Да, история не знает сослагательного наклонения. Эта фраза давно стала банальностью, которую уже неудобно повторять. И тем не менее представлять, что было бы, если бы – одно из самых захватывающих занятий на свете.
Представим: Наполеона принимают на русскую службу. Он, конечно, не становится тем, кем стал, но возможностей проявить свой талант полководца перед ним открывается предостаточно. В 1799 году он мог бы участвовать в Итальянском и Швейцарском походах Суворова. Пришлось бы воевать против Франции? Ну, во-первых, в те годы он не воспринимал её как отечество, во-вторых, разве мало людей разных национальностей, в том числе и этнических французов, воевало в русской армии? И воевали отлично. Мог Наполеон участвовать и в русско-турецкой войне 1806–1812 годов, и в русско-шведской 1808–1809 годов. Так что ему нашлось бы, где показать себя.
Но важнее всего, конечно же, другое: не было бы Отечественной войны 1812 года, не было бы моря крови, о чем имеющие сердце и через двести лет вспоминают с болью.
Наполеон
В то время как Александр беззаботно радуется жизни, Наполеона преследуют неудачи. Францию, куда вынуждено было переселиться семейство Буонапарте, буквально затопила ненависть. Достаточно было малейшего подозрения в нелояльности к новой власти, чтобы расстаться с головой (гильотина работала без передышки, не зная усталости). Именно страх перед гильотиной и (не меньший) перед экспроприацией собственности заставлял восставать то один город или департамент, то другой.
Наполеон, вернувшийся в свой полк, вынужден был принять участие в подавлении восстания жителей Авиньона. О том, как это происходило, можно судить по фразе из письма правительственного чиновника Жозефа Фуше одному из коллег и единомышленников: «Мы проливаем много грязной крови, но во имя гуманизма, во имя долга».
Читаю эти слова, и такое чувство, что написаны они не в 1793 году во Франции, а в 1918-м в России. Такая идентичность (ну, скажем, с учётом особенностей народов, – похожесть), хочешь не хочешь, а убедит, что революция, любая, даже если она гордо именуется Великой, – дело страшное и грязное. Так вот, будущий покоритель Европы в гражданской войне участвовать категорически не желал. Он подал прошение о переводе в Рейнскую армию: хотел воевать не с французами, а с врагами Франции. Неизвестно, как долго пришлось бы ему ждать перевода, а поскольку революционные чиновники были ничуть не исполнительней и не расторопней чиновников царских, мог бы и вообще не дождаться. Помог случай: капитана Буонапарте назначают командующим артиллерией правительственных войск, осаждающих мятежный Тулон.
Он счастлив. Наконец-то ему удастся проявить себя. Но главное даже не в этом. Главное в том, что воевать предстоит не против французов, а против англичан, которые, захватив Тулон, собираются оттуда идти на север, в сторону Парижа.
До появления Наполеона под стенами Тулона французская революционная армия уже два месяца осаждала город. Безрезультатно. И дело было не только в превосходстве позиций англичан, не только в их количественном перевесе, но и в том, что их поддерживали жители города. Они-то, собственно, и открыли порт английским и испанским кораблям, а городские ворота – войскам коалиции, объявившей войну республиканской Франции: ими двигали ненависть и страх перед кровавым революционным террором, они верили, что в благодарность за помощь англичане снова посадят на французский трон Бурбонов и жизнь вернётся на круги своя. Так что Наполеон заблуждался, считая, что воюет не против французов, а против завоевателей. Французам, тем, кто предал республику, ещё придётся расплатиться кровью за свой поступок. И Наполеон едва ли мог предполагать, что Конвент проявит милосердие. Ведь Максимилиан Робеспьер вполне искренне провозглашал: «Милосердие есть варварство».
Не буду рассказывать о деталях плана освобождения Тулона, который разработал и предложил командованию Наполеон, как не буду и дальше говорить о стратегии и тактике как выигранных, так и проигранных им битв – это дело военных историков. Что же касается роли Тулонского сражения в судьбе будущего императора и в формировании его характера, то её можно назвать решающей.
