НИКТО, НЕКТО и ВСЁ. Забавный черновик – 3

Навозная муха сделала почетный круг по репетиционной и совершила посадку на рамке с портретом вождя мирового пролетариата.

НЕКТО закашлялся, как туберкулёзник: сколько же можно ждать с моря погоды?

Зампредпрофкома, наконец-то, решила приступить к разбору полётов. Камерность исполненной песни, столь ненавистная Йоко, пришлась ей по вкусу:

– Дерзко! Неподражаемо! Гениально! Вы не перестаёте меня приятно удивлять. Просто, а с каким вкусом: здесь тебе и мягкость пиано, и твёрдость форте: высший класс! Первое место наше.

– Да, вот такие мы – мягко-твёрдые. А ещё… – ВСЁ набрал воздуха в лёгкие, – ещё мы хотели на заднем плане поставить на подтанцовку Йоко – она и сама очень хотела этого! – с её грациозно-невероятными прыжками вниз головой и демонстрацией соблазнительных ножек, взлетающих вверх, в ритмах и движениях канкана, чтобы подчеркнуть карнавал жизни, который мы хотели представить вниманию уважаемой публики. Но у неё последние чулки порвались, неожиданно, у нас на глазах. И хорошо, что на репетиции, а случись это на выступлении? Вышел бы форменный скандал! Поэтому по техническим причинам от этой изюминки пришлось отказаться.

Йоко была вне себя от гнева: если бы под рукой у неё оказалось что-нибудь, чем можно было запустить во ВСЁ, она этой возможностью воспользовалась.

– Как жаль!.. – шуткой на шутку ответила сокрушённо зампредпрофкома. – Вам надо было меня позвать – у меня с чулками полный порядок: я бы вам такой канкан показала – «Мулен Руж» отдыхал!

– А как нам жаль, вы просто не представляете, – ещё сильнее сокрушился НИКТО, – какие-то драные чулки Йоко – и всё летит в тартарары! Потому что мы лишились женского участия, и женского богатства.

– Богатства? – переспросила зампредпрофкома, с недоумением.

– Богатства! – подтвердил ВСЁ. – Женщина – самый богатый человек на земле: она даже голая может что-то… дать.

– Какая проза жизни… – лицо зампредпрофкома слегка порозовело, – ох, шалуны!.. Ё-моё: вам палец в рот не клади, молодым, да ранним. От себя добавлю – от голых мужчин тоже иногда польза случается… – и через секунду она уже твёрдо добавила, – первое место, я уверена, будет наше!

Итак, «добро», на котором настаивала Йоко, было получено…

«ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА – ЭТО ОДИНОЧЕСТВО. Перед каждым стоит только своя задача, и каждый должен сам её решить. ТЫ СОВСЕМ ОДИН, пойми это, раз и навсегда. ОДИН ВО ВСЕЛЕННОЙ». Р. Брэдбери. «Вино из одуванчиков».

На следующий день они отыграли свою песню на конкурсе, и, не дожидаясь подведения итогов, спокойно ушли, поскольку были уверены – первое место у них в кармане.

Когда вечером по телефону они узнали, что жюри присудило им третье место, это был шок, это была трагедия для всего НИИ. Больше других была опечалена зампредпрофкома:

– Это моя вина: как я могла не доглядеть? Все конкурсанты пришли в костюмчиках и галстучках, и только мы – в полной джинсе, и подстричься вам не помешало бы, но… кто бы мог знать, что это перечеркнёт всё?.. Это клиника, это паранойя: сволочи!.. Мы же, в конце концов, не на дефиле пожаловали… Один из жюри мне так и влепил по первое число: оделись бы поприличнее и были бы первыми…

Йоко торжествовала:

– Хотели канкан? Получите и распишитесь!..

Новость об итогах конкурса застала всю честную компанию вечером, в десятом часу, когда они чаёвничали в гостях у НИКТО.

Если Мари и Пат были здесь сотни раз, то Йоко попала сюда впервые. Комната с единственным окном, выходящим в сторону гор, представилась ей большой и пустой. Здесь было минимум самого необходимого: письменный стол, вдоль одной из стен – стеллажи с книгами от пола до потолка, пианино, деревянная кровать. Ещё было два стула: один, на котором сидела Мари, стоял у стола, и второй, где устроился ВСЁ – у пианино.

