Силуэт в окне

– И чего ж он так боится, твой Сергей Леонидович? Как тебя хоть зовут, шпионка?

Вообще, в жизни Давид был очень воспитанным и учтивым юношей. Его обожали мамы всех друзей и подруг, его любили преподаватели, его уважали ребята в универе. Он всегда держался с достоинством, был неизменно вежлив, даже учтив. Не позволял себе сальных шуточек или неуважительных высказываний. Но и в свой адрес не терпел поползновений. Отец иногда со смехом удивлялся, откуда в обычной купеческой семье вдруг уродился такой аристократ. Но, разумеется, он знал, откуда. Его жена была из очень тонкой интеллигентной семьи потомственных музыкантов. Правда, никто из детей не обладал выдающимися творческими способностями. Так, на уровне похвастаться перед родней и друзьями.

– Катя, – представилась медсестра.

– Давид, – протянул руку пациент, – я бы с удовольствием поклонился, мадемуазель, но боюсь, обстоятельства непреодолимой силы мне не позволят почтить вас так, как вы того заслуживаете.

Перестарался. Но лучше так, чем хамить.

Катя на удивление звонко рассмеялась.

– Вы как будто из книги Пушкина, сударь!

– Давай на ты, если можно, – дружелюбно предложил Давид.

– Давай, – почему-то зарделась Катя, – вообще-то нам запрещено фамильярничать с пациентами, у нас серьезная частная клиника, но ты особый пациент, так что, наверное, можно.

– Так, так, так, – картинно закатил глаза Давид, – и в чем же моя особенность?

– Ну, во-первых, тебя привезла скорая сразу к нам, а не в обычную больницу. Вроде кто-то из знакомых проезжал мимо, узнал твою машину, и сообщил семье. Они сразу все организовали. Во-вторых, Сергей Леонидович – светило, так просто его не заполучишь в день обращения, я раньше вообще не видела вживую звезд такой величины. Я просто читаю много медицинской литературы, поэтому и знаю, кто он.

– Ясно, отец постарался, – как будто расстроился Давид, – но, честно говоря, я ему благодарен.

– Ну да, еще неизвестно, чем бы все закончилось, если бы ты попал в государственную подмосковную больницу. Врачи там, конечно, бывают хорошие, но оборудование на грани фантастики. Смотришь и поражаешься, как оно еще работает?

Ребята дружно рассмеялись.

Вроде бы не так все и плохо. Жизнь как жизнь.

– Кать, я никогда в жизни не был в больнице, – начал было Давид, – и не знаю ваших правил. Но кое-что мне нужно узнать прямо сейчас. Как бы мне попасть в туалет?

– Никак.

Давид наклонил голову на манер попугайчика, насколько позволяла боль в шее, и внимательно посмотрел на хорошенькую молодую медсестру.

– Ты серьезно или шутишь? – на всякий случай переспросила Катя.

– У меня к вам аналогичный вопрос, мадемуазель, – серьезно ответил Давид, – я и правда никогда в жизни не был в больнице. И, судя по всему, сутки не ходил в туалет. Мне неловко вести с тобой этот разговор, но другого выбора у меня, полагаю, нет. Так как мне попасть в уборную?

– Никак.

– Катя, не смешно.

– А я и не пытаюсь тебя веселить, – совершенно будничным тоном продолжила медсестра, – у тебя стоит катетер, тебе не нужно никуда ходить.

Давид помолчал, пытаясь переварить информацию.

– Я такое слово слышал только в кино. Там было что-то про дом престарелых. Как неловко. Лучше бы я у доктора спросил.

– Честно говоря, в этом нет ничего неловкого, – попыталась успокоить его Катя, – всем ставят, когда людям лучше не вставать пока. Даже молодым женщинам после кесарева сечения, даже детям после операции. Дело не в возрасте.

Давид снова помолчал в белую стену.

– Катя, если бы ты знала, сколько я готов отдать сейчас за то, чтобы мы с тобой обсуждали новый клуб на Кропоткинской, а не вот это вот все. Я бы душу дьяволу продал.

– Я не хожу по клубам, так что это была бы напрасная жертва, – улыбнулась медсестра максимально дружелюбно.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Конечно. Я бы тоже хотела, чтобы мы говорили о чем-то другом.

– Стой, а почему ты не ходишь в клубы? – поинтересовался Давид.

– Я готовлюсь к поступлению в мединститут, – просто ответила Катя, – в свободное от работы время я занимаюсь.

