Провал

15

Торкель сидел в комнате для совещаний, где они составили столы в центре маленьким островком – как обычно, как им нравилось. Они повесили временной график последнего дня Петковича, дополненный фотографиями с места преступления. Скоро здесь появится еще один. Патриции. Торкеля беспокоило, что их станет больше. Он достаточно долго работал, чтобы понимать, что Себастиан, вероятно, прав. Преступник почти наверняка продолжит убивать.

Он продвигает какую-то идею, хочет что-то сказать.

Для любого другого объяснения метод слишком изощренный. Подобная побудительная сила не исчезает. Напротив, внимание ее обычно только подхлестывает, создает ему ощущение, что люди его слушают. Ощущение успеха.

Успех порождает успех.

Торкеля беспокоило именно это. Не сама по себе пресс-конференция, а шумиха, которую она вызовет. Подхлестнет ли она убийцу, ускорит ли решение нанести новый удар? Возможно, но он, собственно, ничего не может с этим поделать. Рано или поздно пресса выведает, что убийства связаны между собой и как именно, а в результате некоторой открытости он сможет, по крайней мере, попытаться контролировать информационный поток.

В комнату вошел Себастиан. С тем же беззаботным выражением лица, как раньше. Торкеля это вдруг рассердило. После всего случившегося, узнав, как близок он был к тому, чтобы его навсегда выставили из Госкомиссии, он все равно способен просто беззаботно разгуливать.

– Ты не видел Эву? – спросил Себастиан, усаживаясь на край ближайшего стола.

– Нет, а что?

– Я собирался спросить ее, не хочет ли она сегодня со мной поужинать.

– Она замужем.

– И значит, она не ест, или что ты хочешь этим сказать?

Торкель был не в силах отвечать. Он собрал свои заметки: обычно он записывал несколько ключевых слов, чтобы на них опираться. Какое-то время он поиграл с мыслью попытаться сохранить в тайне личности жертв, но быстро отбросил ее. Им требовалось узнать, где Андрэн и Петкович находились в свои последние часы, где они встречались со Свеном Катоном. Им этого не узнать, если не выдать имен. Пресса все равно до них докопается. То, что имена еще неизвестны, просто небольшое чудо.

– Готов? – вяло спросил Себастиан. – Твой любимчик уже здесь.

– У меня есть любимчик?

– Вебер.

Аксель Вебер, криминальный репортер газеты «Экспрессен», настоящая ищейка, ему обычно удавалось докопаться до большинства того, что Торкелю хотелось бы сохранить в тайне. Он слишком часто звонил с раздобытыми сведениями, чтобы услышать от Торкеля подтверждение, и получал ответ: «Без комментариев», причем оба знали, что это равнозначно подтверждению.

Неужели газета не могла предоставить ему ранний отпуск? Послать вместо него какого-нибудь взятого на лето новичка. Кого-нибудь, кого легче обойти. Пустые мечты.

Торкель вздохнул, встал и надел пиджак. Пора собираться.

– Как, ты думаешь, они это назовут? – спокойно продолжил Себастиан.

– Кто?

– Вечерняя пресса. Они обожают хорошие заголовки. Я думаю, «Убийства в застеколье».

Торкель фыркнул.

– Честно говоря, меня это не слишком волнует.

– Знаю, но угадывать забавно. Это самое очевидное, что объединяет жертвы. Кроме того, что они не смогли ответить на шестьдесят вопросов викторины.

– Эту деталь надо не выдавать прессе как можно дольше, – ответил Торкель откровенно предостерегающим тоном. Себастиан не имел привычки сливать прессе информацию, но напомнить не повредит.

– Это все равно плохо подходит. «Общеобразовательный убийца»… Трудно, неудобно произносить, – продолжил Себастиан.

Торкеля это явно не развеселило.

– Кончай, Себастиан, это не смешно.

Торкель устало взглянул на часы. Нужно быть на месте через пять минут. Он вышел в коридор. Себастиан отправился следом. Пресс-конференцию собирали в комнате для собраний, рядом с ресепшном. Когда они проходили мимо кухни, им навстречу вышла Урсула. Торкель догадался по ее виду, что у нее есть новости.

– Я получила предварительный отчет от судмедэксперта из Гётеборга, – сказала она, показывая пачку бумаг. – Он почти идентичен отчету о Патриции. Бензодиазепины в желудке, только доза чуть больше, и та же смертельная рана в лобной кости.