Йоко прохаживалась по комнате взад и вперёд, всё высматривая и всё вынюхивая:

– Головато здесь… – сделала предварительный своим наблюдениям она, – как-то головато.

– Зато можно вальс танцевать, – сказала Пат, – места хватит.

– Или канкан! – добавил ВСЁ, и ощутил на себе свирепо-испепеляющий взгляд Йоко.

– Зато есть ковёр… – сказал НИКТО.

Пат сидела на ковре, привалившись спиной к кровати, рядом лежал НИКТО, положив голову ей на колени.

НЕКТО восседал на подоконнике.

Негромко играл «Романтик». Ему подыгрывал, импровизируя на клавишах, ВСЁ: как было не помочь Эмерсону, Лейку и Палмеру, если звучал их альбом «Картинки с выставки»?

– И что: никто сюда не войдёт и не скажет – час уже поздний и хватит бренчать? – удивилась Йоко.

– Никто, – ответил НИКТО, – никто не войдёт и ничего не скажет. Здесь хорошая звукоизоляция – это первое. И второе – это моя территория.

– Терра инкогнита, – сказала Пат, – неведомое, неисследованное, неизвестное… здесь всё это есть.

– Странные у тебя родители… – Йоко остановилась ровно в центре комнаты.

– Вероятно, это потому, что они странным образом похожи на странного НИКТО, – объяснил причину «странного» парадокса ВСЁ.

– Да, странные… – повторила Йоко.

– Да, такая у нас семейка, – сказал НИКТО, – сколько себя помню, она всегда была такой: со странной моей мамулей, которая водила дружбу – в легницкие годы службы в армии – с министром обороны Гречко, маршалом Жуковым, генералом Ярузельским; со странным моим отцом, страстным любителем животных: в мои детсадовские времена у нас, кроме привычных для всех котов, собак и ежей, жил медвежонок.

– Как? – спросила Мари. – Живой?

– Нет, мёртвый, – сострил НЕКТО, – плюшевый, из «Детского мира».

– Когда он подрос, его отдали в цирк, потому что возвращать в тайгу было нельзя – не прижился бы. Этого «плюшевого» мишку отцу подарили знакомые охотники. Рассказывали, что его мать-медведицу подстрелили браконьеры, а детеныш остался цел, один в лесу, где сам бы он не выжил, и надо было что-то делать: так он появился у нас.

– Да, это не удивительно… – Йоко подошла к столу, на котором стояла пишущая машинка «Москва». – Ого! А это зачем?

(Стоимость печатной машинки в 1976 году равнялась зарплате инженера – 140 рублей.)

– Машинка нужна НИКТО, когда он занимается математическим анализом законов природы, – ответил бесстрастно ВСЁ. – С её помощью легче и красивше формулы пишутся, или рисуются.

– «Москва» – это царский подарок от моих странных родителей, – сказал НИКТО. – Отвечаю Йоко: на ней я записываю партитуры очередных композиций на Бёрнса; целые, половинные, четвертные, восьмые, шестнадцатые нотки… печатаю – это удобнее, чем заморачиваться с мелодиями, записывая их на бумаге от руки. Ещё вопросы есть?

Кроме машинки на столе лежало вразброс десятка два разных по тематике и формату книжек.

– А это на фига: для колорита?.. Неужели всё это ты читаешь?

– Конечно, нет. Это для красоты. Из книг я выстраиваю мыслимо-немыслимые конструкции башен. Занятие, скажу тебе, весьма увлекательное.

Над письменным столом на стене висели фото в рамках.

– Вижу Пат. Вижу всех. А где я? – с крайней степенью возмущения спросила Йоко.

– Ты там есть, – успокоил её НИКТО, – на давно зарезервированном для тебя месте, которое пока пусто: потому что твоей фотографии у меня нет.

– Обещаю: я завтра же её представлю, чтобы ты срочно убрал – нет, ликвидировал! – это возмутительное белое пятно! Куда не глянь – везде бардак…

После этого зазвонил телефон, и состоялся разговор с зампредпрофкома.

– Вы лучшие… – произнесла грустно Мари, – и это правда, а вас поставили на третью ступеньку. Это полный вздор. Зачем вздор они представили, как правду?

НИКТО встал, подошёл к пианино и на самых верхних нотах, чтобы не мешать ВСЁ, вставил свой звуковой рисунок в «Картинки с выставки». Потом опять улёгся на ковёр.

