Что, похоже, подтверждала открытая страница папки. Слегка пожелтевшая газетная вырезка, снимок футбольной команды. Мальчишки лет девяти или десяти, положив руки друг другу на плечи, улыбаются на камеру. Заголовок сообщал о победе в кубке Буроса. Мирослав Петкович – победитель матча.
– Ему пришлось нелегко. Его мать умерла, когда ему было девять лет, – рассказывал Габриэль, продолжая перелистывать папку. Большинство вырезок о футболе, а позднее сын, похоже, начал заниматься и индивидуальными видами спорта: теннисом и лыжами. – В школе у него дела шли неважно. Но он был хорошим парнем. Держался подальше от наркотиков, разных компаний и всякой гадости. Много тренировался.
Себастиан посмотрел на Торкеля взглядом, который, как он надеялся, спрашивал, как долго они еще будут позволять отцу предаваться ностальгическим воспоминаниям, и Торкель, похоже, истолковал взгляд правильно. Он кашлянул.
– Вы не знаете, ему угрожали?
– Все время, – кивнул Габриэль. – Это были, пожалуй, не чистые угрозы, но много ненависти. Много злых людей. Примерно месяц назад он отключил у себя в блоге возможность писать комментарии.
– Случилось что-то особенное?
– Ему просто надоело, что все думают, будто он такой, каким его показали по телевизору. Это была роль.
– Да, вы говорили.
– Чтобы выиграть.
Габриэль задержал руку на открытой странице. «Талант из Ульрисехамна в финале первенства страны» – звучал заголовок, а под ним была фотография Мирослава лет в тринадцать, в белой одежде теннисиста и с ракеткой в руке.
– Он победил в региональных соревнованиях на кубке Калле Анки[4] и дошел до финала в Бостаде.
– Журналист, с которым он собирался встретиться… – начал Торкель, чтобы вернуть разговор к настоящему времени.
– Да?
– Он рассказал о себе что-нибудь еще? Кроме имени?
Немного подумав, Габриэль отрицательно покачал головой.
– Нет.
– Сказал, где они будут встречаться?
– Где-то в Ульрисехамне. Он собирался угостить его ланчем, а потом им предстояло куда-то поехать, чтобы сделать фотографии.
– Но куда, вы не знаете?
– Нет.
– Мог ли он рассказать больше кому-нибудь другому? – допытывался Торкель. – Коллегам, девушке или еще кому-то?
Габриэль вновь покачал головой.
– В настоящее время он не работал. Он бросил гимназию и устроился в малярную фирму здесь, в городе, но ушел оттуда, чтобы участвовать в «Отеле Парадиз».
– Он общался с бывшими коллегами?
– Мало. Большинство было старше, и… я думаю, они ему немного завидовали. Миро прославился и стал зарабатывать больше денег.
– Каким образом? – с искренним изумлением спросил Себастиан.
– С ним только что подписала контракт газета «Экспрессен», он должен был начать вести блог на их страницах, посвященных развлечениям. И потом он получил приличные деньги за «Заполни платформу».
– Что это такое?
– Песня, которую он записал вместе с девушкой из «Отель Парадиз». Продали на платиновый диск. – В его голосе безошибочно слышалась гордость. Габриэль принялся листать страницы в другой папке и нашел то, что искал. Распечатку топ-листа Швеции за май. За несколько недель до того, как движение в большинстве городов обычно почти парализуют медленно передвигающиеся громогласные попойки, носящие название студенческих платформ. Песня «Заполни платформу» с Мирре и Чиао на той неделе занимала третье место.
– Их снова пригласили в студию, и оба должны были в июле участвовать в турне с диджеем по западному побережью.
– Девушка? Другие приятели? – снова попытался Торкель.
Габриэль опять отрицательно покачал головой.
– Никакой девушки, а большинство его друзей переехало отсюда. Или же они потеряли контакт.
Дальше они не продвинулись. Торкель вынул визитную карточку и подвинул ее через стол с привычной тирадой о том, что Габриэль может звонить ему в любое время и по любому поводу.
– Мы дадим пресс-конференцию, – сказал Торкель, вставая с дивана. – Поднимется некоторая шумиха. Пресса, скорее всего, будет с вами связываться.
– Мне надо с ними разговаривать? – спросил Габриэль, казалось, действительно стремясь получить от гостей ответ.
