Без тепла. Повесть
Без тепла
Повесть
Ольга Барсукова
© Ольга Барсукова, 2020
ISBN 978-5-4498-4005-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вступление
Маленькая сухонькая старушечка сидела в кресле на балконе пятого этажа старого дома довоенной постройки. Краска на стенах местами стёрлась, местами была в подтёках, кое-где совсем отвалилась, оголяя белый кирпич.
Снизу, с земли были видны носки старых валенков, черные рукава ватника и синий старенький платок, скрывающий половину лица. Черты лица невозможно было разглядеть – настолько маленькой и щуплой она казалась. Но, что хорошо было видно снизу – большое дерево, берёзку, росшую прямо из бетонного пола балкона рядом с её креслом.
Лет 15 назад ветер занёс на балкон серёжку берёзы, а одно семечко завалилось в трещину пола, перезимовало там, а весной дало корни и маленький росток. Бабушка заметила его только на второй год, когда росточек стал высотой около 10-и сантиметров. Она очень удивилась, но выдёргивать его не стала.
Так и проводили они с той поры время вместе: бабуля, прутик берёзы и столетник, её любимое растение, которое бабуля выволакивала каждую весну на балкон, разрешая ему греться на солнышке и промываться дождями. Столетнику, наверное, было 100 лет, таким мощным и огромным он был: сантиметров 80 в высоту, с тяжёлыми мясистыми листьями, утыканными острыми колючками по краям. Они не раз цеплялись за бабушкину старую юбку и рвали её, но она не сердилась, а только ворчала:
– Опять дырка! Чё ж ты бабку родную-то не жалеешь!
Зашивать дырки уже не было сил, так и ходила она с обтрёпанным подолом.
Бабуля жила одна в комнате. В других комнатах жили чужие люди, квартира была коммунальная. Дети и внуки приезжали очень редко.
Так проходил год за годом. Бабуля уже много лет была на пенсии.
С весны до осени она либо читала на балконе, либо сидела неподвижно, уставившись в крону огромного тополя, который рос лет 40 напротив балкона, и был выше крыши. Он был в два обхвата в стволе, а в начале июня засыпал бабулин балкон и комнату белым пухом-снегом. Бабуля сначала ворчала, выметая снежные груды, а потом бросила это занятие: под кровать не залезть, спина болит, так что пусть лежит пух!
Вскоре снесли гаражи во дворе, убрали ракушки, стали строить детскую площадку. Тополь к тому времени стал «пылить» ещё больше и его спилили. Теперь бабуле было видно намного больше, и перед балконом стало светло и просторно.
Ей было немного жаль старый тополь, но она понимала, что пух городу совсем не нужен, а к тому же у неё подрастало своё деревце – стройная белая берёзка.
Сначала с земли был виден тоненький стволик высотой до середины перилл, затем крона её достала до верхней части перилл, а как-то в последний год вымахала берёза сильно и раскинула свои веточки, давая тень бабушке в жару.
В то время ЖКХ не очень-то интересовалось, что у нас на балконах растёт, поэтому деревце росло спокойно и быстро.
Как росли корни в бетонном полу, как оно держалось, неизвестно. Может, бабушка его изредка и поливала.
Однажды вечером бабуля, как обычно, вышла на балкон подышать свежим воздухом, села в креслице и …больше не встала. Соседи с балкона рядом увидели, что бабушка ночью сидит в кресле, позвонили внуку. Он приехал…
Так не стало бабули. Берёзку вырвали с корнем, дыру в бетонном полу залили цементной смесью, столетник выставили на лестничную клетку, где он через месяц засох без полива, а нехитрые бабулины старые пожитки отнесли на помойку. Вскоре комнату отремонтировали и продали другой одинокой больной женщине, о которой тоже можно было написать суровую историю жизни, но…
Так закончилась ещё она жизнь, одна судьба!
– Ничего не обычного! – сказал бы кто-то. – Все умирают!
– Но нет! Это история имеет продолжение, правильнее сказать, начало, причём более интересное, чем видимая жизнь и смерть бабушки.
Последние слова
Отмотаем немного назад, до того последнего её дня, часа на 4, когда ещё она сидела живая в своём креслице на балконе.
– Ну, вот, – услышала она голос, – Теперь я улечу от тебя! Мне так надоело жить в этом тесном теле, к тому же стареньком и больном! Наконец-то я улечу на небо!