– А кто утверждал, что вокруг нас одна только правда? – спросил он. – Люди так устроены, что живут и думают все по-разному: кто-то говорит на ¼ правды, кто-то – на ½, кто-то – на ¾. Я уже не говорю про сто процентов правды.

– О, да, это исчерпывающий ответ… – с комическим восторгом покачала головой Йоко, – весьма!

– А если бы мы припёрлись на этот конкурс в лохмотьях? – спросил ВСЁ. – В натуральном рванье типа мешковины на голое тело?.. И в лаптях на ногах?

– Вас и на порог не пустили бы! – ответила грозно Йоко. – А если бы и пустили – ваше место было первым, с конца!

– А если бы мы привели с собой симфонический оркестр в таком же виде? – продолжал фантазировать ВСЁ. – И грянули патриотическую симфонию Шостаковича? Как бы это оценили?

– Я думаю, что оглушительными аплодисментами, не иначе, – робким голоском – паясничая в тональность с Йоко – заметил НЕКТО, – и тут же вызвали кареты скорой помощи, как это случилось с Иваном Бездомным в «Мастере…» Булгакова.

– На что же ты, царская морда, намекаешь? Что мы сейчас благополучно куковали бы в дурдоме?

– А где ещё? – пожал плечами НЕКТО. – В публичный дом с оплатой услуг за государственный счёт нас точно не отправили бы.

– Я вижу, что к проституткам ты заглянуть был бы рад? – спросила Мари.

– Конечно! Это, по-моему, лучше, чем находиться в обществе сумасшедших.

– А, может, хватит Ваньку валять? – предложила серьёзно Мари. – Кто мне объяснит: почему случилась такая несправедливость?

ВСЁ сделал пассаж их эффектных синкоп и подытожил их:

– Это из той оперы, которая называется «Несправедливость, как объективная реальность». Зеркальное отражение этого: в СССР 40 процентов природных ресурсов всей Земли, а живём мы хуже, чем государство – гигант Монако. Йоко, где справедливость?

– Наша реальность миллионами ниточек опутана ложью и лицемерием, – сказал НИКТО, – мы в эту паутину и вляпались. И не мы первые.

– Да, хватит нести всякую чушь про несправедливость – это похоже на дешёвый спектакль! – утомлённо отмахнулась Йоко. – Норма – есть норма, порядок – есть порядок. Как, например, белый – верх, чёрный – низ. И не надо наводить тень на плетень. Хочешь жить – умей вертеться. И весь сказ.

– Не нае… ёшь – не проживёшь! – ввернул лихо НЕКТО. – Сегодня мы сами нае… али себя.

– Порядок есть порядок, – согласился ВСЁ. – Канкан без демонстрации всех пикантностей, которые кроются под юбкой – это не канкан. Здесь не поспоришь.

– Дался тебе этот канкан! – Йоко пришла в ярость. – Тебя заклинило на канкане? Тайные желания овладевают? Ты дождёшься – я устрою тебе канкан! Пятый угол искать будешь!

ВСЁ в ярость не пришёл:

– То, что ты в канкане большая искусница – мы знаем. Но насладиться – воочию, прямо сейчас! – твоими ужимками и прыжками я не против: начинай. Мы говорим Йоко – подразумеваем канкан! Мы говорим капкан – подразумеваем – Йоко3!

Йоко пришла в ещё большую ярость:

– Я сыта по горло твоими сногсшибательными аллегориями: тоже мне – ценитель Мулен Руж!.. – Она перевела дух, и с новыми силами набросилась на НИКТО. – Ты среди нас великий знаток и толкователь всего: везде бывал, всё видел. Растолкуй нам, тупым: где подоплёка этой тотальной несправедливости? Если она есть.

– Вопрос не по адресу. Я – НИКТО, а, значит, не могу быть величиной – это физика. Встречный вопрос: смерть Пушкина в 37 – это справедливость?

– А это здесь причём?.. Спустись с небес на землю! Покажи мне причины, чтобы я их увидела! Если есть, что показать.

– Причины вокруг тебя. Вот первая: ты слышишь «Картинки с выставки» по мотивам Мусоргского?

ВСЁ прибавил громкости на «Романтике».

– Слышу! И что?

