Цветок для Тьмы

Зазвенела обнажающаяся сталь, и я остановил охрану взмахом руки.

Женщина ощупывала мою кисть дрожащими заиндевевшими пальцами.

– В дальний путь шобрался, шынок, – начала она, и дребезжащий голос резал слух. – Что рашчитываешь найти, не найдешь, о чем отчаешься – отыщешь, да не признаешь. Думаешь, лед всесилен, ан нет. Он пленит только то, что не противитша, но только повштречает горный ручей, увидишь – не лед его скует, а стремительная вода подточит. Вырастет на месте их шлияния цветок, прекрашней которого нет в землях Ашты. Озарит он вше шветом швоих лепештков, дотянетша до темницы Фарида, растопит его ледяной саркофаг, и вштетится он с Аштой… – шепелявила старуха, и не отводила от меня белесых слепых глаз.

– Тогда всем нам придет конец, – освобождаю свою руку из сухих узловатых пальцев. – Шла бы ты, бабка к ближайшему храму. Глядишь, там тебя и приютили бы.

– Не понимаешь, – качает старуха лохматой головой. – Но поймешь, когда время придет. Вше поймешь, милок.

Больше не делая попыток прикоснуться ко мне и потеряв всякий интерес, старуха поплелась дальше, а мы продолжили свой путь.

И вместо нескольких дней я увяз во всем этом почти на полное новолунье. Как и предрекал Дифсер, совершенно бесполезно. Глупые бестолковые женщины, ничего не видящие и не желающие видеть, кроме своих холмов и воспитанниц! Они не понимали и не желали понимать, что из-за их упрямства, храмы разрушат, девушек увезут и станут просто продавать тем, кто заплатит больше. Не будет больше ни храмов, ни жриц, ни дочерей Ашты!

Я смотрел на этих девушек, беззаботно щебечущих, словно птицы, исполняющих ритуальные танцы, и видел их будущее среди грубой солдатни, только жрицы не желали ничего слушать – надменно вздергивали подбородки и заявляли, что готовы погибнуть под камнями храмов, но не признать власть империи.

Готовы отдать своих воспитанниц на утехи богатеев, оставить свою страну, свою землю на произвол льда и стужи, но не поступиться себялюбием.

Глупые-глупые женщины!

Вот эта девушка в липнущем к телу почти прозрачном платье, что сидит на скамье и перебирает тонкими пальцами зеленые стебли. Неужели Мэделин думает, что ее пожалеют за роскошные волосы и неземные, цвета ночных цветов глаза? Да ее первую схватят за эти волосы и выволокут на потеху толпы. Будут истязать, пока белоснежная кожа не покроется кровоподтеками, а прекрасные глаза не потускнею от слез.

Захватчики не знают жалости к побежденным, а я… я не могу уследить за всеми, но может… может, хоть эту девушку смогу спасти, уберечь от предначертанной упрямством Мэделин судьбы. Но выходя от жрицы, я больше не вижу девушку. Ее спрятали, отослали, от нежеланного гостя, будто это поможет, когда стены рухнут под таранами имперской армии.

И я решаюсь на отчаянный шаг – на обратном пути выкрасть одну из дочерей Ашты.

А сейчас мне надо ехать дальше – в самые южные провинции. Может быть, хоть там жрицы прислушаются к голосу разума.

Чем дальше продвигаюсь на юг, тем более удручающим становится пейзаж. Если на севере все больше территорий покрывается льдом, то здесь, на юге, земля превращается в выжженную пустыню, будто сама Ашта за что-то наказывает людей, а плодородный участок между льдом и пустыней, на стыке двух стихий: вымораживающего льда и иссушающего солнца – становится все уже. Как тут не вспомнить слова безумной старухи о льде и горном ручье, только в высушенной пустыне почти не остается ручьев, и я не понимаю, как толковать странные предсказания.

В голове что-то скребется, просится на поверхность, но, как только кажется, что сейчас поймаю спрятанный во всем этом смысл, как он ускользает, развеивается неосязаемой дымкой.

Встретившийся по дороге местный лорд, судя по всему, направляясь на охоту и желая выслужиться перед принцем, любезно предложил воспользоваться его гостеприимством, а я, устав от шатров и походных условий, так же любезно согласился.

Последний храм, затерявшийся почти на самой границе среди холмов, странно зеленых, на фоне выжженной пустыни, встретил меня точно так же, как и все те, которые я посетил до него – неприступностью и граничащим с безумством высокомерием. Вот только девушки, вернее девочки, воспитывавшиеся в нем, оказались совсем молоденькими, и их было значительно меньше. Неужели, и силы Ашты иссякают? Быть может, их и хватает только на то, чтобы поддерживать холмы, жриц и дочерей?

Пришло время возвращаться, а я ничего не добился. Но стоит ли сожалеть о тех, кто сам выбрал свою судьбу?

Перед глазами сам собой всплывает образ сереброволосой девушки с огромными фиалковыми глазами.

Вот ее заберу! Она прожила в храме всю жизнь, знает порядки, как все устроено. Если все эти ослицы, закрыв глаза, идут на смерть, то ее уберегу. Сами выстроим новый храм, и она станет там жрицей, будет сама воспитывать дочерей Ашты. Возможно, тогда не придется разрушать существующие храмы. Пусть живут, как хотят, если у нас появится своя жрица.