– И каким же врачом ты будешь?

– Нейрохирургом.

– Чего? – расхохотался Давид.

Катя смотрела прямо и серьезно. Кажется, она не шутила.

Давид потупил глаза.

– Прости, я подумал, что ты шутишь. Ты такая молодая и хорошенькая. А у меня стереотипное мышление. В моей картине мира хирурги выглядят примерно как ваш этот Сергей Леонидович. Ну или хотя бы как доктор Хаус.

– Честно говоря, я довольно способная, у меня красный диплом медицинского колледжа, и я на хорошем счету на работе.

– Как обманчива бывает иногда внешность. Я бы скорее подумал, что ты веселая тусовщица, вертихвостка и сердцеедка, чем заучка.

– А я и не заучка. Мне все это нравится. А я бы про тебя подумала, что ты мажор, грубиян, пикапер, самовлюбленный болван.

– Все мимо, кроме первого пункта, – улыбнулся Давид, – но я не буду извиняться за то, что родился в богатой семье. Это не моя вина, честно.

– Да, но у тебя есть выбор, – с вызовом сказала Катя, – пользоваться родительскими деньгами или пробивать себе путь самостоятельно.

– Что ты имеешь ввиду? Это что, наезд? Мне кажется, это глупо не брать от жизни то, что она тебе дает.

– Неужели? – вскинула брови Катя.

Давида задело. Никогда раньше не задевало, а теперь задело. Он никогда не чувствовал себя виноватым перед теми, кто родился без серебряной ложки во рту. Но и не кичился деньгами семьи. Просто жил в свое удовольствие. Конечно, у него всегда был перед глазами пример старшей сестры, которая после окончания школы поступила в университет и стала снимать квартиру вскладчину с однокурсницами. Хотела поселиться в общежитие, но ей отказали. И от машины отказалась. Брала у родителей деньги на квартиру только в первом семестре, потом устроилась на работу. Сама училась, сама зарабатывала, сама нашла способ уехать в Нью-Йорк. Отец негодовал, мать плакала, но Наташа не сдавалась. Никогда не позволяла никому лезть в ее жизнь. Со временем родители смирились. Давид всегда думал, что у сестры просто бунт такой, форма развлечения. И все ждали, когда же она наиграется в самостоятельность и снова станет папиной дочкой, которой ни в чем не отказывают. Но она так и не наигралась. Видимо, это была не игра.

– Прости, не хотела тебя задеть. Ладно, мне пора, еще куча работы. Если что-то понадобится, нажми на кнопку вызова персонала.

– Тебе же велено было глаз с меня не спускать!

– А кто сказал, что я спущу? – подмигнула Катя, – я буду где-то рядом.

Какая веселая медсестра, однако. Не знал, что такие бывают. А может, это ее специально приставляют к таким, как он, чтобы она их поддерживала? Таким, как я. Нет, честно говоря, это чушь. Я встану на ноги. И не просто встану, а буду заниматься спортом, как раньше. Интересно, сколько времени уйдет на реабилитацию? И успею ли я дипломную написать? Ха-ха. Теперь точно успею. Вместо тусовок буду штудировать учебники. Точно, надо узнать, могу ли я проводить реабилитацию дома или нужно в больнице тухнуть. И надо попросить маму, чтобы привезла ноутбук, начну готовиться к защите. Это же прекрасная возможность не отвлекаться на вечеринки, а сосредоточиться на учебе! Защита будет блестящей, я стану лучшим выпускником года, родители будут страшно мною гордиться! Да, да, так и будет! Чего я тут разнылся, сопли распустил, это всего лишь временное ограничение возможностей передвижения. Использую это время по максимуму! В невероятно приподнятом настроении он нажал кнопку вызова персонала. Через минуту в двери показалась кудрявая голова Кати:

– Что, даже десяти минут теперь без меня выдержать не можешь?

– И это тоже. Но не могла бы ты позвать врача и маму?

– Есть, сэр!

Через минуту в комнату вплыл роскошный лайнер Сергея Леонидовича в сопровождении величавой осанки Елены Николаевны. Даже убитая горем, она держалась как прима балерина. Катя проскользнула за их спинами и встала у окна, сложив руки за спиной. Лицо ее было деловитым, но глаза лукаво улыбались.

– Ну, и что у нас тут теперь, молодой человек? – разлился по палате шикарный баритон.

– Доктор, мне надо с вами поговорить!

– Говорите, говорите, не стесняйтесь! Я вижу, настроение у вас получше? Катя, это твоих рук дело?

– Катя просто чудо! – улыбнулся Давид, – но я сейчас о другом. Я бы хотел узнать поподробнее, как проходит процесс реабилитации. А также, через сколько я смогу ходить при самом благоприятном исходе. В июне у меня защита диплома, и я бы хотел прийти туда уже своими ногами, а не в кресле. Потому что это будет блестящая защита! Могу ли я жить у себя дома и ездить на процедуры? Или лучше какое-то время провести в больнице? Если в больнице, то можно ли привезти ноутбук и принтер, мне не терпится приступить к дипломной работе.

Врач стоял молча, уставившись в свои записи. Мать отвела глаза, полные слез. Пока Давид придумывал свой гениальный план, она снова переговорила с доктором, и он ее почти убедил не давать ложных надежд парню. Потому что пока современная медицина не способна поставить его на ноги. Да и вряд ли будет. Дай Бог, чтобы он смог детей иметь. Да чтобы с годами не начались осложнения. И так далее в том же духе.

– Доктор? – нарушил звенящую тишину Давид.

– Да, да, слышу. Я просто думаю. Знаете, что? Давайте, я все узнаю, посоветуюсь с зарубежными коллегами, обговорю с главврачом, узнаю, какие у них есть возможности и вернусь к вам?

– Отлично, спасибо! – Давид сиял как медный таз. От его горя не осталось и следа.

Сергей Леонидович действительно был очень известной и значимой фигурой в мире российской медицины. Более того, он регулярно участвовал в конференциях по всему миру. Репутация у него была безупречной. А также он славился своей прямотой. Он никогда не миндальничал с пациентами. Говорил прямо, как есть. Но что-то дрогнуло у него в груди, когда он слушал полные энтузиазма речи Давида, и он не смог повторить то, что сказал его матери десять минут назад. Просто не повернулся язык. Лишить надежды этого энергичного полного жизни молодого человека. Который к тому же был сыном его старинного приятеля, с которым он когда-то служил в советской армии. Решил взять тайм-аут и обдумать все как следует.

Когда доктор ушел, Давид обратился к Кате:

– Слушай, а кроме капельниц у вас есть какие-нибудь развлечения для пациентов, попавших в затруднительное положение? Бутерброд, например? Или чашка чаю без сахара?

– Сию минуту, сэр, – бодро откозыряла Катя. Если пациент просит есть, значит, у него все не так уж и плохо.

Когда она вышла, Давид наконец осмелился посмотреть на мать. Он боялся признаться сам себе, что если увидит ее лицо, выражающее что-то не то, что он хотел бы увидеть, то не справится с эмоциями. Но опасения были напрасными. Елена Николаевна улыбалась ему самой искренней и счастливой из своих улыбок. Она была по-настоящему счастлива. Она верила Давиду больше, чем врачу. В ее голове не укладывалась мысль, что ее прекрасный мальчик, самый здоровый и жизнерадостный из ее троих детей, может остаться навсегда в инвалидном кресле. Поэтому она предпочла встать на сторону Давида. В конце концов, врачи тоже люди и могут ошибаться. А чудеса случаются. И раз они случаются с кем-то, почему бы одному чуду не случиться с ее сыном?

Давид украдкой выдохнул с облегчением. Мама была на его стороне. Мама была с ним. Это было очень важно для него. Не сказать, что они были особенно близки, но он любил родителей.

– Мама, – сказал он с улыбкой.

Елена Николаевна подошла к кровати и обняла сына, насколько это было возможно. Потом придвинула стул, села рядом и взяла его за руку.

– Сыночек, я так счастлива, что ты все правильно понял и придумал отличный план. Я попрошу Сашу, чтобы он заехал к тебе на квартиру и привез ноутбук. Напиши список всего, что тебе нужно. После обеда он освободится и приедет.

Дверь с шумом открылась и в нее влетела дородная Мария, проворно обогнав Александра Александровича на финишной прямой.

– Ну вот, увязалась со мной, ни в какую ничего не хотела слушать, – пробурчал отец с добродушной улыбкой.

Мария тем временем кинулась к своему любимому подопечному, перемежая причитания с молитвами, утирая слезы и одновременно распаковывая контейнер с его любимым домашним печеньем.

Давид был счастлив. Он как мог успокаивал Марию на испанском, параллельно пытаясь отвечать на вопросы отца.

– Чего бормочут, басурмане, поди пойми, – подтрунивал Александр Александрович. Он бы ни за что никому не признался, что впервые в жизни пустил слезу, когда ему позвонила жена и сказала, что сын пришел в себя и прекрасно себя чувствует. Это видела только Мария, но он взял с нее клятву на крови, что она унесет с собой эту тайну в могилу. Взамен она потребовала взять ее с собой в больницу.

– Держи, сын, купил тебе телефон по пути, а то твой не пригоден оказался, симкарту вроде переставили, сказали, будет работать, но там надо понастраивать чего-то, ты уж сам разберись.

– Спасибо, пап.

– Я просто подумал, он тебе тут пригодится. Не очень-то тут весело. А вы ж, современная молодежь, и минуты не можете без своих этих смартфонов. Сказали, что это самая новая модель, надеюсь, так и есть.

– Это отличный аппарат, пап, – с благодарностью сказал Давид, – даже лучше, чем был у меня. Мария, я больше не могу есть печения, они слишком сладкие, мне обещали бутерброд принести. О, а вот и он, легок на помине! Катя, что это? Суп? Боже, ты волшебница, я и не смел мечтать о курином бульоне!

– Ладно, ты пока тут ешь, а я пойду поговорю с Сергеем, – сказал Александр Александрович, – потом пообщаемся нормально, все равно Мария никому не даст вставить слова, пока не напричитается!

Мария пропустила замечание мимо ушей.

– Я пойду с тобой, – встала Елена Николаевна.

Ей хотелось лично проконтролировать, что именно скажет врач мужу. Слишком многое было на кону. А она твердо решила бороться за сына. И ей нужны были союзники.

***

Врач отыскался не сразу. Так как в эту клинику он вообще попал впервые, ему было интересно обойти все отделения, оценить оборудование, поговорить с коллегами. К тому же ему не давал покоя вопрос его единственного в этом здании пациента. Родители Давида нашли его в кафетерии, где он пил кофе и разговаривал по видеосвязи с кем-то на английском языке. Завидев старого приятеля, Сергей Леонидович приветливо ему помахал и показал на стулья, жестом приглашая присоединиться.

Когда разговор был окончен, доктор встал и тепло обнял приятеля:

– Сколько лет, сколько зим! Наконец-то встретились!

– Да и не говори! Жаль только, что повод такой печальный. Хотел тебя познакомить со своей семьей, да все некогда было, а теперь, видишь, как получилось.

– Когда мы последний раз виделись? Кажется, на свадьбе у Акимова?

– Да, похоже на то. Даром, что почти в одном городе живем уже два года. А увидеться времени нет.

Доктор Прилучный много лет жил в Австралии, уехал в девяностые, занимался там серьезными исследовании в области нейрохирургии, сделал себе имя, женился на девушке из Новой Зеландии, в Россию приезжал редко, поэтому не был знаком даже с женой Винокурова, не то что с детьми. Два года назад у Сергея Леонидовича умерла жена – рак груди, детей у них не было, поэтому он решил все оставить и вернуться на родину.

– Сань, я не буду ходить вокруг да около, – вдруг серьезным тоном сказал Сергей Леонидович, – давай начистоту. То, что он выжил и сохранил рассудок и память, сам нормально говорит, и, как мне передали, даже ест – это уже чудо. Я сейчас разговаривал с коллегой из Германии, он мне сначала не поверил, таких случаев действительно один на миллион. Просит показать ему парня вживую. Но касаемо позвоночника прогнозы плохие. Ходить он не сможет. Два раза подряд чудо вряд ли произойдет.

Александр Александрович сжал кулаки. Елена Николаевна украдкой смахнула слезу. Сергей Леонидович отвел глаза. Всегда тяжело сообщать такие новости близким больного. Он так и не смог привыкнуть к этому за годы работы.

– Я готов на что угодно, чтобы поставить сына на ноги. Я не могу смириться просто так. Если операция бессильна, может, есть лечение в Германии, Израиле, Америке? За ценой не постоим, ты же знаешь.

– К сожалению, есть вещи, которые пока ни за какие деньги не купишь.

– Если есть хоть малейшая надежда, хоть экспериментальная медицина какая-нибудь, мы должны рассмотреть все варианты, – с мольбой сказала Елена Николаевна, – даже если это будет нетрадиционный метод!

– Ну уж! Давай без шаманов обойдемся! Вон корабли в космос запускают люди, неужели не найдется хоть какое завалящее исследование? Можем даже через фонд профинансировать, – вдохновился энтузиазмом жены Александр Александрович.

– У нас в стране точно нечего ловить, Сань. Я сегодня буду разговаривать с коллегами из Америки, сейчас у них ночь – жду, пока проснутся. Помнится, в прошлом году на конференции в Мельбурне они что-то интересное рассказывали, но тогда это было просто прожектом, ничем не подкрепленные слова, никаких клинических исследований. Поэтому я и не хотел вам говорить заранее, чтобы не давать ложных надежд. Но, возможно, с тех пор они продвинулись. К тому же клиника при университете там очень хорошая и реабилитационные центры не чета нашим. Оборудование такое, что мы только на картинках видели.

Родители пациента переглянулись с надеждой.

– Нет, нет и нет, – замотал головой профессор, – не смейте даже надеяться, пока я не поговорю с ребятами. Вдруг у них там вообще свернули эту программу.

– А что, если нам пообедать сегодня всем вместе? – воодушевленно предложил Александр Александрович, – заодно с Леной познакомишься нормально. А то тут обстановка такая давящая, что аж страшно. Того и гляди кто-нибудь подбежит на клизму уведет!

– Слушай, хорошая идея, – поддержал Сергей Леонидович, – давайте часа в два? Вы заедете за мной? А то я без машины. Никак не решусь сесть за руль в этом городе. После Австралии сложно перестраиваться в моем возрасте.

– Вот только не надо сейчас про возраст, – запротестовал Александр Александрович, – мы еще молоды и полны сил, мы еще покажем, на что способны! Давай, набери мне, как будешь готов. А я пойду еще поговорю с сыном и поеду по делам скатаюсь, как раз к двум управлюсь.

– Добро.

В палате Давида все еще витал дух Кубы. Мария целиком и полностью заполнила пространство испанской речью. Когда вошли родители, она как раз рассказывала ему историю из детства, когда пятилетний Давид решил на всех обидеться, убедил себя, что дома его никто не любит, потому что ему не разрешили положить в чай десять ложек сахара. Он ушел во двор, забился под крыльцо и сидел горько плакал. А Мария ему тайком принесла несколько кубиков рафинада. Радости мальчика не было предела. Конечно, если бы об этом прознала Елена Николаевна, всем бы досталось на орехи – она была очень щепетильна в вопросах питания детей. Но, к счастью или к сожалению, жена олигарха в тот период активно примеряла на себя роль светской львицы, и как раз когда разыгрывалась драма, к ней приехала подруга обсудить наряды для предстоящего мероприятия. Так что ребенок без зазрения совести сгрыз весь рафинад, остатками покормил муравьев во дворе, и так и быть, поверил Марии, что она его все же скорее любит, чем ненавидит. Да и вообще после потребления такого количества сахара, он как-то уже и на семью зла не держал. Родители Давида за двадцать лет жизни бок о бок с Марией так и не заговорили на испанском. Так что сейчас только Давид хохотал, слушая эту трогательную историю из детства. Мария всегда придерживалась мнения, что лучше дать детям лишнюю конфету, чем смотреть, как они плачут. И, по правде говоря, у всех троих были отменные зубы и отличные фигуры. А у Давида еще и устойчивая психика. Так что, возможно, Мария была не так уж и неправа.

– Сеньора, вы позволите парой слов перекинуться с сыном-то? – с сарказмом спросил Александр Александрович, когда ему удалось вклиниться в бесконечный поток речи.

– Конечно, конечно, мы уже достаточно обсудили, – закивала она и добавила на испанском: – Давид, умоляю тебя, если загрустишь или просто захочешь поговорить с кем-то, кто тебя любит и никогда не жалеет сладостей для своего маленького красавчика, звони мне в любое время дня и ночи!

– Спасибо тебе, Мария, – тепло ответил пациент, – что бы я без тебя делал все эти годы, вообще не представляю!

– Нет, ну ты посмотри на них, они даже разговоры заканчивают три часа, – бухтел Александр Александрович, – что ж за язык-то у вас такой разговорчивый, басурмане, неужто нельзя просто сказать “все, пока”?

Мария и Давид только заговорщицки переглянулись.

– Сын, у нас есть две новости, хорошая и плохая, – начал он.