– Поступайте, как хотите, – ответил Торкель. – Некоторым становится легче от того, что они поделятся, другим нет. Но они узнают, где вы живете, и приедут сюда.
– Я могу уехать к брату. Он живет в Уддевалле.
– Как я сказал, поступайте, как хотите.
Они пожали руки, и Габриэль проводил их до двери.
– Он был хорошим мальчиком, – остановил их Габриэль, когда они выходили. – Он вел правильную жизнь, работал, тренировался… Вы можете сказать об этом на пресс-конференции? Что он был очень хорошим мальчиком.
– Конечно, – кивнул Торкель.
Он действительно собирался сказать, но в завтрашних газетах, наверное, все-таки напишут не это. Пресса в таких случаях следует собственной драматургии, а хорошие мальчики не способствуют продаже такого количества номеров газет, как ведущие беспорядочную сексуальную жизнь участники реалити-шоу. Торкель закрыл дверь, и они покинули мужчину с его папками и воспоминаниями, которые никому не интересны.
13
Они прибыли, как и обещал Билли, через два часа и четырнадцать минут после того, как покинули Ульрисехамн. Отделение полиции Хелсингборга занимало двухэтажное здание, расположенное в районе, которому больше всего подходило определение «промышленный». Припарковав машину, они вошли в застекленный ресепшн. Их ждали, на входе сказали, что комиссар уголовной полиции Петер Берглунд примет их без промедления, и попросили следовать за ним.
Они быстро оказались во внутренней части здания, прошли по нескольким унылым коридорам и вверх по лестнице, после чего их ввели в тесную комнату для совещаний с голыми стенами. Комната нуждалась в незамедлительном ремонте, а ожидавшему их мужчине явно требовалось освежиться. Цвет лица Петера Берглунда соответствовал блекло-серому оттенку стен. На мятой рубашке, равно как и на узком деревянном столе, были кофейные пятна, а когда они здоровались, Ванья почувствовала кисловатый запах выпитого накануне спиртного. Выглядел Берглунд значительно старше пятидесяти пяти лет, указанных в файле с его персональными данными. Ванья предположила, что на нем, вероятно, сказался образ жизни.
– Хорошо доехали? – спросил он на ярко выраженном сконском диалекте[5], похоже, не особенно интересуясь ответом.
– Да, спасибо, – коротко ответила Ванья и села. Билли уселся рядом с ней и достал ноутбук, чтобы делать заметки. Ванья, как обычно, взяла инициативу на себя.
– Нам нужна информация о деле Патриции Андрэн. У нас есть почти идентичное убийство в Ульрисехамне, которое…
– Да, я слышал, – перебил ее Берглунд. – Но наше дело почти раскрыто. У нас есть подозреваемый.
Ванья с изумлением уставилась на мужчину перед собой, который откинулся на спинку стула, сцепил руки на довольно объемном животе и устремил взгляд в окно на парковку, похоже, демонстрируя таким образом полное отсутствие интереса.
– Подозреваемый задержан? – поинтересовалась она.
– Да, на достаточных основаниях.
– Тогда как же он мог во вторник совершить убийство в Ульрисехамне?
– Он не мог.
– Многое указывает на то, что в обоих случаях действовал один и тот же преступник, – сказала Ванья, чувствуя, что ее начинает всерьез сердить отношение Берглунда. – Вы хотя бы разговаривали с людьми из Ульрисехамна?
– Нет, я фокусируюсь на своем деле. Это моя работа, – кратко и четко ответил Беглунд. – Мне платят за нее.
Ванья поймала себя на том, что жалеет о том, что здесь нет Урсулы.
– Вы имеете в виду ее приятеля, Стефана Андерссона? – вставил Билли, снова закрывая ноутбук. Ему подумалось, что от мужчины перед ними они едва ли получат особенно много достойных записи сведений.
– Бывшего жениха, если быть точным. – Берглунд самоуверенно кивнул Билли. – Для полицейского точность важна, не так ли?
Билли посмотрел на Ванью. Он не верил своим ушам. Неужели он использует нелепую возможность, чтобы их покритиковать?
– Вы имеете в виду Стефана Андерссона? – строго повторил Билли. Он начал сердиться так же, как Ванья.