Во-первых, именно под Тулоном капитан Буонапарте впервые сумел не только разработать, но и отстоять свой план осады, впервые получил возможность взять на себя всю полноту ответственности за людей и за исход военной операции.
Во-вторых, он приобрёл по меньшей мере двоих безоговорочно поверивших ему сподвижников. Первый из них, Жерар Кристоф Мишель Дюрок, станет единственным, кого он на всю жизнь одарил дружбой и полным доверием. Они не расстанутся до самой гибели Дюрока. Во всех без исключения походах и сражениях Дюрок будет рядом со своим кумиром. Он единственный, кого император возьмёт с собой, когда вынужден будет бежать из России. И именно Дюрок станет набирать, организовывать и обучать новую французскую армию взамен той, что останется на заснеженных русских полях. Он погибнет в 1813 году вскоре после сражения при Бауцене. Для Наполеона это будет самая страшная потеря за всю жизнь. На месте гибели человека, которого считал своим вторым я, он повелит поставить памятник. На нём напишет: «Здесь генерал Дюрок умер на руках своего императора и своего друга». Он не забудет Дюрока до конца дней, а когда будет надеяться, что ему разрешат жить в Англии как частному лицу, пожелает назваться именем погибшего друга.
История знакомства со вторым участником освобождения Тулона, Жаном Андошем Жюно, кажется похожей на вымысел изобретательного литератора, пожелавшего украсить свой рассказ о великом человеке какими-то занятными подробностями. На самом деле в этой истории нет ни слова вымысла. Так вот: во время боя под Тулоном начальнику артиллерии понадобилось написать донесение командующему, сам он не мог оторваться от дела, потому потребовал грамотного сержанта или капрала, который мог бы стать на несколько минут его секретарем. Сержант не замедлил явиться и едва закончил продиктованное письмо, как ядро ударило в батарейный вал и засыпало бумагу землей. «Вот и славно, – невозмутимо заявил сержант-секретарь, – мне не понадобится посыпать чернила песком». Этим сержантом и был Жюно. Восхищённый Наполеон немедленно сделал отважного бургундца своим адъютантом. Потом Жюно станет дивизионным генералом, герцогом д’Абрантесом, наместником в Португалии, комендантом Парижа (в столице Франции и сейчас есть улица, носящая имя генерала Жюно, «Жюно-бури», как называл его Наполеон). Отчаянная храбрость не спасала Жана Андоша от вражеских сабель и пуль. Он был ранен больше десяти раз, однажды получил шесть сабельных ударов по голове, что через несколько лет и стало причиной его страшной гибели (сведённый с ума непереносимыми головными болями, он выбросился из окна). Одна рана была особенной: он получил её не в бою, а на дуэли, когда вступился за честь своего императора.
Перед боем
Дени Раффе. «Наполеон во время сражения при Баутцене»
Третьим итогом Тулона мне кажется то, что через многие годы, вспомнив Тулон, Наполеон докажет свою способность быть благодарным. В завещании, написанном на острове Святой Елены, он не забудет генерала Жака Франсуа Дюгомье, который под Тулоном поддержал никому не известного молодого артиллериста, чей план штурма города большинство воспринимало как авантюру. Без поддержки заслуженного генерала этот план едва ли позволили бы осуществить, и кто знает, чем закончился бы поход войск коалиции в глубь Франции, да и выпал ли бы капитану Буонапарте другой случай столь блестяще себя проявить. Генерал Дюгомье в любых обстоятельствах был благороден и независим. Так, он категорически отказался выполнять приказ Конвента не брать пленных – не мог позволить себе и своим солдатам расстреливать врагов, которые сложили оружие. На Триумфальной арке в Париже, где выбиты имена всех выдающихся полководцев Франции, есть и его имя.
А в 1793 году, уже после победы под Тулоном, Дюгомье ходатайствовал перед правительством: «Наградите и повысьте этого молодого человека, потому что если вы будете к нему неблагодарны, то он возвысится и сам собой». Надо полагать, генерал не мог и вообразить, насколько точно ему удалось предсказать будущее своего подопечного.
