Две Наташки и пришельцы
– Вы же знаете, что человеческий мозг запрограммирован на то, чтобы клетки старели и умирали, – усмехнулся Вася. – Не уверен, что найдется однажды тот гениальный хакер, что сможет взломать эту систему.
А долговязый лысеющий Коля добавил:
– Да и зачем человеку вечная жизнь? Они и одну-то прожить не могут! Люди устают от жизни. Им отмеряно ровно столько, сколько необходимо, чтобы родиться, повзрослеть, воспитать детей и подряхлеть. Вы вот «Средство Макрополуса» читали?
– Эта древняя пьеса давно уже потеряла свою актуальность, – фыркнула Таша.
– Каждому биологическому существу отмерены свои духовные резервы. Никто не может жить вечно, – продолжать гнуть свою линию Николай. – Все в этом мире имеет начало и конец. Каждое живое существо рождается и умирает.
– А вот мой друг Алекс, между прочим, астрофизик. Он уверен, что смертность человека можно преодолеть… – попыталась возразить ему я.
– Ооо, Натка опять приводит в пример своего недохахаля, которой за каждой юбкой волочится, но никому не дает, – издевнулась Таша.
Я раздраженно посмотрела на нее, но вовремя вспомнила, что у нее день рождения, и решила проявить великодушие. Я встала и подняла свой фужер.
– Ребята, я хочу произнести тост!
– Оооо, вот это реальная тема, – поддержал Василий. – Давно пора.
– Ташенька, вот ты такая независимая и… самодостаточная девушка. Я знаю, что ты не веришь в любовь. Но я все равно хочу пожелать тебе ее – большую, всепоглощающую, единственную на всю жизнь любовь. Чтоб однажды обрушилась на тебя, как водопад и затопила тебя всю. Найти такую, конечно, нелегко. И потому я желаю тебе, Наташа, острого зрения, чтобы не проглядеть свою Любовь, когда она будет проходить мимо. В знак нашей дружбы, я дарю тебе… – я отдернула салфетку, которая скрывала под собой два бархатных футляра, открыла их, чтобы все видели, что внутри два одинаковых потрясающих кулона из насыщенно-синего неорита. – Один тебе, а другой я оставлю себе. Вот носи его, как знак нашей дружбы! – и торжественно надела его подруге на шею.
Я нехило потратилась на дизайн, чтобы это была не просто побрякушка из промыслового самоцвета. Самостоятельно разработала для него эскиз замысловатой серебряной оправы, и выплавила на заказ ожерелье-чокер из черненого серебра. Получился тот еще готический шик!
Молчавший до сих пор геолог Антон аж привстал, когда увидел камень.
– Где ты его взяла? Это ж неорит! – потрясенно проговорил он.
– Знакомый один подогнал, а что?
– Просто так взял и подогнал? – Антон подозрительно сощурился.
– Ну да. Он говорит, у него много таких осколков. Он набрал их, когда ездил на осмотр того метеорита, о котором все говорят. А с чего ты так удивляешься? Ты же тоже ездил туда и наверняка прихватил себе кусочек на память!
Антон скептически выгнул бровь.
– Так тебе и дали прихватить кусочек! Да там все огорожено и оцеплено охраной. А все осколки поставлены на учет. Их сейчас продают за бешеные деньги. Ты в одном права: у меня, действительно, есть этот ценный камушек. Только я его не покупал. Нашел на месте падения и утаил. Считай – украл. Потому и опешил, когда увидел эту штуку у тебя. Я бы не советовал просто так на улице ходить – убьют еще или ограбят…
– Да ну брось! – не поверила я. Разыгрываешь? Не может быть, чтобы эта безделушка имела такую ценность.
– Имеет! – веско проговорил он. – И у нас есть основания полагать, что это не просто кристаллы, это части какого-то инопланетного устройства.
– Ну да, – усомнился один из аспирантов. – Кто бы тогда позволил им камни распродавать?
