Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Адвокат из Аяччо Карло Буонапарте. Отец

Если в отношениях между российским императором Павлом и его наследником не было и намёка на теплоту и доверие, то Карло и Наполеоне Буонапарте связывала искренняя любовь. Беда только, что будущий император французов лишился отца очень рано и испытать в полной мере его влияние просто не успел. Но унаследовал от отца богатое воображение, романтическое (несмотря на внешний прагматизм) отношение к жизни, неотразимое обаяние (правда, Карло им просто лучился, Наполеон был обаятелен, только когда хотел).

Карло, как и его красавица жена, происходил из аристократической корсиканской семьи, но если такое происхождение на континенте располагало к праздности и высокомерию, на Корсике аристократы, как и простые крестьяне, были прочно привязаны к земле – она их кормила. Карло Буонапарте был убеждён и с самых малых лет внушил сыну: честь важнее денег, верность важнее эгоизма, а храбрость важнее всего на свете. Он не только декларировал эти убеждения, он неуклонно следовал им в жизни. И сын это видел.

То, что он приспособился к французскому правлению, нельзя считать грехом, да и правление это в первые годы было достаточно мягким. Кроме того, не стоит забывать, что, доверив именно Франции обучение и воспитание своего сына, отец (пусть и невольно) помог ему сделать первые шаги к славе и могуществу.

Карло без труда доказал свою принадлежность к аристократии, был внесён в сословную книгу французского дворянства и занял место в Корсиканских Генеральных штатах, а вскоре был избран членом Совета двенадцати дворян, который управлял Корсикой. Скромного адвоката стало трудно узнать.

Соседи теперь называли Карло не иначе как Буонапарте Великолепный. Не стоит предполагать, что причиной преображения Карло было честолюбие или что он больше всего заботился «о красе ногтей». Нет, он делал всё, что могло помочь обеспечить его детям достойное образование. Потому что из заработков, которые помогли выбраться из нищеты и даже нанять служанку в помощь Летиции, оплатить обучение хотя бы только старших детей было невозможно.

На помощь пришёл граф де Марбеф, которому французское правительство доверило управление Корсикой. Отправляя его на мятежный остров, министр внутренних дел просил: «Сделайте так, чтобы корсиканцы вас полюбили, и не упускайте ни одного повода сделать так, чтобы они полюбили Францию». Луи Шарль Рене де Марбеф справился с этой поначалу казавшейся невыполнимой задачей блистательно. Скоро представитель завоевателей сделался на острове своим человеком. А с Карло Буонапарте – подружился. К тому же – влюбился в Летицию. Называл её «самой поразительной женщиной в Аяччо». Роман был платоническим: Марбеф – человек порядочный, репутация Летиции безупречна.

Правитель острова искренне сочувствовал своим друзьям и предложил ходатайствовать перед королём о бесплатном обучении старших детей Буонапарте. Король разрешил! Начиналась новая жизнь…

В день Рождества (знаменательно, не правда ли?) Наполеон впервые ступил на французскую землю. Первое впечатление было ужасным: он не понимал, что говорят окружающие. Карло французским владел, так что переводил ему чужие слова, а главное – утешал растерянного, помрачневшего сына. Он и потом, когда сыну становилось совсем невмоготу среди чужих людей, умел найти слова, которые утешали его мальчика, помогали терпеть, работать – закалять волю.

Смерть отца стала для Наполеона страшной утратой. Он неотступно думал о том, что не успел что-то сказать отцу, о чём-то его спросить. Корил себя за то, что чем-то обидел… Он обожал мать, но всю жизнь не мог простить ей, что она заставляла его шпионить за отцом: тот любил иногда выпить с друзьями в каком-нибудь маленьком уютном кафе. После выпивки брались за карты. Играли на деньги. Когда Карло проигрывал, у Летиции не оставалось ни сантима на хозяйство. Вот она и посылала Наполеона посмотреть, не играет ли отец на деньги. Он шёл. Но угрызения совести мучили неотступно: что может быть отвратительнее шпионства, да ещё шпионства за отцом! Но и матери не мог отказать. Это было первым, но далеко не последним случаем, когда ему приходилось выбирать из двух зол… Когда отец умер, сын не мог простить себе, что всё-таки выполнял просьбы матери – предавал отца. Но было уже поздно: ничего не изменить, даже прощения не попросить…