Но, разумеется, четвёртым и главным итогом осады Тулона было то, что эта осада стала первой победой Наполеона. Победой блистательной. Имя его узнала Франция. Его тайные мечты о славе начали сбываться. Правда, первая победа едва не стала последней: Наполеон был тяжело ранен в бедро. В те времена подобные ранения в большинстве случаев кончались ампутацией ноги. Но ему и тут повезло: рана не загноилась, ногу удалось спасти. До самой его смерти считалось, что это единственная рана за все двенадцать лет, проведённые в почти непрерывных сражениях. Но когда вскрывали тело покойного императора, обнаружилось множество рубцов и шрамов. Он скрывал свои ранения. Кто был ранен или перенёс операцию, знает, какая это боль. Он – не подавал вида, терпел…
А тогда, в 1793-м, пушки Наполеона обратили в бегство английский флот. Командующий, адмирал Сэмюэл Худ, погрузил на свои суда войска союзников, которые были деморализованы непрерывным огнём до такой степени, что «толпились у воды, как стадо свиней, и яростно рвались в море, словно одержимые дьяволом», и ночью буквально выскользнул из порта. Но перед этим поджёг арсенал и все французские корабли, которыми не смог воспользоваться. Урон флоту республики был нанесён огромный.
За изгнание войск коалиции с французской земли правительство республики присвоило молодому корсиканцу чин генерала. Было ему тогда двадцать четыре года. Именно в таком возрасте Александр Павлович взойдёт на престол Российской империи. Но пока ему всего шестнадцать…
Во время тулонской эпопеи Наполеон подружился с младшим братом Максимилиана Робеспьера, Огюстеном, бывшим тогда народным представителем при армии. Огюстен любил брата, но в противоположность ему был мягок, доброжелателен, старался смягчать жестокость властей. Он одним из первых увидел в Наполеоне великого человека, чистосердечно восхитился его гением и стал уговаривать молодого генерала поехать вместе с ним в Париж, чтобы познакомиться с Робеспьером-старшим. Огюстену казалось, что союз двух выдающихся людей принесёт огромную пользу Франции. Наполеон ехать не согласился. Позднее он вспоминал: «Если бы я решительно не отказался от этой поездки, кто знает, куда бы повел меня мой первый шаг и какая бы иная судьба ожидала меня!»
Думаю, он имел все основания предполагать, какая это была бы судьба. Почти наверняка – гильотина…
Вместо Парижа он отправляется в Геную с заданием составить доклад о генуэзских укреплениях и состоянии тамошней армии. Вернувшись во Францию, узнаёт, что 9 термидора (27 июля 1794 года) произошёл государственный переворот, что правительство якобинцев свергнуто, что братья Робеспьеры и с ними ещё девяносто один человек казнены по обвинению в заговоре против республики. Он прекрасно понимает, что никакого заговора не было, что избавиться от не знающего жалости и снисхождения вождя якобинцев его коллег по Конвенту заставил страх. Понимает он и то, что его дружба с младшим из братьев стала опасным компроматом.
Опасение не замедлило оправдаться: его отправили под домашний арест. Но Термидорианский Конвент оказался не таким кровожадным, как якобинский. Не обнаружив ни малейших признаков участия генерала Буонапарте в заговоре, его освободили, но направили в пехоту. Для него, артиллериста, это было унижение, с которым он смириться не мог. И он подаёт в отставку. Военная карьера, начавшаяся столь блистательно, окончена…
Тем временем термидорианцы вынесли на плебисцит новую конституцию, которую одобрило большинство французов (среди них и генерал Буонапарте). Но набирали силу и роялисты. В вандемьере (сентябре) они начали готовиться к штурму Конвента. Поняв, что их может спасти только чудо, члены Конвента вспомнили о герое Тулона (уже тогда некоторые считали его способным творить чудеса). Наполеона попросили прийти в штаб одного из вождей термидорианцев, Поля Барраса, и предложили возглавить оборону законного правительства.
