру, пил, обжигаясь, но не издавая ни единого звука. Ниязи, широко раскрыв глаза, внимательно посмотрел на чужеземца. Только теперь Константин понял, старик зорко следит за ним, не только поглядывая, но и прислушиваясь к каждому звуку. Не услышав ожидаемого смачного сёрбанья, Ниязи тут же поднял голову, как тот верблюд, и глаза его удивлённо расширились, выставив напоказ старческие бельма. Константин, в свою очередь, принял равнодушный вид, в душе восхищаясь стариком: «Вот, лис!» Ниязи начинал ему нравиться.

Поужинав, Константин коротко поблагодарил и занял своё место у камня. Старик Ниязи громко откашлялся и сыто распластался. Тут же выскочили две женщины – прибрать. Женщина в коричневом платье стояла на пороге мазанки, принимая посуду. Дождавшись, когда приберут, вышла опять девочка, с большим парящимся тазом. Она была на голову ниже всех. Константин сразу узнал её. Девочка неестественно сгибалась под тяжестью ноши, и всё время обращала своё прикрытое лицо в сторону чужеземца. На плече у неё висела сменная одежда. Она поставила таз перед стариком. Рядом положила свежий халат, стопку белоснежного белья и быстро убежала, в дверях хихикнув. «Девчушка совсем», – уверился в своих предположениях Константин.

Старик всё делал не спеша. И в этот раз он ещё немного полежал, затем встал, снял халат, нательную рубаху, всё скинул у дастархана. Долго обливал дряблое тело горячей водой. Отжал бородёнку и оделся в чистое. Тут же выскочили две женщины и всё убрали. Ниязи сел на коленки и, глядя в небо, приступил к молитве. Это был последний, пятый, вечерний намаз. Продолжался он недолго. Закончив его, Ниязи принялся опять умащиваться, чтобы улечься поудобнее. Выбежала женщина и покорно стала подкладывать подушку за подушкой. «Похоже – это старшая из жён, – Константин уже начал распознавать женщин по одежде. – На этой штанишки и платье расшиты по краям жёлтым узором. Полноватая фигура выдавалась под одеждой. Постой, постой, это же золотом расшито! – осенила догадка Константина. – Вон, даже рукава в золоте. И колец – на каждом пальце!»

Старик наконец-то улёгся и тут же засвистел в сладком сне. Для него прошёл ещё один день.

Константин погрустнел. Предстояла вторая ночь на чужбине. И если первая – была в сладость, то вторая навевала грусть. Приходящая ночь несла прохладу, а может, и холод. Камень ещё грел. Константин прижался всей спиной к нему, закрыв глаза, и унёсся мыслями домой – в соседний мир цивилизации! Вспомнилась Лена…

Константин не услышал, как к нему подошли. Открыл глаза оттого, что кто-то мягко наступил на ногу. Перед ним стояла одна из женщин Ниязи. Она поставила всё тот же медный таз и с интересом разглядывала чужестранца, ожидая, когда тот откроет глаза. «Платок и лёгкая накидка на лице. Глаза совсем молодые. Эта, наверное, вторая жена, – рассматривал Константин женщину. – Судя по рукам, не старая ещё. Одета тоже богато. Фигуры совсем не разглядеть. Платье цвета вороньего крыла, до самых пят. Даже не видно, что под ним. Богатыми, чёрными кружевами обшиты края платья и манжеты. Все пальцы тоже в золотых кольцах. Вот тебе и дедушка!» – восторженно заключил образ Константин, посмотрев на спящего Ниязи.

– Как твоё имя? – спросил он женщину, не отрывая взгляда от старика Ниязи и стараясь показать своё равнодушие.

Женщина молча положила рядом махровое полотенце и, как тень, склонив голову, удалилась, не ответив. После неё остался только аромат эфирных масел. Длинное платье прошелестело по траве, не открыв любознательным, что же под ним и во что хотя бы обута хозяйка. Помедлив, Константин потрогал воду и быстро разделся. Горячая вода – это был первый радостный миг за весь день. Вдоволь наплескавшись, он обтёрся докрасна полотенцем и оделся. Что-то его встревожило, и он огляделся, ища это что-то. Всё было обычным. Рука непроизвольно потянулась к полотенцу, и Константин понюхал его. Вот что. Полотенце отдавало прекрасным ароматом. Он усмехнулся.

Стоило ему закончить умываться, как тут же вышла вторая жена, и всё унесла. За ним наблюдали так же, как и за стариком, а может быть, и ещё пристальнее. Он – чужак! Константин почесал затылок, потянулся во весь рост и вернулся к камню. Едва он закрыл глаза, как опять слабо наступили ему на ногу. Перед ним снова стояла вторая жена и рукой приглашала следовать за нею.

– Что ещё? – Константин встал и нехотя поплёлся за женщиной. Она подвела его к дастархану и указала на свободное место. Дастархан был уложен так, что могли спать двое. Старик мирно посвистывал на одной половине. Вторая же половина была приготовлена для него.

– Нет, нет, – улыбнулся Константин, – не стоит. Я там, у камня.

Женщина покорно склонила голову и настойчиво указала рукой на приготовленное место.

– Спасибо. Нет, – отрезал Константин и направился к камню. Женщина ещё раз указала рукою, приглашая лечь. Он уже отмахнулся не глядя. Приученная к повиновению, она подчинилась. Когда Константин садился у камня, двор был уже пуст.

Ночью похолодало. От бассейна тянуло промозглостью. Плюнув на все условности, Константин забрался под ватное одеяло, рядом со стариком и, согревшись, уснул.

