Последствия

– Помогите!

После чего, предотвращая последующие вопли, Сидоров отвесил мужчине раскидистую пощёчину, приложившуюся ко всей левой поверхности ровного лица Вячеслава Владимировича, захватившую и часть виска. Оглушённый учёный в нахлынувшей эйфории чувств, пересиливших его сознание, потерял контроль над телом и мыслями.

Сквозь звон в ушах, первое, что почувствовал Вячеслав Владимирович, придя в сознание – неразборчивые крики, произносимые как будто в бочку. Сидя на полу, учёный наблюдал за тем, как к нему подбежал взволнованный и одновременно радостный, чему именно он улыбался мужчина не понимал, Интерн, приподнявший его, перебросивший его руку через шею, схвативший её своей, перемещая центр тяжести вперёд, а другой подхватив правый бок учёного, поволок Вячеслава Владимировича к выходу. Картинка в глазах расплывалась, с краёв заволоклась светлым туманом. Учёный оборачивался за спину, а в его памяти выскакивали слова, он не помнил того, кто их произносил: «Вот посмотри, что должна делать шестёрка.», и он видел в ярких кругах света нечто бесформенное, откуда вырывались белые и фиолетовые люди, и, как ему показалось, смотревшее округлёнными до недействительных размеров глазами на него лицо ЛевГена.

Ослепляющие лампы коридора угасали с каждым раздвижением дверей, на долю секунды замедляясь перед которыми Вячеслав Владимирович вслушивался в невнятные, и как ему казалось, произносимый не русским языком, шёпот Интерна. Когда последнее стекло пропустило остатки света, глаза учёного застелила тьма осеннего вечера, по взмокшей окровавленной рубашке скользнул ветер, неприятно и даже с болью прижимая ткань к открытым ссадинам.

– Вячеслав Владимирович. А, Вячеслав Владимирович? Посмотри на меня! – заставляя мужчину повернуть голову, пропел Интерн. – А как всё быстро образовалось! Полчаса назад мы говорили о твоём освобождении и вот ты без нескольких метров, как на свободе…

Интерн восклицал что-то ещё, но Вячеслав Владимирович не слышал. Полуобморочное состояние его с каждым шагом, а именно в момент соприкосновения земли и стоп, в начальный своей стадии врезалось в позвоночник сильнейшей стрелой боли, и под конец шага, не в силах ей сопротивляться, мужчина вцеплялся руками в Интерна, хотя и не осознавал этого. В повисшем на своём спасителе состоянии, передёргиваясь, учёный был дотащен до автомобиля. Взвалив тело Вячеслава Владимировича, перебросив руки на крышу машины, а спину разместив в углу между дверью и боковым зеркалом, Интерн открыл заднюю дверь за пассажирским сидением и задвинул физика на весь второй ряд кресел, так что голова и верхняя часть корпуса наехали на противоположную дверь до полу лежачего положения, так чтобы слегка согнутые ноги разместились с телом на одной плоскости. Сам же оббежал машину и, остановившись перед тем, как открыть дверь, посмотрев на главный вход в госпиталь, за которым никого видно не было, изящно сел и завёл двигатель. Воздух в салоне был тёплый, если, конечно, сравнивать с обычной его температурой после продолжительного простаивания при отрицательных температурах. Не дожидаясь прогрева двигателя, Интерн выехал с парковки, не разгоняясь выше дозволенной скорости, доехал до главного пропускного пункта – шлагбаум был поднят – и, проехав после него ещё несколько метров, плавно увеличил обороты.

– Я вижу, тебе уже лучше! – радостно заметил Интерн, наблюдая за осматривающимся Вячеславом Владимировичем. – Не знаю, какой силой тебе удалось там выжить. Может… А ты веришь в… Бога? Или атеист? – антонимично

спросил водитель, понизив голос, будто подтверждая для себя то ли он высказал. – Нет, сейчас не время.

Вячеслав Владимирович ни то, что не хотел, он не мог ответить, хотя и хотелось.

Он сам не знал, верит или нет, давно не решался обсудить с собой вопрос и удачный вызов Интерна с помогающим обсуждению темы окружающем пространстве, встряхнул сознание Вячеслава Владимировича. Он попытался раскрыть рот, не поддалась левая часть. Тогда учёный решил промычать, но и это получилось с какой-то старческой беспомощностью, когда у человека улетучиваются имеющиеся в буйной юности силы, и остаётся ему, лёжа на кровати, мычать сиделкам, чтобы, не разобрав его желаний, они стали обхаживать все его потребности и, так и не узнав о том, что ему хочется только внимания, усесться не прежнее место у телевизора, ворча о его никчёмности.

