Белый Клык. Рассказы
Он всплыл на поверхность, и сладкий воздух проник в раскрытую пасть. На этот раз он не скрылся под водой. Совершенно так, как будто это было для него давно привычным делом, он стал бить всеми лапами и поплыл. Берег находился от него всего на расстоянии ярда, но он вынырнул к нему спиной, его глаза остановились на противоположном берегу, туда он и поплыл. Ручей был узким, но в этом месте расширялся на двадцать футов.
На середине течение подхватило волчонка и понесло вниз, прямо к небольшому водопаду; здесь уже было нельзя плыть. Спокойная вода вдруг забурлила, и волчонок то скрывался под водою, то оказывался на поверхности. Его вертело вверх и вниз, вправо и влево, ударяя о камни. И при каждом ударе он взвизгивал. Движение его сопровождалось рядом взвизгов, и по ним можно было бы сосчитать число камней, о которые он ударялся.
Ниже порогов его подхватило течением, тихонько отнесло к берегу и нежно положило на ложе из гравия. Он поспешно выкарабкался из воды и лег. Теперь он узнал еще больше о мире. Вода не была живая, но двигалась! Кроме того, она казалась плотной, как земля, но плотности в ней не было. Отсюда он вывел заключение, что вещи не всегда таковы, какими кажутся. Страх перед неизвестным, бывший у волчонка наследственным недоверием к окружающему миру, теперь, благодаря опыту, усилился. С этих пор он не станет доверять внешней видимости вещей. Прежде чем отнестись к предмету доверчиво, он сначала узнает его настоящие свойства.
И еще одно приключение суждено было испытать ему в этот день. Он вспомнил, что на свете существует его мать. И им овладело такое чувство, что она нужна ему более, чем все остальное на свете.
Его маленькое, утомленное всеми происшествиями тело изнемогало; равно изнемог и его крохотный мозг. За все прошлые дни он не пережил столько, сколько сегодня. К тому же ему сильно хотелось спать. Итак, он отправился на поиски пещеры и матери, испытывая в то же время гнетущее состояние одиночества и беспомощности.
Он пробирался сквозь кустарник, когда услышал резкий свирепый крик, и что-то желтое мелькнуло перед его глазами. Он увидел метнувшуюся под куст ласку. Она была маленькая – и он не испугался. Затем у самых своих ног он увидел другого маленького зверька, всего в несколько дюймов длиной – крохотного детеныша ласки, который рискнул непослушно, как он сам, уйти из дома. Детеныш пытался убежать, но волчонок перевернул его лапой. Детеныш издал забавный резкий крик. В следующий момент перед глазами волчонка снова мелькнуло что-то желтое, снова послышался крик, и в тот же миг он получил сильный удар по голове, и острые зубы матери-ласки впились в его шею.
Пока он пятился, визжа и плача, ласка прыгнула к своему детенышу и исчезла вместе с ним в ближайшем кустарнике. Боль от укуса еще не прошла, но боль от обиды была сильнее. Зверек был такой маленький и такой свирепый! Волчонку еще предстояло узнать, что маленькая ласка – самый жестокий, самый мстительный и ужасный хищник Северной пустыни.
Он еще не перестал скулить, когда ласка появилась опять. Она не бросилась на него сразу, так как ее детенышу уже не грозила опасность, а приближалась осторожно. Волчонку представился случай рассмотреть ее худое, змеевидное тельце и поднятую змеевидную головку. С резким, угрожающим криком она подходила все ближе и ближе.
Быстрее, чем он мог уследить своим неопытным взглядом, последовал прыжок, и худое желтое тело на миг исчезло из поля его зрения. В следующий момент она уже впилась в его горло, глубоко прокусив шкуру.
Сначала он пробовал отбиваться, но он был слишком мал и неопытен и скоро должен был отказаться от борьбы. Рычание его превратилось в жалобный вой, а желание драться – в стремление бежать. Но ласка не отпускала его. Она висела на нем, стараясь добраться острыми зубами до большой артерии, где вместе с кровью пульсировала его жизнь.
