Вечномечтовые
– Разорите вы меня…
Перевожу сумму на счет программера. Главное, номер не перепутать, сорок седьмой, сорок седьмой. Охренели с ценами, это мне скоро круглые сутки пахать придется, чтобы хоть что-то заработать…
– Готово.
Уходит. Ненавижу. Ненавижу его, за то, что он ходит. Ненавижу себя, за то, что не могу ходить.
Сигнал.
Сигнал я тоже ненавижу. Это значит, полетела электростанция. Да не куда полетела, а просто. Так и есть, напряжение уходит в минус, началось в деревне утро, закричали петухи…
ПРОВЕРИТЬ ПОДКЛЮЧЕНИЕ…
ЗАГРУЖАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ…
Ну, давай же быстрее… подгоняю комп силой мысли, мы с компом давно уже единое целое, быстрее, быстрее, еще быстрее нельзя, тогда будет больно и компу, и мне.
Проверить подачу кислорода…
Проверить охлаждение…
Проверить вакуум…
Проверяю. Вспоминается что-то откуда-то из далекой юности, когда стреляные-бывалые сетовали, вакуум падает, слышь, сгоняй к Егорычу, принеси ведро вакуума…
Нда-а, ведра вакуума здесь не хватает.
Кое-как выверяю давление.
Ненавижу.
Ночь.
Ненавижу ночь.
Чувствую, что она меня тоже ненавидит.
Подкрадывается, медленно, неумолимо, нюхает темноту вострым носом, я уже знаю, от нее не убежать. Не на чем убегать.
Как маленький, утешаю себя, что ночь там, на улице, сюда она не проберется. Не может. Потому что…
Потому что не сможет.
– А на улицу не ходи, там темно…
Голос матери откуда-то из ниоткуда. Из прошлого.
– А чего так?
– А так… кто на улицу попал, заблудился и пропал…
– А чего?
– А тебя эти заберут…
– Какие эти?
– Ну, эти…
Голос из прошлого. От этого голоса в памяти становится легче. Даже странно, мне его в память не записывали, а он есть…
Здесь надо отключиться и уснуть, и всегда боязно отключаться, а вдруг ночь нападет как раз в тот момент, когда…
Засыпаю.
ЯНДЕКС
НАЙДЕТСЯ ВСЕ
ИРМА ЛАНСКИХ
ВАШ ЗАПРОС ОБРАБАТЫВАЕТСЯ
НАЙДЕНО 4 ТЫС ОТВЕТОВ
Отсеиваю фирмы, каких-то Ирм какого-то скандинавского эпоса, не верю, что найду.
Однозначно сменила фамилию.
Потому что…
Просто потому что.
Вижу знакомое лицо.
Не может быть.
И все-таки…
Не ненавижу.
Люблю.
Нет, вру, уже не люблю, любил тогда, когда-то тогда, меня, еще новичка, послали в санчасть, принести ведро овуляции, окна мыть… Остановится на пороге, спросил, молоденькая медсестра расхохоталась, звонко, заливисто, ах-ха-ха, вот с этого-то ах-ха-ха все и началось…
Ирма…
– А вы здесь какими судьбами?
– А что, видно, что нездешний?
– Так ясно же, новичок… вот, послали вас…
Вспоминаю ведро овуляции, краснею.
– Да ну, у нас тут вообще новичков послали у антенн стоять, метлами помехи отгонять…
Смеемся.
– А я из Иркутска, город вымер, я сюда перебрался…
Кивает. Про эпидемию стараемся не говорить, вообще, зачем ляпнул, что выбрался из очага, на таких смотрят косо. То ли боятся, что принесу эпидемию с собой, то ли смотрят косо, а какого это черта ты выжил, когда все померли… уже чувствуешь себя так, будто сам эту эпидемию устроил…
ИРМА ЛАНСКИХ
Знакомое лицо. Двадцатилетней давности. На страничках любят ставить фото двадцатилетней давности.