Будучи человеком, понимавшим в медицине только то, что пишут в рецептах лекарств, Вячеслав Владимирович осознавал крайнюю неопределённость своего положения. Несколько первых минут пути, считая с самого пробуждения, учёный яростно боролся за ясность сознания, всё-таки возвратившуюся к нему, вместе с более полноценной картиной происходящего. Во-первых, он успокоил себя, предлогами к чему служили: умиротворённая обстановка, жизнь в салоне, которая, кроме Вячеслава Владимировича, по ощущениям учёного даже отсутствовала, наличие квалифицированного медицинского работника и долгожданность места прибытия. Как и раньше быстро привыкший к головной боли физик не обращал внимания на изнывающее тело, даже не проявляя интереса к его состоянию, остался лежать в том же положении, в котором оставил его Интерн. Когда автомобиль наезжал на кочки, ямы и остальные неровности дороги, ноги Вячеслава Владимировича подскакивали и падали на сидение с новым приливом остроты, из-за чего мужчина, выпрямив их, положил на стекло.

Увлекавшийся автомобилями и прочим, связанным с передвижной техникой только в детстве, физик не определил марку машины, когда многие эксперты, способные только при одном взгляде на салон узнать модель и дату её выпуска, но классом она была точно не ниже среднего среди иномарок. За окном тянулись прерывистые полосы леса, хорошо обозревавшиеся с угла взгляда учёного, что свидетельствовало о непосредственной близости массива к дороге. Более ничего не менялось, Интерн молчал, в окнах проносился свет редких машин, Вячеслав Владимирович уснул.

Во время отсутствия его наблюдения ничего не произошло, только при открытии глаз лес сменили небольшие дома. Наблюдавший за состоянием бывшего госпитализированного и высмотрев его пробуждение Интерн проговорил:

– Ещё в аптеку заедим.

Выполнив сказанное, вскоре остановившись у зелёного креста, работник госпиталя вернулся с бинтом, зелёнкой и остальными вещами первой помощи, которое Вячеслав Владимирович заметил на плакатах в кабинете ОБЖ, но названия которых не знал. Отыскав благоустроенный скамьёй и мусорным ведром безлюдный переулок, Интерн неторопливо вкатил в него машину.

– Давай, подправим тебя. – вздыхая, что свойственно для опечаленных людей, он с улыбкой, Интерн вытащил Вячеслава Владимировича из машины. Ещё при выходе в аптеку учёный заметил появившуюся на Интерне куртку, до сна не замеченную им в автомобиле. Вспоминая неудачный опыт раскрытия рта, но с коченеющими пальцами, быстро охладившимися после нахождения в распаренном салоне, Вячеслав Владимирович смог проговорить просьбу о получении одежды, на что Интерн утвердил, что в обмороженном эпидермисе кровь свернётся быстрее.

Посадив пострадавшего на скамью, молодой человек рядом разложил аптечные приобретения. Прощупав ноги, по нервным всасываниям воздух сквозь зубы и отзывам Вячеслава Владимировича, подвернув штанины, Интерн придавил отобранные участки эластичным бинтом. Далее хотел приступить к корпусу, но прервался на заливание царапин и надрывов на руках зелёнкой, и вправил небольшой вывих плеча, полученный державшим Вячеслава Владимировича

Амбаровым. И снова не подпускаемый учёным к торсу, взглянуть на который боялся сам Вячеслав Владимирович – отвратительность смеси красок, представляемых им, пугала его – Интерн возвысился к лицу, залепляя некоторые его участки пластырями и неопределёнными пострадавшим клейкими предметами. После предупреждения Вячеслава Владимировича об единственном

