Машина, сгоревшая от любви
Он вернулся к книге. Впереди около двадцати-тридцати минут приятной поездки до КПП социального квартала. В лицо Марту дул прохладный ветерок, точно как он любил: мягко и ненавязчиво. Это одна из настроек микроклимата автомобиля. В салоне все отрегулировано под Марта. Например, ноги можно вытянуть и положить на подставку именно на той высоте, которая ему максимально удобна.
Но в дороге что-то мешало Марту сосредоточиться на чтении.
Он захлопнул книгу. Чужие мысли не шли в голову, потому что приближался тот самый момент, когда он вызовет Дмитрия в учительский кабинет и сообщит новость. Каким же восхитительным будет это мгновение!
Наверное, сначала мальчик не поверит. Какое-то время ему понадобится, чтобы осознать: все взаправду. А потом…
Потом будет взрыв радости. Такой силы, что звезды посыпались бы с неба, будь это ночь.
А Март будет стоять, смотреть в сияющие глаза ученика и сдержанно улыбаться. Учителю надо держать лицо.
Хотя чужое веселье – заразная штука.
Машина подкатила к парковке одновременно с черным джипом, стилизованным под военный «хаммер» XX века. Это был автомобиль Бориса Велитова, позывной «Рэмбо», военного эксперта, специалиста по охране и безопасности.
Обе машины остановились рядом.
Март вышел. Борис-Рэмбо (бывший военный любил, когда люди при обращении к нему называли его армейский позывной) уже стоял рядом – выскочил из своего джипа раньше. Мужчины обменялись рукопожатиями.
– Привет, – с улыбкой сказал Март, – будешь сегодня меня спасать?
– Разве это обязательно?
– Именно так в твоем контракте записано. Или вас в военных училищах читать не учат?
– Ну почему мне всегда приходится спасать шкуры долбаных интелей, а?!
– Потому что такова твоя долбаная карма, друг. – Март хлопнул его по плечу, и мужчины рассмеялись.
Они давно сработались. Март легко поддерживал манеру разговора Бориса-Рэмбо, в чем-то она ему даже нравилась. В любом случае он считал, что с человеком по возможности надо общаться в привычном тому стиле: это облегчает взаимопонимание.
Правда, у Бориса-Рэмбо трудно было определить, насколько грубовато-беззлобная манера с шутками-подначками была в него встроена, так сказать, как базовая настройка (Март поймал себя на мысли, что о человеческих качествах рассуждает в тех же терминах, что о программах робота, и внутренне усмехнулся). А насколько являлась игрой, частью имиджа.
Во внешнем виде Борис-Рэмбо старался особенно подчеркивать свою солдатскую сущность. В этом ему помогала природа: он был невысокого роста и широкоплеч. Фигура выдавала человека, выросшего в социальном квартале. На нем практически всегда были армейские камуфлированные штаны с широким ремнем. На ремне висел охотничий нож.
Поскольку погода стояла теплая, то форму дополняли только зеленая футболка с обрезанными рукавами и бандана. С предплечья грозно поглядывал Джон Рэмбо, голый по пояс и с пулеметом наперевес. «Живая» татуировка.
Специалист по безопасности должен выглядеть отпетым воякой, тогда у клиентов больше доверия.
Никто не нанимает интелей для прогулок по опасным кварталам.
Хотя удивительно, что, несмотря на свое грубое воспитание, полученное в социальном квартале и военной школе, Борис где-то подхватил как минимум одно интеллигентное увлечение: полюбил древние фильмы.
– Как Одри? – спросил Март, когда они подошли к «хаммеру» Бориса-Рэмбо.
– Скачал ей новое приложение, – ответил Борис, щелчком пальцев дистанционно открывая багажник «хаммера». – Крик гагары. Это потрясающе. Слышал когда-нибудь?
Из багажника вылетели два дрона-охранника, которые должны были лететь рядом с машиной в пути по социальному кварталу.
– Гагар? – Март пожал плечами. – Нет.
– Ну, их-то как раз не обязательно. А вот когда девушка кричит, словно в небо рвется, это, я тебе скажу, что-то!
Март с трудом мог представить Одри, кричащую в постели птицей.
– Зачем наводить тюнинг? – Март почувствовал, что расстроен за Одри. – Ты относишься к ней как к гаджету.
– А кто она?
– Ты не догадываешься?