– Есть такая блестящая «парадигма» (в кавычках). ЧЕМ БОЛЕЕ ТЫ МЕРЗАВЕЦ И ПОДОНОК, ТЕМ БОЛЕЕ ТЫ УСПЕШЕН И БЛАГОПОЛУЧЕН. Вопрос: те, кто успешен и благополучен – это лучшие из лучших?

– Ты хочешь сказать… – Йоко подняла одну бровь, – что это худшие из худших?

– Я хочу сказать, что они правят мiром.

– И что?

– Мусоргский не вписался в эту «парадигму», и поэтому его растоптали, при жизни. Вероятно, внешний вид у него был не тот.

– Замечательно… – Йоко сняла очки, протёрла стёкла.

– Всё дело во внешнем виде! – продекламировал ВСЁ. – А ты, как думала?

– Быть в одной компании с Мусоргским не так уж и плохо, – заметила Мари.

– А мне такая компания нафиг не нужна! – Йоко надела очки.

– Ты брезгуешь великим Мусоргским? – спросил ВСЁ.

– Я брезгую всякими невразумительными «парадигмами»!

– Это ужасно… – поёжилась, как в ознобе, Мари. – Парадигма не может быть невразумительной, по определению.

– Просто офигительно! – Йоко поморщилась. – С вами говорить – всё равно, что с радио спорить. Хорошо, вопрос: у вашей вразумительной «парадигмы» есть альтернатива?

– Альтернатива всегда есть, – сказал НИКТО, – в данном случае, это – время, когда будут востребованы не мерзавцы и не подонки.

– «Настанет день и час пробьёт, когда уму и чести на всей Земле придёт черёд стоять на первом месте…»4 – согласился ВСЁ. – Верно: и «парадигма» освободится от кавычек, и всё встанет на свои места.

– А пока… ложь сидит на лжи и ложью погоняет… – монотонно произнесла Мари. – Люди врут друг другу…. Люди используют друг друга… Люди хотят каких-то гнилых выгод только для себя… Мiр болен… Это очевидно.

– И откуда у тебя такие мысли, Мари? – спросила удивлённо Йоко.

– А разве нужно много ума, чтобы понять это?..

(Интервью с Битлз. Репортёр: КОГДА ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ПОСТРИЧЬСЯ? Ринго: Никогда! Джордж: А я уже вчера постригся. Репортёр: НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Ринго: Может. ВЫ БЫ ВИДЕЛИ ЕГО ПОЗАВЧЕРА!..)

– Стоп! – оборвала всех Йоко. – Лучшие, худшие, внешний вид, кавычки – это всё слова. Кроме Эмерсона и Мусоргского, что ещё есть вокруг меня? Что?.. Скажите мне, конкретно: что?

– Люди, в том числе те, кто находится сейчас в этой комнате, – сказал НИКТО. – Все встроены в мiр, а, значит, в матрицу этого мiра.

– И в ней – о, ужас! – тоже что-то есть страшное про внешний вид?

НИКТО, не вставая с ковра, сканировал Йоко с головы до ног: очки-капельки с фиолетовыми стёклами; серьги и бусы из необработанного янтаря; жёлтая бязевая блузка без намёка на бюстгальтер под ней; потёртые, с размохрёнными дырами джинсы; хипповский педикюр – ногти, покрытые лаком разных цветов; не хватает тонкой сигаретки с марихуанкой, зажатой между указательным и средним пальцем. И неторопливо произнёс:

– В этой матрице все, живущие под солнцем, делятся на прилично одетых и на одетых неприлично, на избранных и на рабов.

– Достаточно! – прервала резко Йоко, с гримасой крайнего раздражения на лице. – Я насытилась по горло всей этой галиматьей про матрицы.

Если бы ВСЁ тут же не отличился, разрушив вмиг угрюмость обстановки, накрывшую апартаменты НИКТО, то все бы удивились. И он отличился, громко забарабанив по клавишам: «Семь сорок наступило. Мой милый не приехал…»5. НЕКТО тут же соскочил с подоконника, пригласил на танец Мари, и под ручку с ней стал залихватски отчебучивать танцевальные па.

– НЕКТО мог бы стать настоящим мачо! – провозгласил ВСЁ: он имел вид пророка, который решил изречь очередное «пророчество». – Но ему не хватает сущего пустяка – кошерных пейсов, свисающих от висков. В остальном – всё, как на еврейских свадьбах!.. Эх, где же наши халтуры? Как без чая я скучаю!