ДОБАВИТЬ В ДРУЗЬЯ
Ирма… хоть бы узнать, кто она, что с ней, живая, нет, или как я, распятая на серверах и винчестерах…
Воспоминания…
Больше всего ненавижу воспоминания…
– Рванет счас…
Серега смотрит на меня стеклянными глазами, первый раз его вижу в таком состоянии, если Серега улыбаться перестал, это все…
– Рванет…
– Там эту открыть надо… – вспоминаю название, не вспоминается, меня только на электростанции…
– Когда ты там эту откроешь…
– Успею…
Кидаюсь в отделение, где эта, которую нужно открыть, поворачиваю…
– …ай!
Свет в конце туннеля.
– Отключай!
– Ты чё?
– Да хрен уже очнется, отключай на хрен…
Хочу показать им, что я очнулся. Мое тело меня не слушается, я вообще его не чувствую, тело, говорят, такое бывает…
– Вон, мигает…
Не чувствую, чтобы я мигал.
Свет в конце туннеля обретает форму, потолок, стены, лица людей…
– Очнулись… слушайте, тут такое дело, в общем, вы…
– Да погоди ты, не пугай человека…
Люди одергивают друг друга, хотят что-то сказать мне, и не могут, боятся, ну не томи, скажи…
ИРМА ЛАНСКИХ
ГОРОД ВОРОНЕЖ
Ёкает сердце, Ирма где-то рядом, легко сказать рядом, в огромном городе, адреса нет, ничего нет, ищи-свищи…
Когда я понял, что случилось…
Не знаю. По крайней мере не помню, чтобы мне кто-то что-то объяснял. Если вещи, которые никто не объясняет, до них просто догадываешься, и все.
– А вы ничего, – кивает не то молодой врач, не то молодой программер, не то и тот и другой вместе взятый, – другие орут, убейте меня, убейте, я в окно выброшусь, а вы…
Чувствую…
…что ничего не чувствую, чувства остались где-то там, вместе с моим телом, помню, еще просил показать, что от него осталось, смеялись, разводили руками, еще мы хранить это должны…
Смех в коридоре.
Ненавижу, когда смеются, с каких-то пор ненавижу смех, особенно этот, женский, ах-ха-ха…
Стоп…
Смех…
Открываю дверь.
ОТКРЫВАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ
Жду.
Вижу ее за дверью, в коридоре, да быть не может, чтобы это Ирма, не Ирма, нет, только вот по этому ах-ха-ха узнаю – Ирма.
Программер обнимает Ирму, ну что ты, ну как можно, ну давай дома, тьфу ты, у тебя вся ночь впереди… и все ночи…
Ненавижу.
Сигнал.
Летит напряжение, как-то некстати летит, выверяю, вымеряю, пропади оно все, пропади…
Здесь не хватает ведра напряжения. Прямо чувствую, как гаснут окна в домах. По всему городу. Снова вспыхивают…
Выверяю напряжение. Не выверяется, скачет, в последнее время сильно скакать стало, не слушается…
Ненавижу.
ЗАГРУЖАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ…
Быстрее же…
ПРОГРАММА НЕ ОТВЕЧАЕТ
В последнем проблеске сознания вижу, как напряжение ползет вверх.
– Вызывали?
Ненавижу.
Ненавижу вот таких, которые заходят и спрашивают – вызывали?
Хочу огрызнуться, что никого я не вызывал, тут же спохватываюсь.
– А… да… зависает все.
– Нет такого понятия, всё.
Голос чужой. Незнакомый. Не сорок седьмой, это хорошо, что не сорок седьмой, сорок седьмой сейчас убил бы на месте, интересно, как…
– А блок питания классный стоит… меняли недавно?
– Ага… три сотни отдал.
– Смеетесь?
– А что?
– Эта штука полсотни стоит, не больше…
Здесь должно ёкнуть сердце. Не ёкает, потому что у меня уже нет сердца.
– Нехило содрал…
Он закрывает крышку. Выходит. Ненавижу его за то, что он ходит, а я нет.
Ненавижу себя.
Ненавижу всех.
Месть.
