Образование, наука и просвещение на пути из прошлого в будущее: от Древней Руси до Советской России
Приведем некоторые факты, свидетельствующие о том, что хотя и очень медленно, с перерывами и провалами, но русское общество развивалось и просвещалось. Одним из проявлений оживления культурной жизни Руси на рубеже XV–ХVI вв. стал интерес к событиям и деятелям мировой истории, во многом обусловленный возникновением дипломатических и торговых отношений с зарубежными странами. Например, в конце XV в. были установлены дипломатические отношения с Грузией, и к этому времени относится «Повесть о царице Динаре» анонимного (как было принято в то время) автора, причем историческим прототипом Динары послужила грузинская царица Тамара, правившая в 1184–1212 гг.
Появились переводы исторических и биографических сочинений: например, «Троянская история» – перевод романа Гвидо де Колумна «История разрушения Трои», «Сказание об Аристотеле» – перевод жизнеописания Аристотеля из книги Диогена Лаэртского. В 1512 г. в Иосифо-Волоколамском монастыре был составлен «Русский хронограф» – грандиозный свод всемирной истории, содержащий библейскую историю, рассказы о царях Вавилона и Персии, о походах Александра Македонского, сведения из истории Рима, Византии, Руси, Болгарии, Греции и других стран от «сотворения мира» до середины XV в. [143, т. 6].
Важным свидетельством общественного и культурного подъема на Руси стало бурное развитие публицистики – религиозной и политической. Обсуждался широкий круг проблем, касающихся земельной собственности, государственного строительства, княжеской (позднее – царской) власти, ее обязанностей по отношению к подданным и взаимоотношений с церковью. Велись споры о социальной и нравственной роли церкви и монашества, о месте Руси в мировой истории и русской церкви в истории христианства. В большом количестве появлялись поучения, наставления, челобитные, полемические послания. Их авторами были Иван Пересветов, Федор Карпов, Ермолай-Еразм, старец Филофей и другие (подробнее см. [79, т. 3, с. 557–560]).
Ярким примером религиозной публицистики на рубеже XV–ХVI вв. является полемика между иосифлянами – сторонниками Иосифа Волоцкого{25} и так называемыми нестяжателями{26}.
Иосифляне выступали сторонниками крупных общежительных монастырей, имеющих большие земельные наделы, мотивируя это тем, что доходы от монастырской хозяйственной деятельности необходимы для строительства церквей, благотворительности и других монастырских нужд. Нил Сорский и его последователи были противниками церковного землевладения и сторонниками скитской формы «бедного» монастыря. Согласно доктрине нестяжателей, функции монастырей должны ограничиваться духовной сферой, учительством, просвещением паствы и нравственным воздействием. Сочинения Нила Сорского и Вассиана Патрикеева отличаются не слишком характерными для того времени нравственной чистотой, терпимостью и гуманностью. Эти качества особенно проявились в полемике по поводу отношения к еретикам. Иосиф Волоцкий в «Слове об осуждении еретиков» и «Послании» великому князю Василию проповедовал крайнюю религиозную нетерпимость, он требовал казнить всех еретиков, даже раскаявшихся в своих заблуждениях. В «Ответе кирилловских старцев», написанному, по-видимому, Вассианом Патрикеевым, ставшим главой нестяжателей после смерти Нила Сорского, осуждается инквизиторская позиция Иосифа Волоцкого и предлагается «нераскаявшихся и непокорных еретиков… держать в заключении», а «покаявшихся и проклявших свое заблуждение» прощать и возвращать в лоно церкви [143, т. 6, с. 359].
По-видимому, в середине XVI в. начинается дискуссия о языке, поскольку к этому времени церковнославянский язык богослужения, литературы и школы уже существенно отличался от разговорного русского языка. Обсуждалось соотношение «книжных и народных речей»: следует ли «уподобляти и низводити книжные речи от общих народных речей» или же «от книжных речей и общия народныя речи исправляти» (цит. по [79, т.3, с. 558]).
Вышесказанное позволяет предположить, что обилие публицистических сочинений в XV–ХVI вв. и позднее было реакцией на то обстоятельство, что на Руси не было университетов и присущих им диспутов. Следовательно, в отсутствие возможности и традиции открытой дискуссии полемика могла быть только заочной. Отметим также, что тот факт, что в свое время на Руси не было схоластической философии, спустя столетия сказался на русской философии XIX–ХX вв., придав ей литературно-публицистический характер, а отсутствие европейской средневековой традиции применения схоластического метода в обучении до сих пор является одной из причин косности и начетничества в нашей системе образования{27}.
В 50–60-е гг. XVI в. Иван IV со своими ближайшими советниками (так называемой «Избранной радой») провел ряд реформ, которые должны были обновить весь уклад жизни Московской Руси. Большое значение имела реформа местного самоуправления, целью которой была борьба с кормлениями и другими пережитками удельного правления, т.е. централизация финансово-экономической власти. В ходе этой реформы были созданы земские выборные органы, в вéдение которых отдавались полицейские и судебные функции, а в некоторых волостях и уездах – также финансовое управление [94, т. 2, с. 364].
Другим важным компонентом формирования гражданского общества стал созыв земских соборов. Первый собор, созванный Иваном IV, заседал в Москве в 1550–1551 гг. Собор был назван Стоглавым, по числу глав, в которые были сведены его решения в особой книге – «Стоглаве». В гл. 26 «Об училищах книжных по всем градам» говорилось: «В царствующем граде Москве и по всем градам избрати добрых духовных священников и дьяконов и дьяков… И у тех священников и дьяконов и у дьяков учинити в домех училища, чтобы священницы и дьяконы и все православные хрестьяне… предавали своих детей на учение грамоте книжнаго писма и церковного петия» (цит. по [80, с. 127]). Нет никаких сведений, что во исполнение решений Собора было открыто хотя бы одно такое училище (см., например, [94, т. 2, с. 397]).
На Стоглавом соборе был принят новый «Судебник», существенно дополнявший и уточнявший «Судебник» 1497 г. В частности, в новом «Судебнике» была юридически оформлена вышеупомянутая реформа местного самоуправления. Отметим, что в следующем соборе 1566 г. кроме представителей высших сословий принимали участие и посадские люди.
Реформы, о которых мы говорим, были направлены на централизацию и унификацию не только политической и экономической, но также культурной жизни Московской Руси. Монументальные произведения этой эпохи «Стоглав», «Домострой», «Великие Минеи-Четьи», «Степенная книга», «Судебник» имели характер официальных предписаний, установлений и поучений, при этом предполагался «единый быт всех слоев общества, единый круг чтения для всех, единое законодательство – как и единая денежная система» [143, т. 7, с. 6].
Обширные заметки под названием «О государстве Русском, или образ правления Русского Царя (обыкновенно называемого Царем Московским), с описанием нравов и обычаев жителей этой страны» оставил Дж. Флетчер, английский посланник в 1588–1589 г. Приведем отрывок из его сочинения, в котором Флетчер описывает характерные, на его взгляд, черты русских людей того времени: «…они обладают хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, какие есть у других народов для развития их дарований воспитанием и наукою. Правда, они могли бы заимствоваться в этом случае от поляков и других соседей своих; но уклоняются от них из тщеславия, предпочитая свои обычаи обычаям всех других стран. Отчасти причина этому заключается и в том…, что образ их воспитания (чуждый всякого основательнаго образования и гражданственности) признается их властями самым лучшим для их государства и наиболее согласным с их образом правления, который народ едва ли бы стал переносить, если бы получил какое-нибудь образование и лучшее понятие о Боге, равно как и хорошее устройство» (цит. по [130, с. 601–602]).
Вторая половина царствования Ивана Грозного ассоциируется с опричниной, массовыми репрессиями против отдельных людей и целых городов. Были разрушены не только слабые ростки гражданского общества, но самые основы государственности, предопределив тяжелейшие события рубежа XVI–ХVII вв. Особенно опасным было усиливавшееся отставание страны в военном отношении.
Древнерусские концепции и средства обороны, а также вооружение армии абсолютно не соответствовали той военной силе, которой располагали внешние враги России. Например, с XII века на Руси строились ограждения для защиты от набегов кочевников. В полях они состояли из насыпных валов, в лесах – из засек{28}. Эти грандиозные сооружения лишь масштабами отличались от стен древнерусских городов, т.е. Россия пыталась строить оборону своих рубежей подобно обороне одного древнерусского города – как пассивную (необороняемую) ограду. В XIII–ХV вв. засечные линии не защищали от набегов ордынских отрядов: кочевники просто обходили их. Тем более позже такие линии не могли оградить от нападений крымских ханов, поскольку их отряды были вооружены лучше, чем ордынские. Например, Большая засечная черта, протянувшаяся от Рязани до Тулы, строительство которой было завершено к 1566 г., не помешала армии хана Девлет-Гирея 3 июня 1571 г. дотла сжечь Москву и на другой день по рязанской дороге уйти в степь, по пути грабя всех и вся. Год спустя в битве при Молодях (29 июля – 3 августа 1572 г.) князья М.И. Воротынский и Д.И. Хворостинин показали, что побеждать крымцев нужно активными действиями с использованием гуляй-городов{29}.
Успехи войск под предводительством князя Воротынского способствовали упразднению опричнины, но молодинский урок стратегии активных действий усвоен не был, и еще в течение двух столетий огромные силы тратились на устройство пассивных ограждений из лесных засек и земляных валов. Места для засек выбирались тоже по-древнерусски, т.е. на существующих границах оседлого хозяйствования, как будто все и всегда будет пребывать неизменным. О неизбежной экспансии России умы древнерусского склада думать не могли. Поэтому засеки одна за другой оказывались внутри границ России. В итоге, во времена военных походов XVII в. засеки находились глубоко в тылу русских войск, направлявшихся то на войну с турками в район Чигирина в 1677 г., то на покорение Крыма в 1687–1689 гг.
После смерти Ивана Грозного иностранные наблюдатели отмечали явные признаки преодоления кризиса и нового подъема страны: «Состояние Московского государства улучшилось, и народонаселение увеличилось. Московия, совершенно опустошенная и разоренная вследствие тирании покойного великого князя Ивана и чиновников, теперь, благодаря преимущественно доброте и кротости князя Федора, а также необыкновенным способностям Годунова, снова начала оправляться и богатеть» (цит. по [130, с. 43]). Борис Годунов (ок. 1552–1605; царь с 1598) пытался открыть в Москве высшее учебное заведение, в котором преподавали бы иностранные профессора. Этому воспротивилось духовенство, опасавшееся католического и протестантского влияния на молодежь. Тогда Годунов отправил в разные страны Западной Европы 16 юношей для обучения в университетах, но никто из них не вернулся [178, с. 68]). Возникает вопрос: почему при Годунове не хотели возвращаться, а в XVIII в. все отправленные Петром I учиться в Европу вернулись в Россию? По нашему мнению, наиболее убедительный ответ на этот вопрос заключается в том, что реформы Петра открывали широчайшее поле деятельности на военной и гражданской службе, а также в строительстве, инженерном деле, науке и культуре (об этом речь будет идти в гл. 3, § 2.1).
Период благоденствия длился недолго и, по-видимому, не мог сколько-нибудь заметно сказаться на развитии народного просвещения. Жак Маржерет, французский авантюрист, служивший при дворах Бориса Годунова, Лжедимитрия I и Лжедимитрия II, оставил нам свидетельство под названием «Состояние Российской державы с 1590 по сентябрь 1606 гг.», в котором пишет: «…невежество русского народа есть мать его благочестия: он не знает ни школ, ни университетов; одни священники наставляют юношество чтению и письму, но, впрочем, и этим занимаются немногие» (цит. по [125, с. 209]).
Таким образом, мы не находим достаточных оснований говорить о заметном присутствии ренессансных и гуманистических идей на Руси в XV–ХVI вв. и тем более о наличии сколько-нибудь организованной системы образования. Все это, безусловно, сказалось на будущем развитии России.
1.3. Русское государство в XVII вв.
Пресечение династии Рюриковичей, несчастливое правление Бориса Годунова, придворные интриги и страшный голод 1601–1603 гг. стали основными причинами Смуты. Формально она закончилась в 1613 г., когда на Земском соборе был избран новый царь – шестнадцатилетний боярин Михаил Федорович Романов, сын патриарха Филарета, находившегося в это время в польском плену. Но оправляться от последствий Смуты, восстанавливая государственные институты и наводя порядок в стране, предстояло почти полвека.
Новой власти приходилось решать множество задач внешней и внутренней политики, причем «прежде всего необходимо было упорядочить людские отношения, спутанные Смутой, уложить их в твердые рамки, в точные правила» [94, т. 3, с. 129]. Поэтому характерной чертой царствования Михаила Романова была интенсивная законодательная деятельность, завершившаяся во время следующего царствования принятием Соборного Уложения.
В первые годы правления Михаил не распускал Земский собор (изменялся лишь его состав), поскольку нуждался в его авторитете. Например, в казне не было денег на содержание армии и для удовлетворения других неотложных государственных нужд, и Собор постановил кроме взимания недоимок просить взаймы у кого только можно. Так, Строгановым{30} были посланы две грамоты (от царя и от Собора) с просьбой о помощи разоренному государству. В ответ Строгановы прислали 3000 руб. [152, с. 275–276].
Когда в 1619 г. в Москву из плена вернулся Филарет, его влияние на жизнь страны стало решающим: хотя все грамоты писались от имени царя и патриарха, причем первым стояло имя Михаила, но «зная волю и энергию Филарета, нетрудно отгадать, кому принадлежало первенство фактически» [152, с. 281].
Личность и деятельность Филарета современники и историки оценивают в основном положительно. Так, в одной из летописей того времени говорится: «…не только слово Божие исправлял, но и земскими делами всеми правил; многих освободил от насилия, при нем никого не было сильных людей, кроме самих государей…» (цит. по [152, с. 281]). С.Ф. Платонов{31} отмечает «общее благотворное влияние Филарета в деле устройства страны» [152, с. 281]. В том, что касается просвещения и образования народа или хотя бы служителей подведомственной Филарету церкви, какого-нибудь продвижения не было, да и трудно этого ожидать в такое трудное время восстановления страны.
Исключение составляют мероприятия, связанные с освоением новых земель. Начиная с 30-х гг., предпринимались экспедиции в Сибирь. Продвигаясь все дальше на восток, землепроходцы изучили бассейны Оби и Енисея, открыли реку Лену. В 1632 г. был основан г. Якутск, ставший опорным пунктом для новых экспедиций. В 1632–1638 гг. бассейн р. Лены исследовал Хабаров{32}. Путешественники описывали новые земли, нравы и обычаи местных жителей, составляли «чертежи» (карты) дотоле неизвестных земель.
В 1638 г. была предпринята экспедиция И.Ю Москвитина{33}. Ее целью помимо «приискания новых неясачных землиц» и сбора пушнины, был поиск горы Чиркол, где, по слухам, были залежи серебряной руды. Экспедиция имела целью также выйти «на большое мореокиян, по тунгусскому языку Ламу», т.е. выйти к Тихому океану.
В составе казачьего отряда Москвитин отправился из Томска на Лену. Оттуда с частью отряда двинулся далее на восток, перевалил через хребет Джугджур, спустился по реке Улье и в 1639 г. достиг Охотского моря, где провел два года, исследуя побережье и разыскивая лежбища моржей. Москвитин составил первую «роспись». Она содержала сведения о реках, населении и хозяйстве Охотского края, а также первое в России упоминание об Амуре. Часть того, о чем говорилось в «Росписи», Москвитин видел сам, об остальном узнал от местных жителей. Географические данные, собранные Москвитиным, использовал тобольский казак Курбат Афанасьевич Иванов при составлении в 1642 г. первой карты Дальнего Востока. 2 июля 1643 г. отрядом казаков из Верхоленского острога, возглавляемый К.А. Ивановым, было открыто озеро Байкал.
