Последствия

Ближе к центру от него царствовал громоздкий стоматологический комплекс, а остаток площади отводился для офтальмологических нужд. К последней стене относились мелкие медицинские приборчики, беговая дорожка и велосипед.

Дверь была сплошная – окошек и любых других отверстий не имела – поэтому

вошедший минут через пять поинтересоваться наличием вечернего аппетита Вячеслава Владимировича Павел Анатольевич, помедлив у двери, сканер которой не сразу просканировал его бейдж, заглянул в изолятор. Получив отрицательный ответ, главврач помог учёному лечь и, пожелав приятных снов, выключил свет. Когда дверь закрылась Вячеслав Владимирович увидел отсутствие окон и в стенах, в тишине услышал подсвистывающую вытяжку.

Спал мужчина долго и крепко, без снов.

Проснулся Вячеслав Владимирович в неизменившийся темноте с тяжёлой головной болью, которая часто случается, когда пересыпаешь, и продолжил существовать в пробуждённом состоянии бессловно и бездвижно. Вскоре, не более чем через несколько минут, щёлкнула дверь, и учёный закрыл глаза от ослепляющего излучения ламп.

– Доброе, доброе утро, Вячеслав. Как спал? Выспался? – поинтересовался главврач.

Мужчина долго не отвечал, собирая мысли и привыкая к свету.

– Павел Анатольевич, сможете выполнить просьбу? – проигнорировал вопрос Вячеслав Владимирович.

– Ты сбежал… и это зависит от просьбы, но для таких «особенных» могу и потрудиться.

Павел Анатольевич приподнял изолированного и сел за письменный стол, разложив бумаги, строки ФИО которых были заполнены инициалами физика.

Вячеслав Владимирович приоткрыл глаза.

– Ко мне может зайти Интерн?

– Кого вы так между собой называете?

– Мужчина, ходил на осмотрах за вами, квалифицировался во врача… с бородкой ещё.

Павел Анатольевич призадумался.

– Да нет у нас таких.

– Как нет, если был. Он меня ещё на процедуры первые дни водил.

– Ты сам ходил.

Сдвинув в удивлении брови, Вячеслав Владимирович выпятил нижнюю губу.

– И как там эти судебные врачи работают. Кладут с одним диагнозом, а выходит другой, а мы ещё за ними и не перепроверяем. – возмутился Павел Анатольевич.– Ничего, вот обследование пройдёшь, и мы всё про тебя узнаем. Рассмотрел уже наш изолятор? Лаборатория! – врач горделиво огляделся.

– Нет. Не может быть, чтобы не было, – истерически усмехнулся Вячеслав Владимирович. – Да он же… Я к нему прикасался…

– Не было.

– Тогда дайте поговорить с Матвеевичем.

– С ним можно.

– Сегодня.

– Устрою, когда получится.

Вячеслав Владимирович был введён в искомое состояние истины. Рот его, отвечая на вопросы Павла Анатольевича, двигался без вмешательства его разума, а мысли кружились над вопросом о вещественной составляющей существа, назвавшегося «Интерном».

«Не могло же его не быть? Как?. » – вдумывался во внутреннем диалоге учёный. Через полчаса главврач покинул изолятор, получив разъяснения на вопросы: о вчерашнем психическом состоянии Вячеслава Владимировича; его общем выражении за все дни, проведённые в госпитале; о мыслях, которые его посещали (уточнил и о тех, которые дольше всего задерживались); о круге общения; наличии конфликтов и слегка затронул воспоминания о побоях; и все со свойственным опытным психиатрам безразличием.

Когда Павел Анатольевич привстал со стула, Вячеслав Владимирович, опомнившийся о том, что сейчас его снова закроют, выпросил у врача возвращения ему вещей, оставшихся в тумбе в «Небуйной», на что услышал: «Устроим, если вести себя хорошо будешь» – после чего тот вышел из изолятора.

Вячеслав Владимирович приспустился, что не лёг, что не сел, и начал ждать. Часов в изоляторе не нашлось и сколько он просуществовал, мужчина не знал, только, когда санитар принёс вещи, показалось что не долго, а потом подумал, что достаточно и много.

