Автоматная баллада

Глава 3

Медленно ракеты уплывают вдаль,

Встречи с ними ты уже не жди.

И хотя Америки немного жаль,

У Китая это впереди.

Девка была чокнутая – совершенно точно. Красивая, но с та-акой придурью в башке. За десять минут разговора с ней у Айсмана уже раз пять возникало желание плюнуть, послать ее за Дальний Лес, развернуться и уйти. Но каждый раз он это желание давил.

Лет ей было на вид шестнадцать-восемнадцать – в самом, что называется, соку. Больше – навряд ли, слишком уж свежо выглядит. Не потасканно, как любит говорить в подобных случаях Дон Жуан де Лешка Максимов, первый, по общему мнению, спец по женской части среди следопытов. А явилась она сюда, судя по выговору, откуда-то с востока… то-то вырядилась так, что местные на нее уже все шеи посворачивали. Ладно еще, руки голые, но штаны эти обрезанные… как их… шорты… при том, что у здешних баб юбки до пола, строго. А тут… от бедра и ниже, до самых сапог. Хороших таких сапожек, черной кожи, толстая подошва…

– Эй. Ты вообще меня слушаешь?!

– А?

– Бэ! Я тебе что, туша на прилавке? Тебе куда врезать, чтобы в глаза начал смотреть, когда с людьми разговариваешь?!

Можем и в глаза, мысленно усмехнулся Сергей, благо тоже есть на что посмотреть. Левый голубой и зеленый правый – не доводилось пока такой вот штуки видеть. Мутация? Хрен знает. В остальном-то лицо у нее вполне правильное… разве что под волосами, этой волной цвета меда, скрывается третье ухо или еще чего – и такое, говорят, бывает.

А времена сейчас такие, что веришь во все это, даже и не рассуждая особо.

– По-моему, мы зря теряем время, – неожиданно сказал спутник разноцветноглазой.

До сих пор этот среднего роста и возраста мужик в потертой светло-коричневой полуброняшке – куртке с нашитыми железными пластинками – занимался тем, что молчал. И с каждой секундой этого молчания не нравился Айсману все сильнее.

Это был собак. В смысле псина мужского рода – опытный, перегрызший на своем веку не одну волчью и человечью глотку, заработавший уйму отметин о кровавых схватках… выигранных. Неподвижность его скуластого лица могла бы ввести в заблуждение многих – но Шемяка был уверен, что бесстрастность эта мнимая, а на деле же спутник девки чуть ли не с первых минут разговора очень сильно хочет его убить. Жаждет. Выхватить саблю, рукоять которой торчит у него над плечом, и располовинить. Именно так, не выстрелом в упор, а чтоб фонтан кровищи на полбазара.

– Надо же, – нарочито удивленно произнес Сергей, – а я уж начал думать, что ты немой.

Жаль, патрон не дослан, мелькнула у него мысль, ну да ничего. Пусть только дернется. Прилавок позади, как по заказу, завален шкурами, если что – прыжок, перекат… да я его три раза очередью перекрещу, прежде чем он до меня своей железякой дотянуться сумеет. Даже если у него под курткой еще какой пакостный сюрприз – пули в полуметре от ствола не держали даже старые, довоенные броники, а уж нынешние и подавно.

– Теряем мы время или находим его, Энрико, – решаю я!

О как! А нотки-то в голосе резкие, командные нотки. Переругиваясь с соседками, такому не научишься, хоть с рассвета до заката со всей округой лайся.

Причем даже не обернулась на него. Уверена, значит… в прочности поводка и ошейника.

«Не-е, – с трудом сдерживая рвущуюся наружу злорадную ухмылку, – подумал Сергей, – определенно ты, Энрико, собак! Волк бы на такое враз рванул клыками, не задумываясь. А ты сам себя посадил на цепь и потому молчишь. Молчишь, хоть и внутри тебя сейчас все клокочет, словно в перекипевшем чайнике.