– Ха-ха, да ты же молодожен! – Борис рассмеялся и хлопнул Марта по плечу. – Прости, забыл, что у тебя медовый месяц.
Март промолчал.
– Ну что, садись. – Борис-Рэмбо взмахом руки дистанционно открыл перед Мартом дверь боевой машины. – Пора ехать.
По территории социального квартала они всегда передвигались на оборудованном системами защиты автомобиле Бориса-Рэмбо. Снаружи автомобиль выглядел воинственно, но внутри поддерживалась атмосфера вечеринки: неоновая дымка, мигающие огни, поющий мини-бар. Это тоже было частью рабочего имиджа Бориса-Рэмбо.
Броневик миновал контрольно-пропускной пункт социального квартала и заехал за стену, отгораживавшую унылую зону от большой земли. До школы они ехали минут пять-семь – она находилась недалеко от стены.
Март под охраной Бориса и дронов прошел в свой кабинет.
Ободранные коридоры заполнены пестрой толпой школяров. Их глаза не давали ни на секунду забыть, что Март здесь пришелец. Чужак из чужаков.
А чужакам в квартале веры нет.
«Шли бы учиться, ребятки. Нечего без толку по коридорам шарахаться». – Март подошел к своему офису, отделенному от общего школьного пространства серебристой стеной.
Борис-Рэмбо и дроны остались в приемной. Охранник тут же плюхнулся на кожаный диван и включил фильм на телестене напротив. А перед Мартом мягко раздвинулись двери рабочего кабинета.
– Я здесь! – повелительно произнес Март, стремительно войдя в кабинет. – Позови Дмитрия.
Приказ предназначался электронному школьному секретарю – программе для учителей, пронизывавшей все школьные стены.
– И выведи данные по последней школьной олимпиаде сочинений.
Кабинет был просторным, но напоминал пустую морозильную камеру. Стены и потолок блестели серебристым металликом, под ногами лежал белый пол. Никакой лишней мебели. Подчеркнутый минимализм.
В центре стоял рабочий стол, над которым сейчас поднимался прозрачный сенсорный экран с бегущими строчками. Туда закачивались сочинения учеников, и экран принимал удобный для Марта угол.
При необходимости голографические проекторы могли создать здесь какую угодно обстановку. Берег моря. Лесная полянка. Горная пещера. Да хоть марсианский пейзаж.
Но все это было бы только иллюзией. В реальности в кабинете существовали только стол, два кресла и книжный шкаф.
Март, кстати, не любил шкаф за технологичный дизайн: в холодных металлических гранях не чувствовалось души. Однако выбора не было. В кабинете мастер-учителя обязательно должен стоять шкаф с бумажными книгами.
Но настоящий шкаф из дерева здесь бы не вписался в интерьер. Пришлось согласиться на бездушную офисную мебель. Зато книги на полках были живыми: с кожаными корешками, шуршащей бумагой, захватывающими историями.
Март сел в свое кресло и сосредоточился на сочинениях.
Ему не хотелось терять времени. Пока Диму найдут, пока преподаватель отпустит, пока мальчик доберется до кабинета, пройдет минута, две, может, десять. Не сидеть же это время с пустой головой.
В сочинениях учеников он искал проблески таланта.
Такова работа: промывать, как руду, бесконечные строчки текстов. Вдруг где сверкнет золото мысли.
Возле дверей выросла голограмма преподавателя Скучаева.
– Здравствуйте, Март Григорьевич. Позвольте войти? – спросил Виталий Максимович Скучаев, стоявший в приемной.
– Что у вас? – недовольно спросил Март: он всегда с трудом отрывался от работы.
– Можно войти? – повторил просьбу Скучаев.
– Да, конечно. – Март вздохнул. Сердце погрустнело от предчувствия пустого разговора.
Голограмма исчезла, дверь открылась. В кабинет вошел Виталий Максимович – пожилой мужчина с затвердевшими морщинами и аккуратно уложенными короткими светлыми волосами. Выражение его лица выдавало человека, уверенного, что ничего нового в жизни уже не узнает.
Скучаев, на взгляд Марта, был типичным преподавателем из социального квартала. Мнения и представления таких людей о жизни зацементировались много лет назад. Именно это больше всего раздражало Марта в местных учителях.