Сидел теперь Вячеслав Владимирович с вставленной ему в руки книжкой – только она и являлась той вещью, которая лежал в его тумбе. И тут необычная цепочка следствий, которую многие называют «женской логикой», пробежала

через воспоминая (в науке – ассоциативное мышление): книга -«Небуйная»-тумба- кровать- стена- напротив- ЛевГен – перенесла его во вчера, когда у Павла Анатольевича сорвалось о смерти старика.

«А может это Клавдий, мелочный Мориарти, знал о том, что там могла произойти стычка, послал туда ЛевГена; не моими руками, не своими, а как несчастный случай. Хотя старик был на своём уме и не расстилался под «королём». Но зачем ему идти в ту часть коридор – занятий там нет, прачечная не работает? Он бесцельно ходить не будет, значит всё-таки по заискиванию Клавдия. Расчётливо. Или нет, он создал этот конфликт – наобещал Иванчуку привилегий, а тот и пошёл к этим. И всё ради его высокой цели. Глупо… Или я глуп. ЛевГен мог идти, например, на ОБЖ, увидел Сидорова или Сидоров его, или ЛевГен меня… Камеры! Раз Павел Анатольевич видел на них момент смерти, значит там есть и как старик в это ввязался… ещё… ещё Интерн. На камерах он тоже будет!»

Вячеслав Владимирович тараторил про себя и только лицо его иногда подёргивалось, сам же смотрел в книгу. А начал он с мысли «Но и в таких стенах могли затеряться чьи-нибудь уши.». Учёный стал подозрителен, хотя его предположение ни на чём не основывалось. Закончив на идеи о просмотре камер, и именно потому, что в коридоре Вячеслав Владимирович их тогда не увидел, решив, что и в изоляторе они так же имеются, сделался спокойным, блаженным, перелистал несколько первых страниц…

«Зря пропустил, довольно занятные.»

… и начал с двенадцатой. Не торопясь, он дотащился до двадцать четвёртой,

когда щёлкнул замок. В раскрывшуюся дверь у сканера он заметил санитара, одного из вчерашних, который несколько раз повозил губой, после чего в изолятор вошёл студент, за ним санитар. Приподняв Вячеслава Владимировича, мужчина вышел, обозначив время свидания в «не больше часа». Студент, без обычного приподнятого настроения, поставил принесённый им поднос на письменный стол, сам сел с обратной его стороны, напротив возвращённого беглеца, и только тогда, посмотрев в глаза Вячеславу Владимировичу, натянуто улыбнулся. Не то чтобы это выражение разоблачало злобу или умиление, искренней радости оно не излучало. Это было нервное.

Они молчали, смотря друг на друга не пристально, но и не с пустыми глазами. Продолжалось это недолго, и как пара нераскрытых влюблённых, смутившись, …

«Не смущённо! Это разные слова!»

… развели их в разные стороны, что студент сделал на секунду раньше. Молодой человек уставился на поднос и начал расставлять с него блюда на стол: тарелку, залитую таким количеством супа, что при обычной разливке в столовой вмещают две чашки, на краю которой балансировал кусок крошащегося белого хлеба, картофельное пюре и полторы котлетки, полтарелка винегрета и стакан компота, с плавающими на дне сухофруктами. Рассервировав стол в пользу Вячеслава Владимировича, прочитавшего за это время ещё две страницы, студент начал:

– Я не виню и не осуждаю. Но… но ты мог бы мне сказать. Я никому.

Вячеслав Владимирович слегка вздрогнул, не ожидая скорого прерывания тишины, но с теплотой, повернув голову к бывшему сокомнатнику, сказал:

– Я доверяю тебе. Но в той спешке… Ты не мог бы. – он кивнул на книгу.

Студент перегнулся через стол, вытащил её из рук мужчины и положил на край стола.

– Давно решился?

– Я отвечу на все вопросы, но… ты же помнишь врача, который принёс мне эту книгу?

– Ты взял её у меня.

Студент протянул Вячеславу Владимировичу ложку супа, ещё, и остальные, пока тарелка не опустела, а влилась суспензия в учёного довольно быстро, ведь состояла только из бульона с несколькими картофелинами.

– Во время осмотров за врачом ходил интерн?

– Нет.

– А первые дни со мной кто-нибудь ходил на занятия? – затараторил Вячеслав Владимирович.

– Нет.

– В среду он ел с нами икру, потом мы пошли на ОБЖ.

– Ели, но разговаривали ты, я и Лизавета.