Больше ни о чем не думаю. Месть. Какая-то особо изощренная, здесь не подойдет просто позвонить в обслугу, а сорок седьмой у вас работает, а арестуйте, а он меня на двести пятьдесят наколол…
Нет…
Здесь другое что-то…
ЯНДЕКС
НАЙДЕТСЯ ВСЕ
Набираю запрос.
ВАШ ЗАПРОС ОБРАБАТЫВАЕТСЯ
Жду. Сейчас окажется, что сорок седьмой дежурит через неделю, а за неделю я уже на тридцать три раза остыну, отойду, я же себя знаю, сердца-то нет.
№47
ДНИ РАБОТЫ…
Почти чувствую, как ёкает сердце. Сердце, которого нет.
Сегодня.
Набираю номер. Жду.
– Сорок седьмой слушает.
– На станции в восемнадцатом отсеке кран полетел.
– Да быть не может.
– Точно вам говорю, полетел, мне из диспетчерской виднее.
– Заявочка ваша принята… ожидайте.
Ожидаю. Поднимаю давление в отсеке. Больше. Больше. Система кричит что-то про критические значения, делаю вид, что не слышу.
Выше…
Ненавижу.
Чувствую, как по шкале поднимается моя ненависть, которой я хочу испепелить сорок седьмого…
Вывожу до критической точки…
Только сейчас слышу сигнал, уже пять минут долбит мое сознание, ненавижу сигналы, ненавижу, что там…
Начинаю понимать. Пока терзал давление в крохотном отсеке, прощелкал, что сейчас вся станция взлетит на воздух.
Или весь город.
Смотрю показатели, переключаю все, что можно переключить, поздно, поздно спохватился, нет, нет…
Ирма…
Как я люблю тебя, Ирма, как я тебя ненавижу…
…рия на воронежской АЭС вследствие ошибки диспетчера, к счастью, катастрофы удалось избежать, по предварительным данным…
Ненавижу…
Входит управляющий. Его я тоже ненавижу. Особенно. Но его нужно терпеть.
Заходит. Рассаживается. Как у себя дома.
– Ну вы молодец. Ловко вчера…
Посылаю смайлик.
– Рад стараться.
– Да… на покой вам уже пора.
– Не понимаю.
– На покой. Долго, славно работали, очень нам нравится, как вы работаете… только… в ваших услугах больше не нуждаемся.
Не понимаю.
Он кланяется. Выходит. В комнату вваливаются молодчики, большие, тяжелые, шумные, пахнущие улицей, отключают блок питания.
– Раз-два, взя-а-али…
Подхватывают системник. Выносят. Куда-то в никуда. Еще хочу заорать в динамики, что вы делаете, динамиков нет, орать не во что.
– Куды его…
– Куды, сюды, ишшо-то кудыть… эт самое…
– Ой, млять…
Земля грохает о мой корпус. Оглядываюсь, вижу, как они удаляются, две массивные фигуры, перекрикиваются, переговариваются о чем-то, ну эт самое, тудыть, значит, так-то оно тудыть…
ОСТАЛОСЬ 80% ЗАРЯДКИ
Тишина. Не полная, какая-то прерывистая, скрежетание, стрекотание, шебуршание. Меня окружают обломки чего-то, что было машинами, детали, обрывки, куски…
56%
Меркнет свет. Не сразу понимаю, что свет меркнет не внутри меня, а снаружи. И меркнет непривычно, – медленно, постепенно. Начинаю вспоминать, тогда-то оно так все и было…
Когда тогда…
– Ма, а эти придут?
– Не придут… я их не пущу…
Кто на улицу попал, заблудился и пропал…
40%
Ночь.
Время этих.
И вроде понимаю, что никаких этих не было и нет, а чувствую – придут.
Эти…
Шорохи. Вздохи. Стук шагов. Голоса.
Ненавижу…
36%
Это вон…
– Куд-да ты ее тащишь, не вишь, что ли, пополам переломатая?
– Точно, черт…
– Эта вон ничего…
– Бли-ин, кабель новехонький…
– Так бери, чего встал-то?