Понять бы еще, чем именно эта краля с сумасшедшинкой тебя держит. Вряд ли телом… не верю, чтобы она уже умела так вот запросто вить из битого-перебитого мужика веревки. Странно все это».

– Не знаю, чего решаешь ты, – вслух произнес он, – но лично я собираюсь развернуться и пойти по своим глубоко личным же делам. Если, конечно, ты прямо сейчас не скажешь чего-нибудь впрямь интересного. Пять секунд, время пошло!

– Ты!

Шемяка вдруг понял, что и барыга, и он здорово обманулись. Девчонка была не чокнутая, а много хуже – бешеная. Точно-точно, один взгляд чего стоит.

Попытайся она в этот миг перегрызть ему глотку, Айсман ничуть бы не удивился. Скорее уж его удивило, что разноцветноглазая, шумно выдохнув воздух, почти спокойным, будничным тоном осведомилась:

– Двадцать золотом вперед тебе интересно или как?

Сергею было интересно. Даже очень. Два десятка золотых напахивал за сезон далеко не каждый следопыт. Пожалуй, даже не каждая команда – разве что с машиной и в удачный рейд, когда кузов от трофеев ломится.

Шемяка же, предпочитавший работать сам-один, мог рассчитывать на подобный куш при о-о-очень большой удаче. Скажем, найти целенький, никем не тронутый оружейный склад. Ну или самородок соответствующих размеров – неизвестно еще, чего проще.

Ему было интересно – и одновременно плохо.

– Допустим.

– Это «да» или как?

– Допустим, что интересно.

Плохо то, что двадцать монет были приманкой – жирной, вкусно пахнущей, но явно таящей внутри крючок. Хороший такой, заточенный, хрена с два спрыгнешь, коль хватило ума насадиться. Айсман понимал это… но пройти мимо такой приманки было выше его сил. Двадцать золотых, два десятка маленьких тускло блестящих желтых монеток были не просто несколькими годами безбедной жизни, а шансом. Надеждой вырваться из болот. Мечтой. А ради мечты Шемяка был готов на очень многое… почти на все.

Черт, но что, что эти двое могут затевать такого, для чего им нужен «горелый» следопыт?! Причем нужен настолько, что ему одному готовы платить, как взводу дорожной стражи, – а ведь девка сказала «вперед», значит, двадцать это еще не все, а половина, не больше!

Вот и думай, называется, голова, – шапку куплю! Чего лучше – пройти мимо и потом жалеть, локти грызть всю оставшуюся, сколько ее не отмерено, жизню? Или заглотать кус вместе с крючком – да ведь как бы не пришлось раскаяться еще быстрее, что решил связаться с этой бешеной и ее цепным псином.

– Хорошо, – девка не смогла, а вернее, не захотела сдержать победной усмешки: мол, выкобенивался, строил тут из себя волчару, а как монетой поманили, тут же хвост калачиком. – Иди за нами.

«Эх, врезать бы ей, – со злостью подумал Шемяка. – Прикладом, с полузамаха, ну или хотя бы просто кулаком – рука уже сама собой сжалась – по улыбке этой. Ударить так, чтобы эти яркие, чуть пухлые губы лопнули, будто спелые вишни. Раскомандовалась».

«Спокойно, – произнес у него в голове кто-то словно бы со стороны – холодный, рассудительно-размеренный голос. – Сам-то не бесись. Во-первых, врезать ей ты, если что, еще успеешь, а во-вторых… еще неизвестно, кто из вас двоих кому чего разобьет. Девка, может, и сумасшедшая, но при этом совершенно точно – не простая штучка».

– Куда идти, ты сказала? – переспросил он.

Подколка была примитивная, и, конечно же, разноцветноглазая не купилась.

– Следом.

