Золоту – жизнь, человеку – смерть

– От вас идут все ниточки связи со всеми, кто готовился к великому делу.

– Но я никого из участников не знаю, кроме вас и нескольких офицеров, я только призывал к действию, но не руководил.

– Знают большевики об этом и поэтому вас оставили в покое. Они ждут, что когда-то к вам придет.

– Верно вы сказали. На свободе все командиры штурмовых отрядов. Центр руководства освобождения семьи Романовых находился в доме лесничего. В этом районе арестов не было и потому удалось им избежать ареста.

– Полковник вчера меня известил, что в связи с большими потерями и раскрытием их замысла, центр руководства спасения Романовых переезжает в Екатеринбург. Из верных источников получили сведения, что по постановлению Уральского облисполкома, царскую семью готовят к перевозке в Екатеринбург. Командир и комиссар отряда рабочих-большевиков получили постановление. По плану Голощекина семья Романовых уже должна быть на пути в Екатеринбург. Задержка произошла по двум причинам. Во-первых, монархистски настроенные единомышленники были готовы к освобождению государя, и их надо было уничтожить большевикам, что они и сделали. Во-вторых, заболел царевич, и лечащий врач Боткин Евгений не разрешил его перевозить.

– Аресты произошли во многих городах, там, где люди выступали за сохранение монархии. Сегодня все монархисты сидят в тюрьмах. Мои люди ждут условного знака, при аресте ни один человек не пострадал. Оружие сохранили и спрятали, – сказал майор.

– От вас я другого и не ожидал, сама императрица Мария Федоровна мне писала: «Можешь в любую тяжкую годину опереться на его могучие плечи».

– Уезжай в Екатеринбург вместе с Романовыми, может там тебе удастся что-то сделать.

– Я чувствую, что мои дни сочтены. Большевики не простят моего призыва к освобождению царской семьи. Увезут семью Романовых, будут пытать арестованных, слабые и трусливые выдадут своих единомышленников. Заберут большевики тех, кто еще на свободе и не убежал. И только когда я останусь один с ними на один, они придут за мной. А это может протянуться целый год.

Соловьев и Корженев, связные майора, не были арестованы. Чекисты через них пытались напасть на след майора. Арестовав все штурмовые отряды, чекистам не удалось найти связных императрицы Марии Федоровны. Только под пытками умирающий полковник назвал две фамилии: Соловьев и Корженев.

На улице Швейной, примыкающей к дому губернатора, каждый второй дом был Соловьева и Корженева. Обыски не дали обещанного результата. Здесь не проживал ни один приезжий, не нашли и оружия.

Уральский заставил с помощью Ковалевского провести еще раз массовые обыски в тех домах, где жили приезжие. Усилили караул. Сам лично присутствовал на допросах.

Руководящий центр спасения монархии был на свободе. При опросе арестованных никто не мог толком сказать, кто ими руководил. Участники заговора знали только тех, кто жил в их доме. Но в участии в заговоре никого обвинить не могли.

За домом епископа вели день и ночь наблюдение. В доме всегда было много людей, всегда говорили о сегодняшних делах и новостях города, о царской семье.

Однажды к епископу пришла на исповедь жена его друга купца Мирова, она славилась в своем кругу, как вездесущая сплетница. Она знала все городские новости, например, кто из мужей ее знакомых изменял своим женам.

– Варвара, я отпускаю все твои грехи во имя отца, сына и святого духа. Но у меня к тебе просьба. За последние дни так много арестовали наших людей, у многих почитаемых людей были обыски, а ваши мужья, твой тоже, в своем кругу много говорят о страданиях царской семьи. Этому надо положить конец. Большевикам это не нравится. Нужно, чтоб люди забыли на некоторое время о проживании и существовании здесь царской семьи.

– А что я должна для этого сделать?

– Завтра твоя подруга приглашает на свой день рождения весь цвет города, там будут все сливки города. Когда начнут разговор о царской семье, ты прерви их беседу в любом тоне, но чтоб это вызвало реакцию и внимание к тебе и скажи, что его высочайшее величество Николай II, царица Александра Федоровна с дочерью перевезены в Екатеринбург и об этом говорили рабочие из отряда охраны царя около дома пекаря.

– Меня назовут дурой, и никто этому не поверит.

– Я услышу твои слова и выручу тебя.