– А чего прикажешь, сесть?
Смех.
Ненавижу.
Приближаются. Они. Эти.
Слышно, как дышит ночь. Топорщит свою вострую мордочку.
29%
– Гляди, вон еще… целехонький…
– Раз сюда снесли, значит, не целехонький. Точно, его еще при Пушкине делали…
– Это кто такой будет?
– Президент такой был… в каких-то там годах…
– Тьфу на тебя, он стихи писал… эти…
– А кто ж ему запретит…
Вижу лицо сорок седьмого. Совсем рядом.
– М-мать моя женщина…
– Чего там, Дюш?
– Охренели совсем… сдурели, с-суки, человека живого вот так… на свалку…
– Отработал свое, что ж хочешь… Аминь…
– Робя, давайте его в металлолом?
Подхватывают. Несут. Вспоминаю, где у меня оружие. Нигде. Сколько раз хотел поставить, столько раз отмахивался, на хрена…
Вот и на хрена.
19%
– Сорок седьмой, вы…
– Андрей.
– Что?
– Еще раз меня сорок седьмым назовешь, в харю получишь…
Еще думаю, чем отбиваться. В таких случаях полагается дорого продать свою жизнь. Знать бы еще, как это – дорого продать свою жизнь…
– Куда ты его, Дюш, к себе?
– Ну…
Распахивается дверь, обыкновенная, не электронная, вижу Ирму, теперь знаю, эта постаревшая – Ирма, выбегают ребятишки, смотрят на меня, па-а, а эт, чего-о-о-о…
– Кто этого тронет, вчера умрет. Ну что, Ирмуль, курчонком пахнет… Кормилица ты наша…
7%
Думаю, что он со мной сделает. Думать не хочется, ничего не хочется, сейчас бы убежать отсюда…
…на чем?
– …да старенький он уже, винчестер только крутой… ну и блок этот, который я ему ставил…
Оружие.
Будь я проклят, что не взял оружие…
3%
Датчики предупреждающе мигают, система требует немедленной подзарядки, интересно, от кого…
Сорок се… Андрей пробует ткнуть мой зарядник в розетку, смачно ругается, перебирает переходники, наконец, цепляет напрямую, проводок к проводку.
Это всегда жжет, когда напрямую.
Впрочем, это неважно.
– Вот так… заряжайся… ты на ночь отключаешься, или как?
– Отключаюсь.
– Тоже правильно… Ирмуль, ты ему там на столе место устрой… чш, куд-да ты возле окна, ему тепло нужно…
– Так это ведро тепла принести надо! – Ирма смеется, звонко, заливисто, ах-ха-ха…
– Что уж там, сразу ведро давления…
Смеемся. Все. Вместе.
– Как это… по молодости… искра в землю ушла… молодых гоняли искру выкапывать…
Смеемся. Дети спрашивают, где копается искра. Чувствую, как ненависть уходит из того, что было у меня сердцем, оказывается, за годы там осталось еще что-то кроме ненависти, еще толком не разбираю, что, еще разберусь…
2013 г.Займ
– День добрый.
– А?
– День добрый.
– Чего?
– День добрый, говорю.
С ума я сошел, что ли… очень похоже. Да не похоже, так оно и есть. Продираю глаза, голова раскалывается, осколки головы падают на пол. Как во сне смотрю на иссиня-лиловое нечто, как оно возвышается надо мной, хлюпает, фыркает, сморкается, выговаривает – день добрый.
А говорили люди добрые, полбутылки достаточно будет. Не-ет, мы же умные самые, мы же, как в сказке, где богатыри зараз три бочонка вина выпивают…
Ну-ну.
– А… чего?
– Ду юс пик рашн? – клокочет месиво.
– А-а… спик. Рашн…
– Так день добрый. А-а-а… – месиво колышется, вздрагивает, – утро доброе.
Жуткий голос, человеческий и в то же время не человеческий.
– Утро добрым не бывает.
– Но… мне велели… сказать… утро доброе.
– Кто велел?