– А разве нельзя быть мачо без пейсов? – крикнул, приплясывая, НЕКТО.

– Можно! – ответила Пат. – И не только без пейсов, а даже побритым наголо…

(«Зритель хлопает не тому, что ты, артист, талантливый, А ТОМУ ЧТО ОН, зритель, УМНЫЙ!» А. Райкин.)

А Йоко продолжала всё высматривать и вынюхивать, пока опять не остановилась у стены с фотографиями, с недоумением рассматривая одну из рамок. В ней, вместо фото, был вставлен лист бумаги с напечатанным странным текстом, начинающимся со странного слова: «ИшигошА…».

– А это что? – сделала круглые глаза она. – Что же это за ИшигошА такой? У него что: япона мать, как у меня?

– Это я отличилась! – сказала весело Пат.

– Ну, так рассказывай скорее, как ты отличилась!

– Пусть НИКТО расскажет. У него это лучше получится.

– Рассказываю, – сказал НИКТО. – Получится великолепная байка под занавес нашей похоронной посиделки. Итак, появляется на свет вальс «Я пью твоё здоровье» («Красавица»). Пат первой его слушает. Потом звонит телефон, и я убегаю, чтобы ответить. В это время Пат, сев за машинку, очень-очень стремительно пытается напечатать «ИгорёшА…», ну, и далее по тексту, смысл которого – сделать мне ответный сюрприз. Напечатав, что напечаталось, Пат убегает, сославшись на срочные дела: сюрприз-то уже готов. Я возвращаюсь, вижу напечатанное, вынимаю лист, читаю: «ИшигошА!..»… Пат так торопилась, что вместо «г» нажала на клавишу «ш» (эти буковки на клавиатуре стоят рядом), вместо «о» – на «и»… Читать было – одно удовольствие!.. На следующий день ещё забавнее было читать это самой Пат. Вот и сказочке конец, а кто слушал… Verständlich6?

– Тот услышал! – улыбка скользнула на губах Пат.

– Oui7! – одобрительно заявил ВСЁ.

Мари захлопала в ладоши:

– Тамаша8! У меня предложение: переименовать НИКТО в ИшигошУ. Теперь вы будете называться «ИшигошА, НЕКТО и ВСЁ»!

– Если бы сегодня нам дали первое место, я согласился бы на такое переименование, – сказал НИКТО.

– Я бы – тоже, — добавил ВСЁ.

– И – я, – согласился НЕКТО.

– Однако случилось так, как случилась… – скорбным голосом произнёс НИКТО, – и, значит, я продолжаю быть НИКТО.

– Логично… – тоже согласилась Мари. В глазах её была грусть.

(Интервью с Битлз. Репортёр: КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К КУПАЛЬНИКАМ ТОПЛЕС? Джордж: Очень хорошо, УЖЕ МНОГО ЛЕТ ИМИ ПОЛЬЗУЕМСЯ…)

Высказались все, кроме Йоко, поэтому взгляды всей компании были устремлены на неё. Пауза была долгой.

– НИКТО! – с металлом в голосе – наконец-то – заговорила она. – Ты большой мастер придумывать всякие колкости. У меня к тебе есть простецкий вопрос: а я, по-твоему, одета прилично?..

НИКТО, не вставая с ковра, оглядел Йоко с головы до ног.

– Ты одета правильно, – ответил он, – как Йоко…

24. Витольд сказал: «С НИКТО не водись!..»

В рамках подготовки ко второму новогоднему концерту Йоко принесла список песен – обязательных к исполнению! – написанных на листке ватмана: «Teach in» – Ding A Dong, «ABBA» – S.O.S., John Lennon – Stand by me, «Queen» – Bohemian Rhapsody, «Smokie» – If You Think You Know How To Love Me, «Status Quo» – Down Down, Billy Joel – The Entertainer, Ringo Star – No No Song, Joe Dassin – L’Ete Indien, Adriano Celentano – Yuppi Du.

– Почему бы и нет? – спросил ВСЁ. – Только петь на английском, которого мы толком не знаем, не говоря уже про наше рязанское произношение – в лом. Хотел бы я услышать, как «Смоки» спели бы на руском наш «Старый мир».

