Золоту – жизнь, человеку – смерть

Полупьяный Панкратов встал из-за стола, взял Валю под руку и пошел танцевать. После танца они пошли в раздевалку, взяли пальто и вышли на улицу.

На улице он шел ровным спокойным шагом, шутил и смеялся, много рассказывал смешных историй.

– Почему вы ушли, могли бы посидеть, погулять.

– Не люблю такую компанию, когда люди много пьют, у них не закрываются рты.

– Но я тебе ничего плохого не сказала, а ты на меня сердишься.

– Пошли, Валя, домой. Там нам сегодня нечего делать, ты отдыхай, а я пойду. У нас сильно заболел царевич и наш врач перед его болезнью бессилен, хорошо, что рецепты они взяли с собой. В аптеке приготовят лекарство и попробуют его вылечить.

– Ты, солдат, а не врач. Твоя сторона солдатская, защищать их покой, чтоб злые люди не напали. Вот хоть взять ваших офицеров. Как они их не любят, они б всю семью царскую расстреляли, только дай им на это право.

– Верно, говоришь, Валя, больше боюсь их, чем заговорщиков. Потому и хотим отправить всех, а выздоровеет царевич – и его в Екатеринбург.

Присели на лавку, Валя снова вынула из сумки бутылку, налила себе и выпила.

– Пей, согреешься, а то пока дойдем, околеем от мороза.

– Может еще, а если не хочешь, пошли домой, мне холодно.

Панкратов протягивает за стаканом руку.

– Сначала поцелуй меня, потом пей.

Он выпивает, протягивает к ней руку, обнимает и целует.

– Держись крепче на ногах. Вот мы и дома. Где твой ключ?

Входят в комнату. Панкратов засыпает. Валя тихонько выходит из комнаты.

На улице встречает дядьку Леонида.

– Вы меня ждали?

– Узнала что-нибудь новое?

– Царевич болен. Решили увозить царскую семью, а царевича до выздоровления оставить здесь.

– Спасибо, Валя, иди спать.

– Вы сами верите в то, что он говорит?

– Ты же слушала, он тебе говорил, а не мне.

– Говорил-то мне, а, может, для вас.

– Почему ты, Валя, считаешь, что он все о нас знает?

– Во-первых, гулянку устроили не у него, где планировали. Во-вторых, там притворился пьяным, а вышли на улицу, хмеля как не бывало. Наливаю ему и себе, он одну пьет, а две выливает.

– По-моему, он не спит, а уже ушел. Говорит, отправят сначала царя, царицу и дочь, а Алексея до выздоровления оставят здесь.

– Царевича я вижу каждый день, а остальных нет. Их наверно увезли, а нам устроили маленькую показуху. Не знаю, как ты, а я думаю так.

Леонид провел Валю еще один квартал, получив условный знак, что на улице все спокойно, пошел на явочную квартиру.

Хозяин дома известил, что Панкратов после ухода Вали вышел из дома и пошел в дом Корнилова.

– Господин майор, вы верите Панкратову?

– Я верю всем, пока от людей, с которыми я работаю, есть хоть маленькая польза для моей большой работы.

– Но он, господин майор, может нам ее испортить. Сам Панкратов сидит уже в мышеловке, стоит только опустить…

– Я вас понял, его советы используют как приманку.

– Он мягкосердечный, уступчивый, это его погубило. Скоро перевыборы советов. Как только станет больше в городском совете большевиков, Панкратова уберут.

– Нам нужно спешить, господин майор, Гермоген обещал помочь.

– Он уже помог: промолчал бы со своего амвона, как я его просил, мы бы освободили царя батюшку, а теперь в охрану включили солдат городского гарнизона. Они наш замысел разгадали, стоит нам только напасть, и солдаты нас окружат. Нужно выманить солдат из города и тогда действовать.

– Панкратов свой человек.

– Да, он свой, но против монархии. Значит и против царя.

– Плохие у вас дела, майор. Делаете одно дело, а думайте по-разному.

– Так решила дума. Дума тоже против монархии и царя. Они, все, кто захватил власть, цареубийцы. Править страной не умеют, научились только грабить, разворовали всю страну.

– Это не наше дело, наше дело освободить царя-батюшку.

– Освободим царя, убежим в тайгу или за границу, а потом что? Ведь он сам отрекся от престола, нам с вами и сажать его придется, выходит так.