Далее физик употребил второе, запив половиной компота.

– Вячеслав Владимирович, дак давно ты задумал сбежать? – продолжил студент, сложив руки перед собой на столе.

– Ты мой друг, и я предупрежу о том, что не расскажу тебе всё. Давно? За час, может быть за полтора.

– Зачем?

– Не могу. Стоп, Павел Анатольевич сказал, что никто не знает, что я сбежал, как ты?

– Клавдий рассказал, ему кто-то из санитаров.

– Что он ещё узнал? – недовольно бросил Вячеслав Владимирович.

– Ты в Москву убежал. Я не верю.

– В Москву, но не убежал, а уехал.

Вячеслав Владимирович прервался, запил салат компот, из которого съел сухофрукты.

– Зачем? – повторился студент.

– Поговорить.

– И это того стоило?

– Да. Даже это стоило. – добавил он, отчасти оправдываясь себе.

Студент собрал посуду на поднос и рассматривающе сел рядом с Вячеславом Владимировичем на край кровати.

– Сильно они тебя. Болит? И тогда больно было?

– Первый удар больно. Я его ещё ногой пытался ударить. – оптимистично выискал учёный. – Потом как в тумане – наверное уже тогда начал терять сознание.

Студент встревожено округлил рот, но прикасаться к бинтам, хотя ему и не терпелось, не решался.

– А как ты их так, по-врачебному завязал?

– Помогли.

– Странные, но добрые у нас люди. Помогли избитому и отпустили его. – студент улыбнулся, посмотрев на Вячеслава Владимировича.

– Ну хоть такие. – перестав напоминать об Интерне, вздохнул учёный.

– Что это я с тобой только о своём! – всколыхнулся студент. – Я ж не только поэтому. Ты уже знаешь? Рассказали? Тут это… ну… ЛевГен умер. Вот. – скороговоркой, в середине запнувшись, в попытке подобрать уважительное выражение, но не сумев и, выдав что было, пробормотал студент.

– Да, прискорбно. Тихий он был… даже злой, но…

– Наш! – не утерпев подхватил студент. – Мы с ним года полтора прожили, может и побольше. Поминали сегодня за завтраком.

– А остальные как?

– Лизавета плакала, я слышал. Божки тоже ночью что-то перешёптывались. Остальные молчат. А я, как узнал, что тебя привезли, ещё вчера у Павла Анатольевича выпросился еду сюда принести. Ещё завтрак хотел, но сказал, что ты спал.

– Хоронят же на девятый день?

– Мне (он суеверно плюнул через плечо) хоронить никого не приходилось, так что не знаю. Но ЛевГена вроде всё, туда. – студент понизил голос и наклонил глаза в пол.

– Нельзя же.

– А держать его где? Морга здесь нет, он был неверующим, так что без обрядов.

– Зачем он вообще полез?

– Об этом тоже не знаю.

– Ты не слышал, может быть его Клавдий на первый этаж отправил? – попытался подтвердить свои подозрения Вячеслав Владимирович.

– Он шёл на ОБЖ.

– Это же было в начале полдника.

– Нет, примерно в середине, даже под конец.

«Сколько же я пролежал без сознания?» – подумал Вячеслав Владимирович и поднял голову на щелчок замка.

– Час ещё не прошел! – настойчиво прокричал студент.

– Я знаю, но тебе пора. – входя, отрезал Павел Анатольевич.

Студент не удивился, поздоровался с главным врачом, забрал поднос и, улыбнувшись Вячеславу Владимировичу, попрощался с учёным, уточнив, что придёт во время полдника.

– Отчаянно к тебе вчера просился. – усаживаясь за стол, заметил Павел Анатольевич.

– Кто?

– Ипполит.

– И когда придёт?

– Только что вышел.

– То есть сейчас?

– От сюда вышел. – раздражённо вставил врач.

– А я задумался и забыл, о чём мы говорили. – улыбаясь, бесхитростно врал Вячеслав Владимирович.

– Как тебе книга, нравится?

Павел Анатольевич прокатил к себе книгу и, пробежав глазами по страницам, закрыл, но оставил перед собой.

– Интересная.

– Рекомендуете?

– Вам? Нет.

– Почему? – не вопросительно проговорил психиатр.

– Не ваш слог.

– Не пойму способ повествования?