Об этом человеке необходимо сказать хотя бы несколько слов: ему ещё предстоит сыграть не последнюю роль в жизни Наполеона. Так вот: Поль Франсуа Жан Николя, виконт де Баррас 14 июля 1789 года участвовал в штурме Бастилии, был избран в Конвент, голосовал за казнь Людовика XVI. Будучи одним из вождей Термидора, сыграл немалую, быть может, главную роль в падении Робеспьера. Был членом Директории, первым лицом правящего триумвирата. Через некоторое время он поможет осуществить наполеоновский переворот 18 брюмера VIII года (9 ноября 1799 года). Но, почувствовав, что популярность Наполеона угрожает положению его, Барраса, опытный интриган решает отослать соперника подальше от Парижа. Ему удаётся настоять на проведении египетской кампании. Казалось, честолюбивый соперник устранён. Однако Наполеон внезапно возвращается из Египта. Франция встречает его как триумфатора. Она устала от революции и верит: вот он, человек, который сможет навести порядок. Он и наводит. Правда, вскоре ввергает страну в непрерывную череду войн. Но это уже другая история. А Баррасу новый владыка Франции не доверяет (и небезосновательно), отстраняет от политической деятельности и высылает из страны. Только после первого отречения императора Баррас возвращается в Париж. Всё это – впереди, а пока отношение Наполеона к гражданским конфликтам не изменилось, он категорически не желал участвовать в борьбе французов против французов. Но Баррас-то вёл речь о защите революции… И Наполеон согласился спасти Конвент. Условие поставил одно: никто не вмешивается в его действия, не даёт ему никаких указаний.
13 вандемьера (10 октября), расстреляв мятежников из пушек, он восстановил спокойствие в столице. Баррас смог гордо заявить на заседании Конвента: «Республика спасена!» А Наполеон… из героя Тулона превратился в «генерала Вандемьера». Честь невелика. Зато его имя узнала вся Франция. С тех пор многих оно заставляло содрогаться от ужаса, но большинство – восхищалось. Это было началом раскола Франции на поклонников и врагов Наполеона, раскола, который продолжается по сей день.
А тогда, после двух лет нищеты и забвения Наполеон снова оказался на коне.
В Париже он стал фигурой заметной. Его приглашали в лучшие дома. Приглашали, чтобы гости могли посмотреть на загадочного корсиканца. Ходили слухи, что он молчалив, неотёсан и свиреп. Он и в самом деле был молчалив, но если уж тема разговора его увлекала, вступал в беседу и – покорял сердца: никто из снобов-парижан не ожидал от него ни такой эрудиции, ни такого остроумия. А акцент… Что ж, по мнению многих дам, он придавал речи генерала Буонапарте особый шарм.
Коли уж речь зашла о дамах, нельзя умолчать о том, что он вообще-то сторонился женщин. Поначалу стеснялся своей бедности, потом на то, чтобы ухаживать, просто не оставалось времени. Было у него два-три мимолётных увлечения, которые не оставили заметного следа в его сердце. Он подозревал, что связать людей на всю жизнь (а временных семейных отношений никто из семейства Буонапарте в те времена не мог и вообразить) может только любовь. Но лишь теоретически представлял, что это такое.
Ему было почти двадцать шесть лет, когда он встретил Розу Богарне…
Через два года он напишет: «Мое несчастье в том, что я плохо тебя знал. Твое несчастье – судить меня теми же мерками, что и других мужчин, окружающих тебя. Мое сердце никогда не испытывало ничего незначительного. Оно было защищено от любви. Ты внушила ему страсть без границ, опьянение, которое его разрушает. Мечта (мысль) о тебе была в моей душе ещё до твоего появления в природе».
Мир знает женщину, к которой обращено это письмо, под именем Жозефина. А до встречи с Наполеоном все звали её Розой, выбрав из имён, данных при крещении, то, которое ей, на общий взгляд, больше всего подходило – имя прекрасного, нежного, душистого цветка. Мари Роз Жозефа Таше де ла Пажери появилась на свет в одном из прекраснейших уголков нашей планеты (во всяком случае, так считал Христофор Колумб, открывший остров Мартиника). Мартиника была колонией Франции, и отец будущей французской императрицы (не богатый и не высокородный, но – дворянин) приехал туда из метрополии и организовал собственное дело. Женился господин Пажери на местной жительнице, креолке. Могла ли их дочь мечтать быть хотя бы представленной к королевскому двору? А уж стать императрицей…
По утверждениям одних историков, девочка была не в меру кокетлива и безудержно легкомысленна. Воспитание, ею полученное, оставляло желать лучшего. Другие с не меньшей уверенностью утверждают, что Роза была наивна и целомудренна. Воля каждого – согласиться с любой из этих версий: истины мы уже никогда не узнаем. А вот то, что родители отправили шестнадцатилетнюю Розу в Париж, к сестре отца, – известно достоверно. Тётушка очень скоро выдала очаровательную племянницу замуж за виконта Александра Богарне, сына своего любовника, бывшего губернатора Вест-Индии.