– Плохие дела у нас, Данила Павлович, вот и вы сорвались, всех ругаете, всех вините, в такой ситуации нужен хладнокровный риск. Завтра из леса солдаты будут перевозить бревна, нужно, чтоб в этом деле участвовал весь гарнизон. Вам, Данила Павлович, нужно подсказать, чтоб дали подкрепление из числа оставшихся в казарме солдат на вывозку. В это время, когда в городе не останется ни одного солдата, мы объединим все свои разрозненные отряды и освободим царя. Даю вам слово депутата, что все солдаты будут в лесу, лишь бы вы сделали свое дело.

В обед майор встретился с сотником на квартире Данилы Павловича.

– Тебе, сотник, открыть ворота, когда штурмовые отряды подойдут к зданию. У ворот будут стоять свои часовые, а царская семья будет готова к побегу.

– Ждали царского согласия на побег. Если получим положительный ответ, быть всем готовым к захвату губернаторского дома.

Губернаторский дом был в центре города, и к нему примыкало несколько тупиковых переулков, выходящих к улице, на которой расположен дом губернатора.

– Мы расставим за два-три дня свои основные силы. Это штурмовые отряды, они нужны будут только в критический момент. Царская семья со второго этажа спускается вниз по лестнице, через ворота, выходит во двор, здесь всех ждут и увозят. Не сработает этот план, есть план запасной. По нему они выходят на противоположную сторону дома, через дыру в заборе.

Весь городской гарнизон работал на заготовке дров. Половину солдат караульной службы Панкратов отправил заготавливать дрова для губернаторского дома.

Губернатор, оставив свой дом для царской семьи, редко когда приходил сюда, домой. Его вызвал Панкратов и известил, чтобы он приехал вместе со своим управляющим. Получив вызов, губернатор велел запрячь лошадей. Во дворе пилили и рубили дрова царской прислуге. Панкратов руководил всей этой работой.

– Господин губернатор, принимайте свое хозяйство обратно. Заготавливайте дрова и уголь сами, а мы в ближайшие дни уезжаем.

Принимать дом и заготовку леса? Губернатор увидел, как Панкратов лукаво на него посмотрел и ехидно улыбнулся.

«Здесь что-то не ладное – подумал губернатор, – Панкратов что-то хитрит. Нужно опросить тех, кто часто бывает с комиссаром».

Через час прибыли новые тележки с дровами. Помощник комиссара Панкратова подошел к губернатору.

– А вы что делаете здесь, господин губернатор, – спросил помощник Панкратова.

– Прибыл по вызову комиссара, дом освободится, и я могу вернуться сюда.

– Это ложь. Голощекин добился от Уральского облисполкома и президиума ВЦИК о переводе царской семьи из Тобольска в пролетарский Екатеринбург.

– Вчера лечащий врач доложил, что царевич сильно болен и переезд из Тобольска в Екатеринбург не выдержит.

– Решили вывозить их поэтапно, сначала отвезут Николая II, Александру Федоровну и девочек: Ольгу, Татьяну, Марию. Наследника царя Алексея вывезут, когда он выздоровеет. Врач мне сказал, что если он и выздоровеет, то его дни сочтены. Он тяжело болен. А ваш дом передается большевикам в распоряжение горсовета. Этот вопрос решится после выезда царской семьи. Панкратов от своих обязаннорстей будет освобожден. Завтра прибудут сюда отряды рабочих большевиков вместо караульного отряда Панкратова. В городе тоже будут изменения.

Отряды рабочих-большевиков расположились в домах, стоявших около дома губернатора. Царскую прислугу отправили в тюрьму, а вместо нее поставили своих. У царской семьи сразу прервалась связь с внешним миром.

Солдатский комитет охраны усилил надзор над царской семьей, лишил даже права свободно ходить во дворе. На прогулку разрешалось выходить один раз в день на два часа и то только с конвоем.

На второй день из тюрьмы вернули в дом к царской семье несколько человек прислуги, среди которых был Василий. Увидев среди прибывших Василия, царевна Мария повеселела. Когда все ушли, она подошла к нему и заплакала.

– Поплачь, моя царевна, – сказал Василий, – скоро вас отправят в Екатеринбург. Пока это тайна, но эту тайну знают все.

– Сотник, а что будет там с нами?

– Не говорите больше, «сотник», уберут меня от вас, если узнают, кто я, и отправят в тюрьму, зови Василий.

На второй день Василий в лесу насобирал ягод и вечером принес их Марии.

«Собирал лично для царевны?» – спрашивали красноармейцы.