Бывает обычная ложь, большая ложь, статистика и еще рассказы о том, что люди умеют правильно готовить украинский борщ, – в истинности данной сентенции Старика Швейцарец убеждался множество раз.

Казалось бы, чего может быть сложного в том, чтобы набрать по не столь уж длинному списку продукты в требуемом рецептом количестве, нарезать, смешать и подержать на огне. Проще вроде бы некуда, а вот… у одних – очень немногих – получается, а у остальных… похоже, но нет того, настоящего, вкуса, навар пожиже, да и цвет на долю оттенка, однако ж, неправильный.

Сам Швейцарец, к своему искреннему сожалению, также не освоил эту науку. Может, сказался недостаток практики – если патронов для обучения воспитанника Старик не жалел никогда, то в отношении «безнадежно испорченных», по его мнению, продуктов подобная расточительность была недопустима.

– Ты, что ли, Черный Охотник?

Сидевший за столом Швейцарец опустил исходившую ароматным парком ложку обратно в борщ, поднял голову и с легким интересом взглянул на человека, подошедшего к столу.

Глядел он, впрочем, не больше секунды, после чего вновь вернулся к тарелке и улыбнулся сметанным разводам.

Вряд ли его незваный гость допускал и тень мысли, что вид почти двухметрового мужика в вороненой, мелкого плетения, кольчуге, мечом-полторашкой на поясе, карабином на одном плече и арбалетом на другом способен вызвать у кого-то иные эмоции, кроме почтительного страха, – даже если забыть на миг о сверкающем символе поперек накидки. Но Швейцарец не собирался – мысленно, разумеется – именовать человека, «украсившего» свой арбалет множеством стальных зубцов, иначе чем «клоун», и аляповатая вышивка лишь добавляла ему убежденности в собственной правоте.

– Ты – Черный Охотник.

Эта фраза прозвучала тише предыдущей и была скорее не вопросом, а утверждением.

Швейцарец, с видимым сожалением отложив ложку, взял взамен лежавшую рядом с тарелкой четверть ржаного хлеба и принялся старательно натирать ее корку чесночной долькой.

– Некоторые называют меня и так.

– Есть работа для тебя.

– Обед, – лаконично отозвался Швейцарец.

Это позволило ему спокойно прожевать хлеб – в то время как его собеседник куда менее успешно пытался проделать ту же операцию над полученным ответом.

– Что?

– Обед – это когда едят, – без тени иронии в голосе пояснил Швейцарец и, дождавшись, пока стоящий перед ним начнет открывать рот, добавил: – Когда я ем, то не работаю.

«Кажется, у товарища возникли серьезные затруднения, – мысленно констатировал он, склоняясь над тарелкой. – Будь на моем месте кто другой, последовал бы удар, точнее, попытка удара по лицу, но со мной бедолаге приходится думать, пытаться понять, издеваюсь я над ним или нет, а подобная классификация, весьма похоже, находится за пределами его умственных способностей. А ведь не из простых воинов, под руническими молниями еще какая-то хрень нашита – треугольник с полоской? Оберштурмбаннсотник какой-нибудь. Смешно… если бы еще этот клоун дал мне спокойно доесть борщ».

Швейцарец не то чтобы относился к поглощению пищи с каким-то особым пиететом – он просто старался все делать с максимально возможным в данных условиях качеством, а применительно к еде это значило: есть не торопясь, тщательно пережевывая и не отвлекаясь при этом на сторонние помехи.

– Тебя хотят видеть важные люди по важному делу.

Срочно. Так. Товарищ клоун, видимо, решил отложить мыслительный процесс до более удачных времен и вернулся к выполнению первоначальной задачи.

– Я знаю.

Еще три… о, даже четыре отыгранные ложки борща.

– Что ты знаешь?! – на сей раз говоривший даже и не пытался скрыть растерянность.