неосмотренном месте с самыми значительными повреждениями, Интерн расстегнул рубашку. С взгляда завсегдатого травматологии или приёмного отделения, состояние брюшной полости учёного немного отходило от нормы, и как бы сказал дежурный: «Ничего, жить будешь». На изначально белоснежном пухленьком животике Вячеслава Владимировича сияло несколько фиолетово-синих облочкообразных синяков, остальная часть состояла из кровяных подтёков и одного жёлто-зелёного пятнышка пару недельной давности, полученного после неуклюжего поворота и удара о стальное изголовье кровати в следственном изоляторе. Посмотрев из-под приоткрытых глаз, считая, что так увиденное, наполовину размытое ресницами, будет казаться менее внушительным, Вячеслав Владимирович ужаснулся, изумляясь факту своей жизни, подумал о будущем восстановлении и лечении, взволновался (всё случилось одновременно) и с расстроенным отвращением продолжил наблюдать за Интерном, стараясь не впускать своё тело в поле зрения. Вымазав полторы банки зелёнки и измотав три эластичных бинта, Интерн выбросил расходный материал и грузно упал возле Вячеслава Владимировича, утратившего способность к движениям.

– Это на первое время. Если не сможете обратиться к врачу, пусть Лерка ещё раз перевяжет. Но в больничку в ближайшие недели обязательно. – отрецептировал

врач.

Неполным кивком Вячеслава Владимировича удостоверившись в понимании вопроса, через минуту соскочив со скамьи, Интерн принялся поднимать учёного, после чего успешно посадил его за водительским сидением.

– Где вы там встречаетесь? Так, записка, записка…– осмотрев карманы учёного, водитель достал измятую, с пятном крови бумажку.

Разглядывая её на улице, но не рассмотрев адреса, Интерн, озираясь, не нашёл фонарь и, вспомнив о раздетости Вячеслава Владимировича, закрыл его дверь и, сев спереди, включил встроенную в потолок лампу.

– И где же ты преподавал? – сверкая зубами поинтересовался Интерн, развернувшись к оббинтованому.

– В -ском университете. – медленно выговорил Вячеслав Владимирович, даже не спросив: «Разве это не было написано в моей карте?», хотя проговорил в мыслях.

Встроившись в выдавленные очертания спины, Интерн выехал из переулка.

– Надеюсь ты больше спать не собираешься. – посмотрев на пассажира в стекло заднего вида попросил молодой человек. – А то и поговорить тоже хочется. Или ты выговориться хочешь?

– Это навсегда? – спросил с отстающей левой частью лица Вячеслав Владимирович. – Проблемы с органами…

– Обращаешься не по адресу. В больничку. Там и скажут. Я сделал всё для первой помощи, остальное к ним. Ну если взять примерную силу удара, структуру твоего тела…– задумчиво протянул Интерн. – Ничего с тобой не будет. Месяцочек

полежишь и заживёт.

– Но как я пойду в больницу? Ты же сам сказал, что сообщишь о моём побеге. Моё фото по телевизору покажут.

– Тогда в платную идите. Там… не расскажут.

Передав минут пять молчанию, Вячеслав Владимирович вспомнил:

– А чем ты обязан Лере?

– Одной, но значительной услугой.

– Не скажешь? – более утвердительно, но всё же с интонацией вопросительной произнёс мужчина.

– Нет. – глухо отозвался Интерн.

На том их выговор и окончился. За окном, в которое были направленны безразличные зрачки Вячеслава Владимировича, остаток поездки взрастали дома: от малоэтажных пригородных, ростом в несколько этажей на окраине до высоток, поле которых отличить район можно было только по небрежным, раскрошившимся или ярким, современно минималистичным, фасадам. С разгорающимся и так же резко затухавшим волнением, Вячеслав Владимирович настораживался, замечая знакомые очертания домов, которые, как ему помнилось, размещались недалеко от университета и отмечались им в те редкие периоды, когда он вылезал из кабинета ради «добывания пищи», как выразился Василий Иванович. Интерес к заоконным

местам пропадал, как только Интерн проезжал мимо, а их сменяли неизвестные бетонки.

Остановившись у долгоиграющего светофора, сосредоточенный всю поездку на оживлённой вечерней дороге, Интерн оглянулся на заднее сидение.

– Ещё светофорчик и приедем. – он кивнул и отвернулся. – Удача то какая – без пробок. Волнуешься? Не стоит. Пока я обратно доеду, может быть, мне захочется по Садовому проехать, поужинать. А вы уже фюйть (он присвистнул) и сидите в гостиничке или квартирке… но тебе лучше лежать.

Вячеслав Владимирович не ответил, не веря тому, что как только машина остановится, он выйдет у места которому отдал половину своей жизни, ведь пейзаж был ему не знаком. Автомобиль тронулся. Спустя пару поворотов, после остановки машины, и при помощи Интерна вывалившись из салона, Вячеслав Владимирович с усилием выпрямился у торца университета.