– Точно. Он и раньше избивал ее, угрожал убить. Обзывал ее по-всякому, от шлюхи до идиотки. Это подтверждает много свидетелей. Алиби нет. – Он наклонился к ним, словно желая подчеркнуть свою убежденность. – Учитывая то, как она высказывалась о нем по телевидению, его почти можно понять. Если вас интересует мое мнение, то она была настоящей сукой. – Умолкнув, Берглунд опять откинулся на спинку стула. Тот затрещал от его веса и отношения к делу. – Так что у нас все под контролем. Честно говоря, я даже не знаю, чем вы, стокгольмцы, можете в данный момент помочь.
– Может быть, немного профессиональной полицейской работы?
Ванья наклонилась вперед. Внутри у нее все кипело. Она знала, что они порой сталкиваются с некомпетентностью и сопротивлением, но никогда еще это не достигало такого уровня. Впрочем, если он хочет действовать жестко, она это тоже умеет. Научилась у самого лучшего.
– Такого плохого отчета, как мы получили от вас, я в жизни не читала. Кроме того, жених никак не мог убить человека в Ульрисехамне. – Она со злостью впилась глазами в Берглунда. – Однако на это у вас, наверное, тоже найдется ответ?
Берглунд враждебно уставился на нее и пожал плечами.
– Значит, это был не он.
Билли смотрел на Ванью. Обычно он дольше раскачивался, но сейчас даже он встал на тропу войны.
– Возможно, вы не в курсе того, как работает Госкомиссия, – проговорил он, слова, как снаряды. – Когда мы подключаемся, мы становимся главными. Мы можем сотрудничать с вами или отстранить от дела. Решать вам.
Берглунд не ответил. Он скрестил руки на груди, ясно показывая, что выбрал последнее. С некоторым трудом он сосредоточил строптивый взгляд на Билли, сообразившем, что запах спиртного, который он тоже ощутил, возможно, был не со вчерашнего дня.
– Нет, не так. – С Ваньи уже хватило. – Решать не вам. Вы свободны.
– Я вас не вызывал. Пока что это мое дело. Что бы вы там ни говорили! – С этими словами Берглунд с некоторым трудом встал и в ярости покинул комнату, сильно хлопнув дверью. Ванья и Билли посмотрели друг на друга.
– Он ведь пьян, да? – вырвалось у Билли. Ванья кивнула и внезапно чуть не рассмеялась.
– Вероятно, это была рекордно плохая передача дела, – произнес он.
– Мировой рекорд, – подтвердила Ванья и улыбнулась.
Двадцатью минутами позже они оба сидели в кабинете начальника полиции и слушали испуганные оправдания.
Петер Берглунд плохо себя чувствует. От него ушла жена. Дети порвали с ним отношения. Он готов прийти и извиниться.
Начальник полиции – худощавый нервный человек – не излучал никакого авторитета. Казалось, его больше беспокоило то, что Билли и Ванья его обругают, чем то, что один из его полицейских алкоголик и полностью завалил расследование убийства.
– Но если он плохо себя чувствует, зачем вы назначаете его расследовать убийство?
Вопрос, казалось, причинил начальнику полиции физическую боль. Он начал изворачиваться и одновременно потеть.
– Возможно, это было ошибкой с моей стороны, но я понятия не имел о том, что…
– Что он пьет? – парировала Ванья. Спрятаться за это ему не удастся. Она слишком рано встала и слишком далеко ехала, чтобы слушать эту чушь собачью. – Нам потребовалось две минуты, чтобы догадаться. Если я сейчас схожу на ресепшн и к уборщицам, бьюсь об заклад, что они тоже это знают.
Начальник полиции слегка пристыженно смотрел на стол.
– Дело обстоит не так просто. Я обсуждал ситуацию с профсоюзом. Но он уполномоченный, это еще нужно доказать… – Начальник полиции сглотнул и выпрямился в кресле. – Его сместить не так-то просто.
– Бедняжка, – ледяным тоном ответила Ванья. – Мы дадим этому ход.
– Неужели это так необходимо? – спросил мужчина напротив с таким видом, будто у него случился приступ удушья. – Вы получите всю необходимую помощь. Это была ошибка, я согласен, но в этом отделении высказывается так много пожеланий.
– Поэтому и существует начальник, – коротко уточнила Ванья.
– Нам придется, по сути, начинать расследование заново, – вставил Билли. Более собранный, но столь же сердитый. – Потребуется просмотреть каждый протокол допроса. Каждый отчет. Все. Вы понимаете, сколько мы потеряли времени?