– Кто успел, тот и съел. Еще до того, как ученые закончили свои исследования, нашлись, как у нас водится, предприимчивые люди с купеческой жилкой… И все красивые самоцветы с молотка ушли на аукционах. Но так или иначе, сейчас объект засекречен. Туда никого не пускают. А камушки, говорят, обладают какими-то особыми неизученными свойствами.
Наташка слушала нашего общего приятеля с загоревшимися глазами.
– Как интересно, а поподробнее можно про эти свойства? – спросила она.
Антон кивнул и уже открыл было рот, но тут у него зазвонил телефон. В зале было шумно, и он, извинившись, вышел на улицу поговорить.
Виновница торжества была в дичайшем восторге от того, что ей нежданно-негаданно досталась эта супер-крутая побрякушка. Все говорила мне, какая я классная, и, что, будь она лесбиянкой, то непременно бы женилась на мне…
Ташка – вообще воинствующая феминистка. А все из-за ее отца. У нее с ним специфические взаимоотношения складывались. Она дико ненавидит его и заодно всех самцов разом. Считает связи с мужчинами болезнью. А себя – свободной от них, и значит – здоровой.
За это мы с ней и выпили, за наше, так сказать, общее здоровье… Вообще-то я не пью. Но в день ее рождения сделала исключение для любимой подруги…В итоге налакались мы с ней тогда изрядно.
Она позвала меня в дамскую комнату. Я стала уходить, но шиншилла отчего-то занервничала, дико разверещалась и стала метаться по клетке. Я решила, что она просто не привыкла к многолюдности и шуму – у нас в лаборатории всегда было тихо – и прихватила Эбони с собой. Я водрузила клетку с грызуном на каменную столешницу между раковинами, и критически уставилась в зеркало, проверяя, не осыпалась ли тушь… А лампы вдруг замерцали и погасли. На пару секунд стало темно. Потом снова все замигало. Ко всему этому присоединилось странное гудение. Я почувствовала небывалый приступ тошноты. Что ж неудивительно: с непривычки столько пить. А тут и Ташка-Наташка зажала рот рукой, удерживая рвотный позыв, и стремглав влетела в кабинку. А нечего было после Нериса шампанское пить!
Электричество, наконец, стало стабильным. Все это время было тихо. Ни криков, ни возни. Я ждала, что вот-вот раздадутся удивленные голоса. Но тишина стояла мертвецкая, пока Таша не спустила воду.
– Что это было? – спросила она, подходя к умывальнику.
– Помехи, наверное, – предположила я.
Я взглянула на клетку: Эбони лежала на боку, тяжело дышала, а рядом с ней была лужица – ничего себе! она не пила, спиртного не мешала, но ее тоже стошнило.
…Мы вышли в зал, а там… никого. Удивленно переглянулись: надо же, как сильно наклюкались, что утратили связь с реальностью… Народ-то уже разошелся, а кафе закрылось. Мы тоже рванули через зал к выходу.
– Я ж тебе говорила: не надо после Нериса шампанское пить! – упрекнула я подругу в очередной раз.
– А ты забыла, что мы вообще-то их вместе смешали, чтобы кроваво-красный оттенок получить! А потом воображали, что мы столетние вампиры из знатного княжеского ро…
Грохот на улице прервал нашу перепалку. Мы выбежали наружу и увидели, как над площадью столкнулись и ухнули вниз два аэромобиля. Разбитые стекла, сплющенные в гармошку кузова, болтающиеся двери грохнулись на асфальт.
– Сейчас рванет! – крикнула Таша. – К стоянке такси надо бежать!
– Какое тебе такси?! Смотри! – я показала рукой в снующий туда-сюда по воздушному пространству поток аэротранспорта. Все они были абсолютно пустые! Ни пассажиров, ни водителей! Страшный взрыв заставил нас обеих вжать головы в плечи и, не сговариваясь, панически метнуться назад.