– Нет, поймёте. Но там… необычные причинно-следственные связи. Вот ведётся повествование о жизни персонажа, а потом абзац, и последнее о чём говорилось, раскрывается в примере, причём иногда странном.

– Вчера мы говорили о тебе, и ты снова упоминал «Интерна». Но конкретно о нём ничего не рассказал. Так что сегодня он будет главным вопросом нашей беседы. – забыв о книги, возвратился к основной цели Павел Анатольевич.

– Я не так и много о нём знаю.

– Ничего. Начнём с того, когда вы познакомились.

– В первый день…, то есть четыре дня назад, во вторник. Он пришёл с вами во время утреннего обхода… подбежал и отдал вам бумаги.

– Дальше.

– Вы провели обход…

– Он разговаривал с кем-нибудь.

– Нет.

Дернув головой к Павлу Анатольевичу, Вячеслав Владимирович искомо

посмотрел на его крупное лицо и, не найдя назревающих вопросов, съехав ещё в более лежачее положение, с чувством освободившегося от нагрузки копчика, продолжил:

– Потом вы вдвоем ушли. Он вернулся после завтрака и повёл меня на процедуры, у меня тогда ещё голова в первый раз заболела. Поводил он меня по кабинетам. Мы останавливались у двери, я стучал и входил, после окончания, когда я выходил в коридор, Интерн уже ждал меня. После третьего занятия начался обед, он проводил меня в столовую, а сам отнёс еду в одиночные камеры. После «тихого часа» мы пошли на последнее занятие, а когда возвращались, он вспомнил, что мы пропустили полдник, и снова пошли в столовую. Последний раз в тот день я видел его на вечернем обходе.

– На следующий день всё повторилось?

– Да.

– И вчера.

– Тоже.

– О чём вы разговаривали?

– Я и не помню. О госпитале, о еде.

– Но называл тебе любимую еду.

– На полднике давали хлеб с кабачковой икрой, его невозможно было оторвать от неё.

«Ну это он преувеличил, я же всё-таки разговаривал с ним.»

– А тебе икра нравится?

– Нет.

Павел Анатольевич подробно остановился на некоторых деталях и, слушая Вячеслава Владимировича, пролистывал бумаги, принесённые утром.

– Как ты бежать задумал? Ради этого полез в драку?

– Да. – ответил Вячеслав Владимирович только на последний вопрос.

– И сам подговорил Сидорова, и Амбарова устроить представление?

– Они решали там свои дела, и я просто оказались в нужное время.

– Искалечивание тоже было частью плана?

– Оно могло произойти.

– На посту никого не было. И ты всё равно решил устроить драку?

– Не я начал. У меня был план, но Сидоров его слегка изменил.

«Приму всё на себя, так хотя бы на лжи не поймают. » – решив, что и в противном случае ему придётся отсиживаться в одиночной, а так он не настроит госпитализированных против себя, заключил Вячеслав Владимирович.

– Добился чего хотел у университета?

Как и вчера, ответом к этому вопросу было молчание.

– Хорошо. Отдыхай до понедельника, книжечку дочитывай, а с новой недели по всем пробежишься. – он невзначай кивнул на приборы у кушеток.

Павел Анатольевич встал, но Вячеслав Владимирович спохватился:

– Вы только говорите, а от этого это (он говорит о перевязанных частях тела) не вылечится. Вы вообще собираетесь что-нибудь делать?

– Надо было о последствиях думать, когда план придумывал. – укоризненно поучил врач.

Павел Анатольевич ушёл, в дверях встретившись с незнакомым Вячеславу Владимировичу доктором, обменялись несколькими словами, они разошлись. Доктор был твёрд и немногословен. Он недовольно размотал накрученные на Вячеслава Владимировича бинты, стягивавшие кожу, которая расслабляюще растянулась и покраснела. Выбросив повязки в стоявшую под стеклянным столом корзину и вытащив принесённые с собой точно такие же, он боком развернул физика и спустил его ноги на пол. Специалист присел к месту перевязки, так же как и Интерн в тот вечер, что вспомнилось Вячеславу Владимировичу, но подступающий спор мыслей развеял резкий вопрос о способе получения травмы. Выслушав сухой факт «дёрнули за ноги», доктор с непринуждённой быстротой закрутил две ноги в плотный бинт и, сев на кровать, взялся за руки. Опрашивая и бинтуя, мужчина поднялся к голове, о который сказал только «если будет беспокоить, прикладывать лёд». Доктор подходил к двери, но Вячеслав Владимирович напомнил ему придвинуть обездвиженного к подушке и всунуть в его ладони книгу, что тот выполнил.