Начальник полиции бессильно кивнул.
– Понимаю. Я добуду весь материал. – Он потянулся к телефону и снял трубку. – Сейчас узнаю, сможет ли Берглунд мне помочь.
Ванья не поверила своим ушам. Она наклонилась вперед, не спуская с него глаз.
– Нет, вы отстраните Берглунда и соберете нам весь материал сами. Немедленно. Этого идиота мы больше видеть не хотим. Никогда.
Начальник полиции дрожащей от нервозности рукой вернул трубку на место.
– Разумеется, разумеется. Как это я не подумал?
Едва они выпили по чашке кофе, как в блекло-серую комнату этажом выше доставили материал. Все лежало вперемешку в большой картонной коробке. С самого верха Билли обнаружил отчет о вскрытии из судебно-медицинской лаборатории Лунда, составленный их главным врачом, Фридой Ханссон, которую Билли знал как аккуратного и компетентного работника. Он начал читать Ванье вслух, сосредотачиваясь на самом существенном.
– Когда ее обнаружили утром, она, судя по всему, уже была мертва двенадцать-шестнадцать часов. Причина смерти – проникающее ранение в лоб.
– Выстрел?
Билли отрицательно покачал головой.
– Нет. Ни остатков пороха, ни выходного отверстия, ни пули в черепе. – Он оторвался от бумаги. – Она полагает, что убийца воспользовался пневматическим пистолетом. На это указывают повреждения и диаметр входного отверстия.
– Пневматический пистолет?
– Такой используют для усыпления лошадей и коров во время забоя. С помощью сжатого воздуха или пороха из него выпускается стальной стержень. – Билли издал для иллюстрации соответствующий звук. – Паф! Прямо в лобную кость!
Представив себе эту жуткую картину, Ванья слегка скривилась.
– Отчетливые следы наручников, – продолжил Билли. – Патриция, похоже, споротивлялась: вокруг запястий синяки и ссадины. А вот это интересно… – Он посмотрел на Ванью, продолжавшую рыться в коробке. – В желудке обнаружены следы бензодиазепинов.
– Накачана наркотиками.
– Я не знаю пороговых пределов, но это солидная доза. Должно было хватить, чтобы если не усыпить ее, то, во всяком случае, сделать очень податливой. Урсула наверняка в этом разбирается.
Ванья достала со дна коробки пакет с доказательствами, помеченный датой, но без регистрационного номера. Там оказался тест, прикрепленный к спине Патриции. Ванья показала его Билли.
– Здесь лежат доказательства. Какая чертова неразбериха. Какой-нибудь компетентный местный сотрудник должен помочь нам с каталогизацией, иначе мы застрянем тут на целую вечность.
Она положила окровавленный тест на стол. В самом верху первой страницы красной ручкой было написано: «13/60». Ванья наклонилась и прочитала вслух первый вопрос.
– Как расшифровывается аббревиатура НАТО?
Билли пожал плечами.
– Я не знаю, а ты?
– North Atlantic Treaty Organization.
– Зачем мне это знать? – спросил Билли, поднимая пакет с тестом. – Смотри: К какой части речи относится бла-бла-бла? Что означает «пашот»? Как назывался флагманский корабль Христофора Колумба? – Он перевернул пакет. – Кто стал королем Швеции после Оскара I?
Он положил пакет обратно на стол и повернулся к Ванье.
– Нет, серьезно, зачем мне это знать? Я могу за десять секунд найти все ответы в «Гугле».
– Это считается общим образованием.
– Я понимаю, когда за ответом приходилось бежать домой, к справочнику, но теперь? Теперь это просто ненужные знания.
– Я не уверена, что все согласятся с тобой в том, что существуют ненужные знания, – развеселившись, сказала Ванья. Билли действительно завелся. Она догадывалась, что он просто-напросто мало на что мог правильно ответить в тесте, который пробежал глазами.
– Ладно, наплевать, – ответил Билли. – По крайней мере, нам теперь не надо раздумывать над тем, тот же ли это преступник. Вопросы идентичны тем, что мы нашли на спине Петковича.
Ванья молча кивнула, ей оставалось только согласиться.
– Если ты сообщишь последние новости Торкелю, я попытаюсь навести некоторый порядок в этой куче. Перешли ему тест и отчет о вскрытии.