Не помня себя, мы ринулись обратно в здание. Там за массивными кирпичными стенами мы почувствовали себя в безопасности. Рассмотрев улицу из окна, мы поняли, из-за чего произошла эта авария и множество других на автовоздушной магистрали. Двухэтажный экскурсионный аэробаз врезался в соседнюю многоэтажку, что высилась напротив нас. Теперь в стене чьей-то квартиры зиял гигантский пролом. А сам спальный автобус грудой искореженного металла лежал опрокинутый на асфальте, охваченный рыжим пламенем и клубами черного дыма. Скорбить о раненных и пострадавших не пришлось. Потому что все туристы, ехавшие в нем, куда-то таинственным способом исчезли. А транспорт в небе все еще продолжал двигаться. Аэромобили хаотично летали сами по себе, раз за разом теряя управление. Удар. Толчок. Сшибка. Крушение… Это даже катастрофой назвать было нельзя. Без людей все было бессмысленно, как в страшном сне.
Странно, что в ресторане даже со столов ничего не убрали. Так и осталось все – недоеденное и недопитое… Мы проторчали там примерно пару часов, в течение которых я обливалась слезами, потому что самые близкие и дорогие люди на свете не брали трубку.
Ташка, у которой особой дружбы с родаками не вышло, мрачно поедала праздничные капкейки. Обнаглев, она пробралась на кухню, где тоже не было ни души, и приготовила нам ароматное кофе со сливками, обильно ароматизировав его сиропами черемухи и вишни.
– Может, попытаемся выйти? – то ли спросила, то ли предложила она. И на всякий случай уточнила.
– Кажется, все, что могло свалиться с неба, уже свалилось… Знаешь…Да прекрати ты реветь! В конце концов, в этой ситуации… есть свои плюсы…
– Какие? – прогундосила я и осталась сидеть с открытым ртом, потому что заложенный и опухший нос был не состоянии дышать.
– Диплом сдавать не придется. А это значит никакой провальной защиты не будет.
– Ничего себе утешила, – буркнула я. – Ты хоть понимаешь, что это уже не имеет значения?! Абсолютно никакого значения! – истерически взвизгнула я и зарыдала уже в голос.
Прошло еще пару недель слез и стенаний, прежде, чем я смирилась с ситуацией. В том числе и с тем, что мои родители не просто ушли из дома, забыв свои мобильники. Они реально исчезли. Насовсем. Как и все остальные люди в городе: друзья, знакомые, прохожие на улицах, продавцы в магазинах, преподаватели в аудиториях, дикторы на телевизионных экранах. Ни тел, ни трупов не обнаружено. Все как будто распались на молекулы, испарились и растворились в окружающем пространстве. Но мы-то остались. А может все наоборот? Может, это мы попали в какое-то другое измерение? А все люди продолжают жить своей прежней жизнью?
Все это не поддавалось объяснению и не укладывалось в голове. И мы решили уехать. Чем дальше, тем лучше.
Мы с тезкой отыскали на ближайшей парковке уцелевший аэробаз, рассчитанный на дальние дистанции, запаслись едой и топливом впрок. И полетели туда, куда давно мечтали слетать – в Америку. Лететь над океаном мы не боялись – теперь над водой парило множество антигравитационных баз с топливными станциями, позволяющими отдохнуть и дозаправиться. Ничем не хуже, чем экзотические парящие острова из фантастических фильмов прошлых столетий – такие же зеленые и цветущие, только с супермаркетами.
Решили совершить путешествие по всем штатам, а заодно решить, где в итоге осядем на постоянное местожительство. Я, конечно же, хотела остаться в Новом Орлеане, но Наташку «обшарпанные» особняки в викторианском стиле не впечатлили. Так что пришлось сойтись на компромиссном варианте – да здравствует Флорида, в которой мы и по сей день обитаем.