Великая княгиня, потом – российская императрица Мария Фёдоровна, урождённая принцесса Вюртембергская София-Доротея. Матъ

В своё время поняв, что представляет собой Мария Фёдоровна, Екатерина полностью утратила к ней интерес. А напрасно. Невестка ведь не могла не передать детям свои черты. И передала… Достаточно вспомнить непреклонную жёсткость Николая Павловича или двойственность натуры Александра Павловича.

Рассказ о женской судьбе Марии Фёдоровны мог бы быть интересен и даже поучителен, но сейчас нас интересует преимущественно мать и отчасти – свекровь. Потому что её влияние на жизнь старшего сына, да и на жизнь страны было не просто велико, но несоразмерно положению вдовствующей императрицы. Подобное в истории случалось, но преимущественно в двух случаях: если вдовствующая государыня была настолько умна, что её царствующий сын искренне дорожил её мудрыми советами, или если сын просто очень любил свою мать.

Мария Фёдоровна выдающимся умом не блистала, и Александр это прекрасно понимал, трезво оценивал и своё интеллектуальное превосходство над матушкой (это было вполне объективно и к нарциссизму, в котором не без основания его упрекают, не имело ни малейшего отношения).

Особенной любви мать и сын друг к другу тоже не испытывали, притом что внешне их отношения выглядели безупречными. Но если бы даже Александр в детстве и юности обожал матушку, то что она с ним проделывала, когда он стал императором, просто не могло не разрушить это чувство.

После смерти Павла Петровича окровавленную рубашку мужа она держала в специальном ларце, который всегда был у неё под рукой. Так вот, когда ей нужно было что-то получить от сына, она приглашала его к себе, ставила на стол ларец, открывала его и обращалась к императору с очередной просьбой. Надо ли удивляться, что отказа она не знала. Надо ли удивляться, что каждый раз после такого демарша матери Александр приходил в отчаяние.

Он постоянно носил на сердце этот груз: пусть невольно, пусть не желая такого страшного исхода, он ведь всё-таки содействовал заговорщикам. Но это он знал, что не желал отцу смерти. Мать этого не знала, а если бы и знала, не признала бы никогда. Ведь признать значило потерять возможность управлять сыном-императором. Чтобы получить право самовластно управлять сыном, а значит – Россией, она была готова на всё.

Кроме желания властвовать матушка молодого императора Александра безмерно дорожила репутацией щедрой, несравненной благотворительницы. Чтобы поддерживать эту репутацию, нужно было постоянно тратить немалые деньги, а значит, отказывать себе хотя бы в чём-то. К этому она не была готова. Следовательно, сын должен давать столько денег, чтобы ей не приходилось жертвовать ничем. И он давал… Хотя ежегодно требовала она на личные нужды сумму несообразную: миллион рублей. Это больше, чем составлял в начале XIX века бюджет столицы Российской империи.

Сегодня мало кто знает, что война с Наполеоном и восстание декабристов – в большой степени плоды интриг Марии Фёдоровны. Но об этом чуть дальше.

Скажу только, что в дни войны, когда русские матери, и крестьянки, и аристократки, пусть с болью, но благословляли своих сыновей на защиту Отечества, для неё самым большим счастьем было то, что младшие сыновья ещё не достигли возраста, когда долг повелевает каждому мужчине взять в руки оружие. Весной 1815 года до Петербурга дошла весть о бегстве Наполеона с острова Эльба и его высадке на французском берегу. Война в Европе возобновилась. Теперь Марии Фёдоровне пришлось отпустить в действующую армию всех четверых сыновей. Она истово молит Бога сохранить ее детей. В армию отправились четверо, но матушка молится за троих. Константина почему-то не упоминает… К тому моменту, когда под Ватерлоо судьба Наполеона была решена окончательно, её младшие сыновья ещё не успели добраться до поля сражения. Теперь можно было посвятить себя главной цели: добиться от среднего сына (которого она, заметим, не просила возвратить) официального отречения от права на трон. Ей это удаётся. Она счастлива: место нелюбимого Константина занимает обожаемый Николай!