По случаю своего сорокапятилетия вдова инженера Гарди пригласила всех своих друзей в гости. После многих тостов гости встали из-за стола. Молодежь танцевала, а пожилые спорили о политике, о культуре.

Вокруг монархиста Дубова собралось много гостей. Он один из ярых приверженцев монархии не был арестован, так как в те дни не находился дома.

Только Дубов начал говорить о царской семье, как Варвара стоявшая недалеко от них, обратилась к нему с вопросом.

– Андрей Всеволодович, вас не было дома, а значит, вы и не знаете, что нашего царя и его семью увезли в Екатеринбург.

В гостиной стало тихо, все смотрели с удивлением на Варвару. Подходит к Варваре епископ и говорит:

– Много в городе арестовали за то, что они стоят за царя-батюшку. И вам надобно, господа, немного остынуть, кому из вас охота идти в тюрьму за пустые разговоры. А что царской семьи здесь нет, их вывезли или вывезут, это и я слышал, но утверждать не могу.

За столом пошли другие разговоры, что епископ не за монархию и не за царя-батюшку, что он с думой заодно – за уничтожение царской семьи.

– И откуда Варвара знает тайны большевиков, нужно меньше болтать при ней, она сплетни быстрее разнесет по городу, чем колокол известит о начале обеда.

Варвара подошла к монархистам, попросила сыграть

– Сейчас я вам спою любимые песни нашей именинницы, а вы мне поможете.

За столом все хлопали в ладоши и просили Варвару несколько раз спеть одну и ту же песню.

Епископ прощался с хозяйкой, он был в хорошем настроении. Варвара выполнила его просьбу. За столом никто больше не говорил о царе. В этот вечер он перестал быть колоколом, который призывал к освобождению царской семьи. Можно спокойно идти спать.

Только ныла душа за майора Леонида Фуголь. Где он и что с ним?

Майор решил встретиться с Соловьевым и Корженевым в доме лесничего. О доме лесничем знал полковник, схваченный большевиками и командиры штурмовых отрядов. По дороге в дом лесничего он зашел в парк, в это время там бывал сотник. Вокруг Василия стояло большое количество людей. Все о чем-то громко спорили. С майором поравнялась молодая пара и направилась к стоящим людям. Отодвинув несколько человек, он увидел сидящего Василия, рисующего пейзаж парка. Перед Василием была пустая скамейка, а на его картине сидела Валя со своими близнецами.

Валю знали почти все в городе. В молодости и сейчас она славилась, как самая красивая девушка в городе. Многие узнавали Валю, любовались картиной.

Заметив дядю, Василий закончил рисовать и стал собираться домой. Пока он складывал, к нему подошла Валя с детишками.

– Бери, Валя! Дарю от чистого сердца, завтра уезжаю, думал, не успею закончить или ты не придешь за картиной.

Толпа стала расходиться, и остались они только втроем.

Сложив свои краски, он дал их подержать дяде и незаметно передал письмо.

– Такого же содержания письмо я отдал Соловьеву. Штурмовые отряды были преданы анархистами и меньшевиками. Фамилии предателей из руководящего центра спасения монархии приведены. Явки провалены. Уральский со своими людьми ведет наблюдение за руководящим центром.

Командирам анархистов и меньшевиков из думы пришел указ: «Семью Николая II не спасать нужно, а отдать под суд. Руководящий центр спасения монархии и его участников предать».

Сегодня у майора радостное событие, из Петербурга свой человек доставил ему почту. Несколько дней из-за сильной слежки за домом, не мог получать он свои письма. Наконец все тревоги позади.

В одном из писем лежал протокол вечернего заседания меньшевиков– анархистов. На вечернем заседании выступили Родзянко и Керенский. Все члены думы проголосовали против спасения семьи Николая II с тем, чтобы отдать ее под суд.

Развернул второе письмо, в нем было приказано полковнику-анархисту, одному из активных членов спасения монархии, провалить план.

Полковнику Шоклину, агенту тайной полиции, государственная дума и члены временного комитета государственной думы постановили:

«В связи с установившейся обстановкой в Петербурге и переходом власти к советам вам необходимо выехать в Екатеринбург, а руководящий центр спасения монархии и их участников предать и отдать под суд большевиков.

Материальные ценности и оружие по возможности сохранить, они пригодится для свержения большевиков.

Узнайте местонахождение майора Фуголь, Соловьева и Корженева. Если не удастся их убрать лично и захватить их оружие, отдайте их под суд большевиков. Родзянко и Керенский требуют это сделать до отправки семьи Николая II в Екатеринбург.