Жизнь волчонка должна была закончиться, и о нем нельзя было бы написать никакого рассказа, если бы в этот момент не выскочила из кустов волчица. Ласка оставила волчонка и стрелой метнулась к горлу волчицы, но, промахнувшись, вцепилась ей в челюсть. Волчица взмахнула головой, как бичом, и подкинула ласку высоко в воздух. Ее челюсти на лету схватили гибкое желтое тело, и ласка нашла смерть, хрустя на ее зубах.
Волчонок испытал новый прилив нежности со стороны матери. Найдя его, она, казалось, радовалась даже больше, чем он. Она обнюхивала и ласкала его, зализывала его ранки, оставленные острыми зубами ласки. Затем мать с волчонком, разделив тело кровопийцы, съели ее, вернулись в пещеру и уснули.
Глава 5
Закон добычи
Развитие волчонка шло быстро. Он отдыхал два дня, а затем отважился опять уйти путешествовать. Во время этого похода он нашел молодую ласку, мать которой была съедена с его помощью; с молодой лаской произошло теперь то же, что с ее матерью. На этой прогулке он не заблудился. Утомившись, он нашел дорогу обратно к пещере и лег спать. После этого он каждый день уходил и бродил все дальше и дальше.
Он начал вернее оценивать свою силу и слабость, чтобы знать, когда надо быть смелым, когда осторожным. Он пришел к заключению, что осторожным следует быть всегда, и держался этого правила, за исключением тех редких моментов, когда, уверенный в своих силах, предавался взрывам ярости и алчности.
Он походил на разъяренного бесенка при встрече с заблудившимся глухарем и никогда не оставлял без свирепого рычания болтовни белки, впервые замеченной им у сухой сосны. В то же время вид птички, ответившей в день его выхода в мир ударом клюва на его любопытство, приводил его в бешенство.
Но бывали минуты, когда даже эта птичка не производила на него никакого впечатления, это случалось, когда он чувствовал приближение опасности от других ищущих добычи хищников. Он никогда не забывал ястреба, движущаяся тень которого заставляла его заползать в густой кустарник. Он больше не переваливался с боку на бок и уже перенял от своей матери воровскую, скользящую походку, обманчивая быстрота которой была незаметна для глаза.
Что касается охоты, то удача сопутствовала ему лишь вначале. Семь цыплят-глухарей да малютка-ласка – вот и вся его добыча. Но желание убивать росло в нем с каждым днем, и он лелеял честолюбивые планы добраться до белки, всегда извещавшей своей трескотней обитателей леса о приближении волчонка. Однако птицы летают по воздуху, белка прыгает по деревьям, и к ним можно подкрасться незаметно лишь тогда, когда они бывают на земле.
Волчонок питал глубокое уважение к матери. Она умела добывать пищу и никогда не забывала приносить его долю. Кроме того, она была бесстрашна, а ему еще не приходило в голову, что это бесстрашие дается лишь опытом и знанием; он считал бесстрашие выражением силы. И чем старше он становился, тем больше чувствовал эту силу в ударах ее лап, в то время как толчки носом сменились ударами клыков. Это тоже внушало уважение. Она требовала от него повиновения, и чем старше он становился, тем суровее делался ее нрав.
Опять наступило голодное время, и волчонок уже вполне сознательно испытывал муки голода. Волчица отощала в поисках добычи. Она редко спала в пещере, проводя время на охоте, но все было напрасно. Голод продолжался недолго, но был жесток. Волчонок не находил молока в сосках матери, а мяса ему давно уже не перепадало.
Раньше он охотился для забавы, теперь же принялся за дело по необходимости, борясь со смертью, но ему не везло. Неудачи ускорили его развитие. Он тщательно изучил привычки белки и старался подкрасться к ней, чтобы поймать ее. Он изучил образ жизни лесных мышей и выкапывал их из нор; изучил обычаи зеленого дятла и других птиц. И настал день, когда тень от ястреба не могла заставить его уползти в кусты. Он стал сильнее, умнее, увереннее. И в нем крепла отчаянная смелость. Как-то раз он вызывающе сел на открытом месте и ждал, чтобы из синей глубины к нему на поединок слетел ястреб. Он знал, что там, над ним, кружилось в небе мясо, и его желудок настойчиво требовал пищи. Но ястреб отказался принять бой, и волчонок уполз в кусты и скулил там от разочарования и голода.