– Я знаю, – спокойно сказал Швейцарец, – что офицер Ордена не станет беспокоить меня во время обеда по личной инициативе. Он может решиться на это лишь по приказу высшего командования. Так же я знаю, что иерархи Храма не захотят поручать мне охоту на мух в казарменных сортирах.

«А если ты и дальше будешь мешать мне есть, – мысленно закончил он, – то я перестану считать тебя и твой Храм забавными. В очередной раз признав правоту Старика».

Старик храмовников не любил и на периодические шутки Швейцарца насчет «помеси „Легенды об Айвенго“, кендо, ушу, эсэс, бусидо, толики китайской философии, пары дурацких религиозных, и не только, идей и большого количества казармы, мрачнел, а порой и огрызался. Помесь, впрочем, и в самом деле была на удивление жизнеспособна, росла вверх, вглубь и вширь, давала побеги и плоды… кровавые по большей части – но заставить себя воспринять всерьез организацию, пророчествующую, помимо остального, скорый конец огнестрельного оружия, Швейцарец не мог. Да, конечно, какое-то рациональное зерно в их бреднях есть, усмехался он – рано или поздно даже кажущиеся нам сейчас бесконечными запасы советских патронов исчерпаются. Хотя, Старик, ты сам говорил, что даже с учетом „протухания“ по срокам хранения нашим жалким ошметкам человечества этих мобзапасов для Большой Войны хватит еще не на один десяток лет перестрелок… с мутировавшим зверьем. Допустим. Что, хочешь сказать, проклятый огнестрел на этом закончится? Позволь не поверить – если уже сейчас народец кое-где с достойным лучшего применения упорством пытается сварить бездымный порох или хотя бы динамит, то уж секрет черного пороха они точно не утеряют. А все эти катаны и обезьяньи ужимки стиля „Поддатого журавля“ по-прежнему будут ничем против тогдашнего полковника Кольта. Так что не майся, Старик, если уж дело твоей жизни не угробилось в ядерном катаклизме, то горсти фанатиков оно и подавно не по замаху… особенно с учетом того факта, что сами эти фанатики на практике с удовольствием пользуют для вразумления вероотступников даже бронетехнику.

– Дело не терпит отлагательств.

– Русский царь удит рыбу.

Реакции храмовника на эту фразу Швейцарец ждал с немалым интересом – и ошалелая рожа десятника его вполне удовлетворила.

– Чего? Какая рыба?

– Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать.

Эсэсовец молчал.

Швейцарец с трудом удержался от искушения дохлебать остаток борща нарочито медленно. Все хорошо в меру – во-первых, и незачем давать слишком много воли эмоциям – во-вторых. Металлоломщик намек понял. Хозяин трактира, судя по тому, с какой перекошенной страхом рожей он ставил на стол компот, – тоже. Здесь, в этом городе, храмовники не были полновластными хозяевами, как в двух, а если поверить слухам, то уже в четырех соседних районах. Пока еще не были. Но, похоже, это «пока еще» казалось местным весьма шатким.

– Спасибо за обед.

– П-приятного аппетита.

– Она не сумасшедшая, – сказала Эмма, – нет, Алекс, вы не правы. Просто там, откуда они с Энрико вырвались, все люди… как бы это сказать… крейзи… странные, так, наверное, будет правильно. Слегка испорчены.

– Да уж, – глухо звякнул Макс, – слегка. Так «слегка», что непонятно, куда уж дальше.

– По крайней мере, – возразила Эмма, – они вытащили нас из этого ужасного места, и мы должны быть им благодарны хотя бы за это.

Рассказать об этом «ужасном месте» толком они не смогли. Или не захотели. Где-то на Востоке, недалеко от бывшей китайской границы… то ли сектантский монастырь, то ли просто какая-то крупная и хорошо дисциплинированная ватага, вроде наших кланов. Но сплошь из психов. Каким-то образом это все было связано с теми саблями, которые висели на спинах у парочки. По крайней мере, в ответ на мои вопросы Макс буркнул: спроси у этих… катан. А Эмма вздрогнула и отодвинулась на пару сантиметров от рукояти над плечом своей хозяйки.

