Вся эта эстрада
Мишаня запыхтел с утроенной силой.
– Ты злишься на нас?
Лили опустила голову и вздохнула. Сколько лет она мечтала о встрече хоть с кем-нибудь из ребят. Но они видеть Лили не желали.
– За что? За что мне на вас злиться? Все давно в прошлом. Наверное, так должно было случиться. У каждого из нас своя судьба.
– Ты так считаешь? – Мишаня достал из кармана платок и вытер им пот со лба. – А знаешь, мало кто из нашего коллектива связал свою дальнейшую судьбу с музыкой. Так, попели какое-то время в ресторанах… Баловство одно. Без тебя все просто не имело смысла. Но поняли мы это слишком поздно. Альбертович нам тогда мозги запудрил…
– Вот как, – качнула головой Лили. – А ты с ребятами общаешься? Где они? Чем занимаются?
– Раньше общался, – оживился Мишаня. – Сейчас в основном перезваниваемся, редко, с ударником, с клавишником Степкой… Он чебуречную открыл. Представляешь?!
– Представляю!… – задумчиво протянула Лили.
– Так, други мои, – напомнил о своем присутствии Андрей Иванович, – я еще раз дико извиняюсь, но коньяк выдыхается, а тары нет. Нужно же отметить встречу. Думаю, воспоминаний у вас до утра хватит. До самой Москвы. Я, с вашего позволения, удалюсь за стаканчиками. Кстати, – он взглянул на Мишаню, – мы с вами, коллега, совершенно забыли про закуску. Явились к даме с одной бутылкой. Что она о нас подумает?
– И правда! – всколыхнулся всем телом бывший трубач. – Лили, что будешь кушать?
Лили поставила на столик кефир.
– У меня вот – своя закуска и выпивка. – Извините, мальчики, но поддержать вас я могу лишь мысленно.
– Не понял… – захлопал глазами Андрей Иванович. – Мы же не заставляем вас пить. Так, чисто символически, за встречу.
– Ну так, чисто символически, я буду пить свой напиток, – она улыбнулась. И этой улыбкой сразила мужчин наповал.
– Заметано, – Андрей Иванович спешно удалился. – Не настаиваю. Я сейчас вам печенюшек принесу в качестве закуски к вашему напитку. Надеюсь, не откажетесь.
Всю дорогу от вокзала Вадим без умолку о чем-то рассказывал. Лили напряженно смотрела в окно и молчала. Она чувствовала себя совершенно разбитой и опустошенной.
– Ты в порядке? – Вадим похлопал артистку по плечу. – Слышишь меня? Ты как будто не здесь.
Лили повернулась к мужчине, из последних сил стараясь казаться спокойной и веселой.
– Прости, я задумалась.
– О чем, если не секрет? Ты какая-то не такая с поезда сошла. Ты что, заболела?
– Да нет, со мной все нормально, – Лили тайком смахнула слезы. – Просто так хотелось на выходных побыть дома. Жанне обещала…
– Понятно, – Вадим вздохнул, а потом оживился. – Так прилетела б самолетом, быстренько записали бы песню – у тебя это займет от силы час – и обратно. Честно говоря, я так и думал. А ты почему-то решила тащиться поездом.
– На самолет билетов не было.
– Да брось! – отмахнулся Вадим. – Один звоночек – это Лили Загорская – и билеты были бы.
– Или послали б куда подальше, как в Шереметьево, когда три часа рейс ждали. Я в костюме, с вещами. Думаю, не откажут посидеть в зале для официальных делегаций. А мне – в общий зал, туда, где все, пусть идет…
– Ну, это ж не каждый раз такое бывает.
– Не каждый, но зато запоминается надолго… А куда мы едем? – спохватилась Лили.
Вадим удивился:
– Как куда? В студию. Там уже все готово. Запишем песню, и я отвезу тебя, куда душе твоей будет угодно. Кстати, у меня для тебя сюрприз: сам автор песни обещал подъехать.