– Хозяин велел… заругает хозяин… не понравилось вам… заругает теперь…
Спохватываюсь.
– А, не, не, понравилось. Доброе утро. Вы хозяину скажите, что мне все понравилось, чтобы он вас не ругал.
Месиво оживляется, кажется, радуется.
– Спасибо… большое… спасибо.
Пауза.
Пытаюсь встать, голова тяжелая, голова тянет назад. Осторожно откашливаюсь.
– Так… чему обязан?
– Меня просили вернуть вам то… что мы брали.
Пытаюсь вспомнить, что брало у нас вот это вот нечто. Хоть убей, ничего не вспоминается. Вчера вроде не до такой степени наклюкался, чтобы вот так… так…
– Вот, – нечто вываливает на стол пустоту. Осторожно пробую пальцем стол, нет ли чего-то невидимого. Нет. Ничего. Совсем.
– Э-э-э… а это что?
– Вам виднее… Это же ваше.
Снова откашливаюсь, чуть не давлюсь слюной.
– То есть вы сами не знаете, что принесли?
– Не знаю. Не знаю… я же только передать должен. Только передать.
– Вы меня с кем-то путаете.
– Путаю?
Жуткий голос. Без эмоций. Голос, от которого хочется бежать.
– Ну да. Мы… я… ничего у вас не брал.
– Не брали? Вы что, разве не заметили, что брали у вас… – месиво клокочет, фыркает, пузырится, – там не заметить нельзя, там такой зазор, такой зазор огромный, там столько не хватает…
Не понимаю, на всякий случай говорю:
– Нет там зазора никакого, все там хватает.
Существо клокочет.
– Так значит…
– …значит, это ошибка. О-шиб-ка. Вы перепутали.
Месиво вздрагивает, колышется.
– Ошибка… простите…
Кое-как поднимаюсь с кровати.
– Ничего страшного.
– Меня будут ругать…
– Нет, нет… вы им скажите там, я просил, чтобы вас не ругали.
Лиловое нечто подхватывает со стола что-то невидимое. Отхлынывает в сторону, смотрит на линолеум, заляпанный не пойми чем.
– Простите. Я здесь…
– Ничего, ничего страшного. Я уберу.
– Уберете?
– Ничего, ничего. Я тут еще раз в десять больше напоросятничаю, мне только волю дай…
Он уходит. Как-то странно уходит, вот только что был – и уже нет. Кажется, если бы он еще раз так ушел, я бы понял, как именно он это делает.
Но я знаю, что он уже не вернется.
Моросит дождь за окном, мелкий, осенний, небо плачет, не может выплакаться.
Кое-как доволакиваю себя до стола, кое-как включаю чайник. Пить, пить, пить, кофе, кофе, кофе, любой ценой вернуть себя к жизни.
Возвращаюсь к жизни.
Возвращаюсь к расчетам.
Нет. Сначала к расчетам, потом к жизни.
Нет. К жизни вообще как-то не получается.
Читаю последнее, что накропал вчера, до дверного звонка, до а-а-сколько-лет-сколько-зим, до пьяного угара…
Мельчайшей частицей в настоящее время признан Т-кварк (истинный кварк). Далее наблюдается огромный зазор в диапазоне мелких частиц. Данный зазор замыкают планковские длины. Есть предположение, что пустой диапазон содержит множество частиц, не открытых современной наукой. Однако, предполагаемые частицы никак не проявляют себя в нашем мире, поэтому…
Начинаю понимать.
И странно, что начинаю понимать, когда голова соображает хуже всего.
Хватаюсь за стены, кое-как бреду через комнаты, почему-то распахиваю дверь в подъезд – хотя точно помню, что он уходил не через входную дверь…
2015 г.Верхом на танке Хан Мамай
…Наполеон Бонапарт был первым неандертальцем.
…обезьяна превратилась в человека 7 ноября 1917 года, в честь чего эта дата была названа Великой Революцией
…Т. Эдисон был первым президентом Соединенных Штатов
…Петр Первый был назван так, потому что он был первый человек, полетевший в космос.