Тут бы и объявить подданным, что теперь Николай Павлович – законный наследник престола. Существует мнение, что объявлять об этом не хотел Александр. Якобы он, нерешительный, подозрительный, осторожный, опасался, что у Николая не хватит терпения ждать, что он способен повторить то, что сделали с их отцом и дедом. Но чем внимательнее изучаешь документы последних лет царствования Александра I, тем меньше доверяешь этому широко распространенному мнению. Это – интрига Марии Фёдоровны. Она знала, как относится гвардия к её Николаше, и не хотела объявлять заранее, что он станет следующим императором, – боялась.

Принято считать, что декабристы обманули солдат, скрыв свои подлинные цели, призывали выступить не за свободу, не за конституцию, а за права законного наследника, Константина Павловича.

Но если бы было известно, что уже три года назад законным наследником стал Николай Павлович, разве такой обман был бы возможен?

А без солдат – какое восстание? Очередной заговор – да. Но это была бы уже совсем другая история.

Летиция Буонапарте, урождённая Ромалино. Мать

Между женщинами, родившими Наполеона и Александра, мало общего, но всё-таки оно есть. Начнём с того, что «мать императора» – должность довольно редкая. Но, как известно, любую должность исполнять можно по-разному…

Ещё одно несомненное сходство – обе императрицы-матери родили по многу детей. У Марии Фёдоровны их было десять (четыре мальчика и шесть девочек), у Марии Летиции – тринадцать (пятеро умерли в младенчестве, остались пять мальчиков и три девочки).

Властный характер – тоже свойство общее. Разница в том, что Летиция никогда этого не скрывала (она вообще была очень открытой), а Мария Фёдоровна полжизни изображала робкую, послушную невестку и жену, зато потом проявила себя во всём блеске.

И, наконец, обе терпеть не могли своих невесток.

Почему Мария Фёдоровна сразу невзлюбила Елизавету Алексеевну, я ещё расскажу. У Летиции были вполне понятные, хотя и не вполне справедливые причины не любить Жозефину. Во-первых, на шесть лет старше сына. Во-вторых, репутация. Опираясь не просто на сплетни, но и на вполне достоверные факты, безупречная, глубоко верующая свекровь считала невестку женщиной лёгкого поведения, а какая мать пожелает любимому сыну такую жену? К тому же невестка обременена детьми от первого брака, а родить наследника Наполеону не способна. Но это – причины внешние. Их она, возможно, сумела бы преодолеть, смогла бы смириться с выбором сына. Но, не исключаю, что Летиция, хорошо знавшая, что такое любовь, чувствовала: Жозефина не любит её мальчика (в начале их совместной жизни так и было). А уж этого она простить не могла.

Ей казалось, что его просто нельзя не любить. Её любовь, её вера всю жизнь оберегали сына.

«Я утверждаю даже, что всё будущее ребёнка зависит от матери». Это слова Наполеона. Не умозрительное, теоретическое утверждение, но безусловное признание роли, какую сыграла его собственная мать. Он был уверен: «Матери и её строгим правилам я обязан всем своим счастьем и всем тем, что я сделал хорошего».

К сожалению, Александр Павлович о своей матушке такого сказать не мог. Впрочем, здесь самый широкий простор для рассуждений и, как всегда в таких случаях, – для сомнений. Первое из них, остающееся, мне кажется, одной из самых трудно разрешимых загадок: почему в одной семье, в одних условиях вырастают такие разные дети? Ведь это тот случай, когда и наследственность, и воспитание полностью совпадают. Если задаться вопросом, как у Марии Фёдоровны, женщины, склонной к интригам, зачастую вполне успешным, выросли дочери, абсолютно к интригам не способные (исключение – Екатерина Павловна, но сложные комбинации, которые она задумывала и осуществляла, не были направлены во зло)? На этот вопрос ответить несложно: воспитанием девочек императрица практически не занималась, а воспитатели, особенно Шарлотта Карловна Ливен, старались развить в них самые лучшие качества.

