Ясыня и Любора наблюдали за «боем Перуна и Велеса», стоя под руку. Сражающимися божествами были в действительности причты культа, одетые соответственно. В одной руке громовержца мелькала палица, а в другой – каменный топорик. Из-за его спины выглядывал колчан со стрелами, имеющими каменные наконечники. «Велеса» же покрывала медвежья шкура с разинутой пастью, из которой торчали острые клыки зверя. За поясом Велеса был прицеплен кнут, скрученный кольцами. В ладонях он сжимал длинное копье, оканчивающееся наверху змеей.
Затаив дыхание, зрители ожидали исхода битвы, которая определила бы дальнейшую участь всех людей в мире. «Перун» неминуемо побеждал своего соперника. Его тяжелый каменный топор упал на копье «Велеса», и оно треснуло. Следующим ударом разгневанный громовержец поразил противника, обрушив на него тяжелую палицу. Раздались одобрительные возгласы. Изборчане радовались победе Перуна. Волхв взял в руку факел и поджег заготовленную заранее краду. Пламя тут же охватило ладью с дарами для божества, дым взвился над лесом.
Ясыня и Любора были так поглощены захватывающим зрелищем, что даже не заметили, как к ним подошли Годфред и Торольв.
– Дорогая, – Годфред взял Ясыню за руку, отцепив ее таким образом от сестры. – Тебя мучила жажда…– Годфред снял пробку и протянул Ясыне корчагу.
– Это вода? – уточнила Ясыня, покосившись на подозрительную флягу.
– Вода, – усмехнулся Годфред, которого забавляла осторожность Ясыни. С виду дочь главы вече бойкая и смелая. Но, кажется, в ее груди все же бьется пугливое девичье сердце. Хотя, может, оно не такое уж пугливое. – Кстати, Любора…– Годфред обратился к будущей свояченице. Та подняла на него строгий взгляд, какой встречается у старших сестер и наставников. – Время уже позднее. Я полагаю, тебе лучше отправиться домой, – заявил Годфред.
И правда, яркий диск луны был на юге. А это свидетельствовало о том, что время ушло за полночь.
– Пойдем, Ясыня…– позвала Любора сестру. – Нам, и правда, нужно уже быть дома.
– Ага, – Ясыня вернула Годфреду флягу и уже была готова отправиться следом за сестрой, двинувшейся к повозке, где их ждал слуга отца.
– Ты останешься, дорогая, – Годфред положил ладони на плечи Ясыни, таким образом удерживая ее. – Я хотел тебе еще кое-что рассказать.
– Но нам надо возвращаться, – возразила Любора, и ее взыскательный взор впился в молодого наместника, словно жало осы.
– Возвращайся, – кивнул Годфред Люборе. – Ясыня прибудет позже. Я сам позабочусь о ней.
– Но батюшка велел, чтобы мы с Ясыней…– принялась спорить ответственная Любора.
– Ясыня останется со мной. Не беспокойся за нее. И не прекословь мне больше, – Годфред умел быть жестким, когда это требовалось. – И передай отцу, что все будет хорошо…
– Я лучше пойду с Люборой, – заколебалась Ясыня. – Родители будут волноваться.
– Они не будут волноваться, – не согласился Годфред. – Ты ведь со мной, а не абы с кем. Тем более я хочу, чтобы ты досмотрела зрелище до конца…– увлекая за собой следом Ясыню, оглядывающуюся на сестру, Годфред двинулся ближе к месту, где шли обрядовые бои. На сей раз сражались воины, а не переодетые причты. Битвы уславливались до первой крови, и было строго запрещено наносить тяжелые раны противнику.
– Победой непревзойденного Громобоя восславим Перуна! – провозгласил волхв, указывая на победителя очередного поединка. Им был высокий русоволосый детина с венчиком, сдерживающим непослушную челку. – Но не только бранными подвигами должен быть славен витязь Перуна….– продолжал волхв. – Плох тот воин, что одерживает победы лишь на поле боя. Искусный ратоборец обязан уметь проявлять себя и на ином поприще, достойном похвалы. Этой ночью пусть каждый, кто называет себя воителем, приласкает любимую женщину.
– Ты слыхал?! Сам Перун настаивает! – хихикнул Торольв на ухо Годфреду. – Хорошо, что ты не отпустил Ясыню домой.
– Замолкни, – цыкнул Годфред на своего друга. Ясыня стояла рядом и могла услышать разговор, который, разумеется, оскорбил бы ее. – Дорогая, ты не устала? – обратился Годфред к своей невесте. На самом деле он уже сам утомился от этого нескончаемого праздника. Он вообще пришел сюда не по собственному желанию, а лишь из-за необходимости. И вот теперь он ощущал, что не хочет больше тут находиться. Пусть Перуна славят те, кому это нравится. А ему нравится вернуться домой. Вместе с Ясыней. Как велел волхв!
– А мой вызов примешь, непревзойденный Громобой? – прогремел Торольв, обращаясь к русоволосому парню с венчиком на лбу. – Или перетрусишь?
– Приму, – храбрый детина шагнул вперед.