Бабушка знала, чей это голос. Это был голос Ангела, который всю жизнь жил у неё внутри. Он был похож на маленькую светленькую девочку. Она видела его своим внутренним взором, говорила с ним и очень любила его.
Как-будто она жила одновременно двумя параллельными жизнями сразу: в физическом теле, делая обычные будничные дела, уставая и старея, и в другие часы она наслаждалась внутренней гармонией и покоем, порхала в духовном мире, ощущая себя лёгкой и невесомой пушинкой.
Её тело было «тюрьмой» для прекрасной души – прекрасного Ангела.
В физическом плане она не выглядела счастливой и здоровой: тело предательски подводило, дряхлея с каждым годом, а душа-девчушка внутри пела, веселилась и скакала в «тёмной тесной комнатёнке» – её теле, и чувствуя себя неуютно, всегда хотела вырваться на свободу.
Бабуля тоже знала, что когда-нибудь её Ангелочек вылетит из тела и уйдёт к Отцу! Эти мысли не приносили ей ни беспокойства, ни тревоги. Это было правильно и хорошо.
Там, на свободе в небе её Ангелочку будет легко и просторно. И этот Ангелочек – она сама, её душа, её жизнь! Что держаться за бренное тело?
– Да, хорошо! – сказала старушка. – Дожилась! Сил нет больше жить! Я тоже хочу к Отцу!
– Ну, вот и договорились! – скал Ангел. – Я пошёл!
Бабушка вдохнула в последний раз и замерла.
– Это всё? Конец истории? – спросите вы.
– Нет, это только начало жизнеописания моей мамы а я, как её дочь, могу рассказать очень занимательную и удивительную историю.
Глава 1. Человек родился во тьму
Тёмным вечером ноября 1955 года к фельдшерскому пункту в шахтёрском посёлке Черновские Копи в забайкальской степи подъехал грузовик. Из кабины суетливо выскочил молодой статный мужчина в длинном чёрном пальто и каракулевой шапке-ушанке. Он протянул руку женщине, помогая вылезти из кабины. Светловолосая женщина, скорчившись от боли осторожно опустила ноги с подножки машины. Серое драповое пальтишко только наполовину прикрывало её огромный живот.
– Не спеши, Нина, потихоньку! – говорил мужчина, крепко поддерживая её за локоть. – Держись за меня!
Она спустилась на землю и согнулась от боли. Схватки начались ещё дома, в Кеноне, в маленьком рабочем посёлке, где была размещена воинская часть, в которой её муж служил писарем и бухгалтером при штабе.
Вокруг была кромешная тьма и холод. Была середина ноября, и холодный ветер раздувал полы её тонкого пальтишка. Одинокий фонарь тускло светил возле крылечка деревянного домика – местной больницы. Они взошли на крыльцо и постучали в дверь.
Сонная старушка в телогрейке открыла дверь:
– Ну, что роженицу привезли? – спросила она. – Заходите. Дочка, сюда, на лавку садись, раздевайся. У нас тут тепло. Печку протопили!
Нянечка указала на длинную лавку у стены коридора. В соседней комнатке тоже было полутемно.
– Доктора разбужу покамест, – сказала она. – А вы, муж идите, идите.
Женщина растерянно взглянула на мужа. Ей было страшно оставаться одной в незнакомом месте ночью. Боль всё больше охватывала тело, как-будто разрезала живот. Она застонала.
– Иди, Георгий. Я как-нибудь…
– Держись. Я завтра приеду. Здесь и телефона-то нет… узнать.
– Иди… иди.
Процедуры подготовки к родам прошли, как в тумане. Часа через два, когда схватки стали нестерпимыми, врач – высокая крупная женщина в годах, велела ей лечь на «родовой стол» – широкую лавку, застелённую белой простыней, и тужиться.
– Тужься сильнее! Щеки-то не надувай. Вниз дави, вниз! – равнодушным голосом командовала она.
Нина была худенькая и слабая. У неё кружилась голова, перед глазами плыли чёрные круги, и не было сил тужиться и шевелиться.
Видя её слабость, акушерка сложила руки вместе, положила свои предплечья под грудь женщине, туда, где начинался живот и с силой легла всем телом на руки. От тяжести веса Нина напряглась, сопротивляясь давлению, и что-то тёплое и большое проскользнуло у неё между ног и плюхнулось в лоток на лавке, а ноги обдала тёплая волна крови и стала наполнять лоток.