Дни проходили монотонно. Константин возил дыни, арбузы, сгружал на кучу Ниязи, которая только пополнялась и нисколько не уменьшалась. Старик весь день сидел на корточках и дремал. От дремоты он отвлекался только для очередного намаза. «Как он только угадывает, когда надо проснуться?» – удивлялся Константин.

– Слышь, Хамза! Как старик узнаёт, когда время молиться? – решился спросить у паренька Константин, в очередной свой приход.

Вместо ответа Хамза воздел палец к небу и хитро улыбнулся. Уже вдогонку крикнул:

– Приходи к нам вечером, кое-что тебе покажу.

– Что ты можешь мне показать, – не останавливаясь и не скрывая раздражения, огрызнулся Константин.

– Подожди, Костя! – Хамза догнал Константина и пошёл рядом. – Познакомишься с моими друзьями. Что ты всё один да один.

– Вечерами Ниязи меня на цепь сажает.

– Как сажает? – рассмеялся Хамза, но, заметив, как изменилось лицо Константина, тут же просительно, как-то извиняясь за странности Ниязи, добавил: – Не обижайся. Понимаешь, ты чужак, а в доме женщины…

– Да, ладно… – Константин пожалел о сказанном. «Теперь весь Оазис узнает про цепь».

– Так придёшь? – не унимался Хамза. – Узнаешь наши обычаи. Посмотришь, как мы живём.

– Отстань. Не хочу я знакомиться с вашими обычаями, тем более с тем, как живёте. С меня Ниязи вот так хватает, – для убедительности Константин провёл ладонью по горлу.

– Зачем же ты к нам приехал? – не смог скрыть своего удивления Хамза.

– Ну, уж точно не на цепи посидеть! – вспылил Константин. – Я не к вам приехал, – справляясь с эмоциями, с грустью в голосе заговорил Константин: – Вы меня не интересуете. Я приехал Кара-Кумы посмотреть. Планировал переход совершить через них.

– Самому! – воскликнул Хамза. – Ты собрался один пройти через Кара-Кумы?

Константин остановился, подозрительно вглядываясь в лицо паренька. Но Хамза не разыгрывал удивления, и Константин растерялся, не зная, что ответить. Продолжать разговор или сказать, что пошутил?

– Кара-Кумы – это смерть! Ты ищешь смерти! – неожиданно воскликнул Хамза, замахав руками, и его лицо исказил ужас.

– Тихо ты, – Константин, испуганно озираясь, схватил Хамзу и притянул к себе. – Пошутил я, пошутил. Не ищу я смерти. Посмотри на меня! Разве я похож на того, кто ищет смерти?

Хамза, беззвучно раскрыв рот, закивал, но ужас не сходил с его лица.

– Я случайно к вам попал, – соврал Константин, чтобы успокоить паренька. – Ехал на Тянь-Шань и вот попал…

– На Тянь-Шань зачем ехал? – быстро переспросил Хамза, сдвигая брови.

– Понимаешь… Мы с товарищем каждый год ходим в горы. Намечаем сложный маршрут и преодолеваем его. В этом году планировали через Кара-Кумы пройти и потом махнуть на Тянь-Шань. Там тоже запланированы два восхождения.

– Это худой переход, – опять замахал руками Хамза. – Где же товарищ твой?

– Не смог он, – с грустью ответил Константин.

– Зачем это тебе? – Хамза продолжал вглядываться в лицо Константина.

– Что зачем? – сразу не понял вопроса Константин.

– Тянь-Шань, Кара-Кумы… маршруты…

– А это… Проверить себя, – какая-то неуверенность засквозила в голосе Константина. – Вот ты живёшь в этих условиях, и тебе не понять. Я живу в большом городе, и мне нужен такой стресс, чтобы весь год чувствовать себя в форме. Я совершаю восхождение на шеститысячник и весь год чувствую себя выше всех ровно на шесть тысяч метров, – Константин посмотрел на Хамзу. Выражение лица паренька сменилось с тревожного на глупое, не понимающее, и Константин, в какой раз, пожалел о сказанном. – Ладно, ступай.

«Надо же какое лицо!», – восхищался Хамзой Константин, толкая арбу на баштан.

Остаток дня Константин работал без остановки. Когда приходил на базар, старался не смотреть в сторону Хамзы. Хамза же, напротив, издали высматривал работника Ниязи и провожал взглядом, пока тот не скрывался. С этого же дня насмешки со стороны других работников уменьшились. Константин понимал – это заслуга Хамзы. Что он им рассказал, можно лишь догадываться, но всё равно здорово.

Провожала старика Ниязи на работу всё время одна и та же женщина в платье расшитом золотом. Она тенью выходила из мазанки и шла следом за уходящими мужчинами. У самых ворот протягивала Константину узелок. Единственный раз, когда она могла смотреть на чужака дольше обычного. Подёрнутые лёгкой паутинкой, но ещё выразительные глаза застывали, не моргая, в чёрном ободе бровей и ресниц. «Где-то до тридцати пяти лет», – предположил Константин.

Первый раз Константин попытался отказаться, но она ткнула узелок ему в руки и, отвернувшись, быстро ушла. Константин успел разглядеть её пухлые руки. По всему чувствовалось, старшая жена – она! Каждое утро Константин получал из этих рук узелок. В нём ничего особенного не лежало, один толстый лаваш, надрезанный пополам. В образованный надрез вложены несколько шариков курдючного сала. Это и был его обед. В узелке обязательно лежали кристаллы соли и склянка с чистым спиртом.

– Зачем спирт? – на третий день, принимая узелок и заглянув внутрь, Константин решился спросить.

Женщина посмотрела на Ниязи. Тот что-то посоображал, потом едва заметно кивнул ей. Женщина склонила голову, принимая согласие мужа к исполнению, и пояснила:

– Когда перестанешь потеть, выпей.