В то самое время, когда началась супружеская (и светская) жизнь Розы, в Карлсруэ во владетельном семействе, история которого известна с X века, родилась принцесса Мария Луиза Августа Баденская. Самим происхождением она, в отличие от Розы Таше, была предназначена в супруги первого лица государства. Правда, это мог быть владелец одного из множества маленьких немецких княжеств, а мог… Им обеим выпало стать супругами владык великих держав. Только тот, кто не знает, как сложились их судьбы, скажет: «Повезло!»
Брак Розы оказался неудачным. После того как муж покинул её, она осталась обладательницей титула виконтессы и двоих маленьких детей. Титул дал ей право быть представленной ко двору (отсутствие такого права когда-то заставляло её горевать).
Поселилась она там, где обычно привечали аристократок, получивших разрешение короля на раздельное проживание с мужем, – в доме монахов-бернардинцев на улице Гренель. Это совсем рядом с особняком Д’Эстре, купленным Александром II для посольства России. В этом изысканном дворце в центре Парижа и сейчас резиденция российского посла. Парижане называют дворец островом русской культуры и русской жизни. Правда, в те времена, когда на улице Гренель жила Роза, особняк ещё принадлежал семейству Д’Эстре, вошедшему в историю благодаря нескольким незаурядным женщинам. Самая замечательная из них – неповторимая Габриэль Д’Эстре, возлюбленная Генриха IV, почти десять лет повелевавшая не только королём, но и Францией. Роза Таше с большим интересом читала о жизни прекрасной Габриэль…
Конец более или менее благополучной жизни положила революция. Александр Богарне стал видным членом Учредительного собрания, но очень скоро был арестован. Розу предупредили, что ей тоже грозит опасность, посоветовали бежать из Парижа. Этому разумному совету последовало бы большинство женщин. Но не Роза! Да, она боялась, очень боялась. Но понимала: если она бежит, то тем самым подтвердит виновность своего мужа, пусть и бывшего. На подлость она была органически не способна.
Вскоре её арестовали. По воспоминаниям соседки по заключению, Роза была «одной из самых умных и дружелюбных женщин». Наверное, именно эти качества помогали ей приобретать искренних друзей. Среди них было семейство Тальен (жена – хозяйка модного светского салона, муж – видный политик, сначала – якобинец, потом – один из руководителей Термидорианского переворота). Именно Терезе и Жану Ламберу Тальенам Роза была обязана освобождением из тюрьмы. Их помощь подоспела весьма вовремя: после казни Александра Богарне приближалась её очередь взойти на гильотину.
Выйдя из тюрьмы, Роза вынуждена была в одиночку заботиться о воспитании и обучении детей. Помочь прелестной вдове были готовы многие. Среди них оказался и Поль Баррас.
Существует несколько версий знакомства Розы Богарне с генералом Буонапарте. Одна из них связана как раз с Баррасом. Будто бы расточительная возлюбленная наскучила Баррасу, ставшему членом Директории – одним из пяти директоров, которым была вручена исполнительная власть во Французской республике, и он счёл лучшим выходом из положения «передать» её Наполеону.