К ним подошел Себастиан.

– Пневматический пистолет? – спросил он.

– Судмедэксперт из Гётеборга на эту тему не высказывается, но огнестрельное оружие он исключает, – быстро ответила Урсула, даже не заглядывая в бумаги. – Думаю, когда я сама оценю повреждения, окажется, что Ханссон из Лунда права. Скорее всего, пневматический пистолет.

Себастиан спокойно кивнул и взял у нее отчет.

– Это вписалось бы в его психологический портрет. Он считает себя выше их, – проговорил Себастиан. – Будто они животные.

– Можем ли мы как-нибудь отследить пневматический пистолет? – спросил Торкель. Урсула покачала головой.

– Никаких реестров или лицензий не существует, но мы можем проверить, нельзя ли установить, о какой модели идет речь, нам известна окружность цилиндра.

– Спасибо, проверь. – Торкель опять посмотрел на часы. – Я должен сейчас заняться прессой, поговорим позже, – сказал он и двинулся дальше. Немного быстрее, но не бегом. Ему не хотелось прийти запыхавшимся.

Нужно было создать впечатление, что у него все под контролем. Будто он всего в нескольких шагах от преступника.

Даже если это вовсе не правда.

Когда он вошел в комнату, его встретил гул заинтересованных голосов. Народу собралось не особенно много. Шесть человек, если быть точным. Торкель приветственно кивнул двоим из них – старые знакомые. Аксель Вебер, как всегда, в центре первого ряда, с диктофоном в руке, и кто-то из «Гётеборгс-Постен», чьего имени он не помнил, наискосок за Вебером. Висэн, Вилэн, Видэн… что-то в этом роде.

Остальные, вероятно, местные.

Жертвы пока по-прежнему оставались анонимными трупами. В следующий раз журналистов будет больше. Значительно больше. С годами он усвоил, что известные люди всегда привлекают много публики, все равно, живые или мертвые. К тому же эта тенденция с каждым годом становилась все отчетливее. Современный мир, казалось, кишит теми, кто посвящает жизнь публичности, строит существование и идентичность на встречах, лайках и подписчиках. Торкель этого не понимал.

Он знал, что Вильма и Элин имеют аккаунты в разных сетях, но изо всех сил воздерживался от того, чтобы критиковать или ставить под сомнение их жизнь в социальных сетях. Когда те, кому за пятьдесят, считали, что то, чем занимаются подростки, кажется разумным и имеющим смысл? Достаточно вспомнить собственные юные годы и своих родителей.

Торкель подошел к поставленному кем-то столику, выдвинул стул и сел. Стол он попросил сам. Ему казалось естественнее сидеть, чем просто стоять столбом перед собравшимися журналистами. Вроде как легче сохранять спокойствие.

Гул смолк.

Торкель, как всегда, для начала поприветствовал всех, представился как начальник Госкомиссии по расследованию убийств и приступил, стараясь говорить максимально кратко и содержательно.

– На сегодняшний день у нас есть два убийства, по нашему мнению, связанные между собой. Одно здесь, в Ульрисехамне, произошедшее во вторник, а второе – в Хельсингборге, девять дней назад. Обе жертвы были обнаружены в школьных классах, у себя в городе.

– В классах? И здесь, и в Хельсингборге? – послышалось на отчетливом вестгётском диалекте[6] от молодой женщины в голубом платье, сидевшей с краю второго ряда. В руке она держала смартфон и, похоже, снимала представление.

Торкель повернулся к ней. Взгляд твердый и уверенный, такой всегда действует.

– Совершенно верно. Нам известно, что обоим незадолго до убийства звонил человек, назвавшийся журналистом. Они, судя по всему, договорились о встрече с этим человеком и вскоре были убиты.

– Насколько вскоре? – поинтересовался лысый мужчина, стоявший, прислонясь к стене, в конце комнаты.

– В тот же день, но обнаружили их на следующий, – уточнил Торкель.

– Что вам известно об этом журналисте? – донеслось от «Гётеборгс-Постен».

– Мы не думаем, что он журналист. – Торкель засомневался. Среди его опорных слов Свен Катон присутствовал. Но действительно ли стоит раскрывать имя? Это предупредит всех потенциальных будущих жертв, но также подскажет убийце, как много им известно. Заставит его сменить имя, возможно, метод. Стать осторожнее. Однако если погибнут новые молодые люди, обманутые Свеном Катоном, а Торкель ничего не скажет, возникнут проблемы, и жить с ними, откровенно говоря, будет трудно.