Император Август устроил августовский путч девяносто первого года
Золотая Орда называлась так потому, что добывала золото в Калифорнии во время золотой лихорадки.
Вот такие ответы получены нами в результате Всероссийского опроса населения. В настоящее время знание прошлого…
Шеф смотрит на меня исподлобья. Не люблю я, когда он так смотрит, ой, не люблю.
– Ну что… с этим что-то делать надо.
Холодеет спина. Знал я, что моя статья не ахти, но чтобы настолько…
– Ну, я перепишу…
– Да не про статью я… про историю нашу… люди прошлого своего не помнят.
Отлегло от сердца.
– Я вон вчера домой пришел, сыну взбучку устроил, ну-ка, показывай, чего задали, в учебник по истории глянул… мать честная…
Прикидываю, что там могло быть в учебнике по истории, восстание мамонтов при Наполеоне или махинации Хитроумного Одиссея на фондовой валютной бирже.
– А что? – спрашиваю я.
Шеф, кажется, не замечает вопроса, бормочет:
– Надо с этим что-то делать… на-до-что-то-де-лать…
– Варюш, учебники свои покажи, а?
Варя замирает в коридоре, настороженная, испуганная, чувствует, дело пахнет порохом.
– А нам… ничего не задали еще…
– Да знаю я, первые полгода детям же вообще ничего не задают, на фиг надо… я тебе говорю, учебник покажи…
– В школу собрался?
– Ну а то… дай, думаю, стариной тряхну…
Варюша вытаскивает учебник, блестящий, глянцевый, «Россия и мир», так и хочется добавить, и все-все-все. Открываю книгу…
– Эт-то что?
Не понимаю. Не верю. Кто из нас сошел с ума, я или авторы учебника, или все-все-все…
Перелистываю. Может, чего не понял. Или не так понял. Дуракам закон не писан, если писан, то не читан, если читан, то не понят, если понят, то не так…
И все-таки…
Листаю. Перелистываю. Чистые страницы. Одна, две, десять, двадцать, пронумерованные с краешку.
– Это что? – спрашиваю, сам пугаюсь своего голоса.
– Учебник наш.
– А… как вы по нему заниматься будете?
Варюша лениво отмахивается, мол, не все ли равно.
– Да не все равно… это как теперь получается… Нет у вас, что ли, уроков истории?
Варюша снова дергает плечами, нет, и не надо, и хорошо…
Спать…
Какое там спать, черта с два тут заснешь. Ворочаюсь с боку на бок, пытаюсь что-то вспомнить, не могу. Собираю по кусочкам историю в голове, как оно там было на самом деле, а не то, что напридумывали современные эти… эти… не знаю, кто. Вспоминается какой-то там класс какой-то там школы, ну-ка, ребята, в каком году Куликовская битва, и тяну руку, только что не выпрыгиваю из-за парты, молодец, Игнашев, один марку ряда держишь…
И я отвечаю…
А вот что я отвечаю…
Верчусь в постели с боку на бок, ко мне только динамо-машину подключить, энергии хватит на весь город. Припоминаю. Не припоминается. Выцарапываю из памяти. Не выцарапывается. В каком году… в каком, в каком… Вот вертится же перед глазами картинка на развороте учебника, прямо на обложке, Куликовская битва на реке Угре… или нет, вру, на реке Угре что-то другое было… Курская дуга, что ли… точно, как сейчас вижу, на картинке в памяти, степь да степь кругом, танки друг на друга прут, и верхом на танках хан Мамай и Дмитрий Донской… Нет, вру, это Маресьев был, он еще под колесницы гуннов бросился…
Опять вру. Гунны, это же эти… которых в Варфоломеевскую ночь перерезали. Или нет, то другие были. Эти… ведьмы… их еще всех на костре сжечь хотели, а они на метлах из костра вылетели. Им медаль еще дали за отвагу. А потом была русско-китайская война с применением китайских боевых драконов. А потом…
Нет, что-то опять не то. Понять бы еще, что. Тихонько встаю, жена что-то сонно бормочет, куда тебя черт понес, куда-куда, на Кудыкину гору… впотьмах ползу в Варькины хоромы, выискиваю учебник, в тусклом свете ночника смотрю на чистые страницы.