Но сначала, да, – провести ночь под нормальной крышей, а не в шатре, почувствовать себя цивилизованным человеком, – и я приказываю свернуть к замку лорда Бажира, где к своему удивлению и нахожу ту самую девушку, которую собирался спасать. И ее действительно приходится спасать от самоуправства нерадивого подданного.

Фарид всех побери! Элина! – вспоминаю о выставленной из спальни девушке. – Она же там, наверное, замерзла! – и меня сносит с кровати.

Вскакиваю, бросаюсь к двери, за которой она скрылась, и рывком распахиваю.

Элина буквально падает мне под ноги.

Подхватываю на руки, прижимаю к себе и стараюсь не выпустить силу. Наверное, в первый раз жалею, что отличаюсь от обычных людей, не могу согреть своим теплом, только замораживать.

Осторожно кладу ее на кровать, хочу отойти, чтобы вытащить из сундука что-нибудь теплое, но тонкие руки обхватывают шею, а фиалковые распахиваются. Они так близко, что захватывает дух, и бездонные, как горное озеро, отражающее вечернее небо.

– Посиди спокойно, я сейчас, – стараюсь отцепить от шеи хрупкие руки.

– Не ходите, останьтесь! – шепчет она и прижимается ко мне всем телом, несмотря на мой холод. Побелевшими губами почти касается шеи, а от теплого дыхания по телу разбегаются колкие искры.

Я замираю.

Что? Что она имеет в виду? Сразу вспоминается ее просьба помочь с пробуждением силы, и мужчина вытесняет принца и покровителя.

– Не уходите, – продолжает шептать Элина, пряча лицо на моей груди, не замечая жесткости кольчуги, – останьтесь. Я слышала. Они хотят вас убить за то, что какой-то пес сорвал у них ценный цветок. Я все слышала…

Что? Что она такое говорит? Она бредит? Кладу ладонь на высокий чистый лоб – он прохладный, не горит лихорадкой.

– Я здесь, с тобой. Подожди немного, сейчас вернусь, – все-таки отцепляю от себя ослабевшие руки, поднимаюсь с кровати под не отпускающим взглядом, нахожу в сундуке теплый жилет, склянку с заживляющей мазью и возвращаюсь.

Элина не сопротивляется, когда я разматываю на ней успевшее испачкаться полотенце, только огромные и чистые глаза следят за каждым движением, когда закутываю в свой жилет, а я старательно давлю в себе неуместные желания, силой воли отгоняю соблазнительные картины, что мог бы сделать с этой наивной и податливой девочкой. Даже когда жилет скрывает от моих глаз стройное тело, я еще долго не могу усмирить разгорячившуюся кровь. Он укрывает ее почти до колен. Еще бы чем-нибудь перевязать, чтобы полы не расходились и не смущали меня недоступным соблазном. Быстро отыскиваю в недрах сундука бечевку, отрезаю кусок и туго затягиваю тонкую талию.

Только сейчас, когда разум не так сильно туманится от желания, я понимаю, что беспрепятственно прикасался к обнаженному телу Элины, а совсем недавно, когда пытался показать, что между нами что-то есть, не мог к ней прикоснуться. И Бажир ударил, причинил боль. От этого воспоминания и взгляда на разбитую губу я до боли сжимаю кулаки. Негодяй, он за это заплатит, или я не принц Форстер, но сейчас меня интересует другое – Мэделин говорила, что над дочерьми Ашты простирается ее защита. Элина же уверена, что из-за непроснувшейся силы богиня про нее забыла. Вот только я уже убедился, насколько ошибочны и наивны представления Элины о том, что пробудит ее силу, может, и относительно защиты она также ошиблась?

«Благословение Ашты дается только добровольно», – вспоминаю слова Мэделин.

Если я понял все правильно, то Ашта защищает девушек только от нежелательной близости, и из этого следует два вывода, и оба приятные: либо я так хорошо владею собой, что даже рядом с обнаженной Элиной не представляю для нее опасности, хотя самому казалось, что вот-вот сорвусь, либо Элина сама этого хочет.

Кровь вскипает с новой силой, с ревом несется по венам, устремляется вниз живота, отчего он тяжелеет, в кожаных штанах становится тесно и жарко. Я вижу только один способ разобраться с сомнениями, справиться с собой: да – да, нет – больше и пальцем ни прикоснусь к ней.

Забываю, что я принц, отпускаю на свободу изголодавшегося мужчину. Ощупываю жадным взглядом свернувшуюся на покрывале фигурку: каждую линию стройного тела, разметавшиеся блестящие волосы, аккуратный нос, розовые губы, притягательность которых не портит даже подсохшая на ранке корочка, приятно округлый подбородок, грациозную шею, худенькие руки, стройные ножки с узкими изящными ступнями, каждая из которых поместилась бы в мою ладонь.

Представляю, как подомну ее под себя, почувствую на лице цветочное дыхание, на губах – нежную шелковистость кожи, податливость готового принять меня тела.

В голове шумит от предвкушения, я окончательно забываю о долге покровителя, тянусь рукой к искусительной в своей наивной невинности девушке, жажду услышать, как в порыве страсти она шепчет мое имя, изгибается подо мной, умоляет продолжать.