Произнося эти слова, Вадим хитро прищурился.
– А кто автор? – чисто механически спросила Лили. – Я его знаю?
– Терпение, моя дорогая, терпение, и ты все узнаешь.
– Ох, не люблю я эти загадки! – выдохнула Лили и снова отвернулась к окну.
К любой работе, будь то выступление на большой сцене или перед колхозниками, съемки на телевидении или обычная репетиция, Лили Загорская относилась с особой ответственностью. Забывала обо всем, если что-то не получалась, не спала ночами, пробовала, искала, пока не добивалась нужного результата. Полной отдачи требовала и от своего коллектива. Отдачи стопроцентной. Она преображалась, когда вставала перед микрофоном. И откуда только брались силы? Наверное, за это ее и любили слушатели, поэтому число ее поклонников от концерта к концерту возрастало. Но Вадим занервничал, когда в очередной раз услышал: «А можно еще дубль?»
– Да ее от микрофона не оторвешь! – воскликнул звукорежиссер. – Сколько часов уже пишем? У меня там двадцать человек дожидаются! Достаточно, Лили. Все в порядке.
– Но у меня не в порядке, – Лили смотрела на Вадима с вызовом. – Давайте еще дубль!
Он сложил руки на груди.
– Давай, иначе она прожжет меня своими карими очами.
– Пишем, – вздохнул звукорежиссер и склонился над пультом.
В этот момент в комнату заглянул высокий мужчина в дорогом костюме с благородной проседью в волосах.
– К вам можно? Не помешаю?
– О, Жан! Наконец-то! – кинулся ему на встречу Вадим. – Отлично выглядишь, дружище! Проходи, ждем тебя. Послушай, как мы в твою песню жизнь вливаем. Правда, с таким подходом к записи, скоро сами тут ласты склеим.
Звукорежиссер протянул мужчине руку и поздоровался кивком головы.
– Ты нас спасешь. Оторви ее от микрофона. Десятый дубль пишем, хотя все еще с первого получилось на отлично. Но попробуй, убеди ее в этом!
Закрыв глаза, Лили в очередной раз переживала трагизм музыкальной истории, застыв над микрофоном. Вошедший мужчина смотрел на нее, затаив дыхание. Даже шелохнуться боялся. Когда артистка закончила петь, он зааплодировал. Она же, увидев его, как-то неестественно вдруг побледнела и без чувств рухнула на пол.
– О нет! Что с ней? – Вадим и звукорежиссер одновременно вскочили с мест. – Этого еще не хватало!…
Очнувшись, Лили не сразу смогла понять, что произошло. Испуганно смотрела на людей, склонившихся над ней. Потом силуэты стали четче и яснее. Жан Болотов!… Она узнала его. Видный мужчина, за которым толпами бегали девчонки, он и сейчас не был лишен обаяния. Годы, казалось, обошли его стороной, лишь только волосы слегка посеребрили. Это он спас ее тогда, спас и бесследно исчез…
– Ну и напугала же ты нас! – произнес Жан, – нежно коснувшись лица артистки рукою. – Что случилось? Голова? Сердце?
Она молчала. Смотрела на него и молчала, словно онемела.
Вадим расценил это по-своему.
– «Скорую»? Я еще когда сюда ее вез, видел, что с ней что-то происходит. Она же не настолько впечатлительная, чтоб при виде тебя грохнуться в обморок.
– Не надо «скорую», – Лили, наконец, обрела дар речи. – Мне лучше.
– Ты уверена? – Жан не скрывал беспокойства. – Ничего не болит? Вот уж не предполагал, что наша встреча будет такой. Позволишь мне тебя отвезти? Я на машине. Где ты обычно в Москве останавливаешься? Я слышал, этот изверг, – он кивнул в сторону Вадима, – прямо с поезда тебя сюда притащил.
Во внедорожнике Жана Болотова при желании можно было бы жить. Лили с интересом оглядела салон.
– Ты своим вкусам не изменяешь.
– Стараюсь, – Жан смотрел на нее с трепетом. – И ты совсем не изменилась: все та же стройная черноволосая девочка, которую я когда-то поджидал в портовом районе города Одессы. Помнишь нашу первую встречу?
Лили кивнула:
– Конечно, помню. Я помню все, как будто это было вчера. Столько лет прошло, а мне иногда кажется, что мы по-прежнему – группа «Прибой», что сейчас соберутся ребята на репетицию – Олег, Макс, Жорик… Славные были времена, хоть и непростые. Теперь все по-другому: не жизнь, а какая-то сумасшедшая гонка, как выражается мой брат.
– Ну, тебе грех жаловаться. Наслышан о недавних сольных концертах. Жаль, не успел приехать, а так хотелось!… Я всегда был уверен, что ты достигнешь больших высот, именно ты – Лили Загорская. А все эти «Мечты», «Прибои» – лишь фон в твоей карьере, не более. Я это знал еще тогда, когда ты только-только начала выступать в группе. Так и вышло. Мое чутье меня не обмануло. Да ты уже тогда была звездой, на тебе все и держалось.
Лили вздохнула и, коснувшись ладонью руки Жана, тихо проговорила:
– Видит Бог, я не стремилась к сольной карьере. Мне и во сне такое присниться не могло. Я просто хотела петь…
– Большому кораблю – большое плавание. Почему ты оправдываешься, как будто в чем-то виновата? Ведь на самом деле все предрешено судьбой. Ты уж прости, я внимательно наблюдал за тобой, насколько, конечно, это было возможно в моем положении. И считаю, что вся эта слава, поклонники, почести и регалии – не случайность. Если кому-то суждено стать известным, он рано или поздно им станет. И я действительно рад за тебя. И меня сейчас распирает гордость, что я в одной машине с такой знаменитостью; и запросто с ней общаюсь.
– Прекрати!
Лили взглянула на мужчину, и он вдруг увидел в глубине ее глаз такую тоску и боль, что все внутри похолодело. А когда-то они светились счастьем… Лили не изменилась, но ее глаза – они стали другими.
– Так куда тебя отвезти? Ты не сказала, в какой гостинице обычно останавливаешься, – он через силу заставил себя улыбнуться.
Рука Лили дрогнула под его ладонью.
– Ты уже должен ехать? Мы так мало пообщались! Я даже не успела сказать, какая замечательная у тебя песня получилась. Надеюсь, что не испортила ее своим исполнением.
– Ну что ты говоришь, солнышко! Как ты можешь ее испортить? Я мечтал, чтобы именно ты ее спела. Она же для тебя написана!
Жан выпалил это на одном дыхании и резко замолчал, отведя взгляд.
Лили вжалась в сидение.
– Сколько лет меня никто не называл солнышком. Разве что брат, но это другое… Господи, ну почему ты уехал, даже не попрощавшись, лишил возможности сказать тебе «спасибо»? Я не могла поверить, когда пришла в себя, что ты вот так уехал. Жан!…
– Ты дочь Жанной назвала. А это намного больше любых слов благодарности. Могу представить, чего тебе это стоило с твоим-то мужем!… А она, наверное, красавица – твоя девочка. Вся в маму.
– Она похожа на меня, – кивнула Лили. – Покажу тебе – увидишь. У меня ее фотография всегда с собой. А как все ждали сына, и думали, что он станет точной копией отца!… Во всяком случае, я почему-то была уверена…
– А у меня сын. Ему восемь, – Жан закурил, отвернувшись к окну, потом негромко и как-то безрадостно добавил: – Правда, я нечасто его вижу – он живет со своей матерью в Милане. Но о продолжении рода я, можно сказать, позаботился.
– У тебя есть сын?! – Лили удивилась. – Я ничего об этом не знала. Вадим не говорил. И твои друзья молчали.