В семействе Буонопарте ситуация совсем другая: воспитанием детей в основном занималась мать, Летиция Буонапарте. Она не прощала детям ни одного проступка, часто строго наказывала их, при этом её сердце было наполнено добротой и любовью. Она опасалась упустить какое-то, даже случайное, дурное влияние, заботливо следила за первыми впечатлениями всех своих детей, не отдавая видимого предпочтения никому. Наполеон вспоминал: «Все низменные чувства в нас устранялись, она ненавидела их. Она допускала до детей только возвышенные. Она питала величайшее отвращение ко лжи, как вообще ко всему, что носило на себе хотя бы признаки низменного. Она умела наказывать и награждать».

Удивительно и горько (можно представить, как горько было ей!), что такое воспитание не избавило её детей от чувств и качеств низменных и позорных. Почти все они (исключение – Полина, хотя у неё тоже были свои не самые безобидные недостатки) были завистливы, неблагодарны, без меры амбициозны и способны на поступок, для их матери невозможный, – предательство. Об этом подробно в главе «Наполеон. Клан Бонапартов. Братья и сёстры».

Происходила Летиция из патрицианского рода Рамолино, который, как и род Буонапарте, переселился на Корсику из Северной Италии. Отца Летиция не помнила, он умер, когда она была совсем крошкой. Вскоре её мать, урождённая де Пиетро-Санта, во второй раз вышла замуж за капитана швейцарского полка, состоявшего на генуэзской службе, – Франсуа Феша. От этого брака родился Жозеф Феш, которому предстояло сыграть не последнюю роль в жизни Наполеона. Летиция, сама ещё ребёнок, заменила своему сводному брату мать: родители умерли вскоре после его рождения.

Брат на всю жизнь остался для Летиции, а потом и для её детей одним из самых близких людей. Наполеон содействовал возведению дядюшки Жозефа в кардиналы. Кроме того, дядюшка получил графский титул и звание сенатора. Отношения между кардиналом и его царственным племянником были самыми тёплыми, пока дядюшка не проявил неожиданной самостоятельности: будучи в 1811 году президентом собора французского духовенства в Париже, он осудил унизительное обращение Наполеона с папой Пием VII. Император был разгневан и удалил Феша в почётное изгнание в Лион, чем, надо полагать, оказал ему, а заодно и своей матери бесценную услугу: именно Пий VII после второго отречения Наполеона возьмёт под своё покровительство его мать и дядю и предоставит Летиции резиденцию в Риме.

Но вернусь к ранней юности будущей матери Наполеона. По общему мнению, она была самой красивой девушкой в Аяччо. Современники вспоминали: «Руки, ноги её были изящны и нежны: это передалось по наследству и Наполеону. Рот, быть может, с несколько серьёзным выражением, но чрезвычайно красиво очерченный, открывал два ряда жемчужных зубов. Когда по губам её пробегала улыбка, она была очаровательна. Несколько выдававшийся подбородок указывал на энергию – совсем как у сына. Роскошные каштановые косы украшали классическую голову, которой тёмные глаза с длинными ресницами и тонким носом придавали аристократическое выражение. Все черты её лица и все формы находились в поразительной гармонии. Неудивительно поэтому, что молодой Карло Бонапарт воспылал к ней сразу любовью».

Конечно, брак Карло и Летиции был слишком ранним, но жили они счастливо. Омрачала счастье потеря пятерых детей… Все они умерли в младенчестве.