До полдника Вячеслав Владимирович читал. Дверь щёлкнула, к её неожиданности мужчина ещё не привыкнул и вздрогнул. Вошёл студент, заметивший остаточный испуг, отчего мягко улыбнулся. Говорили они меньше, чем во время обеда, не больше десяти минут, и всё о состоянии учёного. Выев манную кашу с комочками, которые, к непонятному многим извращённым вкусом, любил, давил и разламывал, а студент добавил, что сварена она была исключительно для изолированного. Разговор изжился, и молодой человек ушёл, напомнив, что придёт с ужином.

И снова книга, пятидесятая страница из пятисот тридцати шести. Сюжет занимательный, неизбитый, но спать хотелось. Пока Вячеслав Владимирович очередной раз глубоко зевал, в изолятор заглянул Павел Анатольевич. Интересовался он знанием учёного о современном местонахождении Интерна, на что тот, рассердившийся из-за веры врача в отсутствие в общей реальности того существа, ответил, что не знает и прибавил, обиженно пробурчав и наклонив голову: «…отстаньте от меня с такими вопросами.». Разговорил его Павел Анатольевич плавным диалогом о перевязке, а Вячеслав Владимирович передал ему рекомендации. Врач подготовил почву для истинного пересказа побега, как запомнил его Вячеслав Владимирович, перерезая неизвестно правильный провод взрывчатого устройства, уверяя в воображаемости «Интерна» и том, что скомпрометировать воображение невозможно. Мужчина слушал, но смотрел на безбуквенное поле страницы. Останов себя на том, что Вячеслав Владимирович может подумать над ответом уже ночью, Павел Анатольевич, пожелав учёному хорошо выспаться, покинул изолятор.

Приключения высших сил продолжались: уже были ясны цель мотивы и средства. Вячеслав Владимирович, не отвлекаясь открывшейся дверью, решил дочитать главу, пока студент по обыкновению расставляет еду. Читал он недолго и, заметив, что студент придвинул к нему поднос, после чего движения в поле зрения наклонённой головы прекратилось, стушевался, пролистав до начала следующей главы, посчитал десять страниц, закрыл книгу и вопросительно посмотрел на противоположно сидящего.

«Надо был просить «Гамлета». » – разочарованно пронеслось в голове Вячеслава Владимировича.

– Всполошён народ,

Гнилой и мутный в шёпотах и в мыслях,

О смерти Льва и о тебе внимание крадёт.

– Не правда.

– Ах да, тебе наверно доложили.

Не буду править я себя в угоду твоему,

Добавлю лишь, о том, что круг его менее обилен

И уступает моему.

– Зачем ты пришёл?

– Не брезгуй, ешь. – излюбленным приказатель-настойчивым (не дерзким) голосом, ударил на конец реплики Клавдий.

– Нет аппетита.

– Тогда уж ночью попируем —

Надзор за нами снят.

Вячеслав Владимирович в крайности не одобрял высказанных Клавдием несколько ночей назад мыслей, из-за чего сама личность была ему противна, и разговаривать, да и находиться в его непосредственной близи, он не только не хотел, но и немного боялся, но, решив и ему задать въевшийся вопрос, ждал пика развязности.

– Неужели ты пришёл, чтобы посмотреть, как я ем? – настороженного тона мужчина не смягчил.

– Ты прав, отнюдь мы не за этим,

Но ешь, а после нам ответишь.

К тарелке Вячеслав Владимирович не притрагивался, ни разу не посмотрел на её содержимое.

– Тогда зачем?

– Из первых уст узнать о сбывшемся.

– Спроси у студента.

– Из первых уст, из первых.

Забыта часть при повторениях.

– Что? – Вячеслав Владимирович попытался выказать снисхождение вопросом о предмете интересов короля, но сам отвернулся и напрягся, приготавливая наводящие на «воображаемость Интерна» вопросы. А Клавдий не изменил положения чинного воссидания.

– Но первое…

Ах, как же жаль, что вновь предстал ты перед нами.