– В обоих случаях он назвался Свеном Катоном, – после маленькой искусственной паузы продолжил Торкель. Он услышал, как имя быстро записали на бумагу или занесли в компьютер или планшет. Скоро оно станет достоянием гласности. Угадывавшийся ранее в группе холодок незаинтересованности как ветром сдуло.

– А кроме имени вам что-нибудь известно? – поинтересовалась девушка в голубом платье.

– Нет, мы знаем только, что это псевдоним, но очень хотим, чтобы с нами связались те, кому звонил кто-либо под этим именем или кто слышал его в какой-либо другой связи.

Торкель почувствовал, как все более сосредотачивающееся собрание заглотнуло его последние слова. Он дал им материал для таблоида. Предупреждение большими буквами.

Вам звонил Свен Катон?

Если бы они только знали, какую он совсем скоро преподнесет им вишенку для торта.

– Вы полагаете, он нанесет новый удар? – спросила женщина позади Голубого платья. Белая блузка и юбка.

– Мы не хотели бы это обсуждать, – ответил он, осознавая, что, говоря так, именно к этому и приглашает.

Только теперь послышался голос Вебера. Низкий и расслабленный. Принадлежащий человеку, который знает, что ему не требуется повышать голос, чтобы его услышали.

– Что вам известно о жертвах? Существует ли между ними какая-то связь?

Торкель повернулся к Веберу. Постарался ответить максимально в духе работников полиции.

– На сегодняшний день единственная обнаруженная нами связь это то, что оба участвовали в разных телевизионных передачах.

– В каких передачах?

– В так называемых реалити-шоу.

– Реалити-шоу? – удивленно произнес Вебер, и в помещении воцарилась полная тишина. Все сообразили, что им только что подкинул руководитель Госкомиссии.

Летний сериал. Множество статей.

Они набросились на это. Все. Голубое платье, Лысый, «Гётеборгс-Постен», Вебер, Белая блузка с юбкой и человек, пока еще ничего не сказавший.

– В каких реалити-шоу?

– Кто они?

– Вы можете назвать имена?

– Кто?

Вопросы сыпались со всех сторон. Голубое платье даже встала. Торкель попытался успокоить их, подняв обе руки. Получилось не особенно хорошо. Впрочем, на другое не приходилось и рассчитывать.

Он передал им эстафетную палочку. Теперь это их шоу.

Имена Мирослава Петковича и Патриции Андрэн в сочетании с «Отель Парадиз» и «Мать-одиночка в поиске» быстро появятся в печати. За ними фотографии, множество снимков. С не особенно большим количеством одежды. Потом догадки. Кто и почему?

Теории. Кто такой Свен Катон?

Версии и успехи полиции, ложные и реальные. Интервью. Биографии жертв. Торкель не забыл сказать, что Мирослав был хорошим парнем.

Скорбь друзей. Отчаяние родителей. Убийца по-прежнему на свободе. За все годы так много участников реалити-шоу. Страх.

Статьи из серии: «А вдруг я буду следующим». Страницы «Мы помним их такими».

Ведущие соответствующих передач никогда их не забудут. Шок. Утрата. Борьба за то, чтобы все-таки идти дальше.

«Будет настоящая эпопея», – чувствовал Торкель, привычно протискиваясь мимо желающих задать еще вопросы. Вебера среди них не было. Он стоял с прижатым к уху мобильным телефоном, жестикулируя и разговаривая, вероятно, с руководителем раздела новостей. Организовывал дополнительные ресурсы. Приезд в Ульрисехамн фотографов и коллег.

Торкелю хотелось бы, чтобы они подальше продвинулись в расследовании самостоятельно. Сейчас они обратились за подсказками и получат их. Множество. Придется подключать массу народа, а много полицейских – это не только плюс. Качество компетентности варьируется: Хельсингборг показал ужасающий пример. Кроме того, увеличивается риск утечек.

Внезапно он услышал позади себя голос.

– Торкель?

Он обернулся к произнесшей его имя женщине. Блондинка, его возраста, возможно, чуть моложе. Голубые глаза. Простое летнее платье, на ногах балетки. В руке сумочка и велосипедный шлем. Она показалась Торкелю знакомой. Но она не из числа присутствовавших на пресс-конференции журналистов.