Когда человек перестает удивляться, он превращается в камень. А чему камень может научить живого ребенка? От робота, кажется, было бы больше проку…
– Я хочу порекомендовать одну ученицу, – размеренно сказал Виталий Максимович, остановившись посредине между дверью и рабочим столом Леонидова. – Нику Лавину. Я сегодня послал вам ее данные в письме.
– Хорошо, я посмотрю, – холодно ответил Март.
– Она талантливая девочка, надо бы ее поддержать, – продолжил Скучаев.
– Да-да, понятно. Посмотрю.
Март не особо поверил словам преподавателя. «Может, она его родственница. Или подпевает ему и тем нравится. Или ему заплатили». В конце концов, учитель мог банально ошибаться. Однако Март в любом случае изучит портфолио ученицы и примет непредвзятое решение. Таковы его профессиональные принципы – стараться быть честным и незашоренным.
А от учителя хотелось поскорее избавиться.
– Виталий Максимович, я позвал Дмитрия. Можно попросить вас сходить за ним? Поторопите его, пожалуйста.
– Вы-ы… совсем… не открывали свою… почту? – В неторопливом голосе Скучаева послышалось нечто пугающее, будто от слов бежала черная тень.
– А в чем дело? – Март пристально посмотрел на преподавателя.
– Дмитрия убили. Сегодня ночью…
Глаза Марта расширились, внезапно его ударило в грудь чем-то тяжелым.
4.
Одиночество всегда струилось вдоль школьных плинтусов. Его сероватый дымок норовил пристать к школьникам. Он окутывал кроссовки или брючину, тянулся вверх. Если вовремя не заметить и не убежать от него, дымок мог обернуться шарфом вокруг горла и задушить.
Нику сегодня дымок не касался. Рядом шел Артем. Его рука обнимала и оберегала ее.
Встречные мальчики почтительно расступались, уважая спортивную звезду школы. Девочки в свою очередь бросали косые взгляды на Нику. Спокойно, подружки! Сегодня вы бессильны.
В ее голове вдруг вспыхнула картинка, на которой они с Артемом так же шли по школьному коридору. Только это выглядело совсем по-другому. На Нике было длинное красное платье до пят (почему-то виделось именно так, в реальности же в школе ходили кто в чем, и сейчас Ника пришла в шортах и рубашке). На Артеме белый костюм (в реальности – футболка и шорты-бермуды).
Почему-то Ника и Артем были изображены на ней со спины. Они шли бок о бок по школьному коридору, смотрели друг на друга вполоборота и смеялись.
Они были так заразительно счастливы, что на картине по школьному коридору от них разливался жаркий свет.
«Какими красками нарисовать счастье? Ой, даже не знаю. Надо искать. А блеск глаз? Я же вижу, вижу все это прекрасно! Но как сделать, чтобы увидели другие? Ка-ак?» – Желание начать рисовать картинку (и немедленно!) вспыхнуло настолько сильно, что вытеснило другие мысли.
На воображаемом рисунке их окружали другие девушки. Все – в купальниках и с обнаженными кинжалами в руках. Острия тянулись к Нике и Артему.
Одни девушки смотрели откровенно враждебно, другие фальшиво улыбались. Но каждая была сжата, как пружина, словно готовилась к прыжку. А дымок одиночества удавом обвивал их ноги.
Она представила цветовой редактор на своем электронном мольберте. Какой же все-таки оттенок подобрать для одиночества? В электронной палитре у серого больше двухсот пятидесяти оттенков.
Есть одиночество потемнее и посветлее. Можно подобрать тяжелое одиночество. Или легкое, как дымка. Короче, на любой вкус. Какой же оттенок ползет по школьному коридору?
Внезапно на ее запястье завибрировал школьный браслет. Ника посмотрела на руку. Там появилась голограмма – голова учителя биологии Виталия Максимовича. От него пришло сообщение.
– Ника, зайди, пожалуйста, ко мне, – требовательно произнесла голова-голограмма. – Я жду тебя в классе.
Что ему потребовалось? Скорее всего, какой-то мелкий вопрос. Можно и не ходить. Учителям в школе приходилось мириться с тем, что учеба здесь не нужна никому. Кроме редких чудаков-ботаников.
Лишь единицы найдут работу в социальном квартале. Попасть же на большую землю – мечта за гранью реальности. Здесь только удача поможет, из тех, что выпадает одна на миллион. Удел большинства – жить на пособие в социальном квартале, есть синтетическую пищу, жить в домах, предоставленных государством. Так есть ли смысл напрягаться в учебе?