– Я тоже не отказался бы, – сказал НИКТО, – уверен – это было бы забавно…

Тем не менее, «обязательное к исполнению» было отрепетировано. НЕКТО блестнул вокалом, освободив от обязанности петь ВСЁ, а также – гитарными соло, которые выглядели достаточно симпатично, необычно и убедительно. Однако всё это, несмотря на явные плюсы, было сделано в прежнем ключе корявости и кажущейся небрежности. Такая «правильность» аранжировки и такая «правильность» исполнения каждого шедевра вызвала – ожидаемый и открытый – протест Йоко.

– Дорогуши мои, – заявила она, с укоризной, – говорю вам, как художник художникам: в картине не может быть случайных деталей, всё должно стоять на своих местах, всё должно соединяться в единое целое, всё! То же и в музыке: ни одной случайной ноты, ни одной случайной фразы. Все лекала давно известны, все кальки давно сняты. Хватит с нас самодеятельности. И Витольд говорит то же самое, до запятой.

– Кто бы спорил: любое творение – процесс технологический, – сказал НИКТО.

– Это, как производство ребёнка! – провозгласил ВСЁ. – Сначала «случайно» увидишь родное лицо любимой. Потом – обхаживаешь и воркуешь, как мартовский кот! (Вы слышали, как воркуют мартовские коты?) Потом – с чистым телом, сердцем и душой – уже сам акт любви. Потом – очень не просто! – взращиваешь младенца. Потом – опека над ним, что тоже не просто: надо младенца превратить в крепкого молодца. Потом итог: детёныш состоялся и уже начал жить своей жизнью, всё: акт творения завершён.

– Ну, вот приехали: воркующие коты! – затопала ногами Йоко. – Да, на фига нам эта дурь, когда известны все пути, где нет случайностей?

– Случайностей не бывает – в этом всё дело, – сказал НИКТО. – 31 декабря, когда мы играли свой первый концерт, это наблюдалось, в реальности.

– Правильно сказал НЕКТО его брат: «С НИКТО не водись! Опасное это дело….» – Йоко, вдруг, осеклась: с её язычка сорвалось то, что не должно было сорваться.

НЕКТО имел вид растерянный.

– То, что сказал Витольд, это его дело, – проговорил твёрдо он. – Нам только и не хватает, чтобы броситься обмусоливать то, что сказал мой брат, и его рекомендации. Что сказал, то сказал. Его право – говорить, моё – прислушиваться к ним или нет. Надеюсь, я понятно всё объяснил?

НИКТО ничего не сказал, продолжая негромко наигрывать что-то отвлечённо-созерцательное на струнах своего баса. Он не сегодня узнал о столь «лестных» словах в свой адрес, потому что Алма-Ата, как и любая другая большая деревня, слухами полнилась. И доходили эти слухи, как это водится, обязательно до ушей тех, которым в первую очередь они не предназначались.

НИКТО были любопытны мотивы, руководившие Витольдом, но, чтобы до них добраться, надо было этим заниматься. А как этим заниматься, когда им, троим, суток не хватало, чтобы заниматься тем, чем они занимались.

Таким образом, высказывание «не водись с НИКТО» так и оставалось висеть и висеть в памяти, как непонятная и непознанная загадка: придёт время и всё прояснится; не придёт – так тому и быть…

25. Послевкусие праздника, который состоялся.

1 января 1976 года второй новогодний концерт состоялся в прежнем формате, как и двенадцать месяцев назад.

Отличие состояло в том, что НЕКТО очень сильно освободил ВСЁ от вокала, который тот взял на себя. (ВСЁ это только порадовало.) Второе отличие состояло в том, что точно в середине представления ВСЁ объявлял:

– Следующий танец долгое время считался непристойным. Но подлинную красоту музыки и изящество движений не скрыть от народных ушей и народных глаз. Итак, этот номер мы посвящаем одной из присутствующих здесь дам. Однако… танцуют все! Визг и смех приветствуются!

После чего грянул канкан.

Посвящение – именно в свой адрес! – приняли две дамы: с гневом – Йоко, и с умилением – зампредпрофкома. Остальные, весь зал, разинув рот, слушали, и никто не танцевал.

Когда прозвучала половина композиции, НИКТО демонстративно взял свою бас-гитару и поставил её у колонки. Музыка продолжала играть. Следом освободился от гитары НЕКТО. Музыка продолжала играть. Следом встал из-за барабанов ВСЁ. Канкан – так показалось всем – зазвучал с новой силой! Публика, наконец, раскусила фокус: послышался и визг, и смех. И зал взорвался аплодисментами.