Но голод кончился. Волчица принесла добычу, странное мясо, не похожее на то, какое приносила когда-либо прежде. Это был детеныш рыси, уже подросший, как и волчонок, но не такой большой. И все мясо она отдала волчонку. Его мать удовлетворила свой голод в другом месте, и он не знал ни того, что это был последний детеныш из выводка рыси, съеденного волчицей, ни того, какой отчаянный поступок совершила мать. Он знал только, что детеныш рыси с бархатной шкуркой – пища, и ел его, наслаждаясь каждым куском.
Полный желудок располагает к покою, и волчонок спал в пещере, прижавшись к матери. Его разбудило ее рычание. Никогда он не слыхал, чтобы она рычала так страшно. Возможно, за всю свою жизнь она никогда не рычала грознее. Но для этого была причина, и никто не знал ее лучше, чем она. Истребление целого выводка рыси не могло пройти безнаказанно. В ярком свете полудня волчонок увидел рысь, вползающую в пещеру. При виде ее шерсть на его спине встала дыбом. В пещеру вползал ужас, ему это было ясно и без подсказки инстинкта. И если даже вид рыси был недостаточно грозным, то крик ярости, который издала незваная гостья, крик, начавшийся рычанием и быстро перешедший в оглушительный визг, оказался еще убедительнее.
Жизнь, крепнущая в волчонке, словно бросила его вперед. Он вскочил и храбро зарычал подле матери. Но та оскорбительно оттолкнула его и заслонила собою. Низкая пещера не давала рыси прыгнуть, и она продолжала ползти. Волчица ринулась на нее и придавила к земле. Волчонку не много удалось разобрать в этой битве; он слышал ужасный рев, рычание, фырканье и визг. Звери сцепились; рысь рвала и грызла волчицу, пуская в ход когти и зубы, в то время как волчица могла действовать только клыками.
Волчонок подскочил и вцепился зубами в заднюю лапу рыси, прилип к ней, яростно рыча. Хотя не знал он этого, но тяжестью своего тела он стеснял движения рыси и помогал матери. Но в пылу борьбы они подмяли его под себя и ему пришлось выпустить ногу рыси. На миг обе матери отскочили друг от друга, но, прежде чем они сцепились вновь, рысь ударила волчонка своей огромной передней лапой, разодрав ему плечо до кости и с такой силой отбросив к стене, что он перевернулся в воздухе. Пронзительный визг боли и страха прибавился к звукам борьбы. Но схватка продолжалась так долго, что у волчонка было время вдоволь накричаться и испытать новый прилив мужества. Он снова вцепился в заднюю ногу рыси, яростно рыча.
Рысь была мертва. Но и волчица сильно ослабла от ран. Сначала она ласкала волчонка и лизала его раненое плечо, но потеря крови до такой степени ослабила ее, что она целые сутки пролежала возле своего мертвого врага без движения и еле дыша. Она неделю покидала пещеру только для того, чтобы утолить жажду, и каждое движение причиняло ей боль. К концу недели рысь была съедена, а раны волчицы зажили настолько, что позволили ей снова начать охоту.
Плечо волчонка еще болело, и он долго хромал. Но мир за это время, казалось, изменился. Теперь волчонок держался в нем гораздо увереннее и с чувством гордости, какой у него не было до битвы. Он знал теперь, как сурова жизнь; он сражался, он зубами вцепился в ногу врага и остался жив. Теперь он вел себя смело и даже вызывающе, что было уже совсем ново. Он не боялся больше мелких существ, робость его почти исчезла, хотя неизвестное не переставало угнетать его своими неосязаемыми и вечно грозными тайнами.
Он стал сопровождать мать на охоту, часто видел, как она убивает дичь, и сам начал принимать участие в этом. Он уже начал постигать закон добычи.