– Я пойду, – сказала Ника, осторожно освобождаясь от руки Артема.
Это проверка: он не должен отпускать!
– Куда подорвалась? – ласково произнес он. – Забей. Потом сходишь.
В сердце Ники приятно укололо: Артем сделал шаг в правильном направлении. Оставалось закрепить успех.
– Нет, надо, – ответила она. – Ты же знаешь, он может позвонить папе. Лучше сходить сейчас.
Все знали, что у Ники строгий отец. Он был главой районной управы, его знали, уважали и побаивались, кажется, не только в округе, но во всем социальном квартале. В отличие от большинства родителей Роман Лавин – папа Ники – жестко спрашивал с дочери за учебу.
– Ладно, сходи, – после небольшого раздумья («Надо же, он умеет задумываться! Хм») сказал Артем. – Я все равно хотел в спортзал пораньше прийти. Надо кое-что с тренером перетереть с глазу на глаз.
Ника расстроилась. Он не должен был сдаваться! Не должен!! Сейчас их время. Мог бы твердо сказать: у нас есть еще час, и этот час мы будем вместе.
Ради него она нарушала запрет отца. Неизвестно чем закончится, когда все вскроется (а рано или поздно все, конечно, вскроется). Она шла на риск и вправе была рассчитывать на сильную руку милого. Такую руку, которая обнимет и крепко прижмет к себе, а не будет отпускать по первому требованию.
– Ладно, пока. – Ника вздохнула.
Артем истолковал ее вздох как печаль от расставания.
– Не расстраивайся, малек, завтра увидимся. Может, завернем куда-нибудь после школы? У меня тренировка будет позже.
– Хорошо. – Она деланно улыбнулась. Не стоит торопиться с выводами. Возможно, он еще исправится.
Они наскоро поцеловались и разошлись.
5.
В кабинет Марта принесли школьный браслет Дмитрия, ставший никому не нужным. Тонкая ленточка, служившая пропуском в школу, отслеживавшая передвижения ученика, принимавшая и отправлявшая сообщения, делавшая еще массу полезных вещей, теперь потеряла своего хозяина.
«Нет, это Я его потерял!» – Март взял браслет в руки. Дышать было тяжело: воздух не доходил до легких.
«Ты мог бы поторопиться. Ты мог быть настойчивей. Ты должен был его вытащить! Но ты, сволочь, плыл по течению…»
Ясно, почему сообщение о смерти не дошло вовремя. Сам Дмитрий значился у Марта в приоритетных адресатах. Однако «похоронку» направили с официального ящика школы, который Март когда-то давно записал в адресаты третьей очереди. Даже не второй.
Оттуда, как правило, приходила неинтересная ему казенная информация… Только не в этот раз. «Ты тискал Лаллу, а его убивали. Ты спал, а он умирал. Ты читал газету, а он был мертв! А все потому, что ты никуда не торопился. Размазня!»
Март начал ходить из угла в угол, сжимая в руке браслет. Вместо жара под кожей бежала едкая кислота. Сердце тяжелым камнем лежало в груди.
– Да не переживайте вы так, Март Григорьевич, – сказал представитель школьной администрации, сидевший на стуле для учеников. – Он же знал, что ему нельзя гулять ночью по району. Даже я предпочитаю там не ходить в темноте. Чего, спрашивается, его понесло?
«Конечно, для него это просто очередная смерть. Привык хоронить своих учеников. Здесь каждую неделю кого-то убивают. Но Дима… Дима, Дима…»
– Что будем делать с браслетом? Утилизируем? Или оставим на балансе?
– Оставим на балансе? – переспросил Март. Слова показались ему темными и тяжелыми, он в своем состоянии не мог уловить их смысл.
– Да, его можно очистить от информации и передать другому ученику, – пояснил администратор. – У нас нет недостатка в снабжении, но зачем разбрасываться вещами?
«То есть зачем разбрасываться вещами так же, как мы разбрасываемся детьми…», – с горечью подумал Март.
– Или вы можете оставить его себе на память, если хотите. Тогда я спишу браслет. Составлю акт утилизации, и все. – Администратор улыбнулся, показывая, что всегда рад пойти навстречу представителю большой земли.
– Да, спасибо, я, пожалуй, оставлю себе, – глухо произнес Март.
– Договорились. – Администратор встал и протянул руку Марту. – Я пойду. Вам еще что-нибудь нужно?