– Конечно. – Билли взял бумаги и быстро удалился из комнаты.
Ванья продолжила разбираться в содержимом коробки, вытащила его и начала раскладывать хоть в каком-то порядке. Там имелось довольно много интересного.
Допрос Рагнхильд Турссон из подготовительной школы, куда ходил пятилетний сын Патриции Макс. В полицию первой позвонила она. Когда Патриция не пришла за мальчиком, Рагнхильд около семи часов вечера забрала его к себе домой и позвонила в полицию. На следующее утро Патрицию объявили в розыск и направили полицейский наряд к ней в квартиру и в парикмахерский салон, где она арендовала кресло. Ни соседи, ни коллеги ее не видели.
Когда в школе Тольшё нашли труп, находку связали с исчезновением. До сих пор они работали профессионально и эффективно. Отчеты написаны относительно хорошо, информативно и дают общее представление о деле. У полиции Хельсингборга еще не все потеряно. Все пошло наперекосяк только тогда, когда расследование передали Берглунду. Отчетность стала спорадической и неполной. Отсутствовали обстоятельные протоколы допросов коллег, подготовительной школы и друзей. Все силы были брошены на то, чтобы заставить Стефана сознаться. Он последовательно отрицал свою причастность к преступлению.
Однобокий подход Берглунда заставил Ванью заподозрить, что тот, должно быть, сталкивался с Андерссоном по роду службы. Какой-то конфликт, затруднительное задержание, что-то личное. Другого объяснения слепой убежденности Берглунда не было.
И действительно, Стефан Андерссон, тридцати трех лет, строительный рабочий, был уже ранее известен полиции. Несколько судов из-за побоев и угроз. Они с Патрицией познакомились, когда ей было девятнадцать, и вступили в сложные отношения, которые закончились за год до того, как Патриция подала заявление в программу «Мать-одиночка в поиске». Попав в программу, Патриция со слезами рассказывала, как Стефан на протяжении нескольких лет издевался над ней, и физически, и морально. Получилась хорошая и захватывающая передача, которая, отвечая всем правилам медиальной драматургии, временно привлекла внимание к насилию в близких отношениях, – прежде всего в вечерних газетах.
Передача привела также к тому, что Стефан неоднократно применял по отношению к Патриции рукоприкладство, считая, что она его оклеветала и испортила ему жизнь.
Через восемь месяцев после показа передачи последовало наконец постановление о запрете посещения.
Похоже, оно сработало, и вызовы полиции стали реже, а потом вообще прекратились. Самой Патриции удалось извлечь выгоду из обретенного статуса знаменитости, она начала вести блог и выходить в люди. Она светилась в качестве гостя в нескольких ток-шоу и телевизионных дебатах, где продолжала говорить о Стефане и борьбе за то, чтобы от него освободиться. После лета ей предстояло появиться в качестве одной из двоих ведущих серии передач о воздействии на человека близких с разного рода зависимостью и участвовать в сериале о звездах реалити-шоу.
«Победительница и проигравший в сегодняшнем обществе, одержимом СМИ», – спокойно рассудила Ванья. Она прекрасно понимала, почему Берглунд подозревает этого мужчину. Однако протоколы допросов рассказывали историю о полицейском, позволившем подозрению превратиться в убежденность без каких-либо конкретных доказательств.
Впрочем, за одно она была вынуждена Берглунда поблагодарить: ему удалось не выдать прессе имени Патриции. Это являлось частью его стратегии при допросах Стефана. «Если я сообщу, что это Патриция, твоя жизнь будет испорчена по-настоящему. Тогда тебя осудят все, вне зависимости от того, дойдет ли дело до обвинения и суда», – говорил он на нескольких допросах. «Но это единственное, за что его можно поблагодарить», – думала она, глядя на лежащую перед ней на столе беспорядочную кучу бумаг. Пока им удалось избежать атаки журналистов. Вероятно, помогло то, что ее нашли накануне праздника Середины лета, а после выходных у нее начинался отпуск. Никто ее особенно не хватился.
Кроме Макса.
Об этом Ванье не хотелось даже думать.