– Узрим бой Громобоя и…– волхв оглядел Торольва вопросительно.
– Торольв…
– Узрим бой непревзойденного Громобоя и отважного Торольва. Сразитесь во имя Перуна. Но помните, вы не должны ранить друг друга сильно. Вы прольете свою кровь в тот день, когда вас призовет Перун и на благо своего города, – напомнил жрец.
Зрители расступились, освободив на поляне место для очередного сражения. Торольв скинул тяжелую накидку и двинулся к противнику, уже ожидающему его.
– Мне пора домой, – напомнила Ясыня.
– Мне кажется, ты замерзла, – Годфред обнял дочь Бармы за пояс, притянув к себе. Ему было интересно посмотреть на бой Торольва и незнакомого изборчанина, славного своими боевыми навыками.
– Я не замерзла, – солгала Ясыня, которая на самом деле уже давно озябла. Летние дни были теплы, но ночи прохладны. И тем не менее она помнила правила. Она из знатной семьи. И ей не полагается ни с кем обниматься. Посему она полагала отстраниться от своего жениха, но не знала, как это сделать, чтоб не обидеть его.
– Я тебе не верю, – улыбнулся Годфред Ясыне, прижав ее к себе покрепче. Она была худенькой и маленькой. Ее сердце билось быстро, как у дикого зверька. То ли ее взволновали жаркие схватки ее соотечественников, то ли настойчивые объятия ее жениха.
– Я хочу домой, – еще раз напомнила Ясыня, на сей раз серьезнее прежнего. Она не выглядела напуганной или рассерженной. Скорее, целеустремленной и убежденной в своих действиях.
– Ладно, – согласился Годфред, который и сам уже давно желал покинуть праздник, посвященный чужому богу.
****
Черное небо посветлело, луна сделалась блеклой, что говорило о приближении утра. На горизонте виднелись зарницы далеких гроз. Но над Изборском было ясно и тихо. Ни молний, ни грома.
Княжеский детинец спал крепко, словно сытый младенец. Никто не ходил по дворам, не слышалось голосов. До восхода солнца еще оставалось немало времени. Предрассветные часы особенно сладки. Лишь стража не смыкает бдительных очей.
– Это не мой дом…– оглядевшись, нахмурилась Ясыня после того, как Годфред помог ей сойти на землю.
– Нет, но он скоро станет твоим, – объяснил Годфред, кивнув своим гридям, чтоб увели лошадей и сами расходились по избам. Надобности в них больше не имелось.
– Если я не вернусь домой, отец разозлится. И побьет меня прутьями, – вздохнула Ясыня.
– Если он это сделает, то я отрублю ему руку, – пообещал Годфред.
– Он же мой отец, – напомнила Ясыня. – Не надо его рубить.
– Как скажешь…– сжав замерзшую ладошку Ясыни в своей горячей руке, Годфред повел невесту в гридницу, где находились его покои.
– Мне бы домой, – приостановилась Ясыня, которой на самом деле не хотелось возвращаться к суровым родителям. Ей было хорошо с Годфредом, поскольку в ее жизни прежде не наличествовало никаких мужчин. Несмотря на живой нрав, она не ходила гулять по ночам и не забавлялась с молодежью. Родители не одобряли подобного времяпрепровождения. Ясыня в основном сидела дома с матерью и сестрами, изредка развлекая себя занятиями вроде стрельбы из лука и метания кинжала отца в дерево, растущее во дворе. – Если до утра я не вернусь, это будет плохо для моего доброго имени.
– Это не будет плохо для твоего имени, поскольку ты со мной, дорогая, – заверил Годфред.
****
В гриднице было теплее, чем на улице, хотя печка тут летом не топилась. Зато от сотни зажженных свечей исходил не только свет, но и тепло. Годфреду не пришлись по вкусу княжеские терема Изяслава. И потому он велел разместить все свои вещи в гриднице, хотя она не была предназначена для жития правителя. С виду гридница была скромна: не имела широких гульбищ и высоких башен. Но Годфреду здесь нравилось больше, чем в избах покойного князя и его также преждевременно почившего сынка.
Ясыня зашла вслед за Годфредом в гридницу и огляделась. Здесь не было ни ваз, ни кувшинов, ни даже ковров. Стены украшали мрачные и прекрасные клинки разных размеров и форм.
– Какой большой нож…– Ясыня не отрывала взора от короткого меча всего в локоть длиной. Его лезвие было массивным, почти в фалангу толщиной и шириной в три пальца.
– Это скрамасакс, – пояснил Годфред, наблюдая за Ясыней, восторгающейся его собранием оружия.
– Он украшен? Как красиво…– Ясыня умела ценить красоту, даже если ею не являлись вышивки и ткани с узорами. Орнамент на мече был выгравирован поистине искусной рукой. – Можно посмотреть?
Годфред снял со стены меховые ножны, извлек из них величественный скрамасакс и протянул его своей гостье. Этот клинок был меньше привычного меча и смотрелся в руках Ясыни уместно.
– Какой тяжелый, – заметила Ясыня, попутно разглядывая рукоять меча, выделанную в виде головы ворона.