– Торкель… это я, – проговорила она с улыбкой, теплой и искренней, не профессиональной. – Лисе-Лотте. Лисе-Лотте Патрикссон. Из школы в Эльвшё, – продолжила она объяснять, поняв, что он по-прежнему не понимает, кто она такая.

– Лисе-Лотте… – произнес он, узнал, и его лицо расплылось в улыбке. Теперь он видел, что это она. Те же светлые волосы, как тогда, даже длиннее. Голубые глаза такие же бодрые, хотя их окружает немного больше морщинок. Ее улыбка вообще не постарела.

– Что ты здесь делаешь? – продолжил Торкель, внезапно чувствуя, что мысли о расследовании на мгновение оказались вытесненными и сменились откровенной радостью. Лисе-Лотте Патрикссон. Господи, прошла целая вечность.

– Я живу здесь, в Ульрисехамне. Работаю директором школы. – Улыбка несколько спала с ее лица. – Это я обнаружила труп.

– Я читал отчет… – задумчиво наморщив лоб, сказал Торкель. – Но я не узнал имени, разве оно не было испанским?

– Гонсалес, – кивнула Лисе-Лотте. – Я вышла замуж за чилийца. – Голос почти отсутствующий, мысли по-прежнему вокруг обнаружения трупа, предположил Торкель, проклиная себя.

– Ты в порядке? – выдавил он. – Это один из твоих учеников? – Первым делом следовало, естественно, спросить, как она себя чувствует, проявить заботу. Не пытаться разобраться с разными фамилиями. Он слишком долго проработал в полиции.

– Нет, но у меня, разумеется, был шок, – осторожно ответила она. – Я собиралась просто пройтись по школе и…

Она не закончила предложение, встретилась с ним взглядом. Торкель огляделся в относительно заполненном посетителями ресепшне.

– Пойдем со мной. Здесь так много народу, – предложил он, указывая на дверь, отделявшую общедоступные помещения от остальной части отделения.

– Но у тебя наверняка множество дел.

– Да, но они могут немного подождать, – сказал Торкель. – Я не видел тебя… сколько же, лет тридцать?

– Вроде того. Время идет, – засмеялась Лисе-Лотте.

Торкель улыбнулся ей и провел карточкой по считывающему устройству. Дверь зажужжала.

– Но ты ничуть не изменилась, – заметил Торкель, придерживая дверь и пропуская Лисе-Лотте вперед, правда, тут же сообразил, что его откровенное признание факта может быть воспринято как комплимент ради флирта.

– Как давно ты замужем? – поспешно спросил он, чтобы свести возможность толкования его слов к минимуму.

– Мы развелись десять лет назад. А как ты?

– Тоже разведен. Даже дважды, – ответил Торкель, указывая ей в сторону помещений для персонала. – Две дочери, Вильма и Элин. Восемнадцать и четырнадцать.

– У меня одна дочь, Тереза, ей уже двадцать один.

Войдя в столовую для персонала, они умолкли. Быстрый обмен новостями закончен. Дальше сложнее. С чего начать? С общих воспоминаний? Или попытаться лучше узнать друг друга? Все-таки прошло тридцать лет. Чего она хочет? Зачем она его разыскала?

– Я услышала, что ты отвечаешь за расследование, поэтому и решила просто заглянуть и поздороваться, – словно прочтя его мысли, сказала она.

– Отличная идея. Мы, наверное, все равно бы увиделись, мы обычно встречаемся со всеми свидетелями, – отозвался он, но сообразил, что этим чаще всего занимаются другие члены команды. Он, скорее всего, пропустил бы ее. – Но я ужасно рад тому, что ты заглянула, – на полном серьезе сказал он.

Она кивнула и улыбнулась ему. Они опять замолчали.

– Хочешь кофе?

– Да, спасибо.

Быстро указав ей в сторону столов, он пошел за изогнутый кухонный островок, к кофейному автомату. Какой она хочет кофе, Торкель не спросил, а просто взял чашку, поставил ее на место и нажал на обычный кофе.

Пока напиток готовился, он взглянул в сторону Лисе-Лотте, которая как раз усаживалась на один из розовых стульев за ближайшим столом. Воспоминаний много, но он мог честно признаться, что не думал о ней… целую вечность.

Они были парой в последние два года гимназии. Молодые и влюбленные, потом они отдалились друг от друга, когда Торкель пошел в армию, а она начала учиться в Линчёпинге. Расстояние или амбиции. Он так и не понял, что стало причиной. Но отношения, в любом случае, закончились. Конец им положила она. На странной студенческой вечеринке в университете Линчёпинга.

Он ушел оттуда под дождем, один. Злой и разочарованный.

Торкель забрал чашку с кофе и поставил на ее место другую, пустую. Опять нажал на обычный кофе. Автомат зажужжал, и в ту же минуту к Торкелю подошла Эва Флурэн.

– У вас есть время?

– Да.

– Приехали люди из Буроса и Йончёпинга. Я подумала, что вы захотите с ними поговорить.

Торкель кивнул. Они вызвали дополнительный персонал, чтобы посадить за указанные для обращения телефоны, которые, видимо, довольно скоро начнут звонить. Можно надеяться, что все в курсе того, что им следует выслушивать и о чем спрашивать, но лучше их все-таки проинформировать. Он быстро посмотрел на Лисе-Лотте и вновь перевел взгляд на Эву.

– Одну минуточку.

– Мы наверху, – сказала она, кивнув на второй этаж, и удалилась.

Торкель взял обе чашки и пошел к Лисе-Лотте.

– Сожалею, но мне надо работать, – поставив перед ней одну чашку, произнес он.

– Ничего страшного, я понимаю.

– Но ты можешь, если хочешь, посидеть здесь и выпить кофе.

– Меня больше привлекала компания, чем кофе, – ответила она с улыбкой, вставая и машинально одергивая на бедрах платье. – Но если у тебя найдется время, мы, возможно, могли бы как-нибудь вечером вместе поужинать, пока ты здесь?

– Это было бы замечательно, – сказал он, пожалев, что сам не задал этого вопроса. – Я постараюсь найти время.

– Отлично. Позвони мне.

– Обязательно.

Он протянул руку для сердечного рукопожатия, но Лисе-Лотте, проигнорировав ее, обняла его. От нее пахло ландышами.

– Приятно было снова увидеться, – разжав руки и забирая с соседнего стула сумочку и велосипедный шлем, проговорила она.

– Действительно приятно, – согласился Торкель. – Так я позвоню.

Улыбка, легкий взмах руки, и она исчезла.

Торкель взял свою чашку и пошел вверх по лестнице к ожидавшим его полицейским. Он сам того не знал, и никто ничего не сказал, но все отметили, что руководитель Госкомиссии по расследованию убийств выглядит невероятно радостным.

16

У Эббы целый день в голове звучала песня.

«Can’t Hold Us» Маклемора и Райана Льюиса[7]. При пробуждении у нее почти всегда в голове звучала какая-нибудь песня. Иногда новая, иногда старая. Эббе было даже не обязательно ее предварительно долго слушать, она просто возникала. Почти каждое утро.

Эбба подумывала создать в блоге раздел «Песня дня» и выкладывать звуковой файл или давать отсылку на «Спотифай»[8]. Она считала, что это может понравиться их читателям. Останавливало ее только то, что тогда Сара, наверное, тоже захочет выкладывать по песне в день или, по крайней мере, иногда, а у нее такой до обидного плохой музыкальный вкус.

В прошлую субботу это подтвердилось. На присуждении премий за лучший летний блог. Прямо после красной ковровой дорожки их поймала какая-то радиостанция и спросила, что они сейчас слушают. Эбба не могла даже думать об этом, не краснея…

Обычно она за сестру никогда не стыдилась. Это немыслимо. Все равно что стыдиться за саму себя, так тесно они связаны. Сара старше, но с того момента, как одиннадцатью минутами позже родилась Эбба, они держались вместе. Были не разлей вода. Эбба знала, что родители временами волновались из-за того, что они не заводят себе никаких других близких друзей, но им никогда не требовался никто, кроме друг друга.

Они по-прежнему жили в одной комнате, хотя имели возможность получить каждая свою. Учились в одном классе гимназии. Ходили в одну и ту же танцевальную группу, на один и тот же фитнес. И еще у них был блог.

Когда они в 2011 году начали его вести, он назывался «Орел или Решка», и идея заключалась в том, чтобы описывать одни и те же события как бы с двух разных точек зрения.

Сара считает, Эбба считает.

Потом им надоело: приходилось слишком сильно и слишком часто напрягаться, чтобы их впечатления казались разными. Различия, конечно, существовали, но чаще всего они думали одно и то же обо всем, что делали и что с ними происходило. Тогда они закрыли старый блог и начали вести новый.

«Родственные души».

Если вдуматься, совершенно естественно.