Члены государственной думы многие тоже арестованы большевиками и находятся в тюрьме».

Майор посмотрел на дату написания письма. Письмо шло долго, за это время произошли большие события – от октябрьской революции в Петербурге до восстановления советской власти в Тобольске.

Родзянко и Керенский наверно сами давно уже арестованы и сидят со своими членами вечернего заседания думы.

Положив письма в конверт, написал адрес и пошел на улицу Швейную. На улице он увидел Соловьева с женой. Пройдя мимо них, он поздоровался с его женой, потом с Соловьевым, передав ему письма.

– Вечером жду, – сказал майор, – будь осторожен, приходи со всей семьей.

От Соловьева он направился к дому губернатора, нужно перед встречей с Соловьевым и Корженевым встретиться с Василием.

Необходимо государю Николаю II рассказать всю правду. Члены государственной думы в борьбе за власть предали интересы России.

Василий гулял по улице с рабочими-большевиками из охраны дома Корнилова, когда майор подходил к дому губернатора.

Уже несколько дней не было табака и у ребят «опухли уши», они ходили по улице и просили у прохожих закурить.

Василий подошел к дяде и тоже попросил закурить.

– Дорогой товарищ, не найдется ли у вас для моих товарищей табачку.

Вынув кисет и бумагу из кармана, майор предложил всем закурить.

– Может, дорогой товарищ, продадите нам табаку, у меня есть полтинник, мы купим.

– К сожалению, кисет пустой, а табак дома есть, иду домой, кто из вас самый молодой и шустрый, пошли со мной, угощаю. Был солдатом, знаю, что такое не иметь табака.

Солдаты переглянулись, дальше ворот дома нельзя уходить.

– Минутку подождите, дорогой товарищ, сбегаю, попрошу разрешения сходить за табаком.

Разрешили Василию пойти вместе с солдатом из караульного отделения.

– У кого есть табачок, – спросил солдат, шедший с Василием.

Майор посмотрел в кисет, на дне оставалась щепотка табака. Оторвал бумагу, солдат ее подставил под кисет.

– Два дня без курева. Обещали сегодня привезти, а его и завтра, сказали, не будет.

– Деньги имеете, почему в магазин не сходите?

– Скурили! Еврей говорит, что больше нет, весь продан.

Прошли мимо магазина, солдат попросил подождать и зашел в магазин. Вышел сразу.

– Нет ни грамма, божится, что весь продал.

– Врет! Завтра в тридорога будет продавать.

– У меня на той улице есть еще один парень знакомый, вы идите, а я догоню.

Пока красноармеец бегал за табаком, дядя рассказал содержание писем и задачи их организации на будущее.

Мимо проходили знакомые лесорубы, и Василий попросил у них табака для ребят. С полной сумочкой Василий возвращался назад, следом за ним бежал красноармеец, догоняя его.

– На завтра хватит, а там, может, привезут. В доме собирают вещи, все моют, стирают, переезжаем на новое место. Возможно, на новом месте будем с табаком и хорошим питанием.

Василий не курил, он только за компанию с ребятами сшибал бычки. Отдав табак, он пошел домой в надежде увидеть царевну. Последние дни ему запрещали долго находиться около царской семьи. «Сделал свою работу и уходи», – говорил комиссар.

На втором этаже было тихо, полы были чисто вымыты и натерты до блеска… Подойдя к комнате, где лежал больной царевич, он услышал голос Марии и Алексея. Чуть приоткрыв дверь, он просунул голову в дверь. Царевна Мария, увидев его, быстро встала и позвала.

– Мы уезжаем, половину вещей и драгоценностей оставляем здесь, их попросту забирают у нас. Она вынула из-под царевича шелковую рубашку и подала Василию. Возьми и надень, то, что в ней зашито, тебе пригодится.

Василий под низ своей рубашки надел подарок царевны. Поцеловав на прощание царевича и царевну, он тихо вышел. В коридоре было тихо и пусто. Спустился вниз и пошел в столовую.

Повариха, увидев Василия, улыбнулась, пригласила за стол и наложила полную миску мяса.

– Съешь, Василий, дорога у тебя длинная и тяжкая.

– Что вы, тетя, я не собираюсь уезжать, мне и здесь не плохо.