В жизни есть две породы: его собственная и чужая. К его породе принадлежала его мать и он сам; к чужой – все остальные живые существа. Но чужая порода тоже делилась на две части; первую составляли те, которых его порода убивала и ела. Это были не хищники и мелкие хищники. Другая часть убивала и ела его породу, или его порода убивала и ела этих хищников. И из этого разделения создался закон. Цель жизни – добыча. Жизнь питается жизнью. Есть те, кто ел, и те, кого ели. Закон был такой: есть или быть съеденным. Волчонок не формулировал закона, не ставил границ, не разбирал его, чтобы сделать вывод. Он и не думал о законе, но жил согласно его велениям.
Он везде видел действие этого закона. Он съел птенцов глухаря. Ястреб съел их мать и хотел съесть его. Позже, когда он, волчонок, вырос, почувствовал свою силу, он хотел съесть ястреба. Он съел детеныша рыси. Рысь хотела съесть его, но сама была убита и съедена. И так без конца. Этому закону следуют все живущие и он тоже. Он – хищник. Его пища только мясо, живое мясо, которое быстро убегало от него, улетало в воздух, взбиралось на дерево, скрывалось под землю, а иногда вызывало его на бой или гналось за ним самим.
Если бы волчонок умел думать как человек, он представлял бы себе жизнь в виде ненасытного аппетита, а мир – как собрание множества аппетитов, преследующих и преследуемых, охотящихся или убегающих от хищника, едящих или съедаемых, – и все это в слепоте и беспорядке, среди жестокости и расстройства, в хаосе, управляемом случайностью, беспощадностью и бесконечностью.
Но волчонок не думал как человек. Он был не способен к широким обобщениям, а следовал одной мысли, сиюминутному желанию. Помимо закона добычи было множество других, второстепенных законов, которые он должен был изучить, а изучив, повиноваться им. Мир полон неожиданностей. Жизнь, которая играла в нем, и силы, управляющие телом, доставляли бесконечное счастье. Охота за дичью давала наслаждение; борьба и гнев приносили удовольствие. Даже ужас и тайна неизвестного укрепляли жизнь.
Кроме этого, в жизни было много приятных ощущений. Полный желудок, ленивая дремота на солнце – все это вполне вознаграждало его за все труды и рвение. А труды и рвение сами таили в себе награду. Они были проявлением жизни, а жизнь, когда проявляет себя, дает счастье. Таким образом, волчонок не сетовал на враждебную среду. Он был полон жизни, очень счастлив и очень доволен и горд собою.
Часть III
Глава 1
Творцы огня
Волчонок наткнулся на это нечаянно, по своей вине и неосторожности. Он вышел из пещеры и спустился к ручью, чтобы напиться. Возможно, что он не заметил этого еще потому, что был совсем сонный (он всю ночь провел на охоте и только что проснулся). Небрежность его объясняется еще тем, что путь к ручью был ему хорошо знаком. Он часто здесь бродил, и с ним ничего не случалось.
Он спустился мимо засохшей сосны, пересек поляну и побежал между деревьями. И вдруг одновременно увидел и учуял что-то незнакомое. Перед ним молча сидели на корточках пять живых существ, каких он еще ни разу не видел. Это было его первое знакомство с людьми. Но при виде его никто из них не вскочил, не оскалил зубов, не зарычал. Они не пошевелились и сидели в зловещем молчании.
Замер и волчонок. Его инстинкт требовал бежать со всех ног, но внезапно и первый раз в жизни проснулся в нем какой-то другой инстинкт. Великий страх, похожий на благоговение, сковал его. Тягостное сознание своей слабости и ничтожества лишило его сил. Перед ним были власть и могущество, далеко превышавшие его силы.