– Пап, ты никогда так издалека не начинаешь разговоры.

Елена Николаевна молча улыбалась и держала Давида за руку. Она просто не могла сдержать радости от только что услышанного. Бывают ситуации, в которых даже призрачная надежда окрыляет.

– Хорошая новость в том, что доктор одумался и перестал нас запугивать, сказал, что есть все-таки врачи, которые исследуют такие случаи и есть хороший реабилитационный центр, правда там пока все вилами по воде, будем узнавать, но ты же меня знаешь – я пока своего не добьюсь, не успокоюсь! Уж такой я человек!

– Это точно, – подтвердил Давид, – а плохая какая?

– А плохая в том, что центр этот в Америке окаянной, будь она неладна. Одного ребенка у меня уже забрала, теперь на второго покушается, но что не сделаешь ради здоровья детей!

– Вот как, – только и сказал Давид.

Америка не входила в его планы. Он надеялся вылечиться дома, в Москве, и параллельно писать дипломную. Хотя, по большому счету, что ему мешает связываться по скайпу с преподавателями? А к защите уже прилетит сам, на своих двоих дойдет до университета. В принципе, тоже неплохо. С сестрой можно будет повидаться, английский попрактиковать, страну посмотреть. Давид ни разу не был в Америке. В Англию, в Ирландию, на Мальту его регулярно отправляли на языковые курсы. А дальше Евразии никогда нигде не бывал. Прекрасный шанс! Как раз некуда спешить, под предлогом реабилитации можно вообще провести пару месяцев шикарно, не спеша, прям как в фильмах, где герой живет активной жизнью, а потом с ним что-то случается, и он замедляет темп, начинает прозревать, понимать какие-то скрытые смыслы, ну и всякое такое в том же духе.

– А знаешь, что, пап? Эти обе новости просто потрясающие! Я вас обожаю!

– Это мой сын! – самодовольно пророкотал Александр Александрович, – никогда не сдается, не унывает, и всюду ищет возможности! Так, девчонки, мне нужно отъехать по делам, вы пока тут побудете? К двум вернусь за Леной, и поедем обедать с доктором, нужно много чего обсудить! Мария, ты можешь взять водителя Лены, наверное. Да, душа моя?

– Поезжай уже, мы разберемся, уж не бросим ее на произвол судьбы, – мягко подтолкнула его к выходу жена.

Марии пришлось перейти на русский в присутствии Елены Николаевны, так что разговор потек медленнее. Словарный запас в русском у нее был не такой обширный, как в испанском. Да и не все темы они с Давидом открыто обсуждали в присутствии его родителей.

В два часа пополудни Елена Николаевна уехала с мужем, а Мария посидела с подопечным еще час, и тоже отправилась домой, воспользовавшись личным автомобилем хозяйки дома.

***

Когда Давид остался в палате один, ему стало вдруг невыносимо одиноко и жутко страшно. Пока вокруг него хлопотала родня, он ощущал себя как в детстве, когда подхватил насморк или переел ягод и у него разболелся живот. Тебя окружают вниманием и заботой. Хотя чего уж там греха таить, никогда он ни на что особо не жаловался в детстве. Одиночество он в целом переносил легко, иногда даже с удовольствием. Но сейчас, когда он был прикован к кровати в чуждой обстановке, с непонятным диагнозом, без внятных прогнозов, с адской болью и унизительным катетером, ему стало не по себе. Он нажал кнопку вызова персонала. Через минуту вошла Катя.

– Слушай, спина разболелась, нет ли у тебя таблетки какой-нибудь?

– О, сэр, вы по адресу. Уж чего-чего, а лекарств у нас тут полно! Сейчас добавлю обезболивающее в капельницу.

– А может, просто таблеточку?

– Так как твой лечащий врач уехал, я осталась за главную, – шутливо подбоченилась Катя, – и я тут решаю, куда кому какое лекарство вкалывать, а кому таблеточки раздавать!

– Все, все, угроза понята, прения сторон окончены, – поддержал ее пациент, силясь улыбнуться.

Спина болела, шея не поворачивалась, правое плечо ныло. В таком состоянии ему было очень непросто держать лицо, но он старался как мог. Вообще, в принципе, у него редко когда что-то болело. Если только мышцу потянул на тренировке.

Когда обезболивающее подействовало, стало легче.

– Классно говоришь по-испански, – похвалила Катя, записывая показания датчиков.