Что Макс имел в виду, я не понял. Разговаривать примитивные железки, разумеется, не могли. С тем же успехом я мог бы попробовать завести беседу с собственным штык-ножом, если б не избавился от него в первый послевоенный год.

Аналогичным – то есть нулевым – успехом завершились также мои попытки узнать хоть что-нибудь о миссии, ради которой хозяйка Эммы поманила меня и Сергея столь невероятным авансом. Впрочем, тут я был готов почти поверить Эмме, когда она сказала, что и они с Максом практически незнакомы с планами хозяев. Взаимное доверие, не говоря о прочих чувствах, нарабатывается далеко не сразу, а две недели – ничтожно малый срок даже для людей, что уж говорить про нас. Бывают исключения – вернее, говорят, что бывают исключения, – когда человек и оружие, едва соприкоснувшись в первый раз, понимают: они подходят друг другу, словно патрон «родному» стволу. Но сам я подобного чувства не испытывал ни разу, каждого нового хозяина оценивая долго и скрупулезно. Верить же всему, что говорят, особенно пулеметы… ну, эти сказочники могут много звеньев от ленты на ствол навешать, дай им только возможность. Маслом их не заправляй, но позволь поговорить.

«Кстати, – подумал я… – кэ-эс-тати… пулеметы, охотничьи ружья да и, чего греха таить, многие из моих сородичей склонны к преувеличению, пересказу малодостоверных фактов, а то и просто слухов. Но не к прямой лжи. И если мои новые знакомые не врут как люди – а представить себе подобное я не мог чисто физически – и они в самом деле обзавелись новыми хозяевами всего две недели назад… один данный факт уже может послужить мне пищей для весьма занятных размышлений.

Парочка, мягко говоря, не стеснена в средствах. За двадцать золотых можно позволить себе не просто богатый выбор – эксклюзив, работу лучших мастеров, совершенство в металле. И если Эмму я еще мог бы счесть таковым без особой натяжки – хотя полную уверенность в качестве ее переделки под родной для меня пять-сорок пять могла дать лишь проверка боем, – то Макса весьма затруднительно было счесть шедевром, как ни прикладывайся. Может, конечно, за его непритязательным видом таятся какие-то скрытые достоинства, однако пока что я видел в нем всего лишь обычный «АКМС». Простой, надежный, видавший виды, но при этом порядком изношенный ствол, разболтанная крышка ствольной коробки, а уж про узел крепления приклада можно сказать мало чего хорошего. Впрочем, складной приклад у предков изначально не самый удачный, то ли дело моя треугольная рамочка.

Нет, на шедевр Макс не тянет точно. Уж потрескавшееся-то цевье заменить можно даже у самого полного скрытых достоинств автомата. Такого берут на важное дело в тех случаях, когда предпочитают родной, проверенный и привычный руке ствол…

…или когда в дичайшей спешке хватают из «пирамиды» первый попавшийся.

И как это все завязано на эти… сабли типа катана?

Стоп, – скомандовал я сам себе, – прекратить пальбу впустую! Начнем сначала…»

– Это здесь, – сказала Эмма.

– Это – что? – не понял я.

– Здесь они остановились, в доме, к которому мы подходим.

– Хм.

Серая пятиэтажка из панельных плит – довоенная, понятное дело, постройка. Причем хорошо довоенная – с виду домику лет сорок, не меньше. Ох, как бы у него перекрытия не того… этого самого. А то, вон, пара балконов уже вниз осыпалась, и еще три-четыре перекошены так, что в любую минуту могут…

Кроме балконов, дом ничем особым не выделялся – если не считать дыру в крыше, из которой, белея позвонками, свисала голова крылоящера. Тоже, в общем-то, показатель – крылоящеры мигрируют ранней весной, и если за прошедшие месяцы обитатели дома так и не собрались ликвидировать последствия «подвига Гастелло», значит, сохранность жилища их волнует слабо, с соответственными последствиями для этой самой сохранности жилища. Шкорика на них нет – гремячинский обер-бургомистр за нерадивый уход за городским имуществом запросто может к стенке этого самого имущества прислонить – и проследить, как скоро новый домоуправ смоет с нее ошметки мозгов своего предшественника.