– А я особо и не афиширую. Есть и слава Богу. Тем более, как я уже сказал, он живет с матерью.
– А ты?
– Что я? – не понял Жан вопроса Лили.
– Почему ты не живешь с ними?
– Ты об этом… Так получилось.
Он потянулся за второй сигаретой, едва затушив в пепельнице первую. Пальцы его дрожали. Ему хотелось, очень хотелось рассказать Лили, что он все эти годы жил воспоминаниями и мечтой о встрече. О встрече с ней – с той единственной, перевернувшей его жизнь. Стройная болгарочка Лили Загорская… А ведь это он в 70-х привел ее в ансамбль… Все эти годы Жан искал женщину, хотя бы отдаленно похожую на нее. Искал и не находил. Он с головой ушел в работу. И там – на западе – действительно добился многого. В Париже у него даже была своя студия. Он работал с известными коллективами. Сумел сколотить приличный по европейским меркам капитал. Но сердце его не знало покоя… Ему хотелось выплеснуть наружу все накопившееся в душе. Но был ли в этом смысл? Она выбрала Сергея – его лучшего друга. Она хотела и, вопреки всему, родила от него ребенка. Она столь же резко сменила музыкальный стиль и направление, как когда-то, приехав из Москвы в Одессу, сейчас, когда «Прибой» от нее ушел. Она вернулась к истокам, впрочем, она от них не отходила, даже работая в «Прибое». Всегда и во всем оставаться верной себе – ее кредо. И нет ничего удивительного в том, что теперь она – народная артистка, и у нее армия поклонников.
А Лили смотрела на него недоумевающее и не находила слов. Она столько лет не видела Жана, зная о нем лишь по рассказам его друзей, с которыми в последнее время общалась все реже и реже. (Чем выше поднималась планка ее популярности, тем меньше и меньше оставалось у нее друзей-музыкантов. Кто-то из журналистов однажды заметил: на эстраде дружбы нет, есть только зависть. Очень верно заметил.) Она так много хотела ему сказать: какой одинокой была все эти годы, какие непростые отношения у нее в семье, как ревновал и буквально душил ее своей ревностью Сергей, как невыносимо порой жить в лучах славы, под прицелом миллионов глаз, как хотелось ей простого человеческого счастья… Но все будто вылетело из головы. Она просто сидела рядом и молчала.
– Боже мой, ты, наверное, кушать хочешь! – вдруг воскликнул Жан, хлопнув себя ладонью по лбу. – Какой же я кретин! Спрашиваю: куда тебя отвезти? Мог бы и сам догадаться! Ты ж с поезда – прямо в студию. У Вадима, конечно, и мысли не возникло о том, чтоб тебя накормить. Его послушать, так артист должен быть всегда голодный и злой, тогда, мол, он работает лучше.
– Последний раз я ела вчера вечером в поезде. Печенье с кефиром… – Лили улыбнулась, вспомнив «веселую» поездку.
– Теперь понятно, почему ты в обморок грохнулась. Немудрено. А я – идиот – расселся тут!… Сейчас же едем в ресторан.
– Но я совершенно не одета для ресторана, – смутилась Лили, и это смущение так ей шло, что Жан поймал себя на мысли, что не влюбиться в эту женщину просто невозможно.
– Брось, ты в любом виде потрясающе выглядишь! И потом, я хоть всего несколько дней в столице, но зато надыбал один тихий ресторанчик с очень неплохой украинской кухней. У меня там давняя знакомая работает. Все звала меня посетить их заведение, когда узнала, что собираюсь в Москву. И, представь себе, я ничуть не пожалел. Думаю, тебе тоже понравится, несмотря на то, что ресторанную пищу ты, насколько помню, не жалуешь, – он подмигнул Лили и завел машину. – Едем!