– Это моя обязанность была до вашего прихода, привык к этому.

– А ты отвыкай. Скоро их отправят. Хочешь поехать вместе с нами, записывайся в отряд, зачислим красноармейцем. Служил в армии?

– Да служил. В Германскую.

– В школе учился, грамоте, обучен. Говоришь, побывал и на войне. Имеешь заслуги перед Россией?

– Окончил церковно-приходскую школу. Кавалерист и имею награды. Учился в Петербурге в художественной школе у профессора Владимира Алексеевича Балаба.

К разговаривающим подошел член Уральского облисполкома Петр Коваленко. Он молча слушал их разговор. Потом подошел к красноармейцу, что-то сказал и тот ушел. Через несколько минут солдат возвращается с членами областной чрезвычайной комиссии.

– Товарищ Украинский, вот этот товарищ утверждает, что он ученик нашего профессора.

– Кто он, покажи мне его, Петя.

Василий молча поднимается и подходит к Украинскому.

– Вы брали уроки у профессора по вторникам и четвергам, а остальные дни работали в порту.

– Верно. Об этом можно спросить у кого-то другого.

– Вы часто приносили профессору свежие фрукты и отдавая жене профессора, говорили: «Это вам, за ваш вкусный чай и яблочный пирог». Лора Иосифовна брала у вас из рук сумку, уносила на кухню, вы начинали рисовать вместе с другими учениками. После занятий все уходили, а вы с профессором и его женой садились пить чай с пирогами. Но сколько я вас не видел за столом, она в то время ни раз не подала на стол яблочных пирогов. А вот лесными грибами и ягодами она вас угощала? Вспоминаю, вы тот одаренный художник-гончар, бравший уроки на дому. Если вы имеете свои картины здесь, покажите их нам.

Василий подошел к царевне Марии и попросил у нее свои картины. На каждой картине была подпись профессора.

Царевна с волнением смотрела на Василия: – неужели они узнали, кто он в самом деле. Таких, как он, расстреливают по утрам.

– Царевна Мария, – обратились они вежливо к хозяйке альбома, – вы разрешите эти картины и наброски взять мне на несколько дней.

Царевна кивнула головой и ушла. Александра Федоровна подошла к заплаканной дочери.

– Что случилось, почему плачешь?

– Я думала, его арестуют, они интересовались его набросками и картинами.

На второй день Василий рисовал всех подряд красноармейцев, охраняющих царский дом. Из-за неимения красок, рисовал карандашом. Иногда к нему подходил Коваленко, брал карандаш и начинал рисовать. У него ничего не получалось, солдаты смеялись: «А говорили, художник! Рисуете хуже школьника».

Василий молча смотрел на старания Коваленко…

– Куда ранены, товарищ командир?

– В мышцу. Врачи говорят, пройдет, но я думаю – нет.

– А шашку держать умеете?

– Умею.

– А стрелять умеете?

– Умею, Вася. Вот беда – рисовать разучился.

– Война окончится, возьметесь за свое любимое дело, и рука восстановится.

Святой Гермоген был брошен в тюрьму, штурмовые отряды были распущены до условного сигнала. План освобождения царской семьи был провален.

Красноармейцы с членами чрезвычайной комиссии по особым делам произвели арест многих командиров штурмовых отрядов. Осталось арестовать командира и «золотого». Но о них никто ничего не знал. Многие говорили, что они убиты, погибли при попытке скрыться в тайге.

Василий знал, где часто бывал Золотой, решил наладить через него связь с дядей. Хозяин дома ответил сотнику: «Вы укореняйтесь в среде красноармейцев, будете нужны – вас найдут».

– Дяди нет, найду девушек-связных, может, они мне помогут.

Вечерами Василий ходил с Коваленко по тем кабакам, где часто бывали девушки, о них все молчали.

В Тобольске был игорный дом, но с приходом Советов его закрыли, ходила молва, что он работает по ночам и в игорный дом можно попасть только по рекомендации.

«Кто их дает? У кого их выпросить?» – думал Василий.

Однажды в свободное время Василий решил пойти в городской парк, порисовать, Коваленко раздобыл ему краски, бумагу и холст. Его выпустили из дома, и он направился в парк. В парке было тихо и безлюдно. К рисовавшему Василию подошли две маленькие девочки-близняшки.

– Дяденька, а вы нас можете нарисовать? – спросили они Василия.

– Садитесь на той скамейке, а я вас нарисую.