Впрочем, обер-бургомистр и в других отношениях душка-лапочка. Как учено выражается один из Шемякиных друзей: у них в Гремячинске даже не военный коммунизм с фашизмом в напополаме, а просто полный Шварц. И добавляет: помяните мое слово, еще пару лет, и он объявит себя Победителем Дракона.

Стул в комнате был один – деревянный, с давно уже стершейся почти везде лакировкой и скрипящий так, словно именно этого движения, рискнувшего взгромоздиться на его сиденье, он и ждал, чтобы окончательно развалиться грудой щепок. В любой другой обстановке Шемяка, не задумываясь, предпочел бы этой старой развалине куда более надежный пол, но здесь и сейчас даже эта старая растопка для печки была подлинным подарком судьбы.

Он утащил стул в дальний от кровати угол и сел – вроде бы небрежно, полуразвалившись, нога на ногу. Реально же ему теперь нужно было сделать всего одно незаметное движение, чтобы автоматный ремень окончательно соскользнул с плеча – и Сашкина рукоятка привычно ткнулась в подставленную ладонь. Предохранитель Айсман, улучив момент, перевел, еще пока шли по базару, и тогда же дослал патрон.

Скуластый Энрико, похоже, его намеренья прочел, особого ума тут и не требовалось, но все равно аккуратно поставил автомат и меч туда же, куда и его напарница, – в угол комнаты. То ли дружелюбность демонстрировал – ага, щаз-з-з, дождешься от этого собака дружелюбности, болотный тигр прежде на луну выть научится! – то ли самоуверенность. Что именно – Сергею было, по правде говоря, плевать, потому как сам он также был кое в чем уверен. А именно – что «в случае чего» успеет вскинуть Сашку и одной очередью скосить эту непонятную парочку, которой он пока что не доверял даже на довоенный медяк достоинством в одну коп. И оставшегося стоять у двери Энрико, и Анну, прямо в сапогах взобравшуюся на жалобно скрипнувшую кровать и по-турецки усевшуюся на хорошем довоенном пледе, – словам «культурное поведение» девочку, похоже, в детстве не доучили.

– Чай будешь?

– Нет, спасибо.

Еще чего не хватало – пить из их рук!

– Ну, а я хочу, – Анна дернула плечом. – Замерзла, пока ходили по этому вашему мандавошному рынчику. Рик, дай куртку и завари свежий!

– Замерзла? – недоверчиво переспросил Шемяка.

– Околела. Пока на солнце стоишь – нормально все, даже припекает, а как шагнешь в тень, сразу ветер ледяной. А что?

– Ничего, в общем-то.

– Если ничего, – девушка наклонила голову, – тогда какого скалозуба ты на меня пялишься, рот разинув? Слюни-то хоть подбери.

– Я не на тебя, – с легкой обидой возразил Айсман, – на куртку.

Куртка и в самом деле была примечательной во многих смыслах данного слова – Шемяка самокритично признал, что найди он на базаре свою утреннюю мечту, то и выделанная бармаглотка навряд ли бы выглядела и вполовину так же здорово.