– Здесь всем живется хорошо, но сегодня вы уезжаете вместе с царской семьей. Так, что, Вася, прощай и не поминай нас лихом. А то, что сболтнула, молчи. Вместе в тюрьме сидели, вместе здесь из одного котла щи хлебаем, мы свои и я тебе верю.

– А что будет с вами?

– Может, возьмут с собой, а может, выбросят на улицу.

– Если оставят здесь, идите к Вале, портрет которой я рисовал, и живите у нее.

Он вынул пачку денег и отдал ей.

– Деньги тратьте, не прячьте, они скоро будут меняться, а то пропадут. Большевики готовятся свои деньги выпускать.

Спрятав деньги и убрав пустую тарелку, повариха поставила чайник. В столовую вошли красноармейцы.

– Вот и мои соколики пришли на чай. Садитесь, я мигом вас напою чаем. Она поставила перед каждым стакан, налила самогону, дала кусочек хлеба с салом, по стакану сладкого чая.

Солдаты остались допивать чай, Василий решил зайти к Ковалевскому.

– Его нет, идите к Украинскому, они там вдвоем, – сказал дневальный.

Украинский не разрешал никому заходить в кабинет, приходили туда только солдаты, когда он их вызывал. Василий постучался, дверь открыл Ковалевский.

– Мы собирались тебя пригласить, а ты явился сам. Что нового? И что принесло тебя сюда, ведь ты здесь никогда не бывал.

– Вот солдаты передали. Чуть подбросив вверх и схватив на лету снова, положил мешочек с табаком на стол.

– Если не секрет, где взяли? Приказ знаешь, территорию не покидать.

– Разрешение просили у дежурного, он имеет право дать разрешение на увольнение. Отпросились в магазин туда и обратно.

– И где же взяли?

– В магазине еврея табака нет, выпросили у лесорубов, которые возвращались с работы домой.

– Спасибо, Вася, за беспокойство, но тебе ходить было не обязательно, ты не куришь, а коль позаботился о нас, спасибо.

– Они закурили. Украинский положил на стол хлеб и сало. Ковалевский снял с буржуйки вскипевший чай и поставил на стол.

– Садись, будем пить чай.

– Спасибо, я уже почаевал.

– А водочкой они вас баловали?

– Было все. Последние дни наша повариха перестала плакать, а то, как придут красноармейцы, так и плачет.

– Знаем, плохую весточку ей почтальон принес, погибли ее сыновья. Вот она и плачет.

Ковалевский предложил Василию сесть, положив ему на плечо руку, он сказал:

– Собери свои вещи и забери у царевны все рисунки, мы с тобой уезжаем.

– Сейчас или, может, завтра?

– Иди сейчас. Царевна прощается с царевичем, а царь с царицей собирают и упаковывают свои вещи. Твои рисунки им не нужны, принеси их сюда.

Василий вернулся к царевичу. Он лежал, тяжело дыша, в постели. Рядом сидел врач.

– Ваше высочество, могу я взять свои рисунки?

– Там в углу Мария-царевна все тебе сложила. Если я умру, Василий, нарисуй меня в гробу и передай тем, кто из моих родных останется в живых.

– Тише говорите, царевич, вам нельзя так громко кричать. Подойди Василий, сядь около царевича, а я позову царевну, – сказал врач.

Врач вышел.

– Слушай, сотник, там, среди картин есть коробка, в которой лежит кожаная тужурка, в ней зашиты все наши ценные бумаги. Забирай побыстрее и спрячь. Эти бумаги не тебе, так твоим детям принесут большое богатство. Ты или твои дети будут самые уважаемые люди в России. Если попадут к большевикам, не миновать тебе смерти.

Вернулся врач, а за ним через несколько минут явилась Мария-царевна.

– Кто тебя прислал? – спросила царевна.

– Украинский.

Марья подошла к Василию, взяла за руку и повела в угол.

– Забирай все, это твой труд, твоя работа, начиная с Царского села и до Тобольска. Отец просил, если тебе разрешат с ним проститься, зайти к нему. Вот тебе письмо, прочтешь, когда я умру.

Ковалевский с Украинским допивали последнюю рюмку, когда Василий с врачом, принесли рисунки и картины.

– У тебя есть свои люди в Тобольске? – спросил Ковалевский

– Только Валя, чей портрет я рисовал.

– Красавица с близнецами. Она надежный твой друг или ночная баба?

– Она мой лучший друг, но не моя баба.

– Полчаса туда и полчаса назад хватит, чтоб отнести ей эти картины?

