Мы с Сатвиком распрощались на ночь, и я очнулся в машине, застряв перед зеленым светофором. Я стоял на левой полосе, глядя, как сигнал сменяется желтым, потом красным. Я развернул машину. Я возвратился в лабораторию, поднялся наверх и осмотрел установку. Бывают раны, от которых нельзя уйти. Этому научила меня мать.
Я последний раз прогнал опыт. Нажал «Печать». Вложил результаты в два конверта, не глядя.
На первом я написал: «Показания датчиков». На втором: «Снимок экрана».
Я доехал до мотеля. Я разделся догола. Встал перед зеркалом, воображая свое место в недетерминированной системе. Если верить Дэвиду Бому, квантовая механика требует, чтобы реальность была нелокальным феноменом. В глубине квантовой среды локация уже не проявляется, все позиции эквивалентны – сливаются в единую, согласованную частотную область. Импликаты Бома постулируют, что в основе всего – жизнь.
Я приложил ко лбу конверт с надписью «Показания датчиков».
– Никогда не загляну в него, – сказал я себе. – Никогда, если снова не начну пить.
Я уставился в зеркало. Я уставился в свои, цвета ружейного металла, глаза и увидел, что не шучу.
Я опустил взгляд на второй конверт на столике. Тот, что со снимком экрана. Руки у меня тряслись.
Я положил первый конверт на стол.
Я знал, что в кладовке вделан в стену маленький сейф. Пошел туда и отпер его. Ввел шифр – день рождения матери: 2-27-61 – и положил конверты внутрь.
Китс пишет: «Красота есть правда, правда – красота». Что есть правда?
Конверты знали ответ.
Однажды я либо напьюсь и вскрою показания счетчиков, либо нет.
Во втором конверте либо интерференционная картина, либо нет. Да или нет.
Ответ уже распечатан.
* * *
Я дождался прихода Сатвика в его кабинете. Он положил портфель на стол, удивился, заметив меня в офисном кресле. Посмотрел на меня, на часы и снова на меня.
– Что ты здесь делаешь?
– Тебя жду.
– Давно?
– С половины пятого.
Он осмотрел кабинет, проверяя, не трогал ли я чего. Те же завалы электронных проводов и деталей. Для нас, остальных, это был хаос, но Сатвик, пожалуй, помнил здесь каждую мелочь. Я откатил кресло от стола, сплел пальцы на затылке.
Сатвик просто смотрел на меня. Сатвик был умен. Он ждал.
– Ты мог бы приспособить к датчику индикатор? – спросил я.
– Какой индикатор?
– Световой.
– Как это?
– Чтобы прохождение электрона через щель отмечалось не на шкале, а световым сигналом?
Он насупил брови.
– Должно быть несложно. А зачем?
– Я думал, что экспериментом с двойной щелью уже ничего не докажешь, но мог и ошибиться.
– Что еще осталось?
Я наклонился к нему.
– Точное определение недетерминированной системы.
11
В то же утро при опыте присутствовал Забивала. Стоял в темном полумраке комнаты 271. Гудела машина. Он наблюдал картину интерференции – узкие светящиеся полоски.
– Ты видишь перед собой одну вторую корпускулярно-волновой природы света, – сказал я ему.
– А как выглядит вторая полвина?
Я включил датчики. Интерференционная картина распалась на две отчетливые полоски.
– Так.
– О, – сказал Забивала, – я об этом слышал.
* * *
Мы стояли в лаборатории Забивалы. Лягушки плавали.
– Они ведь сознают, что такое свет? – спросил я.
– Глаза у них есть.
– Да, но сознают ли они его?
– Да, на зрительные стимулы они реагируют. Охотники должны видеть добычу.
Я склонился над стеклянным аквариумом.
– Но мне нужно знать, сознают ли?
* * *