В 40-е гг. из Якутска было предпринято несколько экспедиций для исследования и освоения земель Приамурья (так называемой «Даурской земли»). В июле 1643 г. якутский воевода П.П. Головин вручил Василию Даниловичу Пояркову наказ идти «на Зию [Зею] и Шилку реку для ясачного сбору и прииску неясачных людей и для серебряной и медной и свинцовой руды» (цит. по [79, т. 4, с. 239]). За три года Поярков со своим отрядом прошел от верховьев Зеи до устья Амур, собрал ценные сведения о природе и населении Приамурья. Он первым совершил плавание вдоль юго-западных берегов Охотского моря. По возвращении в Якутск Поярков представил отчет о походе, содержащий подробные сведения о «Даурской землице» и о ее населении.
Путешествия помогали включать в хозяйство новые земли и месторождения полезных ископаемых, пополнять казну новыми налогами. Рассказы о благодатных землях «Даурии» распространялись по всей России и способствовали переселению людей на восток в поисках лучшей жизни.
В 1645 г. Михаил Федорович скончался, а через месяц умерла и его жена – юный царь Алексей Михайлович остался сиротой. Первые три года фактическим правителем государства был его воспитатель, боярин Б.И. Морозов. После московского мятежа в июне 1648 г., направленного против Морозова, Милославского и других бояр, Алексей Михайлович решил созвать Земский собор, преследуя две цели. Во-первых, для умиротворения простонародья: по словам Никона{34}, «боязни ради и междоусобия от всех черных людей» (цит. по [94, т. 3, с. 133]. Во-вторых, царь решил привлечь земских представителей к намеченной ранее работе над «Соборным Уложением».
В Уложении Алексея Михайловича, принятом Земским собором в 1648–1649 гг., были зафиксированы новые правовые основы внутреннего устройства Российского государства. С.Ф. Платонов писал о значении Уложения, «бывшего не только сводом законов, но и реформой, давшей чрезвычайно добросовестный ответ на нужды и запросы того времени. …Со времени Алексея Михайловича уже резкими чертами отмечается начало преобразовательного периода в жизни Московского государства, является сознательное стремление к преобразованию начал нашей жизни, чего не было еще при царе Михаиле Федоровиче, когда правительство строило государство по старым досмутным образцам» [152, с. 303–304].
Уложение не исчерпывало всей законодательной деятельности правительства: за период с 1649 г. по 1675 г. было принято более 600 указных статей, дополняющих Уложение. В 1667 г. был утвержден «Новоторговый устав», представляющий собой единое законодательство о торговле. В нем, в частности, были подробно разработаны правила торговли русских купцов с иностранцами и иноземных купцов в России: например, иностранцам было запрещено заниматься розничной торговлей. В 1669 г. было разработано новое уголовное законодательство: «Новоуказные статьи о татебных, разбойных и убийственных делах», представлявшие собой переработанные и дополненные XXI и XXII главы Уложения.
В середине XVII в. наблюдаются перемены в мироощущении российского общества, в его отношении к науке и образованию. Одним из источников этих перемен был новый взгляд на Западную Европу: «Прежде на нее смотрели только как на мастерскую военных и других изделий, которые можно купить, не спрашивая как они делаются; теперь стал устанавливаться взгляд на нее, как на школу, в которой можно научиться не только мастерствам, но и умению жить и мыслить. Но древняя Русь не изменила своей обычной осторожности: она не решалась заимствовать западное образование прямо…, а искала посредников, которые могли бы передать ей это образование в обезвреженной переработке» [94, т. 3, с. 274]. Таким посредником стала Речь Посполитая, причем первыми проводниками западного просвещения были образованные западнорусские православные монахи. Чтобы понять, почему и как это происходило, надо обратиться к культурной жизни той значительной части Руси, которая в XVI – первой половине XVII в. находилась под властью Польско-Литовского княжества (с 1569 г. – Речи Посполитой).
Принятие в 1596 г. Брестской унии (соглашения об объединении католической и православной церквей в той части Руси, которая принадлежала Речи Посполитой), оказало огромное влияние на умственную и общественную жизнь Юго-западной Руси. Главным фактором католического влияния на православное население стали иезуитские школы (коллегии). Иезуитские школы в конце XVI – начале XVII появились в Вильнюсе, Полоцке, Львове, Луцке; в 1620 г. – в Киеве, в 1624 г. – в Остроге, позднее возникли и на левом берегу Днепра.