– Если бегом, то да! А так, нет.

– Дам двух солдат и два часа. Успеешь?

– Успею!

Валя топила баню. Увидев Василия, она предложила ему с товарищами помыться в бане.

Вода только закипела, и в бане было мало пару.

– Подождем минут пять, Вася, у нас полтора часа в запасе.

– Вы посидите, а я вымоюсь и накочегарю баню.

Валя дала Василию новое белье.

– Бери, не стесняйся. Ты его дарил моему мужу, но его уже нет, некому его будет носить.

– Может ошибка это, ты не горюй, не унывай, жди его. Окончится война, я приеду к тебе за этими картинами, а ты мне их сохрани.

– У нас есть старушка-одиночка, у нее все сыновья погибли на фронте, она из Петербурга. Если придет к тебе, оставь ее у себя.

Василий положил на стол оставшиеся деньги.

Купи продуктов и одежды, деньги не держи.

– То же самое мне сказал и дядя Леня.

– Ты его давно видела?

– В один день вместе с тобой.

Гости сели за стол. Всем было жарко после бани. Пот стекал со лба ручьем. Вернувшись из бани, хозяйка налила чаю и через несколько минут всем стало легче. Остынув, красноармейцы оделись и заспешили домой.

Кожанка была такая же, какую носил Василий, только тяжелее, внутри меховая и ватная прокладки. Перед уходом гостей Валя не выдержала и заплакала, за ней и дети. Успокоив хозяйку дома и ее детей, они вышли на улицу. По просьбе Василия Валя их не провожала.

Остановили повозку, ехавшую вслед за ними, попросили хозяина подвезти их к дому губернатора.

Василий, вернувшись от Вали, спешил известить Украинского, что он вернулся. Перед входом в дом стояли, курили оба.

– Ну как дела? Уладил все?

– Все, товарищ командир.

– Ты уверен, Василий, что она их сохранит?

– Обещала, если даже и продаст масляные картины, они долго будут украшать дом хозяина. А если останусь жив и вернусь сюда, постараюсь их собрать.

Украинский весело смеется и смотрит на Ковалевского.

– Вот за спасение твоих картин благодари Петра, это он упросил спасти картины для истории будущей России. Сделаешь когда-нибудь выставку своих картин под названием «Умирающая монархия и возрожденная Россия советов».

– Спасибо вам обоим, но я рисовал их от души самой царевне и ее семье.

Петро засмеялся, подошел к Василию и пожал ему руку.

– Десять лет я рисовал на каторге, здесь, около Тобольска. У всех надзирателей нашей каменоломни имеются картины, нарисованные мною. Умение хорошо рисовать спасло мне жизнь. Я мало был на добыче камня, валке леса. Больше рисовал. Вышел из каторги на свободу здоровым, как бык. Только вот шальная пуля меня подвела, не могу рисовать.

– Только любовь к прекрасному вам вернет умение рисовать.

– Стараюсь рисовать часа два в день. Пальцы начинают слушаться. Использую твой совет. Все сразу не делается, нужно терпение. Сколько будет заживать моя рука, может год, а может два.

– Я читал книгу об английском художнике, у него была проколота рука, как у тебя и на том же месте. Пять лет упорного труда, и он сумел когда-то умирающей рукой создать мировые картины.

Приедем в Петербург, зайдем к профессору, я попрошу эту книгу у профессора, и вы ее прочитаете.

– Доживем ли, Вася. Назревает мировая революция, а мы ее буревестники, – читал Горького? – должны ее защищать.

– Не слышал. Кто он?

– Отсталый ты человек в искусстве и науке, Вася, и как тебя царская семья такого безграмотного приютила. Наверно влюбилась в тебя царевна Мария. По внешнему виду не видать. Не краснеет, не бледнеет, когда тебя видит, но уважает. Очень вежлива к тебе, добром и лаской тебя не обходит и другие тоже.

Василий покраснел от слов Ковалевского, но Украинский перебил разговор Петра и сказал:

– Мы долго вдвоем наблюдали, как ты себя ведешь в царской семье, как они к тебе относятся и пришли к выводу, что-то неуловимое нами, незнание твоей жизни не дает нам разгадать тайну, которой ты владеешь.

– Эту тайну знает профессор и его жена. Вернемся в Петербург, пойдем к профессору, он вас и посвятит во все тайны моей жизни. Он меня определил в Царское село, ему эту тайну и знать.