– Ну что ж, немногословный пассажир, – подтаскивая мужчину к стене туго проговаривал Интерн, – Радости, больше радости. Только не кричи. Я приведу Леру. Пары то у неё во сколько заканчиваются?

– Полшестого… в шесть…

– Я думал, что ты тщательно отслеживал её расписание.

Войдя в положение затруднительного недопонимания и обдумывая засиявшую на лице Интерна улыбку, Вячеслав Владимирович облокотился о стену.

– Извини, не удержался. – невинно, по-детски искренно засмеялся работник госпиталя.

Накинув на Вячеслава Владимировича медицинский халат, он убежал. Минут десять, недвижимо простоял учёный, пока за угол не свернула тень и направилась к нему. Она двигалась одна, что обеспокоило Вячеслава Владимировича, не только же Лера могла сюда завернуть, но он продолжал стоять.

– О чём хотели спросить? Давайте подойдём к входу. – заговорила тень знакомым голосом, когда расстояние между ними оставалось несколько метров, но собеседники всё ещё не видели друг друга.

– Зачем говорить? Лера, отправляемся, скорее.

Прерывистыми неравномерными движениями Вячеслав Владимирович направился к девушке.

– Господи, нет, нет. – задрожавшим голосам лепетала Лера. – Ты – призрак, моя фантазия. Я тебя не боюсь. Ты исчезнешь, ты не настоящий. Ты ничего мне не сделаешь…

Вжавшись в стену, она зажала лицо и уши руками, продолжая бормотать. Фантазия же к этому времени, опираясь о стену, доковыляла до Леры и прикоснулась к её бедру, так как выше поднять руку не удалось из-за стягивающего плечи бинта. Лера пискляво взвизгнула, отскочила и трясущимися руками, перерывая сумку, достала из неё перцовый баллончик, направила его на Вячеслава Владимировича, отчаянно вжав кнопку распыления в корпус, выпустила его содержимое, тряся рукой, будто рисуя звезду. Ей удалось попасть в глаза учёного, после чего к крику женскому присоединился и мужской голос. И Лера, поняв, что обезвредила напугавшего, побежала к углу здания.

Ударившись о стену, Вячеслав Владимирович проскользил до земли, сел, согнув ноги, уткнулся глазами в колени и начал их растирать. Учёному показалось, что прошло не больше минуты…

«Вообще-то две. Я засекал.»

… как вдалеке послышалось чьё-то приближение.

– Интерн? – воскликнул Вячеслав Владимирович, повернув распухшее лицо в сторону шума.

– Вот, вот ведите он, он! – вопила Лера.

– М-да, он.

Закрытые веки Вячеслава Владимировича просветились белым пучком фотонов ручного фонаря.

– Он… Вячеслав Владимирович… физик… тот, которой с ножом. – перешёптывались вдалеке, пока мужчина, снова опустив глаза на колени, вытирал слёзы.

Охранник, которого Лера с трудом уговорила вылезти из-за стола, с осуждающей жалостью поднял Вячеслава Владимировича, прикрикнул на собравшуюся за ним толпу, которая, помедлив, раздвинулась, и понёс его в университет, невысоко приподняв. Именно понёс, ведь обладал более могучим в плане объёма телом, и весу имел в два раза больше учёного.

– Ты же сама мне написала. – лепетал Вячеслав Владимирович, наклонив голову.

В толпе отбрасывались язвительные шуточки, кто-то напоминал забывчивым о личности мужчины, некоторые говорили о своём и следовали за толпой из интереса к окончанию события, на бывшего преподавателя же никто не обращал внимания и не отзывался на его бурчание.

В университете мужчину умыли, потом посадили на стул у дверей входа, где Вячеслав Владимирович пробыл до прибытия главного врача госпиталя. За время ожидания у поста охраны успели побывать все находившиеся в данный момент в университете лица, даже те, которые уходить ещё не собирались, а специально спустились со своих высотных кабинетов, недовольно-презрительно покачать головой и возвратиться к прерванным новостью появления бывшего преподавателя сплетням, не забыв упомянуть и увиденное на первом этаже. Среди физиономий Вячеслав Владимирович не заметил Леру, уведённую всепреданнейшей подругой её Маргаритой в общежитие.