Волчонок ни разу не видел человека, но инстинктом чувствовал его могущество. Он смутно распознал в нем животное, отвоевавшее себе первенство среди прочих обитателей Северной пустыни. Не только своими глазами смотрел волчонок на человека, но и глазами всех своих предков, некогда бродивших во мраке, невдалеке от бесчисленных зимних костров, и приглядывавшихся на безопасном расстоянии, скрываясь в кустарнике, к странному двуногому существу, которое стало господином над всей живой тварью. Наследственный благоговейный страх, накопленный столетиями борьбы и опыта, овладел волчонком. Этого наследства хватило бы с избытком и для взрослого волка, но взрослый волк не преминул бы пуститься в бегство, волчонок же, парализованный страхом, припал к земле, уже наполовину изъявляя покорность, какую его порода выказывала с тех пор, как волк впервые подошел к человеку и стал греться у разложенного им костра.
Один из индейцев встал, подошел к волчонку и наклонился над ним. Волчонок еще ниже припал к земле. Неизвестное, воплотившееся наконец в существо из плоти и крови, нагнулось к нему и попыталось его схватить. Волчонок ощетинился, зарычал, и его маленькие белые клыки обнажились.
Протянутая, подобная року, рука остановилась на минуту, и человек сказал со смехом:
– Вабам вабиска ип пит тах! (Смотрите, какие белые клыки!)
Другие индейцы громко засмеялись, подзадоривая его схватить волчонка. Рука опускалась ниже и ниже, а в волчонке боролись два противоположных инстинкта. Один внушал ему, что надо покориться, другой толкал на борьбу, результатом чего стал компромисс. Он последовал обоим инстинктам. Он покорялся до тех пор, пока рука не коснулась его. Тогда он стал бороться, вонзил зубы в руку. В следующий момент он получил удар по голове, сваливший его на бок. Тут уж пропала всякая охота бороться. Волчонок превратился в покорного щенка. Он сел на задние лапы и заскулил. Но человек, чью руку он укусил, рассердился. Волчонок получил новый удар по голове, от которого опрокинулся и заскулил еще громче.
Четыре индейца хохотали, и даже укушенный засмеялся. Они окружили волчонка и смеялись над ним, а тот продолжал скулить от боли и ужаса. Но вот он что-то услышал и насторожился, индейцы тоже насторожились. Волчонок знал, что это было, и, издав последний протяжный вопль, в котором слышалось больше торжества, чем боли, умолк, дожидаясь прихода матери – свирепой, неукротимой матери, сражавшейся со всеми, убивавшей всех и ни перед чем не отступавшей. Она приближалась с громким рычанием. Услышав вопли волчонка, она бросилась ему на помощь.
Она кинулась к людям, разъяренная, готовая на все, и это придавало ей дьявольский вид. Но этот спасительный гнев только обрадовал волчонка. Он взвизгнул от счастья и бросился навстречу матери, в то время как люди поспешно отступили на несколько шагов. Волчица стояла между детенышем и людьми, ощетинившись и яростно рыча. Даже волчонок не узнавал ее: до такой степени ярость сделала ее страшной.
Но один из людей крикнул:
– Кич!
В этом восклицании слышалось удивление, и волчонок почувствовал, как вздрогнула его мать.
– Кич! – крикнул снова человек, на этот раз резко и повелительно.
И волчонок увидел, как волчица, его бесстрашная мать, поползла, извиваясь, по земле, визжа от радости, виляя хвостом и всем видом выражая миролюбие. Волчонок ничего не понимал. Он был потрясен. Чувство благоговения к человеку овладело им с новой силой. Итак, инстинкт не обманул его: мать подтверждала это. Она тоже выражала покорность перед этими неведомыми существами.
Человек подошел к волчице. Он положил руку ей на голову, а она припала к земле еще плотнее. Она не укусила его, даже не угрожала. Прочие люди тоже приблизились, окружили ее, ощупывали, притрагивались к ней, а она не пыталась их отогнать. Они были крайне возбуждены, их рты издавали громкие звуки. Но в этих звуках не было ничего угрожающего, и волчонок подполз и прижался к матери, все еще взвизгивая по временам, хотя и стараясь сдерживаться.
– Все просто и понятно, – заговорил индеец, – ее отец был волк. Правда, по матери она произошла от собаки. Но разве мой брат не оставлял ее мать привязанной три ночи в лесу? Значит, отцом Кич был волк.