Один материал чего стоил – кожа, но при этом блестит, словно лакированная. Такое, по слухам, умели делать лишь до войны, хитрой химией, но тут-то явный новодел! Ну и остальное: «чешуйчатые» наплечники вороненой стали, пуговицы в виде черепов… даже шеврончик с серебряными молниями. Просто чудо, а не куртка, и совершенно непонятно – а где-то даже и обидно! – что тетка Фортуна подкинула это чудо девке, которая и без всякой одежи внешними достоинствами вовсе не обделена. Зачем? Ей и так – улыбнуться и пальчиком поманить… а вот надеть такую шмотку простому пареньку да пройтись вечером воскресенья, когда на площади электричество на фонари дают… медленно так, неторопливо, подняв воротник… в штабеля б девчонки складывались, вдоль всей мостовой.

Анна скривилась.

– Я эту… – дальше последовало какое-то незнакомое Сергею слово, смысл которого, впрочем, был весьма прозрачен, – как только в поезд сели, в окно хотела вышвырнуть! Рик отговорил. Пока найдешь хорошего Мастера, пока он приличную боевую куртку сошьет… время и деньги… со вторым у нас не очень, первого нет совсем. А то, – с неожиданной злостью выдохнула она, – что меня тошнит от этой поганой формы, это мелочи, делу мешать не должны!

– Да ладно, чего ты так, – смущенно пробормотал Айсман, – сразу. Я ведь ничего и не говорю. Ну, куртка… по-моему, тебе даже идет.

– Идет, – разноцветноглазая скривилась еще больше. – Идет по лесу идиот! Ты еще попробуй вякнуть, что блондинкам черный цвет к лицу! Может, мне еще фуражку нахлобучить – где-то в сумках валяется, тоже Рик выбросить не дал!

Забавно, но сейчас Анна казалась Шемяке ближе и понятней, чем несколько минут назад, на базаре. Естественней – обычная злющая девка, а не черт-те что с манерами казачьего есаула.

«А ведь это из-за ухода скуластого, – понял вдруг Сергей, – верного собака Рика-Энрике. Им она командует, и ей это в глубине души нравится, такой вот хищный, лисий прищур не подделаешь. Только постоянно держать поводья натянутыми надоедает, хочется бросить их и хоть недолго поваляться в траве на залитой солнцем поляне – но если собак почувствует эту слабину…»

– Чай готов.

Энрико выглядел точно подавальщик в какой-нибудь… чайхане – фарфоровые пиалы на расписном подносе, чайничек. И полусогнутая спина – при том, что привычный к тасканию броняшки позвоночник запросто не изогнуть.

«Хрень какая-то выходит, – зачем-то старательно внюхиваясь в запах свежезаваренного чая, подумал Айсман. – Вот уж не знал, что на Востоке эдакие психи водятся – как-то само собой считалось, что уж по части разнообразности вывернутых наизнанку мозгов с нами разве что болотники могут потягаться. Ну и мутанты… если б кто-нибудь мог точно сказать, чего у них творится на самом деле».

– Я рад за чай, – насмешливо заявил он вслух. – А как насчет пивка?

Крепость храмовников Швейцарцу не понравилась.

Слишком уж хорошо для полоумных сектантов было это все организовано. Грамотно. Умело. Продуманно. Не привычный четырехугольник стен, даже бетонных, а выступы фортов… вон та заботливо укрытая землей штуковина-капонирина, скорее всего, фланкирует ров… перед воротами, по сторонам от дороги два вкопанных по башни танка… а вон и еще один. Забавно будет, если к ним тоннельчики подведены, а ведь похоже – люки задраены, только в разгар летнего дня выжить в бронированной коробке невозможно принципиально, даже для такой безмозглой формы жизни, как сектанты. А сами ворота… в первый момент Швейцарец не сообразил, в чем дело, и, лишь почти вплотную подъехав к перекинутой через ров металлической плите, понял, вернее, узнал – бронетранспортер! Бэтээр они «освежевали», а затем вновь сварили по стыкам – и вуаля. Даже с бойницами возиться не надо, готовые имеются. И мотор без дела не пропал – вот он, сбоку, на случай, если лишние секунды окажутся дороже топлива.