Добившись сенсационных высот в искусстве редактирования генома, мы до сих пор так и не поняли, что же тогда произошло, куда разом исчезли почти все люди Земли, оставив после себя аэромобили на полном ходу и недопитые чашки кофе. И, наконец, что же уберегло нас двоих от этой участи – этого мы тоже не поняли…
«Вы только гляньте на это!» – я выхожу на балкон и демонстрирую камере красоты сегодняшнего Майами. Передовые технологии 25 века дают о себе знать – город целиком работающий на системах самообеспечения, все еще полон огней и прекрасен. Небоскребы последних поколений сверкают как новенькие, а те, что постарше, поражают своей живописностью. Можно найти целые районы – такие древние, потрескавшиеся, увитые зеленью… В общем все в лучших романтических традициях постапокалипсиса…»
ГЛАВА 4
2641 год н.э., настоящее время
Ташка пригласила меня на веранду нашей виллы отметить одно важное событие. На стол она поставила похлебку с грибами желтого трутовика и сочными стеблями папоротника. Весной, когда гриб еще мягкий, мы его срезаем с древесных стволов в парке и замораживаем в больших количествах. В Северной Америке он и в прежние времена считался деликатесным. Его ценили за мясной вкус и называли «древесной курятиной» или «лесным крабом». Ну а для нас с Наташкой гриб-трутовик стал ценнейшей находкой.
Стоя передо мной в немыслимо ярком парео, Таша умело открыла бутылку Шампанского – не так, чтобы оно выстрелило пробкой в потолок, облив нас тугой струей обеих, а так, чтобы с легким хлопком заструился газ.
– Наталья! – сказала она торжественно. – Сегодня исполняется ровно сто лет, как мы с тобой чудом уцелели и остались жить на нашей опустевшей планете. Безусловно, это печальная дата. Но сегодня я позвала тебя, чтобы отпраздновать завершение генетической реконструкции моего организма. Ура! Да здравствует наука и современные технологии! – и Ташка с энтузиазмом потянулась через стол, чтобы чокнуться со мной бокалом.
– Поздравляю! – обескуражено пробормотала я. – А я вот еще не завершила. Я, так сказать, все еще в процессе…
– В целом, ты тоже завершила, – заверила меня тезка. – Тебе осталось внести кое-какие легкие поправочки. Но ведь вечной молодости мы с тобой добились! Старости нет! Болезней тоже нет! Мне сейчас –121! – вскочив, она сдернула с себя цветастую ткань, которым было обмотано ее тело. – Зацени-ка мою новую грудь. Идеальная форма для древней старушки – верно? – никакого обвисания! – Ташка-Наташка кокетливо покрутилась передо мной топлесс.
– Ты ж говорила, бодипозитив должен править миром. А теперь сиськи себе увеличиваешь? – подколола я и, зачерпнув половником ароматного супа, налила его себе в тарелку.
– А! – отмахнулась Ташка. – К черту бодипозитив! Мужчин на земле, увы… не осталось. Строить из себя феминистку не перед кем… Теперь никто не сможет сказать, что грудь я сделала для них, – тезка самодовольно оглядела себя в зеркале – повернулась в профиль, приблизилась вплотную, отодвинулась подальше, чтобы видеть себя в полный рост. – В первую очередь, я хочу нравиться себе! Даже если оценить больше некому. Между прочим, на выращивание всего неделя ушла! А ты вот форму носа три месяца корректировала. Хотя изменения-то минимальные!
– Не сравнивай! У тебя – мягкие ткани, а меня – хрящи, – возразила я, задумчиво разглядывая Ташкины бронзовые стройные бедра и идеально плоский животик. Попутно я лениво размышляла, что бы мне еще в себе изменить…
Мимо пролетела Эбони, теперь у нее на месте все четыре лапки. Ради смеха мы снабдили ее второй парой усов, как у жучков. Так что теперь она забавно шевелит «антеннами» и напоминает мышь-байкера с Марса. Да, и гены мы ей отредактировали так, что жить она будет вечность.
…Может, вернуть свой природный цвет волос? А то у меня волосы в результате какой-то генетической ошибки (я пока не разобралась, как это вышло) стали платиново-белыми. А может, дело вовсе не в ошибке… По земным-то меркам так долго не живут. Ташка говорит, что возможно, моя шевелюра поседела от реального возраста.. У нее, значит, не поседела от вечной молодости, а у меня поседела… Это случилось, когда я выводила меланин из кожи. Я тогда хотела получить аристократический цвет лица ну и тела, конечно, эдакий молочно-розовый оттенок. А получился вот такой эффект, когда волосы стали белыми.
А еще я сделала себе дистихиаз – двойной ряд ресниц – и без всяких наращиваний. Вся красота, так сказать, совершенно естественная, без косметики и химии… И все это благодаря манипуляциям с генетической природой человека.
– …А зато я шрам на бедре залечила за два часа! А ты свой на плече – за четыре! – выдала я, порывшись в памяти, и вздохнула. – Боже, какой ерундой мы занимаемся… Выпендриваемся друг перед другом! А когда-то амбиции зашкаливали. Мечтали свои открытия в области регенерации использовать для усовершенствования человеческой природы. Помышляли о славе! Но увы… Волею судеб приходится все эксперименты на себе и для себя проводить…
За время нашей свободы от давления общества, стрессов, дефицита времени и зависимости от мнения окружающих мы многого достигли. Теперь регенерируем с огромной по человеческим меркам скоростью. Мы довели свой геном до совершенства –не стареем, не болеем и не умираем. На наши исследования мы потратили около столетия. Все необходимые научные труды для исследований и оборудование мы нашли в лучших научных центрах Америки и Европы – не зря же по всему миру колесили.
Наше новое утро началось на пляже. Я лениво потянулась и встала с песка.
– Ладно, амазонка, надевай набедренную повязку и пошли на рыбалку. Я есть хочу.
Первые годы апокалипсиса было легче добывать себе пищу. Пустые супермаркеты были завалены всяческой снедью. Долгое время мы питались замороженными полуфабрикатами и консервами. Не пропадать же добру. Когда все сроки годности вышли, попытались охотиться в лесах на дичь. Даже стрелять из лука выучились – на тот случай, если придется обороняться от диких зверей. Но световые и звуковые бомбы, которые мы тоже носим с собой, кажутся мне куда более надежной защитой от них. Хотя бог миловал: на нас еще ни разу не нападали. Да и зачем? Дичи-то в природе наплодилось видимо-невидимо за последние сто лет, когда не стало опаснейшего из всех хищников на свете – ага, угадали! – того самого – двуногого. Пару раз мы сталкивались с пумами в горах или с крокодилами возле рек. Они даже не пытались преследовать, скорее избегали нас.
Честно говоря, для охоты на животных, у нас просто кишка тонка. Хладнокровно завалить, освежевать и распотрошить его… н-нет, вы уж простите, это не про нас. Хотя пойманную рыбину распотрошить – это без проблем. Тем более, что заводы встали, и отходы химической промышленности перестали травить обитателей морских просторов.
*** Близилось восьмое марта – и мы решили отметить женский день на Багамах. Благо до них на яхте рукой подать. Проведя два часа на освежающей водной прогулке, мы с блаженством ступили на белые пески острова. Перед нами простиралось божественное сочетание тропических лесов и каменных джунглей.
Большим количеством тряпок на теле мы себя не отягощали – ходили в трусах и коротких топах, открывающих живот. А то и вовсе топлесс. А чего париться – на улице почти всегда жара, а кругом ни души…по крайней мере нам тогда так казалось…
Раньше мне не нравилась чрезмерная урбанизированность Багам. Это небольшие острова, и на них совершенно не осталось места лесам и первозданной дикости. Так думала я раньше. Но сейчас – совсем другое дело.