– Уже прошел год, Серый Бобр, как она убежала, – сказал второй индеец.
– И в этом нет ничего странного, Язык Лосося, – ответил Серый Бобр. – В то время был голод, и собакам не хватало мяса.
– Она жила среди волков, – сказал третий индеец.
– Похоже на то, Три Орла, – сказал Серый Бобр, положив руку на волчонка, – и вот доказательство.
Волчонок слегка зарычал, почувствовав прикосновение, и рука поднялась, чтобы нанести удар. Но волчонок спрятал клыки и с покорным видом приник к земле, а рука стала чесать у него за ухом и гладить по спине.
– Вот доказательство этого, – продолжал Серый Бобр. – Ясно, что его мать – Кич, а отец – волк. Поэтому в нем мало собачьего и много волчьего. И так как у него белые клыки, то и кличка ему будет Белый Клык. Я сказал. Он – моя собака. Разве Кич не была собакою моего брата? И разве не умер брат мой?
Волчонок, получивший таким образом имя, лежал и слушал. Еще некоторое время люди издавали ртами свои звуки. Потом Серый Бобр вынул нож из чехла, висевшего у него на шее, пошел в кустарник и вырезал палку. Белый Клык наблюдал за ним. Серый Бобр сделал зарубки на концах палки и обвязал вокруг них ремни из сыромятной кожи. Один ремень он надел на шею Кич, затем подвел ее к небольшой сосне и привязал второй ремень к дереву.
Белый Клык пошел за матерью и лег подле нее. Язык Лосося протянул руку и перевернул его на спину. Кич выказала беспокойство, и страх снова овладел Белым Клыком. Он не мог подавить в себе рычание, но уже не делал попыток кусаться. Рука приятно гладила его по животу и перекатывала то на одну, то на другую сторону. Было смешно и неловко лежать на спине с растопыренными кверху лапами. Кроме того, Белый Клык был так беспомощен в этом положении, что все его существо восставало против такого унижения. Он не мог защищаться. Если бы это неведомое существо захотело причинить ему боль, то Белый Клык знал, что ему этого не избежать. Попробуйте отпрыгнуть, когда все ваши четыре лапы подняты кверху! Однако покорность заставила его подавить страх, и он только рычал едва слышно. Рычание вырывалось невольно, и за рычание теперь не били по голове. К тому же, как это ни странно, Белый Клык испытывал какое-то необъяснимое блаженство, когда рука гладила его по шерсти. Когда же он был перевернут на бок, то и рычать перестал, а когда пальцы стали чесать у него за ухом, приятное ощущение усилилось. Погладив, человек оставил его в покое и отошел, и весь страх испарился в Белом Клыке. Ему предстояло еще много раз испытывать страх перед человеком, но теперь совершился как бы залог тех дружеских отношений, которые должны были установиться между ним и людьми.
Некоторое время спустя Белый Клык услышал приближение странных звуков и определил их как звуки, издаваемые людьми. Подходила остальная часть племени, растянувшаяся в длинную вереницу, как это принято у индейцев в походе. Здесь было много мужчин, женщин и детей – всего около сорока человек, и все они сгибались под тяжестью лагерного скарба и оружия. С ними пришло очень много и собак, тоже, за исключением щенят, нагруженных разной поклажей. На спине в мешках каждая собака несла от двадцати до тридцати фунтов разного груза.
Белый Клык еще не видел собак, но при встрече почувствовал, что они одной с ним породы, только в чем-то не сходны с ним. Они тотчас же доказали, как незначительно их отличие от волков, когда учуяли волчонка и его мать. Началась свалка. Белый Клык, ощетинившись, рычал и хватал зубами за морды налетавших собак, но был сбит с ног и почувствовал, как острые зубы собак впиваются в его тело. Лежа под ними, он хватал их за ноги и животы. Поднялась невообразимая суматоха. Он слышал рычание Кич, бросившейся ему на помощь, крики людей, палочные удары, которыми отгоняли собак, и вой побитых животных.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги