Письма мёртвой Ксане

– Ва-а-аще чудеса! Но я же слышала, ты с кем-то разговаривал! Сам с собой, что ли?

– Возможно.

– Ну ты даёшь, – только теперь она принялась разуваться. – Шизуем, да? Сдвигаемся потихоньку?

– Может, и так.

– Обалдеть.

– Во всяком случае, можешь радоваться, что я не буйный: не дерусь и не кусаюсь, как видишь, – отшутился он и легонько провёл кончиком указательного пальца по её лбу. – А ты с какого перепуга явилась в этакую рань? Нет занятий в колледже?

– Та! – махнула Ксана рукой. – Я сегодня решила не идти. Ты ведь не будешь ругать девушку за то, что ей захотелось тебя навестить, правда?

И, не дожидаясь ответа, обвила руками шею Андрея, прильнула пахнущими помадой губами к его губам, вдохнула в него пряный южный ветер, дожидавшийся этой минуты у неё внутри.

Через несколько мгновений они оказались на диване. И, обмениваясь ласками, торопливо срывали с себя одежду, бросали её на пол и окутывали друг друга поцелуями, словно не виделись целый месяц. Затем Ксана, жестом приказав Андрею лежать на спине, оседлала его сверху, насадилась на каменно затвердевший член и запрыгала вверх-вниз, всё убыстряясь и с каждым движением подавая таз немного вперёд. Её небольшие округлые груди с удлинёнными матовыми сосками вздрагивали, отчего-то не попадая в такт с этими толчками – так, словно они жили самостоятельной жизнью… Впрочем, это продолжалось очень недолго: вскоре Ксана громко застонала; её тело, изогнувшись назад, задёргалось в лихорадочном ритме, забилось в яростных и торжествующих конвульсиях. То был как бы апогей ближнего боя, последний аккорд штыковой атаки, когда обезумевший смертник возносится над страхом, над обстоятельствами, над собственной жизнью и с разбега напарывается на обжигающее остриё вражеского железа. Этот кадр повторялся и повторялся; и предсмертный крик Ксаны, не смолкая, стоял у Андрея в ушах. Будто ему было суждено длиться вечно.

Казалось, даже люстра раскачивалась под потолком.

Но, разумеется, только казалось.

Хотя подумать об этом по-настоящему Андрей сумел лишь тогда, когда Ксана, умолкнув, рухнула на него и застыла, безвольно обмякшая, равнодушная ко всему.

***

Когда он вспомнил о том, что пора бы позавтракать, Ксана отправилась на кухню – сочинить что-нибудь на скорую руку. И обнаружила в холодильнике лишь два плавленых сырка в картонной коробке и пачку сливочного масла. Хлеба тоже не было. Правда, лежали в морозилке куриные окорочка, но готовить их – во-первых, слишком долго, во-вторых, чересчур круто для утренней трапезы. Так решили оба. И Андрей, выделив Ксане денег, послал её в магазин за продуктами. А сам, оставшись один, сначала умылся и почистил зубы, потом побродил взад-вперёд по комнате, не находя чем заняться, и наконец просто улёгся на диван. Заложил руки за голову и, глядя в потолок, отдался неторопливому течению мыслей.

Ожидая Ксану, он – вполне естественно – думал о ней.

С этой девчонкой во многом легко. И готовит Ксанка замечательно, несмотря на свой юный возраст; и требований у неё практически никаких: ни подарков ей не надо, ни денег, ни обещаний жениться. Пошлёшь её в магазин за продуктами – сбегает без возражений; охота потрепаться – поддержит разговор; нет настроения сотрясать воздух словесами – помолчит рядышком с пониманием (или с видимостью понимания, да какая разница). Иной раз придёт и ни с того ни с сего затеет уборку в его холостяцкой берлоге. Энергии у неё хоть отбавляй, прямо так и бьёт фонтаном. При более удачном жизненном раскладе из неё, наверное, получилась бы неплохая жена. Разумеется, это лишь сослагательное наклонение. И ему суждено остаться таковым. Потому что вряд ли когда-нибудь Андрей ощутит необходимость сковывать себя узами брака. Не только с ней, но и вообще с кем бы то ни было. В самом деле, ну зачем люди женятся? Какая такая неотложная надобность толкает их на этот шаг? Чтобы потом что? Обрести уверенность в будущем? Иметь законные основания запретить партнёрше делить постель с другими мужчинами? Или чтобы родить и вырастить таких же, как они, рассуждающих о необходимости жениться? Нет, в конечном счёте всё сводится к стремлению рационально использовать своё время. Ведь чёрт знает сколько его уходит на хождения по увеселительным заведениям в поисках кого-нибудь этакого и на поддержание своего привлекательного образа перед чередой случайных и неслучайных подруг ради более-менее регулярного секса. Вероятно, делая предложение своим избранницам, усталые представители мужского пола тешат себя надеждой, что теперь прекрасное будет всегда рядом, и отпадёт необходимость искать его среди полупьяных девиц в пелене прокуренных танцполов. Впрочем, возможно, некоторые вообще не задумываются, когда идут на такой шаг; есть мужики, у которых всё получается на автопилоте: для них главное, что сейчас хорошо, а касательно грядущего они не заморачиваются – легко женятся и столь же легко потом разводятся. Нет, брак – это не для Андрея. Совсем не обязательно иметь штамп в паспорте, чтобы дни и ночи быть рядом с женщиной. Пусть она окажется хоть ангелом во плоти, ему не нужны лишние оковы.

Спору нет, Андрей нравился Ксане. По крайней мере, если говорить о постельных делах, то тут они исключительно подходили друг другу. Просто на удивление, до безобразия, чёрт его знает как подходили! Это была форменная сенсибилизация, сродни наркотической памяти: стремительно нараставшее пристрастие друг к другу. Даже странно, что его оказалось недостаточно. Но, к сожалению, существуют вещи, через которые Андрей не сумеет переступить никогда (впрочем, если б сумел, это был бы уже не он, а совсем другой человек – так стоит ли роптать на естественный ход событий?). Следовательно, надо просто подождать. Ведь в любом случае интересно, что будет дальше.

Нет, неправильно. Надо жить. По возможности весело и беззаботно, не обращая ни на что внимания; вот и вся недолга. На вольного воля, на невольного охота. Хотя разницу между первым и вторым сумеет различить не каждый. Да и есть ли она?

***

На свете существует столько ошибок, что одному человеку не под силу совершить и половину из них, даже если б он поставил перед собой такую задачу и трудился бы над её выполнением день и ночь, без перерыва на сон, еду и отправление естественных надобностей. Тем не менее никто не обходится без промашек, упущений, оплошностей, заблуждений, просчётов, неверных шагов – и далее по списку синонимов, коих не счесть. Андрей мог составить изрядный перечень своих ошибок, как давних, успевших покрыться ностальгической патиной, так и свежих, с пылу с жару, ещё не до конца отболевших, не отмаявших в полной мере. Последней в этой длинной череде ошибок явилась Ксана.

Человеческий мир давно разделён на сильных и слабых, добрых и злых, умных и глупых, здоровых и больных, богатых и бедных, красивых и уродов, счастливых и несчастных, честных и лжецов; этот мир настолько многопланово, тщательно, издевательски-всесторонне разделён, что просто удивительно, как он сохранил хотя бы внешнюю видимость единства, иллюзорный образ хрупкой целостности, и трудно понять, отчего он до сих пор не развалился окончательно… Андрей давно понял, что его и Ксану разделяет непреодолимый барьер. Фактически они принадлежали разным вселенным – пусть и не вступавшим в немедленный антагонизм, но фатально несовместимым.

Нередко это понимание исчезало, однако неизменно возвращалось к Андрею. Впрочем, оно возникло не сразу. Был короткий период самообольщения. Хотя даже в том, как они познакомились, было нечто неправильное, если не сказать противоестественное. Ситуация закрутилась далекая от тех шаблонов, какими зашоренные киношники и романисты потчуют публику, охочую до слащаво-душераздирающих лав-стори. Это не был трындец с первого взгляда; совсем наоборот: Ксана вкрадчиво прилепилась к нему, как ночное наваждение, от коего мучительно стараешься избавиться – но выпутаться из цепкой паутины сна не удаётся, и ты снова и снова бежишь по замкнутому кругу, с замиранием сердца сознавая, что неуклонно срастаешься с ним, делаясь неотъемлемой частью охватившего тебя потока эфемерных событий.

Наверное, в том и беда, что подобные превращения происходят постепенно. Во всяком случае, поначалу Андрей чувствовал себя легко и непринуждённо, никаких сложностей с Ксаной для себя не предвидел и к тому же полагал, будто любые отношения легко оборвать, как это уже не раз ему доводилось делать в прошлом. Закавыка заключалась в том, что он – по непонятной для самого себя причине – привязался к этой молоденькой и, в сущности, глуповатой нимфоманочке, к этой ненасытной и не по годам циничной пустышке, в которой уже жила небольшая, едва угадываемая стервоточина, которая со временем грозила разрастись махровым цветом, но пока дремала, не доставляя особых неудобств; и вместе с тем присутствовало в девчонке некое неуловимое качество, заставлявшее Андрея удерживаться от разрыва, невзирая на частые – и имевшие под собой достаточно весомые причины – ссоры.

А началось всё с автомобиля.

…«Жигулёнок» был подержанный. Зато купил его Андрей фантастически дёшево – можно сказать, почти даром – у пьяндалыги из дома напротив. Причина простая: мужичку-синячку даже на водку постоянно не хватало, а уж о перманентно дорожающих бензине и запчастях говорить не приходится – посему «семёрка», хоть и была относительно исправна, но последние год-полтора никуда не выезжала, заурядно ржавея в ожидании того счастливого часа, когда её хозяин, истерзанный приступами очередного похмелья, не выдержит и ударит по рукам с Андреем, дабы разжиться деньгами.

В первый же вечер Андрей выехал в город на своей «семёрке». Без какой-либо особенной надобности – просто так, привыкнуть к баранке и обкатать автомобиль.

В прекрасном расположении духа он колесил по улицам. Когда кто-нибудь голосовал на обочине – Андрей останавливался и за умеренную плату подбрасывал пассажира куда тому требовалось… Даже не заметил, как перевалило за полночь. К этому часу у него в кармане уже скопилась изрядная пачка разномастных дензнаков, заработанных без особенных проблем; подумывалось даже, не заняться ли ему извозом – в будущем, когда потребуются деньги… Увидев поднятую руку очередного клиента, Андрей, подрулив к тротуару, затормозил. Клиент оказался совсем молодым парнем. Он наклонился к опущенному окошку и торопливо заговорил, выдыхая винные пары:

– Слышь, шеф, отвези клюшку в Черёмушки! Правда, у меня денег мало, – он показал несколько смятых купюр. – Зато можешь отхарить её как угодно, она не против. Нет, ну просто до Черёмушек далеко пёхом пилить, а я обещал, что домой без проблем довезу – ну прикинь, облом: потом ведь назад добираться. Ты не думай, я отвечаю: она даст без рамсов – хоть во все дырки, она это любит, я просто уже не могу, понимаешь… Так возьмёшь, шеф?

Андрей нехотя согласился. Не сказать, что его сильно привлекло обещание секса со смутно покачивавшейся за спиной парня «клюшкой»; но он пребывал в благодушном настроении, да и надоело ему таксовать. В конце концов, отчего бы и не расслабиться, завершив подобным живописным штрихом этот не лишённый приятности вечер. Этакое незамысловатое приключение.

Она оказалась симпатичной. Смуглая кожа, большие карие, слегка раскосые глаза, пухленькие губки, на которых блуждала лёгкая улыбка, и распущенные по плечам густые чёрные волосы, завивающиеся мелкими спиральками. Было в ней сходство с мулаткой – нет, скорее с квартеронкой – да и неважно, какая разница; главное, что возникало необъяснимое очарование, всплывали в воображении никогда не виденные золотые пляжи Варадеро и Копакабана, вливались в кровоток, постепенно набирая силу, ритмы румбы и самбы. Словом, полный зной в голове и нарастающие толчки желания в паху.

А ещё она была изрядно пьяна. Наверное, поэтому, закурив, сразу стала делиться своей обидой:

– Представляешь, этот сынок хотел меня трахнуть.

– Сынок? – удивлённо поднял брови Андрей. – А тебе-то самой сколько?

– Восемнадцать.

– А ему?

– Ему тоже, – хихикнула она. – Но это ведь совсем другое дело. Ты что, не понимаешь?

– Если честно, не очень.

– Да ну тебя. Все вы, мужики, глупые. Вот ты пойми: если мы учимся в одной группе, и я пошла к нему – ну, там, выпить немного, послушать музыку… Разве это значит, что можно сразу на кровать меня валить и юбку задирать? Да хоть бы помылся сначала, от него ещё и потом воняет, как от козла, бр-р-р!

– Тебя как зовут-то?

– Оксана… Ксана, короче.

– А меня – Андрей.

– Ага… Ну, ничего… Я тогда ему сказала, что сейчас крик подниму – он, бедный, как перепугался: «Не вздумай, Оксанка, а то завтра родители из отпуска вернутся, а соседи у меня такие сволочи, сразу настучат!». Прикинь: кавалер, ха-ха-ха! Ты видел, как он спешил от меня избавиться? Нет, ты видел?

– Ну… он же обещал отвезти тебя домой.

– Да ни фига он не обещал! Просто я ему наврала, что если через полчаса не вернусь домой, то мой папик сам к нему приедет. Ха-ха-ха! А этот сынок испугался! Слушай, давай купим пива.

– Можно. Только пить будешь сама.

– Почему?

– Потому что я за рулём.

– Жалко. А то остановились бы где-нибудь – посидели бы. Домой пока неохота.

– Так ведь время уже позднее.

– Ну и что?

– А как же твои родители? Ругать не будут?

– Не-а. Они привыкли. Я ведь не ребёнок уже, правильно?

– Правильно, – кажется, она не заметила улыбки, от которой не смог удержаться Андрей. – Ну, если родители не будут беспокоиться, тогда предлагаю другой вариант, получше пива.

– Какой?

– Поехали ко мне. У меня есть «Рябина на коньяке».

– О, «рябину» я люблю!

– Но я не договорил. Ещё у меня есть коньяк и водка.

– Нет, хочу «рябину», – её голос прозвучал капризно; впрочем, эта капризность была явно деланной.

– Только сразу предупреждаю: если выпью, то за руль сегодня уже – ни-ни. Придётся сидеть у меня до утра.

– Ну и ладно. Значит, будем сидеть до утра.

– Не боишься?

– Да ты, мне кажется, совсем не страшный, – игриво хихикнула она. – А что, надо бояться?

– Как раз наоборот.

– Ну, тогда поехали.

– Поехали. Только смотри: чтобы предки не разыскивали тебя по больницам и моргам.

– Не беспокойся. Я же тебе говорю, у меня папики смирные. И, между прочим, я им сказала, что сегодня останусь ночевать у девчонок в общежитии, понял?

– Понял, – снова улыбнулся Андрей.

***      

Очутившись в его квартире, они выпили полбутылки «Рябины на коньяке».

Ксана стремительно пьянела (она и до этого уже была изрядно подшофе), а Андрей смотрел на неё и тщился угадать, кто же из двоих ему наврал: то ли эта симпатичная малолетка мимоходом наклепала на пацана, чтобы выглядеть поприличнее перед незнакомым дядечкой (это казалось вполне естественным, ведь женщины, когда дело касается их репутации, врут практически рефлекторно), то ли, напротив, разобиженный парень попытался очернить свою несостоявшуюся партнёршу, дабы подставить её незнакомому мужику в отместку за собственное фиаско… Впрочем, в любом случае – наверное, спасибо ему.

Увидев, что Ксана вот-вот вырубится, Андрей отодвинул бутылку и обнял её:

– Если ты сейчас будешь кричать, то лучше сразу предупреди. Я навязываться не стану, мне проблем не нужно.

– Нет…

– Что – нет?

– Я не собираюсь кричать. А ты смешной.

– Чем же?

– Ну, какой-то ты слишком правильный, – она, хихикнув, провела кончиками пальцев по его щеке, а затем погладила по волосам. – Прямо весь из себя такой приличный и предусмотрительный.

– Разве это плохо?

– Отчего же плохо – наоборот, мне нравится. И ты мне нравишься. Нет, честное слово… Поцелуй меня.

И видя, что он слегка замешкался, Ксана не стала дожидаться: сама обвила шею Андрея руками, прильнула губами к его губам.

Всё это у него уже было: много, много раз. Но с другими женщинами. Что ж, всё в мире повторяется, всё так или иначе идёт по кругу.

***

После той ночи Ксана осталась у него. Первые два дня не ходила на занятия в колледж, потом были выходные; лишь по вечерам она звонила родителям: то «оставалась ночевать у подруги», то – «в общежитии у девчонок», то ещё нечто в подобном духе… Андрей, поразмыслив, решил: почему бы и нет – пусть живёт у него, ведь это не влечёт за собой никаких обязательств. Правда, пришлось по её настоянию съездить «познакомиться с папиком и мамиком». Андрей удивился, как это предки не подняли скандал, согласившись отпустить дочь к мужику вдвое старше неё. Но всё уладилось довольно просто: представив «жениха» родителям, Ксана уединилась с маман на кухне – и через несколько минут обе появились оттуда улыбающиеся, явно пришедшие к обоюдному согласию.

Нетрудно было сделать вывод, что в этой семье всем заправляет мать.

И ещё Андрей догадался, что в прошлом у Ксаны в багаже имелся неслабый амурный список. В противном случае родители вряд ли столь беспроблемно согласились бы на переезд дочери чёрт знает к кому.

Виктория Петровна и Сан Саныч – так звали папика с мамиком.

Бабку звали Оксаной Васильевной. Но она лежала без движения, изредка косноязыко сообщая домочадцам о своих естественных надобностях; в этом доме её, судя по всему, давно воспринимали почти как вещь, которая требует лишь определённого ухода за собой, посему никому и в голову не приходило тратить время на общение со старухой. Андрея просто на секундочку завели в комнату Оксаны Васильевны, дабы мельком продемонстрировать ему бабку, словно старинный комод, а затем вновь удалились, оставив её тихонько покряхтывать и булькать горлом наедине со своими мыслями.

Андрей родителям Ксаны понравился. Так, во всяком случае, ему показалось. Впрочем, не исключено, что им понравился бы кто угодно.

После короткого застолья (видимо, подразумевалось нечто наподобие церемонии освящения столь внезапно возникших неформальных уз) Андрей и Ксана убыли, нагружённые баулами с одеждой, постельным бельём и разной бытовой мелочёвкой.

Ксана была довольна. До сих пор неясно, являлось ли происходящее для неё чем-то вроде этакого игрового путешествия в замужнюю жизнь, или она действительно воспринимала всё всерьёз. Как понять, о чём думает другой человек, тем более если этот человек – женщина? Подобное невозможно, даже пытаться не стоит. Тут и себя-то самого иногда с трудом понимаешь.

Андрея несколько раздражала вычурность разыгранной сцены, но в целом он оставался спокоен. Если на то пошло, он мог бы и расписаться с этой ветрогонкой. Глупо, конечно, но что бы изменилось? Нелепые люди. Не могут понять, что любые бумажки, штампы в паспорте и прочие формальные цепи, долженствующие приковывать слабых и безвольных человечков друг к другу – это на самом деле дым. Тем более для мужика, которому не раз доводилось заглядывать в пустые глазницы костлявой старухе с косой… Он-то прекрасно понимал: единственное, что ещё имеет ценность на свете – это человеческие отношения. Лишь они способны накрепко прилепить два неприкаянных сердца друг к другу – на время или навсегда, уж как повезёт; но они же способны и развести в разные стороны, и тогда никакие штампы в паспорте, никакие баулы с одеждой и прочим барахлом не помогут.

Тщета надежд. Вот что мешает людям спокойно существовать в этом мире. Впрочем, не сразу. Поначалу она манит и зовёт… И обманывает, конечно же. Напрасны любые уловки, пора бы к этому привыкнуть.

***

Несколько месяцев они жили, как говорят, душа в душу. Ксана любила возиться на кухне; порой она закатывала такие блюда, что просто обалдеть можно. Да и в остальном всё было как положено: она стирала, убирала, бегала в магазин за продуктами. А уж о том, что происходило между ними по ночам – этого вообще не передать словами, сплошной медовый месяц. И постепенно Андрей стал привыкать к состоянию своего неодиночества. Откуда ему было знать, какие мысли и желания прятались в симпатичной головке Ксаны. Хотя до конца этого никогда не узнать. Ни ему, ни кому-либо другому, чужая душа потёмки. Как-то исподволь, неприметно он настолько расслабился и размяк, что беспечно пропустил первые тревожные звоночки… Теперь это кажется если не смешным, то, по крайней мере, нелепым.

Каждый стремится к определённости, предсказуемости, упорядоченности; однако на этом пути подстерегает слишком много химер. Даже если поначалу в воображении всё получается вполне складно, и ты уже начинаешь строить какие-то планы – потом жизнь вносит свои коррективы, карточный домик беспочвенных упований рушится, и всё летит в тартарары…

Андрей не придавал значения тому, что Ксана порой допоздна задерживалась в колледже. Тем более всякий раз у неё находилось объяснение: то вне расписания добавили «пару» по какому-нибудь предмету, то засиделась в библиотеке – понятно, учёба есть учёба. Но однажды она не явилась домой ночевать. Андрей не сомкнул глаз до утра. А она пришла в половине седьмого и с невинным видом заявила, что осталась в общежитии: девочки помогали ей делать курсовую, она просидела с ними допоздна – вот и не рискнула выходить среди ночи в город.