Девочки сели.

– Скоро, вы нас, дяденька, нарисуете?

– Еще потерпите, и завтра будет готова картина.

– Только мы, а где все остальное?

– Придете завтра, и я все дорисую.

На следующий день Василий увидел на скамейке девочек и, к его удивлению, с ними была Валя, связная дяди.

Она испуганно посмотрела на Василия и хотела уйти с детьми.

– Не торопитесь, Валя, пусть дети сядут, через часик картина будет готова.

– Вы хорошо, Вася, рисуете, я этого не знала.

– Только учусь, люблю рисовать на горшках, чашках, тарелках. Хотите, нарисую вас? Приходите завтра, а сегодня у меня нет больше времени.

Василий медленно возвращался домой. Он видел, как Валя отправила домой девочек и шла за ним до самого дома губернатора. Василий, миновав дом губернатора, зашел в дом Корнилова, где жил Коваленко.

Зашел в одни ворота и вышел во вторые. Заметив возвращающуюся домой Валю, пошел следом за ней. Около дома ее ждали дети.

– Почему вы не зашли домой?

– А мы играли и ждали тебя, мама.

На следующий день Василий сел рисовать пейзаж недалеко от Валиного дома. К нему подбежало много уличных детей, он давал им листы бумаги и учил рисовать. Через час он узнал, что вчера Валя уехала. Маленький «Драгун» – так звали мальчишку, все время стоявшего у него за спиной – сказал, что тетя Валя теперь живет около школы, напротив лавочника у тети Дуси.

Школу нашел быстро, зашел в лавку, спросил, где живет тетя Дуся. Во дворе играли близняшки. Дети узнали Василия, он вынул два кусочка сахара и дал им.

– Мама дома, – сказали дети, – она стирает, а тетя Дуся пошла на работу.

– Почему ты убежала? – спросил Василий Валю.

– В городе повальные аресты, мне не велено ни с кем встречаться. Кто предал нас, мы не знаем.

– Я хочу видеть дядю Леню.

– Он уехал, в городе его нет.

– Передай дяде Лене, что меня приняли в ряды красноармейцев и в скором времени я уеду в Екатеринбург, пусть он меня найдет. Если ты будешь меня искать, иди после обеда в городской парк. Я там рисую.

Через неделю Василий увидел Валю в парке со своими близнецами, он начал рисовать.

Она взяла детей, прошла мимо Василия, ненадолго остановилась, посмотрела с детьми на картину и тихо сказала:

– Приходи вечером, дядя тебя ждет.

Петро Коваленко ежедневно массировал пальцы рук, садился за стол рисовать. После долгих тренировок пальцы послушно держали тоненький карандаш и на бумаге появлялись отчетливые контуры рисунка.

– Будешь рисовать, – сказал Василий сидевшему над рисунком Коваленко.

– Что за чертовщина, рука превосходно держит толстые предметы, а карандаш, иголку не может.

Вечером все красноармейцы, свободные от караульной службы, пошли к девушкам. Коваленко подошел к Василию, сидевшему у окна с книгой в руке.

– Иди, Вася, погуляй, завтра у нас много дел, ты уже красноармеец, возможно, поедешь в Екатеринбург.

Красноармеец Дидо ждал Василия, за плечами у него висела гармонь, на боку пистолет и шашка.

– Пошли, Вася, с тобой будет веселей. Я буду играть, а ты пой. Наш командир отряда рабочих-большевиков вчера воевал за тебя. Ему нравится, как ты поешь. Вот он и упросил свое начальство, чтоб тебя взяли в отряд рисуешь, поешь, прошел часть германской. – А почему не на фронте?

– Был контужен, учился после контузии рисовать, служил в царском селе, заготавливал дрова для Александровского дворца.

– Ты похож на Коваленко, когда-то он хорошо рисовал, а теперь из-за ранения переучивается. У вас одна судьба, потому он тебя и любит. Семья есть?

– Жена, двое детей.

– Ты счастливец, а я на службу ушел в десятом году и по сей день мыкаюсь. Родители живут на монгольской границе, считают меня погибшим.

– Сядь, напиши письмо.

– Когда не умел писать, ребята писали, когда научился, написал три письма и все без толку, нет ответа. Дидо играл частушки и весело пел. Василий изредка подпевал ему. Пришли девушки, попросили сыграть вальс. Вальс с хлопушками – приглашают дамы. Василий танцевал то с одной, то с другой. Подошла Валя, похлопала в ладоши. Она легко прижалась к нему и весело танцевала. Подошла Оля, хлопнув в ладоши, хотела взять Василия, Валя захлопала в ответ и продолжала танцевать.