Павел Анатольевич Давыдов, всё такой же упитанный, как и при их последней встрече с утра, вошёл в университет через два часа после оповещения его о появлении Вячеслава Владимировича на бывшей работе. Не останавливаясь у сбежавшего, Павел Анатольевич, ведомый остановленным им преподавателем, ушёл, как послышалось учёному, «к директору университета». Возвратившись минут через восемь, мужчина подошёл к сбежавшему госпитализированному.

«Нет, ну я не могу оставить вас без наиважнейшей информации о том, как же без препятствий и лишних формальностей разрешилось дело. Вскользь замечу, что в этот раз автор точно отмерил время в восемь минут. А согласие их (ректора и главного врача) было в обоюдной выгоде. Ни университет не заявлял о сбежавшем из госпиталя Вячеславе Владимировиче, ни заведение для реабилитации душевно больных – о недостаточной безопасности территории учебного корпуса. А мужчину, половина лица которого для многих была не узнаваема, представили то ли сумасшедшим беспризорным, то ли заблудшим к университету из травматологического отделения пьяницей; его принадлежность оставили на фантазию ректора, главное, чтобы что-то отдалённое от госпиталя и сферы образования.»

Во время установки мужчины на пол, около Павла Анатольевича засуетился охранник и, не доверяя убеждениям главврача, хотел было сбегать к ректору, он она, облокотившись на широкие каменные перила лестницы, пристальным взглядом остановила отходившего от своего поста тяжеловеса, вынудив его помочь Павлу Анатольевичу довести Вячеслава Владимировича до автомобиля. Тело было вложено в ту же позу, в которой учёный в благоговении лелеял радость воссоединения с аппаратом, на то же место за водителем, после чего премиальная конструкция покинула парковочное место с закреплённым на нём необычным синим знаком.

– И что тебе не понравилось?

Вячеслав Владимирович грубо молчал.

– Я для госпиталя спрашиваю. – смягчился Павел Анатольевич, но также настойчиво продолжил. – Ну? Соседи не понравились? Раздражал кто-то? Или на свободу захотелось?.. Прими ещё поздравления.

– В честь чего? – не удержался резко спросить Вячеслав Владимирович.

– Ты первый, кому удалось сбежать.

– До меня никто и не пытался. – он утверждал.

– Были, конечно, были. Но ты единственный из них, кто вышел за пределы территории.

– Вышел?

– Пешком, да. До университета за пару часов дошёл? Кстати, зачем?

Вячеслав Владимирович не отвечал.

– Вот приедем, положим тебя в изолятор на несколько недель – на обследование, изучим твой феномен, заодно и подлечишься.

В неопределённой весёлости Павла Анатольевича Вячеславу Владимировичу отражалась часть Интерна, но что-то всё же отличало этих мужчин: в словах его бывшего водителя, вывел учёный, было больше «правды», он говорил мыслями; а главный врач что-то «таил» и недоговаривал.

– … раскрывать маршрут твоей прогулки мы не будем. Ты, я надеюсь, понимаешь, что и от тебя никто не должен об этом узнать. – Павел Анатольевич затвердел, и продолжил мечтать. – Из РАН, может быть, кто-нибудь придёт…

приедет. Не такие же они помешанные как ты. Откроем у тебя какие-нибудь способности, Нобелевскую премию получу…

– Пешком… пешком, – бурчал Вячеслав Владимирович, – я ехал… на машине.

– добавил так же груба, но смешавшись.

– Пешком, пешком.

– Нет, я помню, как меня… А, это вы узнать хотите, кто мне помог! – обрадовавшись найденной уловке, ухмыльнулся Вячеслав Владимирович, к которому начала закрадываться мысль сомнения в происхождении собственных воспоминаний. Он бы театрально потряс пальцем, да рука не поднималась.

– А кто тебе помог?

– Так я и… никто. – заигравшись, учёный забыл об обещанной конфиденциальности.

– И на камерах никто.

– А камеры у вас всегда работаю? – вспомнив прошлую ночь, поинтересовался Вячеслав Владимирович.

– Всегда.

– А я вам говорю, что на машине.

– Может быть ты её остановил у дороги или украл в деревне.

– Нет же, я из госпиталя.

– Как ты, если на машине, через пропускной пункт проехал? – сверкнув глазами в зеркало заднего вида, спросил Павел Анатольевич, всматриваясь в лицо пассажира. – И дежурный не остановил?