Вернулся Билли. Из Ульрисехамна не поступило никаких особенных новостей, но у них скоро состоится пресс-конференция, так что попадание расследования в центр внимания – лишь вопрос времени. И еще, Торкель не обрадовался привязке к знаменитостям…
Ванья и Билли сосредоточились. Им требовалось составить более серьезное представление о деле, чем позволял лежащий перед ними на столе материал, и они решили начать с учительницы подготовительной школы. Нужно было постараться успеть как можно больше до пресс-конференции. На воспоминания людей воздействует то, что они читают и слышат, поэтому им хотелось добраться до Рагнхильд раньше, чем она познакомится с теориями газет.
14
Подготовительная школа «Божья коровка» находилась в пятнадцати минутах ходьбы от отделения полиции и состояла из длинного светло-желтого одноэтажного здания с двумя флигелями и большого двора. Дети гуляли: они играли в песочнице, качались на качелях и лазали по установленному в центре двора игровому комплексу. Воздух наполняли тоненькие веселые детские голоса. Билли и Ванья представились девушке лет двадцати, за брюки которой уцепились две маленькие девочки, и изложили свое дело. Рагнхильд Турссон оказалась на совещании по планированию. Это важно? Да, важно.
Их проводили в здание и провели в маленький кабинет. Через несколько минут пришла Рагнхильд – веснушчатая женщина лет тридцати пяти с кудрявыми рыжими волосами, одетая в джинсы и голубую футболку фирмы «Адидас». Она закрыла за собой дверь и села.
– Вы узнали что-нибудь новое? – со смесью беспокойства и любопытства в голосе спросила она после того, как они вновь представились.
– Нет, но мы хотели бы задать вам еще несколько вопросов, – ответила Ванья.
– Разумеется. Все это так ужасно. – Рагнхильд понизила голос, как обычно поступают сопереживающие люди, когда им напоминают о трагедиях.
Она производила впечатление женщины основательной, собранной и почти по-матерински волнующейся. Ванья поймала себя на мысли, что благодарна за то, что Макс находился вместе с Рагнхильд, когда пришли представители социальной службы и рассказали об этом кошмаре.
– Как сейчас себя чувствует Макс? – поинтересовалась она.
Рагнхильд с некоторым отчаянием пожала плечами и вздохнула.
– Трудно сказать. Ему пять лет. Он толком не понимает, что такое смерть. Но ему, конечно, не хватает мамы.
– Естественно…
– Он временно помещен в дежурный детский дом семейного типа, но социальная служба считает, что лучше, чтобы он продолжал приходить сюда на несколько часов в день. Чтобы получалась хоть какая-то стабильность. Он скоро придет, так что вы сможете поговорить с ним, если захотите.
Ванья кивнула и посмотрела на Билли. Стоит ли им разговаривать с Максом? С пятилетним ребенком. Они ведь не учились допрашивать детей.
– Спасибо, возможно, захотим, – ответила Ванья. – Не запомнилось ли вам что-нибудь сказанное Максом, что могло бы нам помочь? Что угодно?
– Нет. Я думала об этом после… произошедшего, но… нет. Ничего.
– Не могли бы вы рассказать о дне, когда исчезла Патриция? Не приходило ли вам в голову что-нибудь особенное? – начал новую тему Билли.
– Нет, Патриция собиралась забрать сына немного позже обычного. Она всегда забирает его около четырех, а тут она предупредила, что придет около пяти. Это все.
– Она говорила, почему?
– Нет, но, оставляя ребенка утром, она больше разговаривала с Ясмин. Возможно, она что-нибудь знает.
Ванья быстро заглянула в расследование Берглунда. Насколько ей помнилось, никакую Ясмин не допрашивали.
– Как фамилия Ясмин? – спросила она, перелистывая неполноценный материал.
– Асхари. Если хотите, я могу ее привести.
– Приведите, пожалуйста.
Рагнхильд встала и ушла, из коридора послышалось, как она зовет Ясмин.
Билли откинулся на спинку стула и посмотрел на Ванью. Он думал о том же, о чем она.
– Как ты считаешь? Стоит нам разговаривать с Максом? – спросил он.
– Не знаю, разве что коротко, просто поздороваться. Установить небольшой контакт, который можно в дальнейшем развить. А ты как думаешь? – отозвалась Ванья.
– Не знаю. Наверное, лучше узнать у социальной службы, как будет лучше.
– Черт возьми, представить только, пятилетний ребенок, который внезапно попадает в такую ситуацию. Мама убита, а папа с запретом на посещение. Это немного отдаляет собственные проблемы.