Восемь детей, рождённых после того, как их матери исполнилось восемнадцать лет, выросли вполне здоровыми. Самым болезненным был только Наполеон. Скорее всего, именно поэтому и самым любимым. Летиция вспоминала, что до двух лет он был спокойным, тихим ребёнком, никогда не капризничал. Его необузданный темперамент проявился неожиданно. После трёх лет он сделался упрям, настойчив, всегда делал только то, что хотел. Но авторитет матери Наполеон, при всём его упрямстве и независимости, признавал всегда. Образование Летиция получила, как и все корсиканки, мягко говоря, весьма скромное. Она отлично знала свои обязанности хозяйки и матери, да ещё молитвы Деве Марии, покровительству которой поручала всех детей и чье имя носили все её дочери. Ей же, Пречистой Деве Матери, посвятила Летиция и своего Наполеона. Ещё до его рождения. Будто чувствовала: это её дитя будет особенно нуждаться в святом покрове. И – чудо или предвидение? – мальчик родился 15 августа, в день Успения Пресвятой Богородицы…

Ей было тридцать шесть лет, когда она осталась вдовой с восемью детьми. К счастью, Наполеону тогда оставалось выдержать только один экзамен, чтобы начать получать жалованье. Ему было всего шестнадцать лет и пятнадцать дней, когда его произвели в лейтенанты. В таком возрасте не многие становились офицерами. Она гордилась сыном. К тому же, отправившись на место назначения, в маленький бургундский городок Оксонн, он взял с собой младшего брата Луи, облегчив положение матери. Если бы не помощь Наполеона и не поддержка губернатора Марбефа, друга, опекуна, крёстного отца её детей, она бы, наверное, впала в отчаяние, устала бороться.

Потом за дружбу с французским губернатором сторонники Паоли будут упрекать её в предательстве интересов Корсики. Но в этом была бы доля справедливости, если бы сам Паоли не склонялся к тому, чтобы пригласить на остров англичан. Так что речь шла не о полной независимости Корсики, а о том, кого из могучих покровителей предпочесть. Чем больше сближался Паоли с англичанами, тем больше отдалялась от него семья Бонапартов. Когда Наполеон пожаловался, что не может быть на Корсике, чтобы спасти дорогое отечество от нового нашествия англичан, мудрая матушка ответила: «Наполионе[3], Корсика только маленькая скала, маленькая, ничтожная частица земли! Франция же велика, богата и обильна – она объята пламенем! Спасти Францию, сын мой, задача благородная, она заслуживает того, чтобы поставить на карту всю свою жизнь».

Тем временем на острове началось восстание. Наполеон немедленно вернулся домой, попытался во главе республиканских войск выступить против Паоли, которому ещё недавно поклонялся. Но за молодым Бонапартом пошли немногие. А тут ещё младший брат, восемнадцатилетний Люсьен, выступил на заседании тулонского клуба якобинцев, назвав Паоли английским шпионом. Паоли поклялся захватить ненавистную семью Бонапартов: живыми или мёртвыми. Летиция с детьми вынуждена была бежать. Даже собрать вещи, взять с собой хоть что-нибудь в новую, неизвестную жизнь не было времени. Две ночи добирались они до берега, где стояла французская эскадра, которая должна была отвезти беглецов во Францию.

Летиция держалась уверенно. Только она знала, чего стоит ей эта видимая уверенность, но она понимала: нужно поддержать детей – они близки к отчаянию. К тому же надеялась и внушала эту надежду детям, что во Франции её примут как эмигрировавшую патриотку и окажут поддержку. Но никто не позаботился о корсиканской семье, лишившейся всего, что было нажито за долгие годы.

Имущество семьи Буонапарте было разграблено, а земли и виноградники конфискованы. Дом, в котором родился Наполеон, на Via Malerba – теперь Rue Napoléon – был полностью уничтожен разъярёнными паолистами. Тот дом, который теперь называют домом, где появился на свет император французов, восстановлен, вернее, построен заново на старом месте в 1796 году, когда Летиция после изгнания англичан смогла вернуться на Корсику.