– Нас ждут, Вася, пошли, пройдемся по парку, незаметно уйдем к нам. Только переступив порог дома, Василий попал в объятия дяди.

– Говори, сорванец, как дела, как поживаешь? Горевал, когда узнал, что тебя забрали. Коль выпустили, значит, все хорошо.

– С завтрашнего дня становлюсь членом отряда рабочих-большевиков. Коваленко сказал, что я с ним уезжаю. Красноармейцы тоже готовятся к отъезду. Цель отъезда не знаю.

– Теперь становится все ясно. Они на днях увезут в Екатеринбург царскую семью.

На столе у Голощекина было донесение комиссара по чрезвычайным делам Тобольска.

– Епископ Гермоген на своих проповедях призывает мирян помочь «царю-батюшке». Офицеры организовали «союз освобождения царя». Создали несколько отрядов, готовых к освобождению государя. Монархически настроенные эсеры и меньшевики вооружаются, скупают оружие и боеприпасы. По нашим данным, руководящий центр по спасению царя объединяет всех единомышленников. Сегодня все партии и группировки действуют разрозненно, но если они объединятся, может произойти непоправимая ошибка.

В связи со сложившейся обстановкой и постановлением Уральского облисполкома, просим вашего разрешения на ускорение вывоза царской семьи из Тобольска в Екатеринбург. Сегодня царевич болен, его дни сочтены. Царевича Алексея оставить в Тобольске до «выздоровления». Царя Николая II, царицу Александру Федоровну и царевну Марию отправить при получении от вас согласия. Просим в ближайшие дни укрепить наши боевые единицы и прислать добровольцев-рабочих уже участвовавших в подобных операциях по уничтожению монархически настроенных элементов.

В городском Совете было накурено и тесно. Из Екатеринбурга и Омска прибывали отряды красноармейцев, их принимали Ковалевский и Украинский. Украинский держал список монархистов и эсеров, поддерживающих призыв епископа Гермогена. Все эти люди жили недалеко от дома губернатора и многие из них часто встречались с епископом.

Рано утром отряды красноармейцев окружили дома, в которых жили монархисты и эсеры, производили тщательный обыск, арестовывали только иногда, когда в квартире находили оружие.

Была полностью перекрыта улица, на которой стоял дом губернатора. Многие монархисты пытались бежать, но при бегстве попадали во второй эшелон прикрытия отрядов, делающих обыск.

Участники штурмовых отрядов были арестованы и отправлены в тюрьму. Остались на свободе те, кто не был в тот день дома или, сумел спрятать оружие, молча отсиделся дома.

Полковник Брянский, готовивший штурмовые отряды, вернулся из тайги поздно вечером. Узнав, что его люди были взяты с поличным и отправлены в тюрьму, скрылся из города.

Майор Фуголь сидел дома с детьми Вали, когда в дом вошли красноармейцы. Предъявив ордер начали обыск. В доме под печкой был погреб, в котором находилось оружие. В доме было три комнаты – кухня, зал и спальня. Кухня была маленькая, около окна стоял стол, а у стен – скамейки. Посередине зала стоял круглый стол со стульями. В спальне были две металлические кровати.

Красноармеец подошел к майору.

– Документы у вас в порядке, но мне не нравится ваш внешний вид. Руки как у вас, рабочего, а выправка белогвардейского офицера.

– У вас есть отец, товарищ красноармеец?

– Допустим, что есть.

– Посмотрите на него, если он воевал на японском и германском фронтах. Какая у него выправка? Военная! По вашему – белогвардейская. Не обижайте своих отцов, воевавших за Россию. Мы свое отвоевали, а вы только начинаете.

В соседском доме кричала женщина: «Он не виновен, это не его оружие!»

Выскочили на крик из дома Валентины красноармейцы. Во дворе стояла вторая группа красноармейцев. У одного из них был пистолет, вытащенный из горящего склада. Рядом стоял связанный хозяин дома.

– Такого барахла здесь в городе полно. В шестнадцатом году здесь сгорел склад с оружием, и детишки бегали собирать оружие на пепелище. Вот мальчишка его принес и спрятал от отца и матери.

Красноармейцы брали в руки пистолет и осматривали его. Подошел командир, тоже взял пистолет в руки, начал соскабливать ржавчину. На руках кроме ржавчины остались следы пепла.