– Нет, спасибо. – Март пожал его пухлую ладонь.
Больше никаких дел сегодня. Март дал команду программе-секретарю отменить все встречи и сообщил охране, что выезжает.
6.
Когда Ника вошла в класс биологии, Виталий Максимович возился с визуальным редактором. Программа демонстрировала растения, но постоянно заедала. Сейчас над партами висел бутон белого лотоса. Один из его сложенных лепестков дрожал и мигал.
– Отказывается распускаться, – сказал учитель, увидев вошедшую Нику. – Не знаю, что с ним делать. Здравствуй, Ника.
За глаза Виталия Максимовича ученики называли Витек. Но это было, скорее, данью традиции: школьники давали пренебрежительные прозвища всем преподавателям. При этом самого Скучаева уважали. В том смысле, что не пытались его изводить.
Он не наседал излишне на учеников и в целом был с ними справедлив и честен. Настолько, насколько может быть справедлив и честен взрослый с ребенком.
– Я прочитал твой реферат, – сказал он, когда Ника села за первую парту рядом с учительским столом. – Сама написала?
– Да.
– И рисунки твои?
– Да.
– Молодец. Хорошо.
Ника не совсем поняла.
– Это значит четыре? – спросила она.
– Это значит хорошо. Пять, разумеется, – ответил он. – И вообще, очень хорошо.
Обычно самые прилежные ученики скачивали для рефератов информацию из разных источников и соединяли ее. Редко кто из них читал, что в итоге получилось. Тем не менее они прилагали хоть какие-то усилия. Большинство же школьников тупо скачивали готовые рефераты.
Ника отступила от обычая. Конечно, поначалу, когда классу в очередной раз задали тему реферата, она тоже собиралась сделать как всегда. Однако потом что-то на нее нашло. Захотелось написать все своими словами и нарисовать свои иллюстрации. Странное, необъяснимое, глупое желание.
Она прекрасно понимала, что никому это не нужно. Старайся не старайся, все рефераты лягут в братскую могилу на школьном сервере. Скорее всего, доклад вообще никто не прочитает.
Но желание было непреодолимо. Она написала небольшой рассказик в картинках про жизнь тюльпана. Вот он младенец-луковица. У него трогательная улыбка и смешное для тюльпана имя – Воробышек. Почему Ника назвала его так, она и сама сказать не могла. Просто пришло в голову.
Воробышку хорошо под землей. Корни все крепче привязываются к ней. Но вот он слышит неясный позыв: что-то начинает тянуть его наверх, в неизведанный мир. Это зов весны. Росточки тюльпана тянутся сквозь землю, еще не зная, что ждет их там, где кончается земля.
А там Воробышка встречают свежий воздух, синее небо и ласковое солнце. Воробышек растет. Стебель у него небольшой. Листья желобками смотрят вверх.
Когда идет дождь, вода скатывается по листьям к стеблю и течет прямо к корню.
Вот на стебле появляется алый бутончик. Цветок распускается под яркими лучами солнца. В этот миг Воробышек абсолютно счастлив! Но… Его срезают. Приносят домой. Ставят в воду, пропитанную питательным раствором. Все надеются, что Воробышку здесь будет хорошо. Но его улыбка быстро вянет. А затем лепестки опадают один за другим.
Потому что, срезав тюльпан с земли, его лишили надежды. Отныне в его жизни все предопределено: ваза, подоконник и питательный раствор.
Но если цветок лишить надежды, он увядает. Такова природа цветка.
И человека, возможно, тоже. Ника хотела это дописать, но не стала. Потому что уже совсем получалось не по теме задания. И так реферат получился не совсем стандартным. А вдруг его действительно прочитают?
Она даже подумала, не заменить ли свою работу какой-нибудь скачанной заготовкой. Однако в последний момент поленилась и отнесла свое.
– Конечно, ты немного неправильно описала жизненные циклы тюльпана, – продолжил учитель. – Кстати, ты знаешь, что тюльпаны эфемероиды, а не эфемеры? Нет? А ведь я объяснял на уроке.
«Значит, он все-таки читает рефераты».
– Хм, ну хорошо. Ты точно сама все нарисовала?
– Сама.
– Молодец. Предмет, конечно, надо было бы тебе подучить. Эфемеры живут один сезон. А эфемероиды многолетние. Так что тюльпаны не умирают, когда, как ты написала, их лишают надежды.