Костомаров писал: «Родители охотно отдавали своих детей в их [иезуитов] школы, так как никто не мог сравниться с ними в скором обучении латинскому языку, считавшемуся тогда признаком учености… Следствием этого было то, что распространение католичества и унии пошло чрезвычайно быстро. Люди шляхетских родов обыкновенно были обращаемы прямо в латинство, а уния предоставлялась на долю мещан и простого народа» [101, т. 2, с. 60–61]. Обучение по западному, «латинскому» образцу завоевывало признание не без борьбы даже в Юго-западной Руси, хотя вследствие географических и исторических факторов там общество было гораздо лучше подготовлено к восприятию европейской науки, чем в Московском государстве.
В начале XVII в. афонский монах Иоанн Вишенский, полемизируя со сторонниками унии, писал: «Уния, по-славянски юная, действительно на вид красна и чудна, разумом хитра и мудра, но эта юная вера есть ложная и непостоянная, от человеческого мудрствования вымышленная». Напротив, старая православная вера, «хотя на вид некрасива и противна, разумом глупа и не хитра, обычаем проста, ветха и неубранна, но зато это – коренная, неподвижная, прочная вера, от Христа-фундатора основанная» (цит. по [125, с. 209]). Кажущиеся теперь забавными доводы Вишенского в том или ином виде повторяются до сих пор.
В противовес традиционной западной программе тривиума (грамматика, диалектика, риторика) Вишенский пытался создать православную программу обучения. В этой программе после обучения грамматике он предлагал сразу переходить к обучению религиозным предметам: диалектику заменить Часословом, риторику – Псалтирью, «вместо философии, научающей мысль скитаться по воздуху», изучать октоих{35}. После чего переходить к так называемому «нравственному, или деятельному» богословию и к изучению Евангелия и Апостола «с толкованием простым, а не хитрым» (цит. по [125, с. 209]).
Однако программа Вишенского не годилась для подготовки священнослужителей и богословов, способных эффективно бороться с католицизмом и распространением униатства. Для этого требовалось основательное обучение, в том числе, знание латинского языка и умение вести богословские споры.
Противодействие влиянию римско-католической церкви оказывали так называемые братства. Братства обычно основывались при церквях, их членами были монахи и светские люди. При братствах создавали училища и типографии. Лучших выпускников училищ братства отправляли в западные университеты для получения высшего образования. Кроме главных школ, находившихся при братствах, возникло множество частных учебных заведений при монастырях и церквях, их обычно открывали священники без санкции высших иерархов. Существование православных братств было непродолжительным: в течение XVII в. «весь высший класс русский олатинился, ополячился, и братства исчезли сами собой. Одно киевское имело иную судьбу в русской истории. Киеву… опять выпала великая доля сделаться средоточием умственного движения, которое открыло для всей Руси новый путь к научной и литературной жизни» [101, т. 2, с. 62–63].
Говоря о возобновлении русского просвещения, мы обязательно должны уделить внимание деятельности выдающегося просветителя Петра Могилы.
Петр Могила. Петр Симеонович Могила (1596/97–1647) – деятель украинской культуры и образования, религиозный писатель. В 1632 г., сразу по вступлении в сан митрополита Киевского и Галицкого, Могила основал Киево-Могилянскую академию (коллегию) – первое высшее учебное заведение на Украине. Для этого он объединил в коллегию киевскую братскую школу и основанную им в 1631 г. славяно-греко-латинскую школу при Киево-Печерской лавре. При киевском братстве он организовал типографию и особый монастырь, тесно связанный с коллегией. В нем жили только те монахи, которые были наставниками, причем все они были взяты из Печерской лавры. Петр Могила хотел «образовать поколение ученых и сведущих духовных лиц, а равным образом и светских людей…» Его целью была также «поддержка и возрождение русской народности. Идеалом Могилы был такой русский человек, который, крепко сохраняя и свою веру и свой язык, в то же время по степени образования и по своим духовным средствам, стоял бы в уровень с поляками» [101, т. 2, с. 87].