…Ресторан и впрямь оказался довольно уютным, можно сказать, с домашней обстановкой. Людей в этот час здесь было немного. Знакомая Жана – платиновая блондинка неопределенного возраста по имени Аурика – лично обслуживала столик, мило улыбаясь Жану. Судя по всему, в прошлом она была очень хорошей его знакомой.
Обед Лили заказала более чем скромный: салат и котлету по-киевски. От вина отказалась, чем сильно расстроила Жана.
– Ну как же так? Я думал, закажем что-то этакое, экзотическое, отметим нашу встречу, а ты даже бокалом вина угостить себя не позволяешь.
– «Что-то этакое» – это что, например? – она рассмеялась. – Мы же приехали просто поесть, разве не так? А за встречу выпьем сок. Ты за рулем, а я боюсь, что от одного только запаха вина просто свалюсь под стол и испорчу все впечатление от встречи. Последние дни что-то слишком уж напряженными были, – она вздохнула и снова улыбнулась, отогнав от себя воспоминания. – Ну что, до дна? – подняла стакан с соком.
– Вот ты даешь! – качнул головой Жан. – Оригинально! А может, ты просто боишься потерять над собой контроль? Ну, признавайся!
Он пытливо уставился на женщину.
В глазах Лили заиграли лукавые огоньки.
– Может, и боюсь, – и она снова негромко рассмеялась.
Отставив стакан, Жан потянулся к ней, коснулся ее запястья и беззвучно прошептал:
– Я люблю тебя. Я всегда любил лишь тебя.
Лили моментально стала серьезной, внутри все сжалось, но она сумела справиться с собой, хотя чего это стоило!… Руки она не одернула, но твердо и уверенно произнесла каким-то чужим, как показалось Жану, голосом:
– Не надо, прошу тебя! Не стоит…
– Прости… – он смотрел на нее с такой нежностью, что слова, в принципе, были лишними. – Прости, я все понимаю. Я все еще тогда понял – в Одессе. И, наверное, мне нужно было уехать раньше, но я так боялся за тебя и за твоего ребенка, что просто не мог. Не мог тебя оставить на растерзание этому…
Лили хотела было что-то возразить, но Жан не позволил ей раскрыть рта.
– Выслушай, прошу тебя! Я знаю, что ты его любишь и никогда не решишься оставить, тем более теперь, когда ты вся на виду. Знаю, что ты готова все терпеть и прощать. Наверное, такие женщины рождаются раз в столетие. Я, сколько ни искал, найти такую не сумел. Я прекрасно понимаю, что тебя ждет, когда Сереге станет известно о нашей встрече. И у меня тоже своя жизнь. Там – за бугром – у меня дом, работа, друзья, сын, в конце концов. Но я хочу, чтобы ты знала: если однажды тебе потребуется помощь, только позови! Любая помощь. Я сделаю все. Мы ведь с тобой, – он вдруг усмехнулся, – кровные родственники. В тебе же течет моя кровь. И еще, – он нагнулся и достал из кейса, незаметно лежащего рядом со столиком, папку и протянул ее Лили, – это рукопись, возьми ее. Я хочу издать книгу. Она о тебе… Если ты позволишь…
Потрясенная, Лили едва не выронила папку из рук. С минуту смотрела на черную обложку, потом аккуратно раскрыла. На белоснежном листе большими наклонными буквами было выведено название: «Вся эта эстрада».
А откуда-то из глубины зала к ним уже несся с ручкой и тетрадным листком парень в кремовом пиджаке с улыбкой в пол-лица.
– А я вас узнал! Вы – Лили Загорская! Я вас так люблю!… Пожалуйста, дайте автограф на память! Я сам родом из Украины. В Москве совсем недавно. Мне же не поверят, что я вот так вас живую видел!…
***
– Что все это значит? В конце концов! Что на сей раз взбрело тебе в голову? Да не молчи же! Не делай такое лицо, будто весь мир задолжал тебе энную сумму и не собирается отдавать. Я требую объяснений!
Медленно встав, девушка накинула на плечи плащ и направилась к двери.