– Отпустите хозяина домой. Верно, сказал его сосед, пистолет из пепелища. Окончив на улице обыск и не найдя оружия, красноармейцы ушли.

Сосед схватил сына за шиворот, выдернул палку из забора и начал его бить. Сын начал кричать, жена бросилась на выручку сына. Бросив сына, он схватил жену за волосы и поднял палку.

Майор подошел к соседу, положил свою руку на плечо, посмотрел в глаза и спокойно сказал:

– Не вини в случившемся сына и жену, вини себя, что вовремя не выбросил на улицу. Умей защищаться, а не бить жену и сына.

Плачущий сын и кричащая жена убежали домой, разгневанный отец зло плюнул, круто выругался и пошел вслед за женой.

Валя об обыске услыхала на работе. У нее под печкой в погребе хранилось оружие и боеприпасы. А если найдут… тюрьма. С кем останутся дети? По телу прошла дрожь, на лице и теле выступил холодный пот.

По улице солдаты везли забранное оружие и заговорщиков, а сами заговорщики шли с поникшими головами посередине улицы в окружении красноармейцев.

Пришла на свою улицу, здесь было тихо, только около кабачка спорили подвыпившие мужики. Прошла мимо них и увидела свою соседку с детьми. Дети, увидев мать, закричали: «Наша мама пришла!».

– Пошли, Валя, к нам. Твой знакомый беседует с моим мужем. Приготовила свежий борщ, пойдем, отведаешь.

Валя подошла к дому, села на завалинке и тихо заплакала. Прибежали дети, начали вместе с ней плакать и ее успокаивать. Потом побежали в комнату, взяли деда за руки и повели к маме.

– Успокой, деда, маму, а то она будет долго плакать.

Вечером при керосиновой лампе и свечке Валя смазала земляной пол глиной с конским навозом. Залезла под печку, замазала трещины в погребе, чтоб их не было видно, полила на пол жидкой глины, затерла бугорки и ямочки. Утром рано перемыла горшки, котлы, кувшины и поставила под печку, слева в углу поставила кочергу.

Майор принес Вале дров и положил их около печки. Валя накрыла стол, поставила самовар.

– Принеси, что-нибудь выпить, Валя.

– Празднуйте день победы или по какому-то другому случаю?

– Уезжаю. Если будет на то божья воля, может когда-нибудь, свидимся. Остались Валя, только мы с тобой, а остальных, кто нас знает, нет в живых.

– А что я буду делать с оружием, которое лежит в погребе, под печкой? – спросила Валя.

– Пусть лежит до лучших времен, может, когда-нибудь сгодится. Завтра привезу тебе дров и муки. Если удастся, заготовим с ребятами сохатины.

Валя заплакала.

– Проводи меня песней, а не слезами. Береги детей. Может, вернется муж с войны, будет тебе легче.

– Где там, вернется. С четырнадцатого нет ни одной весточки.

– Мои тоже меня, может быть, уже не ждут, но я думаю о них, часто вспоминаю. Вспоминай о муже хорошее и тебе станет легче на душе.

Майор вышел на улицу. Было слышно, как большое количество подвод ехало со стороны губернаторского дома в лес за дровами. Он зашел на Грибную улицу, здесь можно было взять на прокат лошадей для перевозки дров. Сначала он поехал на место встречи командиров штурмовых отрядов. На явку никто не пришел. Нарубив дров, вернулся домой.

За следующей повозкой он поехал вместе с Валей, детей оставили у соседа.

– Хватит дров, больше не надо, – сказала Валя.

– Будем возить, пока лошадь наша. Три дня рубили и возили дрова, но ни один человек не пришел на место встречи.

Не дождавшись связных, майор решил пойти на встречу с епископом. Императрица Мария Федоровна, передавая письмо Гермогену, говорила: «Гермоген – человек дела, он поднимет на правое дело многих единомышленников, но тебе бывать часто у него запрещаю. Одного должны знать все, другого – никто».

Гермоген встретил майора с большой радостью. Ушли прихожане и они остались наедине.

– Вчера были и у нас в церкви красноармейцы. Мы думали, будет обыск, но все обошлось благополучно. Слава богу! Беда прошла мимо нас. Но кого я знал и кому помогал в святом деле спасении царской семьи, арестованы. Думал, пришел вчера и мой черед. Ведь я открыто призывал к спасению семьи Романовых, почему они меня оставили.