Сказать, что мы попали в рай – ничего не сказать. Синее небо. Слепящее солнце. Бирюзовое море с бегущими по нему барашками волн. Горячий и чистый песок. Густые пальмовые рощи…
Вы бы видели этих птиц, на все лады щелкающих и выдающих дивные трели в зарослях орешника! А разноцветные рыбешки, выпрыгивающие из воды?! А какое блаженство впитывать в себя всю эту первозданную красоту мира, шлепать босыми ногами вдоль берега, оставляя за собой цепочку следов, и собирать ракушки.
Но увы, всегда наступает момент, когда, кроме еды, ни о чем больше не думается.
– Пойдем в лес за папайей, – предложила я.
– А может, наловим рыбы и креветок? Сытнее, – попыталась притормозить меня подруга.
– А кто потом будет ее чистить? – сердито буркнула я. – Опять я?
– Ну не люблю я с кишками и чешуей возиться. Я ж все-таки ученый, а не кухарка, – запальчиво проговорила Ташка, оправдывая свои капризы.
– А я, значит, кухарка? Нет, уж. Почапали за дыней. А там, может, еще и бананов нарвем.
– Слушай, а давай, разделение труда сделаем. Сегодня я рыбачка, а ты – шеф-повар. У тебя все равно готовка лучше получается, чем у меня. Ты иди позагорай на пляже или искупнись. А я нам рыбки на обед наловлю.
– А чего ее ловить-то? Когда она сама к тебе в сачок заплывает, – заупрямилась я и, сунув ноги в сланцы, двинулась по утоптанной уже тропинке в лес, вскинув рюкзак на плечо.
Папайя растет низко. Увесистые желтые плоды ее висят гроздьями. Можно протянуть руку и легко сорвать его. По вкусу папайя сочная и сладкая, как дыня. Чтобы не тащить на себе слишком много, мы разрезали и поели ее прямо на месте. А потом Натаха нашла высокое дерево гуавы, усыпанное густо малиновыми, похожими на бугристые яблоки, фруктами. Она забралась повыше и стала набирать их в пластиковый пакет, чтобы потом осторожно, дабы не повредить, спустить их мне. Рядом с ней порхала, попискивая, Эбони. Она тоже налопалась гуавы, которую я ей мелко накрошила.
И тут раздался шорох… Но мы, будучи абсолютно непугаными ланями, не придали ему никакого значения.
Внезапно прозвучал пронзительный боевой клич и из пальмовой рощи выбежали пятеро, таких же полуголых, как и мы, смуглых дикаря с дубинками. Ташка чуть не упала с дерева от неожиданности. Они смахивали на древних индейцев из-за перьев на голове. Их шеи были украшены ожерельями из клыков. На поясах болтались кости каких-то животных. А в набедренной повязке узнавались обрывки обтрепанных тканей, оставшиеся от цивилизованного мира. Но все эти детали я припомнила уже позднее. А в тот момент я буквально остолбенела и так растерялась, когда два бородатых туземца наставили на меня деревянные копья. В голове пронеслась жуткая картина: я получаю по голове дубиной, и меня волокут в пещеру…
Оставшиеся питекантропы окружили дерево, на котором сидела Наташка. Гортанно-угрожающе они что-то выкрикивали ей, вероятно, призывая ее спуститься. Таша, естественно, этот приказ выполнить не спешила. Тогда один из дикарей пихнул ствол дерева, оно покачнулось.
– Хорошо, хорошо! – согласилась Натаха, надеясь, что примирительный испуганный тон, усыпит их бдительность, и начала спускаться.
Где-то на полпути, когда было уже не так высоко, она сделала то, чего дикари точно не ожидали – бросила вниз дымовую бомбу, которая по счастью была прикреплена у нее на поясе.