Нина уже ничего чувствовала. Ей казалось, что она провалилась в большую чёрную яму с вязкой грязью, тёмную и страшную, ещё темнее, чем этот забытый Богом посёлок в холодной забайкальской степи. Она барахтается в этой грязи и не может вылезти. Становилось холодно и страшно.
– Эй, не спи! Очнись. Дочка у тебя! – услышала она голос акушерки. – Да хорошенькая какая! Беленькая, ну, чистый Ангел!
Нина открыла глаза. Боль постепенно уходила из тела, и хотя начался озноб, ей стало легче. Теплая волна крови продолжала наполнять поддон.
– Кровотечение остановлено! – услышала она голос акушерки. – Пусть здесь полежит, а потом в койку переложим.
Нина не слышала плача ребёнка, а только какое-то покашливание и сопение.
– Жива дёвчока-то. Не плачет, отфыркивается. Мудрёно дело – на свет родиться! – сказала нянечка. – Ишь, Ангелочек ясненький!
Она обмыла девочку под рукомойником, свернула треугольником подгузник из нескольких слоёв марли, запеленала её в байковое клетчатое одеяльце. Помещение отапливалось большой русской печью, и от её стенок шло приятное тепло.
– Мать, как дочку-то назовёшь?
– Ольгой, – ответила Нина.
– Ольга? Хельга по скандинавски значит «Святая»! Эк, куда замахнулись!
Но Нине было не до размышлений. Слабость охватила тело. К тому же было 4 утра, а в это раннее время самый приятный сон, и она задремала.
– Вот говорят: «Ребёнок на свет родился!» – продолжала рассуждать нянечка, как бы сама с собой, – А какой вам тут свет? Тьма-тьмущая!
И рассветёт-то не лучше будет! Ноябрь, холод да ветер! Бедная дитятя! Ничего хорошего не увидит!
Если бы Нина понимала тогда, она бы возмутилась:
– Ну, что вы такое пророчите! Всё хорошо будет, солнечно, ясно!
Девочка ни в чём нуждаться не будет, мы уж постараемся. Первый офицерский ребёнок! Вырастим здоровую и сильную! …И талантливую! – хотела бы возразить Нина.
Но она провалилась в полу-дрёму, а поэтому напутственных слов ПРОКЛЯТИЯ нянечки не слышала.
А слова, сказанные в час рождения, сбываются!!!
Утром нянечка подошла у Нине.
– Ну, как ты, дочка?
Нина открыла глаза. Немного болела поясница, ног не чувствовала, голова кружилась.
– Да ничего. Слабость ещё есть.
– Ну, конечно, кровищи-то пол-ведра потеряла. Хорошо, акушерка опытная, а то бы с ангелами на небесах вчера встретилась!
Нина ничего не поняла, но стала вслушиваться.
– Ангелы-то Богу служат. Сотворённые они, пола не имеют. Бог-то их шлёт на землю, нам грешникам помочь. Вот и тебе Ангелочка послал, знает, видно, что судьба у тебя будет трудная. Болеть всю жизнь будешь.
Это было второе ПРОКЛЯТИЕ. У Нины потемнело в глазах, и она потеряла сознание.
– Эй, – закричала нянечка, – роженице плохо!
Прибежавшая акушерка поднесла к её носу ватку с нашатырным спиртом, и Нина очнулась.
– Ишь, хлипкая какая! – сказала нянечка. – Выкарабкается или нет? Неизвестно!
Третье ПРОКЛЯТИЕ Нина услышала. Она не знала о силе воздействия слов, мало разбиралась в религиозных и магических вопросах, но здесь она мысленно отреклась от этих слов:
– Не принимаю, не верю! Жить долго буду!
Это и спасло ей жизнь.
– Не местные вы, видно. Откуда вы? – снова заговорила словоохотливая нянечка.
– Из Читы мы. Замуж вышла два года назад, за мужем уехала в Кенон.
– Да, тёмное место. Как жить-то будете?
– А мы хорошо живём! – оптимистично начала Нина. – Барак у нас светлый, тёплый. Муж мебель сам делает, паёк офицерский ему выдают, я сама шью что надо! – Нина старалась говорить убедительно, чтоб нянечка опять не прорекла что-нибудь плохое. – Мы ни в чём не нуждаемся!
– Ну, хорошо, коли так. Значит, вырастите Ангелочка-то.