– А почему мне не позвонила? – спросил он. – Я мог бы приехать за тобой.

– Не хотела беспокоить, Андрюш, – с невинным видом пожала она плечами. – Я думала: ты давно спишь – зачем будить? Там уж и оставалось-то до утра часа три.

Он не стал высказывать напрашивавшихся подозрений и устраивать скандал. Но взял этот случай на заметку.

Следующий инцидент между ними произошёл двадцать третьего февраля. Ксана опять долго не возвращалась с занятий. Андрею надоело сидеть сложа руки, попусту терзая себя ревнивыми догадками. Тогда он вышел на улицу, выбрал удобное для наблюдения место – такое, откуда просматривались и трамвайная остановка, и ближайший въезд с трассы в микрорайон – и принялся ждать. Долго стоял, как истукан, часто курил от нечего делать, успев не раз пожалеть о том, что позволил ревности вытащить себя из дома и втянуться в дурацкую слежку; однако упрямство не позволяло уйти. И часа через полтора его терпение было вознаграждено: он увидел затормозивший у обочины «Опель-Фронтеро» и высаживающуюся из автомобиля Ксану.

На несколько мгновений ему стеснило грудь – так, что стало трудно дышать и окружающий воздух показался разрежённым.

Ксана не заметила Андрея, и он не стал обнаруживать себя. Повременил, пока она войдёт в квартиру, и лишь через две-три минуты последовал за ней. Спокойно поинтересовался:

– Почему так поздно?

– Понимаешь, мы в своей группе поздравляли мальчишек с праздником, а потом они затащили нас в общагу. Ну, выпили немного… Еле вырвалась! Ты извини, Андрюш.

– А чем сюда добиралась?

– Как чем? Маршруткой, как обычно.

– Зачем врёшь?

– Да не вру я.

– Нет, врёшь.

– Перестань, Андрей, – тихо сказала она с укоризненным блеском в глазах. – Вечно ты выдумываешь разные глупости. Если хочешь со мной поссориться, так прямо и скажи.

– Да, хочу.

Он ощутил, что его спина и подмышки взмокли от пота, а на лбу выступила испарина. Обычно Андрею удавалось держать свои эмоции в узде. Сейчас это получалось с трудом, однако он крепился из последних сил, не позволяя обиде и злости выплеснуться наружу.

– Каким ты иногда бываешь невыносимым, – похоже, Ксана чувствовала себя гораздо лучше, чем он. Даже попыталась перейти в наступление:

– Ну почему, почему ты вечно устраиваешь скандалы? Ревнуешь, я понимаю, но во всём ведь надо меру знать! Почему ты такой подозрительный?

– Я – подозрительный? Устраиваю скандалы? Ничего себе! Ни одного скандала ведь у нас не было! А сейчас я своими глазами видел, как тебя на «Опеле» привезли. Ну-ка, давай говори: с кем трахалась?

– Да как ты можешь обо мне такое думать? Дурак! Зачем мне трахаться ещё с кем-то, если я тебя люблю!

– А его?

– Кого – его?

– Того, кто привёз тебя на «Опеле»! Его тоже любишь?

– Слушай, Андрей, перестань. Ну хорошо, ну ладно, признаюсь: я тебе соврала насчёт маршрутки. Но это только потому, что знаю, какой ты ревнивый: обязательно сделаешь неправильный вывод из пустяка, который не стоит выеденного яйца! Да, да, да, это мой одногруппник, что же тут такого? Что в этом особенного-то? Подумаешь, преступление! Он просто меня подвёз, ему было со мной по пути!

Вероятно, такое поведение представлялось ей вполне естественным. Во всяком случае, она твёрдо держала свою линию и не собиралась отступать от избранной тактики.

А он не выдержал и, стиснув челюсти, ударил Ксану. Не очень сильно, ладонью, но всё же разбил губу. Она расплакалась и села на диван, испуганно закрыв лицо руками. Однако при этом продолжала уверять, что его подозрения напрасны, что у неё и в мыслях не было ему изменять.

Дурочка. Он ведь не собирался выдавливать из Ксаны правду. Зачем, если и так всё яснее ясного? Досадно, конечно, что потерял контроль над собой, но теперь уж ничего не поделаешь.