– Мне нечего добавить, – сказала она на пороге. – Я ухожу, Леонид Альбертович.
– Лили, девочка моя, ты не можешь так поступить. Пожалуйста! – вдруг взмолился мужчина. – Подумай хорошенько! Ты ведь знаешь, как нужна в ансамбле. Без тебя нам не выжить. У нас все так хорошо складывалось!… Как быть теперь? Ты – наш главный козырь, наша ведущая солистка. Понимаешь ли ты это?
– Я все понимаю, – как-то чересчур спокойно ответила Лили. – Но, к сожалению, помочь уже ничем не могу. А ребята давно знают правду, так что даже и не удивятся.
– Правду!?. Какую правду? О чем ты говоришь? Намекаешь на то, что за моей спиной плелись интрижки? Черт бы побрал вас всех!
Лили печально улыбнулась.
– Трудно, должно быть жить на свете, когда в каждом втором мерещится враг, всюду видятся заговоры и интриги… Мне жаль вас. Прощайте!
Она спустилась вниз, взяла такси и уехала на вокзал.
Мужчина провожал ее долгим взглядом, прильнув к оконному стеклу, вслух насылая на ушедшую мыслимые и немыслимые проклятия.
Поезд постепенно набирал ход. В купе, несмотря на кажущуюся серость и примитивность, было довольно уютно, и даже тепло. Можно сказать, что Лили повезло. Разместив на полке багаж, она листала яркий журнал в глянцевой обложке, который из недавних гастролей за границей привез ей один друг-музыкант. Женщина напротив нехотя принялась за вязание, изредка бросая в сторону Лили взгляды, исполненные любопытства. Она явно припоминала, что эту девушку где-то видела, видела много раз, но вот только где… Она хотела завести разговор и таким образом выпытать все о своей попутчице, но девушка не была, как видно, расположена к беседам, и пришлось ей теряться в догадках.
Проводница принесла чай в железных кружках, по цвету и запаху напоминающий отвар прошлогодней травы.
Лили сделала несколько глотков и отставила кружку.
Женщина напротив, внимательно следившая за происходящим, решила не терять времени. Воспользовавшись ситуацией, моментально начала свой монолог:
– Разве эта отрава похожа на чай? Наш народ с какой-то овечьей покорностью готов принять любую дрянь, которую ему сунут. Ужасно! Согласитесь, что пить это зелье невозможно, – уставилась она на девушку.
Лили неопределенно пожала плечами и чуть хрипловатым голосом спросила в ответ:
– А что вы предлагаете?
– Я? – женщина заметно оживилась. – Я предлагаю бороться за свои права. Мы здесь, в союзе, похожи на затравленных зверей. Всему миру демонстрируют эту нашу тупость. Весь мир потешается над нами. Они там…
– Простите, – прервала Лили ее пламенную речь, – вы бывали за границей? Откуда знаете, что там думают о нас? Я, например, могу с уверенностью утверждать, что большинству стран мира о СССР вообще ничего не известно. Пройдет немало времени, прежде чем железный занавес над нами рухнет.
– Теперь уже женщина с плохо скрываемым удивлением смотрела на Лили. Она не сразу смогла ответить, но зато вспомнила, где видела девушку.
– Лили Загорская! Ведь это вы, правда? Я недавно купила вашу пластинку. Моя дочка вами восхищается. Как же я вас сразу не узнала! Скажите, где вы так хорошо выучились русскому языку?
– Вы действительно так считаете? – улыбнулась Лили. – А руководитель ансамбля постоянно напоминал мне об акценте, вечно поправлял и придирался. Впрочем, это неважно. А русскую речь я слышала с детства. Мы жили под Софией в небольшой деревушке. Половину населения там составляли русские семьи. Во время войны русские солдаты, освобождавшие нашу страну, женились на болгарских женщинах, а после победы там и остались. А некоторые, чьи жены были в России, вернулись к нам вместе с ними. Мой отец тоже воевал, а его фронтовой товарищ потом привез из Ростова жену и сынишку; они построили дом рядом с нами. Мы очень дружили. Помню, как папа и дядя Максим, собрав нас – детей – вместе, рассказывали нам по вечерам военные истории. Мы слушали, затаив дыхание. Я испытывала какие-то непередаваемые ощущения, ведь о войне я, родившаяся после, что могла знать.