Глава 2. Новая жизнь
Нину выписали домой из роддома на десятый день. Георгий приезжал каждый день, хотя посёлок Кенон находился в сорока километрах от больницы, топтался у окна на ноябрьском пронизывающем ветру, передавал нянечке продукты для жены, которе были в офицерском пайке: солёную красную рыбу, печенье, сгущенку, сухофрукты, конфеты. Она очень хотела молока, но и это он достал с трудностями и привёз.
Нина тяжело восстанавливалась после тяжёлых родов: большая потеря крови, разрывы, слабость. Одна теперь радость была у неё – дочка Олечка.
Ещё более счастлив был Георгий. Это маленькое тёплое чудо, так внезапно свалившееся на них в трудное послевоенное время, принесло ощущение семейности, уюта. Это то, о чём мечтал солдат на войне: вернуться домой, в семью, к жене, к детишкам. Это то, ради чего он воевал он: защитить и вырастить их.
И вот теперь в мирной жизни радостное событие – появление дочери! Жизнь для него заиграла новыми радостными красками.
К рождению дочки Георгий сделал детскую кроватки на гнутых полозья, чтобы её можно было качать, детский стульчик со столешницей, высокий, устойчивый, на крепких ножках, и детскую колясочку: деревянный ящик на колёсиках с резными боковыми стенками. Мать нашила из байки пелёнки, распашонки, купила в сельпо детское одеяльце. Одно одеяльце, яркое, лоскутное, простегала мать Нины, Фекла Петровна, которая сыграла не последнюю роль в жизни маленькой девочки.
Колясочка и стульчик потом очень пригодились в жизни.
Первые шаги и слова
Ольга росла быстро, не доставляя родителям больших проблем. Ночью не плакала, спала крепко и спокойно, а днём хорошо сосала грудь матери, и тут же засыпала, улыбаясь во сне.
Мать успевала сделать все дела по дому, хлопотала и пела. Если Ольга не спала, то видно было, что она прислушивается к голосу матери, водит глазками по сторонам и радостно дрыгает ножками. При этом её беззубый рот растягивается в довольной улыбке.
– Певицей будет! – думала мать. – Мне не удалось, так пусть хоть она-то будет успешной.
(Это было благословение, а материнское благословение сильно и сбывается.)
Соседи по бараку удивлялись:
– Нин, у тебя всегда тихо в комнате. Где девчонка-то твоя?
– Да спит она! – отвечала мать.
– Вот умница! Чистый Ангел! – удивлялись они.
А поскольку все вокруг были неверующие, то Ангела представляли себе, как сказочного персонажа.
Когда Нина выносила дочку в одеяльце на крыльцо, соседи заглядывали под уголок и говорили:
– Смотри-ка, какая беленькая! Просто удивительно!
Ольге 8 месяцев. 1956 год
Первое слово у неё тоже было необычное.
Как-то принесла Нина девятимесячную дочку к врачу на осмотр. Когда они вошли в маленький тесный медицинскую кабинет, врач осмотрела девочку, послушала, спросила, как она ест и спит. Пока Нина рассказывала, Ольга сползла на пол и побежала. Врач остолбенела:
– Она у вас ходит в 9 месяцев? …И бегает?
Нина рассказала, что пошла дочь тоже рано – в 9 месяцев сделала свои первые шаги.
Она оставила её на минуту на полу, держащуюся за кровать, и отошла к печке. Поворачивается, а Ольга стоит рядом, покачиваясь! Нина обомлела. Девочка схватилась за материн подол, а то бы плюхнулась на пол. Врач сидела удивлённая и растерянная.
– Гад, гад! – вдруг закричала Ольга.
– Она ещё и говорит? А что это она говорит?
– Да, она и сама не знает. Лопочет просто! – поспешила ответить Нина.
Ей стыдно было признаться, что это её «ругательное» слово, которое часто вырывалось у неё, когда она что-то роняла, разбивала или стукалась о косяки тесных дверей. Часто ещё выскакивало у матери слово «гадство», дочка тоже, вероятно, запомнила его, но выговорить бы не смогла.
Мать покраснела. Она видела, что дочери передавались её собственные черты характера: раздражительность, вспыльчивость, ворчливость, но задержать или исправить этот процесс она не могла. Начинать надо было с самой себя, но она этого не осознавала.