Надеялись, что ум твой многолетними трудами,

Превозможёт над тем, от чего ты груб.

Увы, ты здесь, эрго – ты глуп.

Вячеслав Владимирович дёрнул головой в сторону собеседника, округлив глаза, в мыслях начав возражение, хотел возразить, но Клавдий не уступил.

– И вот, подробности узнать, как ты,

Которому открылся шанс,

Потерянный за гранью нашей же мечты,

Бесследно канул за один сеанс.

– Ты хочешь сбежать. – на зло повысил голос Вячеслав Владимирович.

– Сейчас уж нет, то раньше.

– А мне помогли. Один из врачей.

Встревоженность с лица Вячеслава Владимировича скаталась в каменную мину.

– И кто, будь так любезен. – ровно попросил Клавдий. Он ни разу не повысил голос и в лице практически не изменился с начала диалога.

– Он назвал себя «интерном». Напомню: со мной ходил на занятия и книжку эту принёс.

– Смеёшься? Фантомы ль чудятся тебе, умоисступлённый?

– Пошутил, пошутил.

«И он не помнит! Может быть и вправду… у меня могут быть проблемы с памятью из-за потери сознания?» – пробежало в голове Вячеслава Владимировича.

– Дак кто? – сурово настаивал Клавдий.

– Никто, никто. Поругались с Сидоровым, там и случай подходящий.

– Да, нет спора;

Безумие сильных требует надзора.

– Под твоим то надзором, они действуют ради «высших целей». Им то в радость, тебе в выгоду. – пришла очередь следующей догадки.

– К чему склоняешь ты?

– Конечно же тебе непонятно. Не ты ли хотел смерти ЛевГена?

– Что рад ей, я не скрою,

Но видит Бог, свою невинность каждому раскрою.

– После того, как я отказался, ты взял и спокойно забыл об этом? Смутно верится.

– Забвению желанное не предавали,

Но в совершившемся участия не принимали.

Не наша в том вина,

Что в коридор он забежал тогда.

Клавдий начал придвигать поднос к себе, но Вячеслав Владимирович с резкостью, позволенной бинтами, отхватил еду и поставил её перед собой и взяв в рот первую ложку молочного супа. Бинты были наложены не с первоначальной жёсткостью, и стягивали только плоть и кости, а не сустав локтя, что не мешало некоторым движениям.

– Не верю…

Вячеслав Владимирович прервал заключение и, не допив пятой ложки, опустился на кровать.

– Голова звенит? – поинтересовался Клавдий, оставаясь на стуле.

– Немного.

– Воззвать к врачу?

– Нет, нет, сейчас пройдёт. Ты иди, я спать лягу.

– И всё же я король.

И только я силой одарённый,

Управлять твоей судьбой,

мой подданный. – донёсся до Вячеслава Владимировича хрип Клавдия под призмой пищащих скрежетаний, режущих в голове учёного.

Король, не смотря выбрал из незапертого шкафа пачку таблеток, вытащил их из коробки, которую бросил на стол, высыпав лекарства в карман халата, заботливо выключил свет и вышел с подносом из изолятора.

Что-то продолжало пищать, заложило уши, разложило, забарабанило. Мысли стали прерываться, затем раздались звуки. Но Вячеслав Владимирович более мучился от бездвижия: он хотел обхватить голову – руки не поднимались, хотел сжаться – мешали ноги и живот, закрутиться в одеяло – всё тело, закричать – перехватило дыхание. Начал задыхаться, но не задохнулся, а только надрывисто кашлял. Раздражающие чувства не стихали, приходили новые. Разыгрался оркестр: в начале врывался писк, подключалось левое ухо, после – правое, пару комбинаций проводили вместе, отступали на задний план, но не затухали. Закладывало нос, дыхание переходило в рот. Комок попадал в горло, начиналась очередь жадных втягиваний воздуха губами – отступало, но через период повторялось. Самый яркий звон в затылке болью отдавался в шею, втекал в позвоночник и стрелой, ускоренной волной, возвращался в голову. Остальные части тела не отзывались. Играл верх. Пары циклов хватило для истощения Вячеслава Владимировича. Не в силах справляться с нахлынувшем мандражом, учёный, сначала растерянно нервничал, но, пересилив страх, расслабившись, вскоре потерял сознание.