– Зачем я вам это рассказываю, вы «по камерам» всё знаете. – переменился Вячеслав Владимирович и на следующие вопросы уже не отвечал.

Москва мелькала теми же силуэтами, только менялись они в инвертированном направлении: с высоток, на много- и малоэтажки. Раздумывал Вячеслав Владимирович о многом, да и время, в которое у него не было дел физических, сопутствовало этому: почему Лера, написав записку, испугалась его, может быть не ожидала увидеть так скоро, а может и не она писала; проигрывал варианты диалогов с Интерном; объяснил себе стратегию ответа, если будут допрашивать…

Остановившись на нескольких кольцах, в десятом часу ночи автомобиль вернулся в госпиталь. Пока они проходили парковку, Вячеслав Владимирович бросил:

– А Сидоров и Амбаров?

– В одиночные перевели. Иванчук уверял, он «и пальцем ни к кому не прикасался», так что отправили в общую. Я и забыл… ведь умер он…

– Иванчук?

– Геннадий Львович.

Вячеслав Владимирович молчал. Он услышал слова, но не понимал их, в большей части от недоверия.

– Как-то Сидоров повернулся, да так что стукнул старика по голове. М-да… история. – вздохнул Павел Анатольевич после сокращённого пересказа, увиденного с камер.

После первых дверей их встретили санитары и, переняв госпитализированного, по указанию повели его в изолятор, повесив руки Вячеслава Владимировича на свои плечи, как коромысло. Мужчине даже показалось, что скорость преодоления ими коридора раздвижных дверей возросла не меньше, чем в два раза. Павел Анатольевич шагал впереди и свернул к пропускному пункту, а Вячеслав Владимирович поплыл дальше. Он принимал всё происходящее как данное, неподлежащее изменению и сомнению в их правильности и, проносясь мимо места недавних побоев, в отличие от большинства людей, тяжёлые, для многих страшные, воспоминания которых ввергают их носителя в тревогу или апатию, спокойно принял существование свершившегося и задержался взглядом, только чтобы рассмотреть оставшиеся детали, которые он помнил смутно. На стене поблёскивал из-под отбитой краски металл, прослеживались крупные царапины, остальное же – пол и скамья – свидетельствовали об высокой квалификации

уборщицы – излучали чистоту.

– А Интерн, то есть врач, он несколько дней врач, вы можете его позвать в изолятор, когда меня отведёте? – вопросительно рассматривая лица санитаров попросил Вячеслав Владимирович. – Ну он такой… с бородкой

Один из них недоброжелательно наклонил лицо к учёному, и Вячеслав Владимирович больше не пытался.

Коридор первого этажа был поделён в неравном отношении лестницей, и часть, к которой относился пропускной пункт, и прачечная был в несколько раз меньше правой (к ней относился кабинет ОБЖ), куда и был доставлен Вячеслав Владимирович, примерно на середину этой части. Массивная дверь изолятора, походившая на виденные мужчиной у одиночных камер, после проведения бейджем по сканеру (но этого уже у тех не было), встроенному в стену, щёлкнула и санитар, стоявший к ней ближе, потянул шестисантиметровую в толщину железную плиту в коридор.

«И снова точно! Автор, делаешь успехи.»

Включили свет, усадили Вячеслава Владимировича и вышли, заперев дверь. А учёный начал осматриваться. Оборудование, глянцевавшиеся в свете ярких ламп, этой комнаты…

«Её лучше назвать залом – достаточно больше комнаты, вмещая в себя не меньше трёх «небуйных», но до объёма цеха не добирает.»

… могло стоить дороже всего госпиталя. Такое количество аппаратов можно встретить, собрав все приборы городской больницы. Сидел Вячеслав Владимирович в углу на точно такой же кровати, как в «Небуйной» (они не отличались во всём госпитале) ближе к двери, с левой стороны. Рядом с ним, по стене удаляясь от входа, стоял письменный стол, за ним небольшие стеклянные столики с расходным медицинским материалом, за ними до угла выстроились шкафы с теми же инструментами и лекарствами. У следующей стены располагались кушетки, подле каждой стояли те самые сверкающие аппараты: УЗИ, ЭКГ и пр., и пр. Угол, который служил концом диагонали, начинавшейся у кровати Вячеслава Владимировича, был заполнен непрозрачным пластмассовым ящиком.

«Так от общего объёма была отделена душевая кабина, раковина и унитаз.»