– Гад, гад! Кричала девочка, колотя ручками по столу и счастливо смеясь.
– Иди сюда! – мать впервые дернула её за руку. – Замолчи!
Она схватила её в охапку и выскочила из кабинета, красная и рассерженная. Она торопливо одела её в коричневое бархатное пальтишко, повязала ей на голову тёплый пуховый платок, сама кое-как сунула руки в рукава пальто и выскочила на крыльцо.
– Вот опозорились, так опозорились! – сама себе тихо говорила Нина. – Что теперь офицерские жёны говорить станут? Нинка, мол, девчонку плохим словам научила!
Ей было очень стыдно. Она прикусила губы и молчала всю дорогу, пока несла дочку на руках до дома. Ольга, видя, что мать сердится, притихла и не лепетала.
Очень любила Ольга слушать книжки. Мать читала ей и днём, и вечером перед сном с шести месяцев, так что в 9 месяцев Ольга вдруг стала повторять за ней сначала отдельные слова на своём детском языке, а потом и фразы сказок Корнея Чуковского «Муха-цокотуха» и «Доктор Айболит».
Радости родителей не было предела. Они показывали при случае Ольгу соседям, просили её рассказать им сказочку. Когда она легко и весело «декламировала» пол-книги, они начинали смеяться и восторгаться её памятью и способностями:
– Как десятимесячный ребёнок может рассказывать сказки наизусть?
Это было загадкой! Хоть не все слова могла она выговорить, но всё было понятно!
Смысл слова «гад» Ольга поняла через три десятка лет, когда старенькая мама начала вспоминать и рассказывать её истории из её детства. Теперь она хохотала, вспоминая случай в кабинете врача:
– Представляешь, ты бегаешь малюсенькая и кричишь:
– Гад, гад!
А врач глаза вылупила:
– Что это девочка ваша говорит?
А это я так ругалась, когда всё из рук валилось, а ты повторила. Вот смех и грех!
Нина продолжала хохотать, находя теперь этот случай более смешным, чем стыдным.
Ольга задумалась:
– Смешного мало! – только она вдруг сообразила:
– «Гад» по-английски значит – Бог! Значит, я звала Бога?
Потрясающе!
Это ей понравилось. К тому же, её инициалы – первые буквы фамилии, отчества и имени были – Б. О. Г. Тоже Бог. Это что-то значило, только не пришло время всё это ей узнать.
Как только девочка открывала глаза, она говорила:
– А Оля встала!
Мать и отец улыбались. Почему так она говорила о себе?
– А Оля хочет кушать.
Мать стала учить её говорить:
– Надо говорить: Я хочу кушать.
– Ты хочешь кушать? – спросила дочка.
– Нет, не я, а ты хочешь кушать!
– Ты не хочешь кушать? А Оля хочет кушать!
Ничего не сумев объяснить, мать засмеялась и перестала переучивать её. До 4-х лет девочка таким образам сообщала свои желания, что вызывало у всех улыбки и смех.
ольге 2 года
Пока она маленькой девчушкой-веселушкой весело проводила свои детские дни в играх, в познании окружающего мира и себя. Самое интересное – «помогать» отцу. Она запомнила, как входила в большую комнату, отведённую под столярную мастерскую, где стоял верстак, а на полках лежали разные инструменты.
Отец давал ей в руки эти удивительные штуковины, называл их и рассказывал, что ими можно делать, как работать. В 4 года она запомнила, и сама могла рассказать, например, чем плоскогубцы отличаются от кусачек, где лежит фомка, как вставляется нож в рубанок, что такое «струбцины».
Отец любил и умел делать мебель. После работы или рано утром он всегда что-нибудь мастерил: то ставил кожаную заплатку на её дырявые валенки, то забивал гвоздики в материн стоптанный каблук, то подшивал на швейной машинке потёртые рукава военной формы.
Обычно Ольга топталась рядом, с интересом следя за всеми его движениями. Отец рассказывал, для чего нужна дратва, зачем натирать воском толстую нить, как пользоваться шилом. Все эти знания оседали в её умненькой головке и пригодились в дальнейшей её жизни, так как от бедности и скудности этой жизни, ей приходилось потом использовать все эти знания и навыки. Она была благодарна отцу за всё, что он передал ей в детстве, в таком юном возрасте.
В комнате стоял собственноручно сделанный им шкаф, огромный, трёхстворчатый, с зеркалом посередине, покрашенный коричневой краской с бледными разводами под узор древесины.