«В этом тюльпаны отличаются от людей», – подумала Ника.
– Кстати, откуда такое нелепое имя для тюльпана? – Учитель суховато улыбнулся. – Оно не к месту. Следовало бы, конечно, снизить тебе балл за лишние фантазии. Но я не стал этого делать: ты старалась, это надо ценить. Понимаешь? И ты хорошо рисуешь.
«Ему понравилось!» – Ника обрадовалась. Значит, ее рисунки могут нравиться! Может, эта странная тяга рисовать не так уж безнадежна? А вдруг он расскажет про нее мастер-учителю с большой земли? Тому, что приходил в школу в окружении железных столбов. Ах, как было бы чудесно!
Тот, над кем брал шефство мастер-учитель, практически гарантированно попадал на большую землю. Остальным выпускникам школы мало что светило. Теоретически можно было попытаться поступить в вуз самостоятельно – без рекомендации мастер-учителя. (Все вузы находились на большой земле.) Говорят, когда-то кому-то это удалось. Только чудеса на то и чудеса, чтобы случаться раз в сто лет. Не чаще.
Если бы только знать, как мастер-учитель выбирает везунчиков! Прямо подходить к нему бесполезно. Попробуй еще подступись, дроны могут и током со зла шарахнуть. А хоть и пробьешься сквозь заслон, ничего не получишь, кроме пары холодных фраз. Типа: «Скажите фамилию, посмотрю».
Только толку ноль. Ничего он не посмотрит: проверено. Не помнится, чтобы интель потом кого-то вызывал из подходивших. Зато таких ребят начинали жестко троллить школьные банды.
Попытка превращалась в пытку.
Поэтому напрашиваться в ученики интелю было опасной глупостью.
Еще пропуск на большую землю можно было получить в спорте или армии. Конкуренция там, конечно, была жесткой. Зато шансы выглядели реальными. Все спортивные звезды вышли из социального квартала.
Существовали и еще какие-то варианты попасть на большую землю. Но они по большей части относились к области городских легенд. Вроде – одна бабушка возделывала свой садик, ее заметили и забрали.
Так, может, все-таки Витек замолвит за нее словечко?!
– Я почему попросил зайти: хочу тебя попросить нарисовать иллюстрации к презентациям, – сказал учитель. – Буду признателен. Сейчас обновляю учебные материалы. Думаю, незачем скачивать чужое, когда есть такой талант в классе. Сделаешь, хорошо?
У Ники что-то оборвалось в сердце: он никогда не попросит интеля. Никогда!
7-начало.
Последние дни Март просыпался в мрачном настроении. Теперь он не задерживался у окна, а сразу шел в ванную. Затем выходил на балкон-террасу завтракать (с того дня он распорядился накрывать там).
Что-то изменилось в душе Марта. А перемены сказались и на рационе. Вместо легкомысленного рогалика подавались сосиски с яичницей и несладким чаем. Все из натуральных продуктов, естественно.
На террасе, занимавшей примерно половину плоской крыши первого этажа, был разбит зимний сад. Плетеный столик с завтраком стоял под раскидистым кустом чего-то зеленого. Фиалка, которая с некоторых пор стала ухаживать за уголком природы, пыталась как-то объяснить Марту, что где растет. Однако он даже не старался запомнить: ему было все равно.
Растет себе и растет.
«Может, еще вина надо заказывать к завтраку? – подумал Март, садясь в плетеное кресло рядом со столиком. – Жизнь пошла нервная. Бокал красного утром, возможно, не помешает».
Дом прикрывала треугольная крыша-навес, установленная на тонких столбах. Под ней была смонтирована система микроклимата, накрывавшая террасу. Поэтому, хотя зимний сад находился на открытом воздухе, в нем всегда была своя температура. Бывало, в пяти метрах шел снег, а Март в шортах и футболке пил кофе в своем зимнем саду и наблюдал, как таяли на зеленых листьях шальные снежинки, занесенные ветром.
Когда же вокруг стояла летняя жара, на террасе, наоборот, царила приятная прохлада. Как сейчас.
Март откинулся назад в кресле и посмотрел на улицу. Соседний дом стоял в нескольких сотнях метров: жители большой земли предпочитали не тесниться.
Примерно посередине между домом Марта и соседским был насыпан небольшой холм, с которого стекал искусственный ручей. Вокруг холма и на нем росли цветы и декоративные растения.