Она вдруг замолчала, задумчиво глядя в окно. Там уже почти стемнело, замелькали вечерние огни.
Женщина напротив, невероятно обрадовавшись тому, что молодую артистку, успевшую завоевать огромную популярность у зрителей, наверное, уже всех союзных республик, удалось-таки разговорить, серьезно забеспокоилась.
– Мне так приятно видеть вас! – воскликнула она, нарушив затянувшееся молчание. – Так интересно слушать о вашем детстве, об этом ведь не пишут в прессе. Мы знаем лишь то, что ваша семья переехала в Одессу, а вы – в Москву, где поступили в консерваторию, и с 72-го поете в ансамбле «Мечта». В прошлом же году вышла ваша пластинка на фирме «Мелодия».
Лили чуть заметно повеселела.
– Похоже, вы наизусть выучили мою творческую биографию, – сказала она, подняв с пола укатившийся клубок синих ниток и протянув его женщине. – Я тронута таким вниманием, но ваш чай уже совершенно остыл. Вы не будете его пить?
– Это сено, – кивнула женщина в сторону кружек, – пусть заваривают и пьют сами. А мы с вами сейчас попьем настоящего чайку.
Она нырнула в сумку и, покопавшись в ней, достала пачку индийского чая.
– Настоящий! – гордо повторила, поставив пачку на столик. – Муж привез из самой Индии! Он у меня – моряк. Сейчас попьем. У меня тут пирожочки свойские есть. Вы пока разложите все, а я за кипяточком сбегаю.
Отец Лили еще до войны занимался овцеводством, как и его отец и дед. Отары прекрасных овец, численностью до полусотни голов, были гордостью семейства Загорских. В 1934-м году, когда партия молодняка весьма удачно пошла на Софийской ярмарке, младший Загорский женился на молоденькой болгарке из Софии. Стройная черноволосая красавица из довольно богатой семьи, знающая несколько языков, обладающая тонким слухом и дивным голосом, никогда, казалось, не впишется в деревенскую среду. Но девушка на удивление быстро вжилась в роль хранительницы очага, и новая семья фермеров зажила припеваючи.
Загорский вернулся с войны с наградами и двумя осколками в груди. Он заметно осунулся, и в свои тридцать два почти весь поседел. Несмотря на выпавшие ей страдания, жена его цвела и хорошела с каждым днем. Вместе они восстанавливали хозяйство, помогали обжиться русским друзьям. А в сентябре 47-го у них родился сын Иван, ставший вскоре верным отцовским помощником. Он едва окончил начальную школу, как тоже занялся овцами. Выросшая в благородной семье, мать все мечтала дать сыну образование, но попытки ее здесь успехом не увенчались.
Лили появилась на свет теплым июльским днем 50-го года и так закричала, что все сразу решили: «Будет певицей». Матери рождение желанной дочери стоило здоровья – больше родить она не могла. Поэтому, наверное, всю душу и вложила в ее воспитание, а учиться отправила в лучшую софийскую школу. С детства Лили привыкла к скитаниям по семьям многочисленных городских родственников по материнской линии, которых люто ненавидела, и страшно скучала по брату – простоватому деревенскому пареньку – и отцу, вечно пахнущему овцами.
Петь девочка начала еще со школьной скамьи, став украшением школьного хора. Ее отдали в музыкальную школу, которую юное дарование окончило блестяще, и без экзаменов была принята в музыкальное училище. Ей вот-вот исполнилось восемнадцать, как умер отец (старые раны сделали свое дело)…