На противоположной стороне комнаты стоял комод с тремя большими выдвижными ящиками. Передние стенки ящиков были выгнутой формы, поэтому он выглядел богатым и добротным. Этажерка с книгами казалась стройной и легкой, хотя тумбочка под ней была крепкая и массивная.
Обеденный стол в середине комнаты, им же изготовленный, был накрыт скатертью с розами, вышитыми матерью. Венские стулья были покупные. У отца не было подходящей древесины сделать такие же. Комната была чистая, светлая, просторная.
Ольга очень любила копаться в стружках под отцовским верстаком. Когда он проводил со скрипом рубанком по доске, золотые кольца падали на пол, на Ольгу, а она играла ими, раскручивая и скручивая, закапывалась в них, вдыхая смоляной запах, потом с визгом вылезая.
Отец не ругал её за шум, занимаясь своим делом. В конце работы она помогала отцу собирать стружки в холщовый мешок, и они относили его на огород или в курятник.
Отец никогда не сюсюкал с дочкой, а разговаривал серьёзно, как со взрослой, все объяснял. Поэтому Ольге так нравилось пилить, строгать, заколачивать гвозди, пока просто учась и играя.
Милее ребенка невозможно было найти во всём посёлке: круглолицая, розовощёкая, упитанная девчушка двух лет вызывала улыбки окружающих. Отец с удовольствием носил её по поселку на руках, направляясь по своим делам: то в штаб воинской части, где служил писарем и бухгалтером, то на почту, то в сельмаг.
По дороге, если был в форме, отдавал честь офицерам старшим по званию. Ольга тоже прикладывала ладошку к виску, отдавая честь. Тогда даже офицеры начинали смяться, а отец говорил:
– К пустой голове руку не прикладывают.
Ольга не понимала, но видела, что всем смешно, и смеялась тоже.
Гражданским при встрече Георгий подавал руку, и Ольга тянула им свою ладошку для рукопожатия и говорила:
– Дратути!
Так целый день она здоровалась с офицерами, солдатами, командировочными, подражая отцу.
Однажды отец ушёл в штаб, а мать попросила Ольгу подождать её на крыльце дома, пока она вынесет белье для сушки во дворе. Недалеко от дома стоял старенький военный грузовик. Из-под машины торчали кирзовые сапоги водителя.
Ольга обошла несколько раз вокруг грузовика, не понимая, почему дядя валяется на земле, заглянула под кузов, полезла туда, пригнув кудрявую головку.
– Девочка, ты куда лезешь? – испугался шофер
– Тачу!
– Что тащу?
– Тачу!
– Ничего не тащи, вылезай отсюда! Ты мне мешаешь!
– Не тачу!
– Вот и не тащи, а вылезай!
– Тему?
Водитель разозлился и громко закричал:
– Женщины, чей ребёнок? Под машину ко мне залез!
Нина выскочила на крыльцо с тазом мокрого белья.
– Ольга, вылезай сейчас же! Не мешай дяде!
Она наклонилась до земли, заглядывая под грузовик. Ольга сидела на коленях возле водителя.
– Тему?
– Иди сюда! Дядя работает.
– Тему?
– Ох, – крякнул водитель, – что это за ребёнок? Что это она всё время говорит «тему» и «тачу»?
– «Тему» это «почему», а «тачу» обозначает «хочу».
– Да, – он стёр пот с лица, – любознательная девочка. А чья она будет то?
– Я мамина и папина, – гордо ответила Ольга.
– Федора Георгиевича дочка.
– Горгий фёдоч и Нина Спановна, – повторила радостно девочка.
– А, знаю, – уважительно отозвался водитель, – Значит, и дочка такая трудолюбивая будет, как и её отец.
Эти слова были приятны Нине, и она сказала:
– Вы уж извините её, любопытная она очень, любознательная. Она у нас «Муху-цокотуху» и «Доктора Айболита» наизусть знает!
– Да, смышленая какая! Ну и дети пошли!
Шофер удивлённо махнул рукой и полез под машину.
Нина взяла таз на одно бедро, дочку за руку и пошла в дальний угол двора, где были привязаны бельевые верёвки. Она развешивала постиранное бельё, а Ольга подавала и приговаривала:
– Мами, папи, Оли.
– Умница ты моя, – умилённо говорила мать, – Ангелочек ты мой светлый!