– Дай бог, Вася, чтоб твои слова сбылись. Мы с тобой находимся не в Петербурге и не перед домом профессора, а на краю русской земли. Сюда царь ссылал своих сыновей, да люд беглый сюда селился. Вот где мы живем.

Пришла повариха, пригласила на чай. Подала на стол ореховый торт, сметаны, жареного мяса и бутылку самогона.

– Это за упокой души моего младшего.

Ковалевский берет бутылку, разливает: – Ну, еще по одной. Вы что, мать, не выпьете?

– Да! Я сейчас принесу стакан.

– Принесите заодно и письмо, где пишут, что ваш сын погиб.

– Возьмите, пожалуйста, – повариха подает ему письмо.

Ковалевский вынимает из бокового кармана такое же самое письмо. Смотрит на адрес, сверяет дату на штампе конверта и разворачивает его.

– Что, ты колдуешь, Петя, зачем тянешь лямку, говори, что у тебя, ведь мать ждет, что хорошего скажешь.

– Вы почерк сына знаете?

– Знаю, сама учила писать и читать, когда ходил в школу. Много получала писем, когда уехала из Петербурга сюда в Тобольск.

– Произошла, мать, ошибка, погиб не ваш сын, а однофамилец, ваш сын жив и здоров.

Она берет письмо, слезы не дают ей читать.

– Прочти, Вася, что он там, мой единственный, пишет.

– Он не единственный, живы и старшие. Вы только успокойтесь, а я вам прочту письмо.

– Спасибо вам, ребята, утешили мою душу. Живы мои соколики. Вы говорили, что скоро я вам не нужна буду, может, отпустите меня домой. У меня есть деньги, может, доеду домой.

– Из Свердловска быстрее доберетесь домой, а туда поедем вместе. Готовьтесь к отъезду, отправим не сегодня-завтра.

– Значит скоро! Завтра у меня день рождения, приготовлю торт. Придете сюда или стол накрыть в вашем кабинете?

– Лучше здесь. Лишнюю посуду, ложки, вилки тоже упакуйте, при отъезде все заберем. Медную и металлическую посуду отдавайте Василию, он отнесет красноармейцам, они быстро блеск наведут, они предупреждены.

– Лучше все это я сделаю сама.

– Не успеете.

Василий носил красноармейцам посуду, они ее скоблили и натирали песком и мелом до блеска.

– Такую уборку мы делали только перед большими праздниками, белили в доме, мыли полы, скоблили деревянные лавки, натирали медную посуду мелом до блеска.

Красноармейцы принесли несколько ящиков: «Это от начальника охраны, сюда велено складывать лишнюю посуду, ложки, вилки».

Вышла на прогулку вся семья Николая II. Они медленно шли по тротуарам губернаторского дома. Царь Николай II прогуливался с сыном, а мать, Александра Федоровна, с дочерью. За прогулкой из окна наблюдал Василий, уже давно прошло время прогулки, но ни один из часовых красноармейцев не приказал гуляющим войти в дом.

Царевна Марья набросила лежавшую на плечах шаль на голову, ей стало холодно. Царевич, сидевший в кресле около беседки, проговорил: «Что-то стало прохладно».

Александра Федоровна подошла к мужу, посмотрела на его посуровевшее лицо и тихо сказала: «Это наша последняя прогулка».

Он сделал кивок головой, потом также тихо ответил:

– Да.

Царевны подошли к матери, взяли ее под руку.

– Давай, мама, пройдемся так, как ты нас водила в Царском селе.

Они взялись за руки и пошли снова вдоль дома, потом обратно.

Царевич посмотрел на светлое голубое небо, сказал:

– Здесь небо ничем не отличается от нашего. Оно такое же прекрасное, как жизнь, так же ярко и нежно светит солнце..

Император и самодержавец России последний раз поднимался вверх губернаторского дома, а сзади него шла его семья. Их увезут на суд и предадут земле-матушке без суда и следствия.

На углу дома лесника по улице Ангела, от которого хорошо просматривался дом губернатора, стояли трое: Фуголь, Соловьев и Корженев. В это время к дому губернатора подъехало несколько машин, которые въехали во двор. В каждом тупиковом переулке и на улице, на котором стоял дом губернатора, появилось большое количество солдат. Люди, увидев солдат, убегали домой. После многих обысков и арестов, при появлении красноармейцев жители закрывали ставни окон, запирали ворота и двери домов.