Существует ещё одна (вполне правдоподобная) версия знакомства. Якобы они встретились на одном из великолепных столичных балов. Среди роскошных высокомерных красавиц, не без труда выдерживавших тяжесть украшавших их драгоценностей, Роза Богарне напоминала нежный полевой цветок. На ней не было драгоценностей, она украсила себя только венком из фиалок и приколола к корсажу букетик этих самых своих любимых цветов. Зато глаза… Её глаза излучали такой тёплый, такой спокойный свет… Наполеон был очарован. Весь вечер не отходил он от нежной красавицы (потом скажет, что ему сразу показалось, будто вся она «соткана из кружев»). Когда бал закончился, он проводил её до кареты. Прощаясь с будущим императором, она наклонилась, и букетик с её груди упал на землю. Наполеон поднял его, прижал к губам и унес с собой…
История трогательная и романтичная. Подтверждением, что так вполне могло быть, служит широко известное отношение Жозефины к фиалкам. В день свадьбы счастливый жених в память о том первом букете подарил ей фиалки. Она была растрогана: «Милый мой друг, позволь мне в этот памятный день каждый год носить эти цветы в знак обновления нашей любви и нашего счастья». С тех пор, где бы ни находился, чем бы ни был занят Наполеон (и когда был боевым генералом, и когда стал Первым консулом, а потом и императором), каждый год утром 9 марта Жозефина получала букет фиалок.
И всё-таки я больше верю в третью версию их знакомства. Прежде всего потому, что она известна со слов человека достойнейшего, во-первых, непосредственного участника событий, во-вторых, вообще не замеченного во лжи. По воспоминаниям Евгения (Эжена) Богарне, сына Жозефины, дело было так. Генерал Буонапарте только что подавил роялистский мятеж. Победителем возвращается он в свою резиденцию в Тюильри. Стремительно входит в гостиную. Навстречу ему со стула, стоящего у самой двери, поднимается стройный большеглазый мальчик, взгляд одновременно и смущённый, и смелый: «Я не решился бы обеспокоить генерала, но меня привели к нему долг и честь». Наполеон смертельно устал, он не расположен разговаривать с кем бы то ни было. Он отказался даже выступить в Конвенте. Но мальчик сказал: долг и честь. Эти слова так много значат для генерала. Не обращая внимания на бросившихся к нему со всех сторон просителей, он пригласил подростка в кабинет. Тот рассказал, что солдаты обыскивали дом и забрали шпагу, последнюю память об отце, покойном генерале Богарне. Наполеон распорядился немедленно найти и вернуть шпагу. Четырнадцатилетний Евгений Богарне был счастлив. И благодарен. На всю жизнь.
На следующий день поблагодарить генерала пришла мать мальчика, Роза Богарне. И бравый генерал потерял голову. Вскоре прекрасная креолка стала его женой. Для Евгения это был страшный удар: матушка изменила памяти отца! Но Наполеон, когда он того хотел, был обаятелен неотразимо. Он без особого труда и навсегда покорил сердце пасынка. А тот, когда между его матерью и отчимом вспыхивали ссоры, всегда умел их примирить. Пока это было возможно…
Сын Евгения Максимилиан через восемнадцать лет после смерти Наполеона станет мужем племянницы Александра I великой княгини Марии Николаевны (дочери Николая I). Так судьба соединит потомков (пусть и не прямых) двух императоров, так жестоко и в сущности нелепо враждовавших между собой в начале XIX века.
Но до этого ещё очень далеко. А пока генерал Буонапарте делает всё, чтобы покорить крепость, которая кажется ему самой неприступной из всех существующих: сердце Жозефины. Кстати, это он стал называть её Жозефиной. Имя Роза ему почему-то не нравилось. Подозреваю, он просто не хотел называть любимую так, как называли её другие мужчины.
И вот крепость сдалась… Но Жозефина не сразу поняла, что человек, чьё сердце она покорила (честно говоря, не очень-то к этому и стремясь), – гений, а потому ни в чём не похож на других. А значит – с ним будет трудно, очень трудно…
А ему мало было близости с обожаемой женщиной, ему нужно было обладать не только её телом, но и сердцем, и умом, и временем, и всеми её желаниями и помыслами. Он мечтал, чтобы она стала его женой. Это выглядело совершено несерьёзно: мало того, что она старше (ему двадцать шесть, ей – тридцать два), но оба они ещё и бедны. Какая уж тут семейная идиллия! О, как разумны были аргументы родственников и друзей! И как бесполезны! Ради счастья несравненной Жозефины он готов был покорить весь мир. И он его покорит…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.