Один черт…
Потихоньку включаю комп, сейчас Варька выползет, подумает, я тут в стрелялки режусь, заблестят глазешки, ты чего, Варюш, не спишь, а ты чего не спишь…
ЯНДЕКС
НАЙДЕТСЯ ВСЕ
Ну-ну, посмотрим.
ИСТОРИЯ
Перебираю ссылки, история села Горюхина, случилась со мной одна стыдная история, Вика-Вика-Виктория, печальная история… все не то.
МАМАЙ
Быть может, вы искали, мама…
Не искал я маму…
НАПОЛЕОН
Возьмите пять яиц, 500 г. муки, 50 г. сливочного масла, взбейте яйца с мукой…
Очень приятно.
Припоминаю сам, Наполеон, это который Америку открыл, он еще плыл из Трои в Итаку, заблудился и открыл Америку.
Не то…
Нет, Наполеон… Что делал слон, когда пришел Наполеон. Значит, Наполеон, это где-то в Индии, раз он на слонах ездил.
Вспоминаю.
Не вспоминается.
Как будто нечего вспоминать…
– Вы мне скажите, вам это… зачем?
Он смотрит на меня, холодно, пристально, не мигая. Что-то уж совсем не мигая, ну не может человек так долго не мигать. Интересно, сколько он с меня потребует за услугу, все мои сбережения или и того больше. А может. Запросто.
Он сидит напротив меня, за столиком. Не мигая. Неприметный человек, вот спросите меня, как он выглядит, вот не отвечу. Выглядит, как манекен на витрине.
Смотрит.
Не мигая.
Он что-то знает, он сразу сказал мне, что что-то знает. Про прошлое. Которого нет. Про историю. Которой тоже нет. Я выпросил у него встречу, долго думал, идти или не идти, ждал какого-то обмана, каких множество…
– Вы мне скажите, вам это… зачем нужно? – спрашивает он.
– Ч-что зачем?
– Прошлое?
Открываю рот, тут же понимаю, что сказать мне нечего. Припоминаю что-то из уроков истории, первое сентября, красный день календаря, первый урок, зачем нужно знать историю… и как назло ни одного аргумента не вспоминается. Ну правильно, если уж начали забывать уроки истории, то все, от и до…
– Ну-у…
– Вы что, едите ваше прошлое за завтраком? – спрашивает он.
Фыркаю.
– Или намазываете на хлеб?
Шутит. При этом даже не улыбается.
– Нет, правда… сколько людей я спрашивал, столько мне не ответили, вот как вы сейчас… Для чего-то же вы используете прошлое… качаете из него энергию?
Смотрит. Не моргает. Таращатся блестящие глаза.
– Ну что вы, мы до такого еще не дошли… – пытаюсь отшутиться, чувствую, шутка не получается.
– Ну надо думать, где вам… из воздуха энергию и то до сих пор качать не можете…
Смотрю в глаза. Немигающие, холодные, блестящие. Не бывает у человека таких глаз.
– Зачем вам… прошлое?
Он может мне уже ничего не объяснять. Понимаю все.
Выхватываю перочинный ножичек, с ума я сошел, что ли, вонзаю в грудь безликому человеку, понимаю, что тычу ножом в воздух, человек передо мной растворяется в пустоте.
Похоже, и правду сошел с ума…
…поставки прошлого в этом году увеличились на 70% за счет обнаружения территории с безграничными залежами прошлого. Причина удачной находки – полнейшее неумение местных жителей использовать энергию прошлого. В настоящее время наши исследователи пристально рассматривают данный феномен…
– Там они залегли, – шепчет Игнатич.
Киваю. Сам вижу, что там, за руинами того, что когда-то было Москвой-Сити. Ага, боятся нас, сволочи. И вроде радостно, что бояться нас начали, и в то же время плохо, вот как их теперь оттуда выцапаешь…