Сразу же вслед за оглушительным хлопком, окружающее пространство заволоклось клубами плотного и очень едкого красного дыма. Глаза защипало. На расстоянии примерно пяти метров ничего не стало видно. Наташка спрыгнула вниз, чуть не сбив меня с ног, схватила за руку, и мы рванули, что есть мочи, вперед, расталкивая какие-то преграждавшие нам путь тела и, прикрывая слезящиеся глаза ладонями. Позади себя мы еще долго слышали их испуганные вопли. Я рада, что не забыла подхватить свою сумку с оставшимися бомбами, и не чуя под собой ног, неслась вслед за подругой.
Так мы узнали, что на земле все-таки обитали потомки выживших людей. Почему я уверена, что это потомки и, возможно, второго или даже третьего поколения? У них была очень бедная неразвитая речь, которую они по-звериному сопровождали мычанием, жестами и даже рыком. Но ведь апокалипсис произошел сравнительно недавно. А стремительное одичание и потерю культурного уровня можно было объяснить лишь тем, что выжившие в этот момент были еще детьми.
*** Мы бежали без остановки, пока не вернулись обратно на берег.
– У нас же есть стрелы, если что, – хрипло заметила Наташка, упирая руки в колени и пытаясь отдышаться.
– Серьезно? А ты выстрелить сможешь? Я вот точно знаю, что не смогу, – хмуро сообщила я. – Не смогу человека убить.
– Кажется, они даже не погнались за нами.
– Нет, не погнались… а то были бы уже здесь, – сипло подтвердила я.
Мы молча двинулись вдоль берега к тому месту, где пришвартовали нашу яхту. Но парусника нигде не было видно. Мы блуждали часа полтора, пока до нас не дошло, что мы движемся в противоположную сторону.
– Слушай, Нат, а там, где мы яхту оставили, вроде бы скалы повыше. И бухта была поуже, чем здесь.
– Да нет, скалы были такие же! Но из них выпирал высоченный утес. А на вершине его росло дерево, помнишь?
– Черт! – тезка досадливо шлепнула себя ладонью по лбу. – Точняк! Так все и было, как ты говоришь. Мозги у нас с тобой вышибло из-за этого сумасшедшего кросса.
ГЛАВА 5
В зеркальной воде бассейна отражались плывущие по небу облака и контуры небольшого, но изящного особняка и пальчатые листья пальм. В шезлонге возле воды сидел молодой мужчина. Лица его не было видно из-за того, что солнечные очки прикрывали глаза, а щеки и подбородок заросли рыжей бородой.
«Я – Антон Ремезов – один из немногих выживших после апокалипсиса землян, – говорил он в диктофон. – Продолжаю исторический репортаж для потомков. Девяносто семь лет я провел в криозаморозке. Два года назад пробудился. Встретить родственников и друзей по понятным причинам я не рассчитывал. Но и полного одиночества в опустевшей России никак не ожидал. Некоторое время провел в путешествиях по миру. Временно осел на Багамских островах. В текущий момент я занят тем, что смотрю на солнце сквозь ветви пальмы. Я делаю это уже шестьсот пятьдесят третий день. И мне до сих пор не надоело. Где-то в этих лесах шныряют дикари. Но мы почти не пересекаемся. Кажется, они меня побаиваются. В общем – ляпота…
Одиночество? О чем вы… Мне никто не нужен. Мир прекрасен. Мир прекрасен как никогда раньше. Исчезли суета и бешеный ритм прошлой жизни… Я больше никуда не тороплюсь. Вы не представляете, насколько увеличилась моя способность смаковать и наслаждаться. Я отхлебываю прекрасного багамского рома и раскуриваю отлично сохранившиеся сигары. Покачиваюсь на гамаке и созерцаю бездонно-синее небо. Слушаю крики птиц в саду и засыпаю под мерный плеск волн. Так, друзья мои, выглядит свобода! Мне кажется, мудрейший тибетский монах не знает о нирване столько, сколько о ней знаю я прямо сейчас»…