А в 1793 году в Марселе семья Бонапартов познала настоящую нищету. Французов изумляло, с каким спокойствием и достоинством переносила лишения эта гордая корсиканская красавица. Вспоминая то время, Наполеон говорил о матери: «У неё голова мужчины на теле женщины!»

Скудного офицерского жалованья Наполеона, единственного дохода семьи, едва хватало, чтобы не умереть с голода.

Став бригадным генералом, главой артиллерии итальянской армии и инспектором береговых батарей, Наполеон вынужден был уехать в Антиб. Туда через некоторое время вызвал мать и сестёр. Поместил их в старинном живописном замке Салле. О марсельской нищете можно было забыть. Потом окружённая роскошью мать императора говорила, что время, прожитое в Салле, было счастливейшим в её жизни. Но вела она себя по-прежнему скромно. В Антибе долго ещё вспоминали, как мадам Бонапарт сама полоскала бельё в протекавшей около замка речке.

Она была привычна к бедности, но детям своим, как любая мать, желала благополучия, в том числе и материального. Поэтому с радостью благословила Жозефа, женившегося на Жюли Клари, девушке из очень богатой семьи. Она надеялась, что второй её сын женится на младшей сестре Жюли, Дезире, тем более что девушка не могла скрыть влюблённости в Наполеона. Злые языки шутили, что для семейства Клари вполне достаточно одного Бонапарта. Может быть, так оно и было, но Наполеон сам скоро потерял интерес к Дезире: он встретил ту, рядом с которой все женщины мира казались ему бесцветными и не стоящими не то что любви, но даже внимания.

Я уже писала, что Летиция недолюбливала Жозефину, писала и о причинах этой неприязни. Стоит только добавить, что сын вопреки корсиканским традициям, не испросив у матери разрешения на брак, жестоко её оскорбил. Она, разумеется, понимала, что вины Жозефины в этом нет. И всё же… Но, получив письмо от невестки, пусть и нежеланной, она написала: «Будьте уверены, что я питаю к вам нежные чувства матери и люблю вас точно так же, как своих собственных детей».

А вот женитьбу Люсьена на Кристине Бойе, дочери хозяина гостиницы, дружно не одобрила вся семья. Только Летиция, пусть и не сразу, не только примирилась с невесткой, но и искренне к ней привязалась: Кристина была скромной, нетребовательной, ласковой; она беззаветно любила своего мужа и почти каждый год рожала ему детей – в общем, была такой, какой и должна быть жена корсиканца.

А то, что Наполеон выбрал «неправильную» жену, она простила. Ведь в остальном он приносил ей только радость, а главное – она могла им гордиться. Он всегда навещал её перед тем, как ехать на войну. Она благословляла его. Когда он отправлялся в Итальянский поход, сделавший его знаменитым, Летиция так напутствовала сына: «Будь осторожен! Не являй больше храбрости, чем нужно для твоей славы!» Когда увенчанный славой сын обосновался в покорённом Милане, он вызвал к себе мать. Перед ней предстал бледный, худой генерал, не знавший ни минуты покоя. Он был так мало похож на её мальчика… «О Наполионе, я счастливейшая мать на земле!» – воскликнула она. Но тут же добавила с тревогой: «Ты губишь себя?» – «Наоборот, – весело засмеялся Наполеон (она знала: он редко, слишком редко так смеётся), – мне кажется, что только так я и живу!» На это она пророчески заметила: «Скажи лучше, что ты будешь жить в памяти потомков, но не теперь!..» Он ответил достойно: «А разве, синьора, это значит умереть?» Они оба навсегда запомнят тот разговор…

Когда Наполеон воевал в Египте, английские газеты то и дело публиковали слухи о его смерти. Каждый раз, когда ей переводили строчки из статей, радостно сообщавших, что наконец-то Англия избавилась от своего злейшего врага, ей казалось, что сердце разорвётся от боли. Но она твёрдо заявляла: «Мой сын не погибнет в Египте такой жалкой смертью, как бы хотелось его заклятым врагам. Я чувствую, что ему суждено нечто большее». Она верила в его гений.